Они вошли в огромный корпус, где почти не было никакого оборудования, кроме двух массивных портальных кранов. Вдалеке виднелся провал в полу и в нем - серая глыба фундамента. Вокруг лежали громоздкие стальные детали пресса. Туда и подвел директор монтажников и Черепанова.
- Вот, Антипин, все хозяйство перед тобой, - указал Черепанов… - Прикинь, посоветуйся с ребятами, и выходите во двор. Мы будем там.
- Хорошо! - кивнул Антипин.
Черепанов взял под руку Шумилова, и они вышли на воздух.
- Ну, что скажете, Петр Афанасьевич? Нравятся ребята?
- Я удивляюсь, как вы просто и здорово с ними говорите.
- Много лет работали, можно сказать, вместе.
- А позвольте спросить, Владимир Павлович, сколько обычно дается времени на монтаж такого пресса? Для меня это дело совсем новое.
- До войны планировали четыре - шесть месяцев.
- Что вы? Это же зарез…
- Теперь, я надеюсь, они сделают вдвое, а может, и втрое быстрее.
- Да ведь они еле на ногах стоят…
- Ваше дело их поддержать. Подправить.
- Об этом что говорить, все отдадим, лишь бы…
Железная широкая дверь с лязгом отошла, и монтажники вышли во двор.
- Ну, что надумали, Антипин? - сдвинув легкие брови, спросил Черепанов.
- Кое-что надумали… Но есть к вам условия.
- Выкладывай!
- Ежели поставите рядом, в бытовках, топчаны или койки, чтоб мы могли иногда соснуть…
- Ясно! Поставим!
- Ежели обеспечите едой, чтобы носили прямо сюда.
- Принято! Сделаем! - отрубил Черепанов. - Что дальше?
- Если позаботитесь, чтоб разыскали и привезли сюда наши семьи… то мы обещаем работать день и ночь и смонтировать пресс, - Антипин остановился и, набрав в грудь воздуха, выдохнул разом: - За три недели!
На лице Черепанова выступил румянец, глаза заблестели. Он хлопнул по плечу Шумилова:
- Ну, что скажешь, директор?
Шумилов отер ладонью со лба пот:
- Я даже не смею верить…
- Вот это напрасно, Петр Афанасьевич. Если малинцы дают слово - они не подведут.
- Сведите нас пожрать, - нарочито грубо сказал Антипин, - и готовьте казарму. Мы сейчас же приступим к работе…
5
Пустырь, на котором можно было разместить до шести стадионов, огородили забором, осветили прожекторами, и он превратился в гигантский человеческий муравейник. Десятки экскаваторов и кранов, беспрерывный поток машин, тракторов с тележками, лошадей, железнодорожных составов с материалами, тысячи землекопов, каменщиков, плотников, опалубщиков, бетонщиков, монтажников железных конструкций копошились на этом развороченном пространстве круглые сутки. Даже в обеденные перерывы работы не прекращались ни на одну минуту - обедать ходили по очереди.
Махов раза два приходил на строительство и, постояв, уходил, никому не сказав ни слова: боялся своим вмешательством помешать делу, которое буквально кипело.
Помимо длинных котлованов под фундаменты стен, копались ямы под фундаменты станков, под термические печи, под опоры могучих портальных кранов. Рылись траншеи под различные коммуникации. Десятки инженеров с чертежами в руках строго следили за работой на своих участках, не допуская путаницы, неразберихи, хаоса.
Как только застывал фундамент, в который укладывали и бут, и куски гранита, и булыгу, и глыбы известняка, - все, что было поблизости, - каменщики сразу же начинали возводить стены, а монтажники устанавливать опорные колонны и перекрытия. Таких темпов работы, такого неистового старания нигде и никогда не видели даже ветераны-строители, бывшие героями первых пятилеток. Гигантский танковый корпус с каждым днем рос, как трава по весне, вздымаясь все выше и выше.
Махов, боявшийся поначалу, что строители не управятся до зимы, теперь поверил Самсонову и почти ежедневно звонил ему, справлялся, как идут дела, спрашивал: не нужна ли помощь.
