9
В балках клубился туман. Дорога шла правобережными буграми, красневшими сквозь полынь глиной. Внизу поблескивал Дон, то прижимаясь к горе, то уходя к тянувшемуся по левому берегу вербному лесу.
Чем выше уходил с ротой по Дону Андрей Рубцов, тем тяжелее ему казались свои, обутые в порыжевшие ботинки, ноги.
Вокруг скрипели обозы, шуршали машины, катились бурые облака пыли, похожие на отары овец. По сторонам и впереди вспыхивала и гасла стрельба. Поддерживая друг друга, ковыляли легко раненные солдаты. Лежали на повозках тяжело раненные с лицами, обращенными в белесое знойное небо.
По Задонью на займище стояли стога сена.
Капитан Батурин, прихрамывая, шел обочиной дороги рядом с Тиуновым и спорил с ним из-за лошади, которую вел за ними в поводу солдат.
- Теперь ты поедешь. Я с самого утра в седле, - сердился Батурин, силясь идти не хромая и все-таки волоча правую ногу.
- Ковыляй, мои глаза совсем ничего не видят, - насмешливо говорил Тиунов. - Не видели они, и когда ты упал.
- Легкая контузия, - небрежно отвечал Батурин.
- Что за упрямый человек! - повернувшись к капитану, идя по дороге боком и крестом складывая на груди руки, заговорил Тиунов. - Да я в жизни не сяду на такую паршивую лошадь, увидели бы меня на ней в Кабарде.
- Ну, что с тобой делать, Хачим, - капитан неожиданно улыбнулся и неумело полез на облезлую, в самом деле никудышную лошаденку.
- Давно бы так, - помогая ему, обрадовался Тиунов. Он взялся рукой за стремя и, разговаривая с капитаном, пошел рядом.
Дорога держалась столбов, бежавших, подламываясь, в волнах раскаленного воздуха, к горизонту, а Дон, все больше отходя от нее вправо, терялся в лугах.
- Конечно, я покинул свой пост и нарушил устав, но сначала закричала женщина, а потом я увидел головку девочки уже в воде и… Но вы не подумайте, что я трибунала боюсь, - говорил Петр, поводя угловатыми плечами и шагая рядом с бричкой, на которой ехала телефонистка Саша Волошина.
Андрей шел сбоку от них, чуть в стороне. Вокруг снова расстилалась степь. Но теперь рядом было не море, а поблескивал сквозь береговые вербы Дон. За ним сверкал под солнцем левый берег, устланный белым песком.
Туман еще клубился в балках, вдоль дороги сияли кусты терна.
- Разве у вас не было, что подумаешь уже после того, как сделаешь? - скользя взглядом по сторонам и не задерживаясь ни на чем, продолжал Петр. - В школе меня тоже считали недисциплинированным. В химическом кабинете у меня постоянно взрывались в руках колбы, а на урок биологии я однажды принес зайца. Девчата, конечно, подняли визг, заяц выбил стекло и убежал, а директор грозил исключить меня из школы. Но из комсомола меня все-таки исключили за то, что я секретаря горкома бюрократом назвал. Он заставил меня пять часов в приемной просидеть. Правда, через месяц обком меня восстановил. А теперь, конечно, меня надо судить.
В клубах пыли брели солдаты роты, сломав строй колонны.
- Но я и сам виноват, что пошел в пехоту. Когда я просил записать меня добровольцем и военком, посмотрев на мой рост, посоветовал мне идти на флот, я сам отказался, надо было учиться еще целый год, за это время и война могла кончиться. А теперь из-за одних портянок можно с ума сойти, - Петр потопал по твердой дороге ногой и сапоге. - Больше воюем лопатой, чем… - он опять дотронулся до ремня автомата. - Говорят, пехота - царица полей, а мы все время носом в землю.
- Вы сами же себе противоречите, Петя, - возразила Саша Волошина, с улыбкой слушая его и поправляя на коленях юбку. Она сидела на перекинутой через борта брички доске без пилотки, с зачесанными назад волосами. - Вчера вы мне говорили, что танк вас не раздавил только потому, что у вас был глубокий окоп…
Натягивая на колени подол юбки, она то посматривала с брички сверху вниз на Петра, то переводила взгляд на гребешок дорожного кювета, усыпанный маленькими бордовыми цветами.
