Записная книжка взводного.
Проснулся, как не спал, с ощущением непоправимой беды: "Ма-ма родная! Ну, как же… Ну-у-у… с прицепом!.. Ведь ухнул туда, как в проран… Кто создал ВРЕМЯ? Кто ему хозяин? Кто знает, сколько минут он проспал - одну или тысячу?.. А может быть, он вовсе не опаздывал, а мчался с опережением… Но в другом направлении?.. Стоп! Он проспал боевую тревогу, не поднял взвод: "Ты получишь все, что заслужил" - опоздать к месту, назначенному в приказе, проворонить бой… Заставить других сражаться за тебя и, может быть, погибнуть… Это трибунал. Вышка…"
Они уже опаздывали на восемнадцать минут - батальон, по всей видимости, рванул в темноту. Восемнадцать минут - это около двух километров. Теперь их не догнать…
Провал…
Ночь хоть глаза коли, спасибо Васе Курнешову: в записке оставил координаты и приблизительный расчет времени выхода на линию обороны - в район "Кирп. мельницы".
История с этой мельницей на Висленском плацдарме осталась в памяти комбата Беклемишева навсегда. Он вспомнил ее в разговоре незадолго до смерти и хмыкнул. Хмыкнул он в году одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, а произошло событие в конце сорок четвертого. Сорок лет спустя.
Противник внезапным ударом прорвал передний край и пытался выйти через район расположения танкового корпуса к Висле… В такой ситуации расстрел за опоздание в самый раз. Командир поднял взвод по тревоге с ощущением тяжелой и непростительной вины. Никого не подгонял. "Марш в десять-двенадцать километров, полная готовность к встречному бою в темноте… Про гранаты не забыть, осветительных ракет побольше, а то у них этих ракет всегда навалом, а у нас всегда "остались на складе"…" Сам решил: "Все равно хана, а потому…" - холод овладел им, внутри водворилась напряженная тишина… "Вот сейчас проложу, как прорежу, трассу к месту назначения, а какая там будет оборона или встречный бой - посмотрим на месте… И, может быть, если хоть чуть повезет, взвод сможет сократить разрыв с батальоном во времени минут на десять. А не догоним, то, может быть, враг выручит - в сумятице боя чего не бывает: может, мы подкатимся как раз в самый критический момент, как в кино, когда уже и надеяться не на что; а может, и прощать будет некому… да и некого…" Он сказал:
- Как только сделаю расчеты, сразу выходим.
Солдаты и сержанты понимали, что их командир дал какую-то промашку и не простую, а всякая промашка командира влечет за собой тяжелое искупление для всех… Они ценили своего командира как раз за предусмотрительность и привыкли надеяться на него… В расположении батальона было пустынно. Редкие часовые переговаривались в отдалении. Тьма стояла предательская, полная. Он зажег большой свет от аккумулятора и засел за работу. Безнадежность положения глухой стеной отделила его от всего остального мира… Представил себе рельеф - подъемы, спуски, возможные преграды. Стал рассчитывать и записывать азимуты, измерял протяженность отрезков будущего движения, определял возможные обходы. Старался избегать отвлечений от прямой - "не ошибиться ни на йоту". Оставалось переложить все отрезки предстоящего пути в метры, метры в пары шагов - записать все очень крупно, чтобы в темноте при малой подсветке можно было разглядеть, не ошибиться!.. Да сделать еще то, что почти никто не делает: учесть и строго выдерживать магнитное склонение для этой местности… Склеенные листы немецкой карты лежали перед глазами: там все было намного точнее (офицеры шутили: "Немцы делали карты для себя, а мы для того, чтобы напрочь сбить с толку противника")… Сержанты увели взвод на опушку и там ждали командира. Только ординарец притаился где-то поблизости за дверью… "Батальон уже через два часа будет сражаться с врагом и проклинать его, недотепу; а взвод со своим командиром будет колупаться в ближайших оврагах и перелесках… Влип! Еще как влип!"