- Готовь производство, Махов. Мы не подведем! - слышался в ответ уверенный голос.
- Неужели справитесь одни?
- Вот именно! - отвечал Самсонов.
Все же Махов заглядывал на строительство, подолгу стоял, любовался, всматривался в простые, грубоватые липа каменщиков, бетонщиков, монтажников.
"Упрямый, несгибаемый народ. Как работают! А! Таких никакая беда не сломит…"
Как-то вечером, вернувшись со строительства, постучал в дверь Копнову.
- Ты, Валентин, не заглядывал на строительство танкового корпуса?
- Как же? Только сегодня там был. Вот это работают!
- Видел? То-то же… А читал о них стихи в многотиражке?
- Нет, еще не заглядывал…
- Вот газета, ну-ка почитай.
Копнов развернул газету.
Вот они - в стремительном наброске,
В беглых, но решительных штрихах;
В телогрейках, съеденных известкой,
В кирзовых разбитых сапогах.
- Верно! Такие они и есть. Вали дальше!
Вот они - отечества утеха:
Вятичи, рязанцы, туляки,
Те, которым горе не помеха,
Те, которым робость не с руки.Сколько их с Московья, с Украины
На Урал забросило войной,
Чтобы враг за русские руины
Поплатился дорогой ценой.
- И поплатится! Еще как поплатится-то! - воскликнул Махов. - Только бы побыстрей возвели танковый корпус и дали бы развернуться нам… Только бы побыстрей…
6
Шубову врезались в память слова Сарычева: "Теперь главное - танки! Этому должно быть подчинено все!.." "Да, он прав: немцы подходят к Москве, не сегодня-завтра падет Киев, а Сарычев спокоен. Очевидно, верит, что мы устоим. И Махов верит! А я как-то растерялся… Естественно, меня ототрут с тракторами. Чтоб быть на виду - нужно жать на танки. А ведь я вполне мог бы возглавить это дело. Я знаю завод! Кому же еще руководить? Покажу себя, и Парышев поймет, что нужно опираться на меня. Надо делать так, чтоб ни одно указание Парышева не проходило мимо". Он позвонил. Вошла, как всегда, накрашенная секретарь. Она была сестрой его жены, и Шубов был с ней откровенен.
- Ты опять, Матильда, намазалась? Должна понять, что война и это неприлично. Разные люди бывают у меня.
- Понятно, Сеня. Что еще?
- Все телеграммы Махову просматривай и прежде показывай мне.
- Понятно. Что еще?
- А теперь иди и смой краску.
Матильда фыркнула и ушла, но минут через двадцать явилась снова.
- Что, смыла?
- Нет. Телеграмма Махову. Правительственная.
- Давай!
Шубов развернул телеграмму:
"Приднепровцы телеграфировали, эшелон пятнадцатитонным молотом попал под бомбежку. Уничтожен шабот молота - стопятидесятитонная стальная отливка. Срочно примите меры отливки шабота на месте. Сегодня вылетает нарочный с чертежами. О результатах сообщите незамедлительно.
Парышев".
Прочитав, Шубов даже присвистнул.
- Ну, что? - спросила Матильда.
- Сейчас же снеси телеграмму секретарю Махова. Поняла?
Матильда пожала плечами, взяла телеграмму и ушла.
Шубов, поднявшись, заходил по кабинету, потирая руки. "Очевидно, Махов сейчас сам прибежит ко мне. Тут без меня не обойтись. Вот именно здесь-то я и должен себя показать…"
Шубов целый день просидел в кабинете, поджидая Махова, но тот не пришел.
"Странно. Неужели решил обойтись без меня?" - подумал Шубов, уезжая домой. Но утром, когда приехал на завод, Махов уже сидел в приемной. Шубов поздоровался с ним за руку, назвал по имени-отчеству, любезно пригласил в кабинет.
- Вот, взгляните, - тоже называя его по имени и отчеству, - сказал Махов, кладя на стол телеграмму и чертежи.
Шубов внимательно прочел телеграмму, словно видел ее первый раз, взглянул на чертеж.
- Да, дело серьезное, Я сейчас вызову главного металлурга и лучшего литейного мастера. Посоветуемся, - сказал Шубов, нажимая кнопку.