Скрипели обозы, шуршали скаты машин, иногда слева и позади вспыхивала стрельба. Мимо по обочине дороги проехал маленький вездеход, закиданный ветками и полынью, оставляя в мокрой траве сизый след. На миг промелькнул профиль вчерашнего генерала в комбинезоне. Сзади него сидел адъютант с красивым и суровым лицом.
Плакали дети, мычал скот, женщины толкали впереди себя тачки. Поддерживая друг друга, ковыляли по дороге легко раненные солдаты, а на повозках, вверх лицом, лежали тяжело раненные, с сумеречными чертами на небритых лицах.
- Болит нога? - наклоняясь с брички, спрашивала у Петра Саша.
- Ерунда, - он пожимал плечами.
- Вы не стесняйтесь, места много, - подбирая юбку, она отодвигалась в сторону на доске, перекинутой через борта брички.
- Нет, не стоит, - он старался ровнее наступать на натертую ногу и шел, совсем не хромая.
- Вы казак?
- Нет, я из Таганрога. Это он казак.
- Он? - взглядывая на Андрея, с разочарованием спрашивала Саша.
Андрей чувствовал, что они говорят о нем, видел улыбки, которыми обменивались они, то доверчиво приближаясь, то отслояясь друг от друга, и, смутно завидуя их настроению, не мог его разделить. Все больше он узнавал степь. Вот и родник на склоне балки, из которого их тракторная бригада брала воду, а вокруг него ноздреватые глыбы желтого известняка. Мшистой зеленью уже сплошь затянулась каменная станина старого ветряка. Взглядывая вниз, на Дон, узнавал он и заливчик в камышах, куда с отцом поднимался вверх по Дону в лодке ставить невода. На левобережье, за лесом, зеленело займище, откуда летом на лодках, а зимой на санях переправляли в хутор сено.
Дон делил степь на две половины, и каждая резко отличалась от другой. Правобережье горбатилось курганами, левый берег до самого горизонта занимал заливной луг.
Втянув в себя воздух, Андрей на секунду прикрыл глаза. Снова открыв их, он увидел сквозь пыль все так же бредущих и едущих солдат и беженцев.
Колеса пушек, сапоги солдат, копыта лошадей подминали под себя колосья нескошенного хлеба. Зияли пустынные молотильные тока. Не колыхались над ними облака половы, не всплескивался крик зубарей: "Поддай, поддай, подда-а-а-й!" Не погромыхивали в прозрачном воздухе деловито и весело комбайны.
Впереди Андрея толкала перед собой по дороге ручную тачку молодая женщина. На тачке, как грачата, покорно жались друг к другу двое ребятишек. Босые ноги их матери покрылись струпьями, платок сбился с волос, их густо припудрила пыль. Рядом, на бричке, умирал раненый. Он вытянулся через всю бричку, так что его ноги в тяжелых сапогах со стертыми подковами торчали через борт. Скрестив на животе обескровленные руки, он все время шевелил длинными, худыми пальцами, словно считал деньги. Когда бричка подпрыгивала на ухабах, он начинал шевелить пальцами быстрее. Должно быть, у него уже не оставалось никакого другого средства справляться с болью. Не открывая вспухших век, он через короткие промежутки выкрикивал все одно и то же слово: "Ложись!"
10
Взглядывая вниз, Андрей видел прижавшиеся к подошве бугров домики, раскинутые по склонам на кольях виноградные сады. Петр все так же шел рядом с бричкой, на которой ехала Саша Волошина.
- Не понимаю политрука Тиунова, - говорил Петр, встряхивая головой, как бы откидывая со лба чуб, которого у него не было. Вместо него у Петра торчала из-под пилотки только маленькая стружка медно-желтых волос. И теперь Саша Волошина смотрела на эту желтую, прилипшую к влажному лбу Петра стружку. - По-моему, Крутицкий правильно хотел этого эсэсовца расстрелять.
- Он был не эсэсовец, - прислушиваясь, сказал Андрей.
- Это в конце концов не имеет значения, - отмахнулся Петр, встряхивая воображаемым чубом. - Андрей хочет добреньким быть, - со смехом повернулся он к Саше. Она вслушивалась в их слова, подвинувшись на край доски, перекинутой через борта брички, и в ее глазах, которые перебегали с лица Петра на лицо Андрея, вспыхивали огоньки жгучего внимания и любопытства. - Интересно у тебя получается, Андрей. Он залез ко мне в дом и угрожает моей жизни, а я, вместо того чтобы его бить, должен поинтересоваться: какое ваше социальное происхождение? - И опять, быстро взглянув на Сашу, он едко рассмеялся.