Записи были готовы, снаряжение и оружие - тоже. Ординарец был похож на взведенный курок. И вот тут началось… Двигаться пришлось в полной темноте. Такие непроглядные ночи и осенью редки. Да еще начал накрапывать скользкий дождичек, как намыленный. Все вместе могло бы называться "засранным невезением", но взводный таких определений тщательно избегал… Справа двигались два счетчика; слева тоже два - мерили пройденное расстояние парами шагов - самые надежные и грамотные ребята; впереди охранение с одним счетчиком (контрольным) и одним связным: главное, не сбиться с направления и не сделать ни одной ошибки… Командир, помощник и ординарец двигались в центре. С ними шесть автоматчиков, два пулеметных расчета и две радиостанции с обслугой. Остальные сзади (они же тыловое охранение). Шли форсированным шагом, но теперь главным была не скорость, а точность. По команде и световому сигналу все останавливались: делили на три, получалось среднепройденное расстояние в метрах; двое накрывали командира плащпалаткой, он зажигал фонарь, делал небольшие замеры, наносил на карту, проверял по компасу, снова определял направление и сообщал командирам групп - теперь главным становилось чутье и всем двигаться, хоть и порознь, но так, чтобы ощущать себя единым организмом… Уже попривыкли, даже освоились, приободрились, работали четко. Но вся эта предусмотрительность и слаженность не помогли бы, если бы не было толики везения… А оно было… Оставалось: те спугнуть его, работать и надеяться. Командир так и делал. А еще проговаривал про себя то, что никто из окружающих не мог услышать. Даже догадаться не мог, что такое быть может. И звучало ОНО приблизительно так:
"Прорвал там враг наши позиции, не прорвал… СИЛЫ МОГУЧИЕ, НЕИСПОВЕДИМЫЕ, ДЕРЖИТЕ ВЗВОД И МЕНЯ КРЕПЧЕ КРЕПКОГО… НЕ ДАЙТЕ ОСТУПИТЬСЯ… ЧТОБЫ ВСЕМ ХВАТИЛО СИЛ СВОИХ… И ЕЩЕ: ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ ПОМОГ… ЧТОБЫ НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ СГИНУЛ, НЕ ПОГИБ… НЕТ, НЕТ И НЕТ - НЕ ДАЙ И НЕ ПРИВЕДИ… ПОМОГИ ВЗВЕСТИ ЭТИХ ПАРНЕЙ К СТЕНАМ ЗАДРИПАННОЙ МЕЛЬНИЦЫ, ОТ КОТОРОЙ ТАМ, НАВЕРНОЕ, "НИ КИРПИЧА" НЕ ОСТАЛОСЬ… КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ, КАК БЫ ВЫСОКО НИ НАХОДИЛСЯ, ПОМОГИ ХОТЬ ЧУТЬ - ОСТАЛЬНОЕ МЫ САМИ… ПОМОГИ… - ЗА МНОЙ НЕ ПРОПАДЕТ, НЕ ЗАРЖАВЕЕТ СПРОСИ У КОГО ХОЧЕШЬ".
А потом, уже на другом километре, добавил:
"СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, ПОГРУЖЕННЫЕ В ЭТОТ ГУТАЛИНОВЫЙ МРАК, ПЕРЕПУТАЙТЕ ТАМ, У НИХ, ВСЕ КОНЦЫ И НАЧАЛА… И ПУСТЬ БУДЕТ РАССВЕТ… ПУСТЬ ПРОНЕСЕТ НЕЛЕГКАЯ…"
Про говор не мешал ему ничуть ни работать, ни думать… Время летело, как обезумевший табун.
* * *
…Уже все они, мокрые, в пару, вытягивались пошире в цепь, чтобы не промахнуться, не пропустить эту, где-то здесь поблизости находящуюся мельницу или ее остатки - место назначения и возможная линия обороны всего батальона… Но поблизости ни одного выстрела, ни единой души… Ни окрика, ни шороха - не могли же они все так мастерски укрыться?.. Ни одного часового - что они, взбесились?
Без охранения!.. Продвигались вперед затаенно, на ощупь, уже как в разведке… Здесь можно было ждать любой неожиданности… Пустота! Только в отдалении шел не больно-то горячий бой и виднелись вспышки разрывов.
Впереди сразу двое закричали в голос:
- Стена!! - Так, наверное, на колумбовом корабле вопили: "Земля!"
Продвинулись вперед, и командир уперся руками в кирпичную стенку - ощупал ее… действительно полуразрушенная стена. Снова закрыли его плащпалаткой, проверил по карте - точность оказалась невиданная - "опять не поверят и станут слагать дурацкие легенды…" Стена разрушенной каменной мельницы - ошибки быть не могло (в округе не числилось ни одного каменного строения, кроме этого).
Он поблагодарил всех и послал вперед и в стороны искать хоть намек на присутствие батальона… Противника поблизости не было, но и следов батальона не оказалось. В пору было засомневаться, правильно ли они причалили к этой развалине… Могло произойти только одно: по дороге комбату передали другой приказ, и они изменили направление движения… Или… все они промахнулись и блуждают во мраке. От одного предположения появился озноб, то ли за себя, то ли за них за всех… На скорую руку командир развернул взвод в боевой порядок, нашли места для пулеметов, начали окапываться, выдвинули охранения. Сам расположился в развалинах, отправил сержантов на поиск соседей… Только-только разобрались, сквозь шорох и лязг лопат послышался надрывный шум мотора, похоже, бронемашина… Кто-то медленно, на ощупь, продвигался в темноте. Часовые пропустили, подъехал броневичок:
- Мельница?
