Когда вся колонна двинулась по улице и начала поворачивать на шоссе, ведущее к Луккенвальде, кое-кто из немцев довольно приветливо махал оставшимся рукой ("Дум абшид!", "Ауф видерзеен!"). Он поймал себя на мысли: "Эти, хоть и смеялись и махали, всё равно чужие… Вот те (семерка с фельдфебелем) были свои…" И понял, что с расстрелянными саперами ему уже, как с Андрюшей Родионовым, не расстаться никогда.
* * *
Дальше началось самое хлопотное и непривычное: как уберечь женщин и девочек от наших и не совсем наших солдат?.. "Народные мстители" вообще неукротимы и предпочитают мстить главным образом в опрокинутом на спину положении и почему-то в основном девочкам и женщинам… Не станем рассуждать о так называемом добровольном сговоре, когда женщина или девушка понимает, что единственный способ избежать зверства и насилия - это лечь и зажмуриться; не станем говорить о плате за продукты питания, сигареты и прочие услуги; не станем говорить даже о том, когда мать сама настойчиво предлагает себя, просит, объясняет, как может, выгодность такой сделки, только чтоб спасти дочку: "Ведь ей еще и тринадцати нет… Она в этом деле ничего не понимает. А я имею опыт. Практику!.." Победитель - такая сволочь, что порой его и автоматная очередь не остановит.' Его главный довод и оправдание: "А они с нашими бабами-девками, что, церемонились?!"
Пришлось собирать по несколько семей в наиболее надежных подвалах и убежищах - выставлять охранение. Часовым было приказано стрелять, но по возможности НЕ УБИВАТЬ… А как все немецкие семьи накормить? Когда и в помине нет привычного, постоянного снабжения?.. Тут помогли сами дейчи, они рассказали полушепотом, где находятся райх-склады, в каком лесу и по какой дороге к ним лучше подъехать. Рассказали даже, какая там охрана… А как кормить младенцев? Им нужно было какое-то специальное порошковое молоко в банках и пакетах, о котором комендант ни слухом ни духом не слыхивал… А вольные стрелки-дезертиры из соседних частей? А блуждающие мародеры, алкаши и уркаганы - эти могли открыть огонь на поражение еще до первого окрика… А тут еще отдельные немецкие солдаты и малые группы, пробирающиеся по ночам к себе домой… А "вервольфы", которые полагали, что партизанская война возможна и в Германии… Узники лагерей и иностранные рабочие: итальянцы, французы, бельгийцы, тронувшиеся сразу в путь с колясками, повозками, тачками… Нет, всего не рассказать, не перечислить - это тема отдельного и нескончаемого повествования.
Только одно можно было сказать с уверенностью: комендант со своими архаровцами впервые почувствовал, что трудиться вот так, день и ночь, вытаскивать, кормить, спасать, непрестанно помогать и видеть удивленные, благодарные глаза (пусть немцы, но ведь и не только немцы) куда выше и драгоценнее, чем совершать воинские подвиги во имя и во славу… И все это в последние дни апреля, на окраине бездонного города Берлина, похожего на гигантскую развороченную челюсть.
Тут были и русские беженцы, угнанные на работу в Германию и находящиеся здесь почти по доброй воле (спасаясь от голода или чьего бы то ни было бесправия); и какая-то молодая украинская мать с чудным младенцем, вышедшая замуж за немецкого офицера и, по нашим законам и суждениям, преступница, немецкая подстилка и блядища, а на самом деле очаровательная, перепуганная насмерть и все равно достойная женщина. Она твердила коменданту, который принес ей сухое молоко для младенца:
- Он замечательный и порядочный человек (про своего мужа, немецкого офицера). Если бы вы знали, какому количеству людей он помог в нашем городе… Вы не знаете, у меня не отберут ребенка?.. Я согласна на всё, на любое наказание, любую ссылку, только бы ребенка не отобрали…
Она еще не знала, что такое - "всё".
А тут привезли из танковой бригады экс-президента Французской Республики господина Эдуарда Эрио с супругой. Надо было как-то обустроить высокопоставленную пару, да побыстрее… пока не придет какое-нибудь грозное распоряжение из Москвы: дескать, "отвечаете головой за жизнь и достоинство… если хоть один волос упадет…" (а волос уже давно у него нет) и так далее.