- Тут я с тобой согласен, - спокойно посмотрел на него Андрей. - В бою со всеми один разговор, - ноздри у него раздулись. - Но мы о другом говорим. Если он руки поднял…
- Это он потому, что - битый. Воспитанный. Попался бы ты ему… - угрожающе пообещал Петр и опять снизу вверх посмотрел на Сашу.
- А здесь я с вами, Петр, не согласна, - вмешалась она в их спор. Чтобы удобнее было говорить, Саша спрыгнула с брички и пошла между ними. Петр шел слева от нее, Андрей - справа. Говоря, она поворачивала голову то к одному, то к другому. - Из-за того, что они звери, мы не можем забывать, кто мы такие. Если они убивают наших детей, - глаза у нее расширились, - не станем же мы убивать их детей, когда придем в Германию.
- До этого далеко, - передернул плечом Петр. Андрей посмотрел на него с удивлением.
- Сделаем привал: с рассвета идем, - посмотрев на солнце, сказал Тиунову капитан Батурин.
Повозки съезжали с дороги, ездовые, распрягая лошадей, пускали их на траву. Усевшись на склонах кюветов, солдаты перематывали портянки.
Капитан Батурин, спешившись с лошади и опускаясь на траву, снял фуражку. Выступило, бросаясь в глаза, несоответствие между его седыми волосами и молодым лицом. Рядом прилег Тиунов. Старшина Крутицкий принес с повозки хлеб, нарезал сыр и открыл консервы.
- Погреемся? - спросил Тиунов, отстегивая от ремня флягу в кожаном чехле и отвинчивая пробку.
Капитан Батурин посмотрел на небо, улыбнулся. Было жарко в степи. Горько пахла полынь.
Истолковывая его улыбку по-своему и наливая в опрокинутую пробку водку, Тиунов чуть презрительно улыбнулся толстыми губами.
- Э, капитан, только тот боится пить, кто самому себе не доверяет. Каждый себе хозяин будь.
- Ты бы все это в политбеседу включил, Хачим, - выпив водку и передавая стаканчик Крутицкому, с загоревшимися искорками в глазах сказал Батурин.
Крутицкий, налив себе из фляги, опрокинул пробку в рот так, словно она была пустая. Тиунов, проследив за его движениями, поцокал языком.
- Это совсем другой вопрос, - навинчивая на флягу пробку и хмуря брови, возразил он капитану.
Капитан смотрел на него с улыбкой. Тиунов поднял глаза.
- Жарко, капитан. - Он снял с головы мерлушковую, с белым дном, шапку, обмахнул ею со лба капельки пота. Был он почти вдвое старше Батурина, а никто не сказал бы этого, глядя на его черную кудрявую голову и на седые волосы капитана.
Через дорогу, на склоне балки, звякал среди камней родник. Батурин повернул голову. С лица его медленно сходила улыбка.
- Так что же ты ответил Рубцову? - спросил Тиунов. Он опять вытер со лба капельки пота мерлушкой, надел шапку.
- А что можно было ответить? - аккуратно намазывая на хлеб перочинным ножиком масло, уверенно сказал Крутицкий. После выпитой водки его лицо слегка порозовело. Тиунов посмотрел на его большие белые руки и с ожиданием перевел взгляд на Батурина.
- Разрешил, - сказал капитан.
Что-то размякло в смотревших на капитана глазах Тиунова, и он торжествующе взглянул на Крутицкого.
- Отпустили? - переставая есть, переспросил Крутицкий.
- Завтра он догонит роту…
- Может быть, - пожал плечами Крутицкий.
- Уф! - шумно выдохнул Тиунов и, сдернув с головы, бросил на траву шапку. - Мне тебя жаль, старшина, - заговорил он, с презрением бегая глазами по лицу Крутицкого. - Должно быть, очень трудно жить, когда никому не веришь. А ты бы на его месте вернулся, старшина? - Тиунов перевел глаза на капитана.
- Вы шутите, товарищ политрук. - Щеки у Крутицкого задрожали.
- И не собираюсь. - Тиунов выставил под усами зубы. - Для тебя в роте только солдаты, а людей нету. Молчи, я давно замечаю, старшина. Андрей Рубцов здесь на тракторе землю пахал.
- Я им разрешил вдвоем сходить, - пояснил капитан.