- Мельница.
- Ну и тьмища - еле нашел.
- Здорово, Борис… - это был Токачиров. - Здесь все тихо. Даже…
Они узнали друг друга - тут темень была не помехой, но неловкость встречи скрывалась плохо. После истории с гибелью Андрюши что-то лопнуло, Борис нашел кого-то, за него сильно похлопотали, и он стал офицером связи при штабе корпуса… И вот его приятель, председатель, на боевой позиции со своим взводом изображает целый батальон, а Борис в роли строгого проверяющего штаба корпуса.
- Катаешься по самой передовой, не слишком ли опасно? - подцепил его взводный.
Борис сделал вид, что проглотил:
- Ты тоже не на передовой. Противника остановили километров восемь впереди. Так что… А где комбат?
- Проверяет фланги.
- Ну, так я доложу…
- Валяй… - сказал, а внутри похолодело: "За такую информацию могут и повесить!" (И правильно сделают, эта ложь - проступок стократ тяжелее получасового опоздания).
- В случае чего без приказа назад ни метра. Велено передать.
- Это и ослу понятно.
- Так ты комбату передай… - голос у Бориса треснул (он догадался).
- Какой разговор. Будь!.. - прозвучало как "Мотай отсюда!"
"Борис не мог не догадаться, что здесь без малого пустота - нет здесь никакого батальона… Ну а если понял и промолчит… тогда и ему не поздоровиться - голову закладывает…" Машина фыркнула и укатила вместе с дорогим отщепенцем. И вот только тут взводного проняло по-настоящему: "Куда же делся весь батальон? Если проверяющий прикатил сюда, значит, батальон должен быть здесь, а не в другом месте… До рассвета еще далеко. Если враг прорвется, то взвод больше чем минут на пятнадцать-двадцать их здесь не задержит. Да и обойти их ничего не стоит… Взводный сразу решил сколотить узел круговой обороны вокруг развалин и остатка подвалов… "Вот придет рассвет, и если не ясней, го светлей станет… Чего зря гадать…" Но люди были на удивление спокойны, разве что подшучивали над бедными, блуждающими во тьме батальон дам и.
Бой в отдалении то разгорался до напряженной артиллерийской дуэли, то начинал затихать (немцев воротило от действий по ночам, их можно было понять, но можно было и попрезирать за это же).
Комбат Беклемишев
Никому никогда за все время войны не рассказывал Нил Петрович Беклемишев скромную историю своей семьи, своего рода и свою собственную. Был он по характеру и по воспитанию человеком сдержанным, го-оса не повышал, даже тогда, когда и следовало, больного военачальника из себя не строил. А природой был создан ладно, на совесть: плотного атлетического сложения, роста чуть выше среднего, голова крупная, бритая, отменно круглая и не глупая; выразительно спокойное, в меру мужественное лицо без малейшего намека на армейскую позу или вычурность; речь по чистоте среднерусская, московская, грамотная, уважительная. Никогда не приспосабливался к простонародной и без признаков фронтового жаргона - так что не матерился никогда, что вызывало удивление, а в эшелонах командных и генеральских даже подозрение.
Пил ли он - не пил, а никто никогда его нетрезвым не видывал. Когда ему наливали больше, чем следует, он говаривал:
- Не утруждайте себя, продукт зря не переводите. Я не пьянею. Натура такая.
Трудно воевать под началом командира, если мало или почти ничего не знаешь о нем. Особенно трудно в разведке, где очень многое держится не столько на Уставе, сколько на взаимном доверии и поруке. Не той, что "круговая" и сродни бандитской, а той, что в слове достойного человека. Порой поступают сведения о противнике, разноречивые - одно исключает другое. А ответственность огромна. Еще в Каменец-Подольской операции сведения взводного схлестнулись с донесением командира передового отряда, комбрига с именем и заслугами - назрел взрывоопасный конфликт.
- Его сведения безупречны, - решился и сказал комбат. - Если он сказал: "ТАК", значит - "ТАК"!
- Ручаешься? - спросил командующий армией с угрозой в голосе.
- Головой.