- Да, пожалуйста.
Вошла Матильда Ивановна, старательно стерев краску с губ.
- Срочно ко мне Случевского и Клейменова из второго литейного.
- Слушаюсь!
Почти тотчас вошел высокий и худой, как Шубов, горбоносый Случевский, с седой, торчащей шевелюрой.
- Вызывали, Семен Семенович? - спросил, осклабясь.
- Да, садитесь, Вадим Казимирович, есть важное дело.
По первым словам: "Вызывали, Семен Семенович" - Махов уже составил о нем нелестное мнение. Однако когда Шубов представил его как главного металлурга завода, Махов пожал его худую, длинную и холодную руку.
- Очень рад.
Шубов, отодвинув телеграмму, сказал, что нужно срочно отлить шаблон, и показал Случевскому чертеж.
Тот, шмыгая большим горбатым носом, долго рассматривал чертеж, думал, наконец спросил:
- Вес отливки сто пятьдесят тонн?
- Да, - подтвердил Шубов.
- Не выйдет, Семен Семенович. У нас и ковшей таких нет, и оборудование не приспособлено. Надо переадресовать заказ Уралмашу.
- Да ведь война! - не выдержал Махов. - Когда тут заниматься переадресовкой и перевозками?
В дверь протиснулся большой, седоусый, в брезентовой куртке литейный мастер Клейменов.
- А, Гаврила Никонович! - поднялся Шубов. - Проходите, присаживайтесь… Это потомственный литейный мастер, - обратился он к Махову. - Отец и дед его прошли "огненную работу" на казенных заводах. Такие мастера, как Гаврила Никонович, у нас на Урале наперечет. Познакомьтесь!
- Мы знакомы! - привстал Махов. - Здравствуйте, Гаврила Никонович.
- Здравствуйте! - Клейменов поздоровался с Маховым, с директором, с Случевским и сел, гулко вздохнув.
- Скажите, Гаврила Никонович, - начал издалека Шубов, - вам не приходилось отливать большие детали?
- Случалось и большие, а что?
- Надо срочно отлить стопятидесятитонный шабот для молота. Как вы думаете, возможно это в наших условиях?
- Ежели война заставит - мы черта с рогами отольем, - усмехнулся старый мастер.
- Нет, серьезно, Гаврила Никонович. Без шабота мы не сможем пустить молот. Встанет все танковое производство.
- Коли такое дело - надо помозговать. Вроде у вас чертеж на столе?
- Да вот, взгляните.
Махов внимательно следил, как старый мастер, развернув чертеж, измерял что-то своим циркулем. Все напряженно ждали, что он скажет. Клейменов, рассмотрев чертеж, положил его на стол.
- По чертежу-то штука нехитрая, - сказал он неторопливо и перевел взгляд на Случевского. - А что вы скажете, Вадим Казимирович?
Случевский не ожидал от мастера такого заключения, тем более он не ожидал, что тот после этого спросит его мнение. Он заерзал на стуле, взглянул на Шубова, как бы ища поддержки. Его опередил Махов:
- Главный металлург сказал, что на заводе нет больших ковшей и что вообще здесь шабот отлить невозможно.
- С ковшами обойдемся. Можно заливать сразу из двух, ну а вообще-то надо прикинуть…
- Вы скажите прямо - беретесь за отливку или нет? - заторопил Шубов. - Мы должны дать ответ наркому.
- Погоди, Семен Семенович, - забасил старый мастер, - шаботы отливать - не блины печь. Тут надо не семь, а десять раз примерить. Надо и место присмотреть, и с модельщиками, и с формовщиками, и с инженерами посоветоваться. Надо все обмозговать. Не всякая опока выдержит сто пятьдесят тонн стали.
- Сколько вам, Гаврила Никонович, надо времени, чтобы все обдумать? - спросил Махов.
- Я так понимаю, что надо пошевеливаться.
- Да, времени у нас мало, - подтвердил Махов.
Гаврила Никонович достал из кармана старинные часы на цепочке, открыл крышку.
- Что скажете, если послезавтра в это же время?