- С Середой?
- С ним. Если что, вдвоем лучше.
- Так ведь Середу надо судить, товарищ капитан? - с изумлением сказал Крутицкий.
- Он что сделал? - Тиунов посмотрел на капитана.
- Без приказа отлучился вчера с моста, - неохотно сказал капитан.
- Чуть не сорвал переправу, - добавил Крутицкий.
- Девочка упала в воду… он прыгнул, - медленно продолжал Батурин.
- А второй раз во время налета сбежал под мост. Трус, - качнул головой Крутицкий.
- Трус? - Тиунов поднял бровь. - Ну, этого о нем нельзя сказать. Может быть, это кто-то другой на Миусе подбил танк?
- Это разные вещи.
Стороной, над луговым Задоньем, пролетал самолет. Плавающий над лугом орел вдруг трепыхнул крыльями, камнем упал в траву. Проследив за ним, Тиунов повернулся к Крутицкому.
- Посмотри, старшина, хозяин степи, а самолета испугался. Презрение к смерти - это я понимаю, это человек сначала боялся, а потом поборол себя. А когда говорят - пренебрежение смертью, не могу слушать. Зачем человеку было рождаться, если он может равнодушно умирать?
Капитан Батурин повернул голову. Эхо прокатилось по степи с верховьев Дона.
- Рыбу глушат, черти, - беспечным тоном сказал Тиунов.
Легкое движение пробежало по лицу Батурина.
- Сколько, вы сказали, у нас осталось патронов? - спросил он у Крутицкого.
- По диску на автомат, по три обоймы на винтовку, - ответил Крутицкий.
- Гранат? - Капитан знал, что в роте не осталось гранат, но ему очень хотелось услышать опровержение этого из уст Крутицкого.
- Ни одной, - подтвердил Крутицкий.
- Я командира батальона совсем не могу понимать, - привставая на коленях и раздувая ноздри, заговорил Тиунов. - Ну хорошо, если батальон получил приказ отступать на Кубань, человека для связи он мог высылать?
- Вольемся в другую часть. Пошлем человека связаться с ближайшим штабом, - ответил Батурин.
Ветер принес кучные залпы артиллерии. Пасшиеся на траве лошади запрядали ушами. Лежавшие вокруг на траве солдаты подняли головы.
- Этого надо было ожидать, - невнятно сказал капитан.
- Что? - быстро спросил Тиунов.
- Нас обходят, - с уверенностью качнул головой Крутицкий.
Тиунов поморщился.
- Зачем, старшина, пугать?
- Если разбиться на мелкие группы, просочиться сквозь фронт легче, - продолжал Крутицкий.
На секунду капитан Батурин вскинул на него сузившиеся зрачки и опять опустил глаза.
- На Кавказе поговорка есть, - ощеривая под усами зубы, сказал Тиунов, - ишак ревел, баран пугался, думал, барс. Вот! - Тиунов выбросил вперед смуглую, курчаво поросшую светлым волосом руку. - Все пальцы сжимать, - он сжал небольшой тугой кулак, - а если каждый палец один, - он растопырил шершавую желтоватую ладонь, - что можно сделать?
- Что может сделать одна рота, если у них здесь главные силы? - возразил Крутицкий.
- От Харькова до Волги почти тысяча километров, откуда тут через две недели их главным силам быть? Просто проскочило несколько десятков танков, дуриком захотели взять. Дуриком, - радуясь удачному слову, повторил Тиунов.
- Время покажет, - произнес Крутицкий.
Батурин щурился, рассматривая что-то в траве. При последних словах Крутицкого он, подняв голову, взглянул на него с любопытством.
- Скажите ездовым, чтобы запрягали, - сказал он сухо.
- Есть, - отвечал Крутицкий и, поднявшись с травы, раскачивая бедрами, пошел к повозкам.
- В чем другом, а в исполнительности ему нельзя отказать, Хачим, - провожая глазами крупную фигуру Крутицкого, сказал Батурин.
- Ты так думаешь, капитан? - глядя на него своими блестящими глазами, переспросил Тиунов. - А мне почему-то не нравится это слово - исполнитель. Сегодня он может что-нибудь хорошее исполнить, а завтра - плохое. Да?
- Ну, тронулись, - улыбаясь и вставая, сказал капитан. - Теперь-то я заставлю тебя ехать на лошади, Хачим. Ты не отбояришься у меня.