Вот так однажды Беклемишев сказал о своем взводном и спас, может быть, не только репутацию офицера, но и несколько десятков жизней. А последующая ночь и рассвет подтвердили правоту не героя-комбрига, а комбата и его взводного. Командарм не забыл - оба получили по ордену… Вот подчиненные и старались смягчить это затруднение и разузнать о своем комбате побольше… Постепенно узнавали о нем кое-что второстепенное, а там, где дознаться не удавалось, там слагали легенды. Легенда на фронте у каждого мало-мальски заметного человека своя, и, как говорится, "не взыщи!" - попробуй не слиться воедино со своей легендой, сразу разоблачат - и в отходы… Репутация в воюющих войсках очень много значила. И следовало ей неизменно соответствовать. Или уходи - хоть в другую часть.
Не все знал Нил Петрович, не все судьба сподобила упомнить, но опорное знал твердо: матерью князя Дмитрия Пожарского была урожденная Беклемишева Ефросинья, и матерью фельдмаршала Михаилы Илларионовича Кутузова была Анна Беклемишева. И знаменитый скульптор той же фамилии и того же рода, и выдающийся биолог, профессор, академик Владимир Николаевич Беклемишев… Но все это было и, казалось, былью поросло.
Хутор стоял у деревни Провор на реке Бедре. Домик внешне походил на пушкинский в селе Михайловском (даже расположение в природе было схожее). Учились ребята в Земской гимназии города Вязьмы. Учеников туда обычно привозили из окрестностей на розвальнях, и немало крестьянских детей там училось. А Беклемишевы Нил и Илларион тем отличались и запомнились, что всегда приезжали верхами. Не только наездниками были отличными, но и ухаживали за лошадьми прилежнейше.
Кроме верховых, говорят, в их конюшне было еще четыре-пять рабочих лошадей - по-настоящему толковое и трудовое было семейство. Никогда не жаловались, не ныли - жили дружно и весело. Созывал Петр Нилыч своих питомцев на обед или на ужин звуками своего кларнета, играл им гусарский сбор - всегда с окрасом, чуть по-новому, в зависимости от настроения. Удивительные рулады наигрывал, и слышно было неправдоподобно далеко… И мальчишки мчались домой, сломя голову, как по боевой тревоге.
И уж никогда и никому не рассказывал Нил Петрович, что с наступлением конца НЭПа, в пору, когда по всем статьям и жить, и хозяйствовать на хуторе становилось все тяжелее и тяжелее, взял Нил пару ломовых лошадей, один из лучших возов и направился в Москву - на заработки. Вот так и стал Нил Беклемишев сначала ломовым извозчиком, а там уж и полноправным москвичом… А там?.. Мода на автомобили пошла - повальное увлечение автомобилями. Занялись братья автоделом и всерьез… А там, конечно, армия приспела и снова Защита Отечества!
Сообщить все это пришлось потому, что, будь командиром батальона не майор Беклемишев, а кто-либо другой (какая-нибудь ординарная зануда), никогда бы не сложилось, да и не допустили бы, чтобы в разведбате угнездилось удивительно свободное явление под таким нелепым названием, как БЕНАПы. Это он, где мог - гасил, где мог - шутил, где удавалось - прикрывал свои усталые серо-голубые глаза и произносил с интонацией увещевания:
- Ну, что плохого?.. Они своего недобрали. Пусть покувыркаются. Ведь офицеры отменные - лучше не придумаешь. И век у них… гусарский… На них все держится. Мы с вами их туда только посылаем. Но идут туда ОНИ… Всегда ОНИ!
Так пытался он урезонить своего замполита. Особиста. Вышестоящих… Иногда получалось, иногда - нет. Он знал, где начинается жизнь, и загодя чувствовал, где она кончается… - "О, поклянись, что веришь в небылицу, что будешь только вымыслу верна, что не запрешь души своей в темницу, не скажешь, руку протянув: стена".
* * *
Исторические наблюдения следовало бы оставить в покое, когда фронтовые заботы навалились и не отпускали.
Прошло еще около часа, а то и больше - начало еле-еле светать… Противник никак не накатывал, но ведь и свои не появлялись… Светало позади, за Вислой. Командир уже больше не смотрел в сторону противника, он вперился в тусклую линию рассвета (бинокль здесь был не нужен). Ждать появления батальона из рассветной ленточки востока было абсурдом, оттуда мог появиться только какой-нибудь грозный начальник и уличить его в "преступной лжи, переходящей тут же в измену Родине". Проскочить вперед они тоже не могли - давно бы очухались и вернулись. Скорее всего майор и батальон блуждают где-нибудь поблизости справа или слева и вот-вот появятся… Одним словом, он терялся в догадках и все равно ждал невероятной взбучки за опоздание с выходом: комбат остался без должного управления, без связи. Но это было еще не все - наверное, большинство офицеров в батальоне переживали за его взвод и напредполагали уже черт-те что, да и к конфликту с замполитом Градовым только такого дополнения не хватало.