- Хорошо, - сказал Махов. - Послезавтра здесь, в двенадцать вы должны дать ответ… Идите, думайте…
Был конец августа, а на Урале все еще стояла жара. Еще на той неделе, когда Татьяне, как эвакуированной, дали хлебные и продуктовые карточки, Гаврила Никонович сказал ей: "Ты, Татьяна, не торопись с работой. Пока держится тепло - побудь на даче. Пусть внучонок и мать погреются на солнышке. Да и тебе после такой встряски передохнуть не мешает. Зима будет тяжелая…"
Татьяна, поблагодарив, осталась со своими на даче, хотя беспокоилась о работе и о Вадике, которого надо было определять в школу.
В тот день Гаврилу Никоновича отпустили с работы раньше. Он, как и в мирное время, пошел домой пешком, сняв сапоги, и обулся только перед дачным поселком - было совестно перед невесткой.
Все домочадцы, кроме стариков, сидели на террасе и который раз перечитывали вслух длинное и страшное письмо от Егора. Гаврила Никонович, помывшись, тоже стал слушать, но, уловив главное, что Егор жив и, вернувшись в Североград, работает на заводе, он опять, как в дороге, стал думать о шаботе, о том, как его отлить…
После ужина Гаврила Никонович ушел во двор и сел на скамейку под сиренью.
- Отец чем-то обеспокоен, а может, и заболел, - шепнула Варвара Семеновна невестке. - Ты бы, Татьянушка, поговорила с ним.
- Хорошо, поговорю, - сказала Татьяна и вышла во двор.
- Что-то вы сегодня рано, Гаврила Никонович? - сказала она, подходя. - Уж не заболели ли?
- Нет, не заболел, дочка. Раньше отпустили потому, что велели подумать… Ты присядь. Поговорим.
- Спасибо. - Татьяна присела. Осторожно спросила: - О чем же подумать просили?
- А о шаботе. Шабот нам поручили отливать для большого молота. Выбрали меня. А наш завод никогда не занимался крупным литьем. Вот и думай… А в шаботе-то сто пятьдесят тонн. Каково?
- У нас на Малинском, когда я только начала работать, отливали станины для блюминга по двести тонн каждая.
- Так ведь у вас, наверное, завод приспособлен?
- Нет, нет… Ковши были по сто тонн. А габариты станин не позволяли их отливать в литейном. Ковши нельзя было поднять выше.
- Так как же вы обошлись?
- Один мастер придумал выкопать яму и в яме поместить опоку.
- Ловко! - воскликнул Гаврила Никонович. - И как же?
- Выкопали яму, а утром в ней чуть не до краев вода.
- Грунтовая?
- Да. Там же кругом болота.
- И наш завод на болоте. Тоже может оказаться вода, - как бы размышляя вслух, сказал Гаврила Никонович. - Как же обошлись?
- Выкачали воду, а яму забетонировали. Как тогда говорили - спустили в нее бетонную кастрюлю.
- В этой кастрюле и поместили опоку?
- Да.
- Хитрецы у вас мастера. Ох, хитрецы! Эта кастрюля предохранила опоку. Ловко! А что, если и нам так поступить?
- Использовать хороший опыт не возбраняется. Только вам надо узнать подробней про блюминг. Об этом писали во всех газетах.
- Это я Зинаиду настропалю. Она сыщет все газеты.
- Вот и посмотрим вместе. Ведь я все-таки инженер.
- Верно, дочка, верно! Ты прямо мне глаза открыла на это самое… Теперь я знаю, как все оборудовать, А уж литью учить меня не надо.
- Значит, решились взяться за отливку, Гаврила Никонович?
- Возьмусь! Формовщики сомневались, выдержит ли опока. А если в яму - бояться нечего! Баста! Завтра пойду к директору и объявлю, что берусь! Ведь на этом самом шаботе будут ковать детали для танков.
- Подождите еще денек. Зина достанет газеты - посоветуемся.
- Ну, денек еще могу. Мне дали срок два дня…
Глава седьмая
1
Черепанов вечером уезжал в Магнитогорск, чтобы принять меры к ускорению проката броневой стали. Хоть и расхвалил он вчера Шумилову малинских монтажников, а все же побаивался за них. "Люди изнурены бомбежками, голодом, тяжелой дорогой, волнениями о судьбе близких. Вдруг переоценили свои силы?"
Утром, вызвав машину, он приехал на завод и, не заходя к директору, направился прямо в цех, где должны были монтировать большой пресс. Он обошел кузнечный корпус и зашел в сварочный с тыла, в ту железную дверь, которая была близко от фундамента пресса.
На фундаменте уже было укреплено массивное основание, и теперь портальный кран спускал на него громоздкую деталь.
Антипин стоял в сторонке и рукой подавал крановщице знаки. Деталь снижалась плавно. Несколько монтажников повели ее чуть влево и опустили в гнездо.
- Стоп! - крикнул Антипин и резко махнул рукой вниз. Деталь плотно осела.
- Хорошо! Крепи! - крикнул Антипин.
Стальной канат отцепили. Стали крепить деталь болтами. Двое рабочих с канатом бросились к другой детали, которая уже была подготовлена к подъему.
Все работали с азартом и упоением. Черепанов залюбовался. И лишь когда стали поднимать вторую деталь, он взглянул вправо и увидел директора, который, стоя в стороне, так же сосредоточенно наблюдал за работой монтажников. Он подошел, молча тронул Шумилова за плечо, кивнул на дверь. Оба тихонько вышли во двор.
- Ну, Петр Афанасьевич, как шуруют монтажники?
- Работают как одержимые. Я не ожидал.
- Значит, пресс будет к сроку, - улыбнулся Черепанов. - Теперь дело за броней. Я сейчас еду в Магнитку. Ночью звонил наркому черной металлургии, он сказал, что броневую сталь варят и отливают в слитки.
- А как с прокатом?
- Сказал, что из Донбасса привезли бронепрокатный стан. Просил поторопить на месте с монтажом. Днями прилетит сам.
- Видимо, до прокатки еще далеко, - вздохнул и как-то поежился Шумилов. - Вы не спешите обратно, Владимир Павлович. Добивайтесь быстрейшего налаживания проката. Здесь я управлюсь.
- За тем и еду, Петр Афанасьевич! Ну, будьте здоровы! Желаю успеха! - Он пожал руку директору и быстро зашагал к проходной.
Утром, выйдя из вагона, Черепанов остановился, задумался: "Черт возьми, я не могу даже вызвать машину. До сих пор не получил мандата. У меня нет и обыкновенной командировки, чтоб получить место в гостинице. Как же я буду требовать, чтоб быстрей прокатывали броневую сталь?.."
На площади Черепанов расспросил, как проехать к комбинату, и почти на ходу вскочил в трамвай. В дороге его тревожили те же мысли. "Даже если и пропустят меня на завод по старому служебному удостоверению, то как же я буду говорить с директором? На пальцах, что ли, доказывать ему, что я уполномоченный ГКО?.. Просить позвонить Сарычеву - тоже неловко. Да, попал я в положение…"
Однако наркоматовское удостоверение в бюро пропусков произвело впечатление. Ему выдали пропуск на пять дней во все цехи.
Черепанов сразу же пошел в заводоуправление, надеясь встретить кого-нибудь из наркомата и уже через них представиться новому руководству.
Поднимаясь по лестнице, он внимательно присматривался к проходившим, но знакомых не попадалось. На втором этаже вдруг кто-то потянул его за рукав:
- Не узнаете?
Черепанов взглянул на невысокого человека с рыжеватой бородкой, в очках.
- Сбитнев? Не может быть…
- Я, я, Володя. Здорово! Ты, взлетев высоко, уже перестаешь узнавать старых друзей. Наверное, забыл, как меня зовут?
- Ленька! Дружище! Да разве тебя забудешь? Здорово!
Они крепко обнялись.
- Давно ли ты здесь?
- Да уж лет шесть. После академии работал в Донбассе, а потом перевели сюда. А ты? Как же ты здесь оказался? В командировке?
- Назначен уполномоченным ГКО по танкам. А вы броню не даете… Вот и приехал ругаться.