Комендант поместил экс-президентское семейство в одну из лучших комнат своей квартиры (правда, квартира была немецкая и генеральская, генерал в русском плену, а его жена и сынишка торчали перед глазами). Сам же он тут же умчался по каким-то неотложным делам. Но забыл, что все хорошие комнаты этой квартиры были обращены на простреливаемую сторону. Мог произойти международный скандал, но экс-президент и его супруга оказались людьми терпеливыми, покладистыми и с юмором (а с окнами на простреливаемую сторону это не так-то просто), ну а к серьезным опасностям они уже, кажется, привыкли…
Эдуард Эрио перед расставанием решил удостоить своего молодого хозяина особым вниманием, он вынул из карманчика жилета роскошные золотые часы с крышками и, демонстрируя свою принадлежность не только к власти, но и к свободолюбивому народу, показал часы коменданту. На внутренней крышке часов было выгравировано: "Мэру Эдуарду Эрио от рабочих города Леона". Комендант демонстрировал свое восхищение и хотел еще что-то сказать, мол, Обалденно! Ну, не бывает! но не знал, как это звучит не то что по-французски, но и по-немецки… Мимо за оградой проходил старшина, который меланхолично заметил:
- Старшой, ну опять вы возитесь с фрицем - дайте ему по сопатке и заберите часы. На память…
- Заткнись… - прошелестел взводный. - По этому вопросу, международный болван, мы с тобой поговорим отдельно.
Старшина исчез, и надолго. А комендант молил всех святых, чтобы гость не знал русского языка и не был бы слишком догадливым. Экс-президент был с фокусом, он с первого мгновения делал вид, что не говорит и не понимает по-немецки, взводный ему не поверил, хоть срочно вызвал французского переводчика, а сам думал: "Кто его знает, может, он и по-русски так же - придуривается. А может быть, это такой этикет?"
События и персонажи накатывались, как волна за волной, и накрывали с головой. Не было передышки и почти не было сна. Была одна надежда, что противная вражья сторона вот-вот выдохнется окончательно и падет.
XIX
Конец света
А еще южнее южной окраины Берлина в эти самые часы десятки тысяч солдат, сержантов и офицеров, немалый остаток немецко-фашистских войск, обуянные страхом перед возмездием, кожей, инстинктом и потрохами чуяли и отдавали предпочтение любому наказанию на Западе перед судьбой военнопленного "ин Сибириен" на Востоке… Обезумев от войны и поражения, под крики команд, в угаре, они ринулись навстречу смерти - пошли в свой последний прорыв. Как сомнамбулы, бежали, почти не глядя, не понимая, что, для того чтобы прорваться на Запад, им придется пройти сквозь толщу советских разъяренных, развернутых и готовых к сражению боевых частей, обремененных тяжелым опытом всей войны и заряженных обоймами возмездия.
Насколько хватал глаз, лавина кипела, накатывалась на редкие посты флангового охранения, остатки разрозненных тылов, способных оказать Бог весть какое сопротивление… Почти не стреляя, серая масса бежала и шла, перетекала. А лавине наперерез по шоссе и прилегающим дорогам уже мчались бронированные колонны поднятых по тревоге победителей: бронетранспортеры, мотоциклы, зенитчики - всё, что не успело увязнуть в городском сражении. И всё с пулеметами, с пулеметами, с пулеметами!.. В промежутках зенитные скорострельные системы по кличке "Дай-Дай", они тут же, прямо с колес, открывали ураганный огонь. Шквал с каждой секундой нарастал, становился сплошным и ошеломляющим… Вражеская, да уже и не вражеская, самоубийственная лавина по инерции продолжала накатываться, и тогда казалось, что даже всеобщая смерть их не остановит и они вот-вот сомнут все огневые заслоны, а заодно и штаб танковой армии, со всеми его потрохами… Дробь обычных пулеметов заглушило клекотом крупнокалиберных и спаренных, строенных… Словно кому-то показалось, что обычные калибры такую плотную и опсихевшую массу не пробьют, не остановят!.. Ошпаренные гунны, ары, юбераллесы, европейская смесь - "немалый остаток". Их несло лютым восточным ветром "на Запад!", только бы "на Запад!"
Самый передовой, наиболее организованный и решительный отряд прорыва был просто скошен - такой плотный огонь встретил их. А накатывающиеся серые волны продолжали переливаться на солнце и падали, переливались и падали… Остальные уже сами ложились на землю: и наступил такой момент, когда до линии горизонта лежали все.
Пулеметы почти одновременно, без всякой команды, заткнулись, как поперхнулись… Никто уже не хотел, не мог больше вот просто так убивать…
На эстакаду выехала потрепанная машина с мощными репродукторами на крыше. Седьмой отдел "агитации и пропаганды противника" кидался в бой сам и бросал туда свою последнюю технику. На всю округу усталый хриплый голос вещал, а ветерок разносил по полю обрывки немецких фраз.
- Сдавайтесь… Сдавайтесь… - клокотал надсадный кашель. - Не будьте болванами. Сопротивление бесполезно… Во избежание ненужного кровопролития… Капитуляция безоговорочная!.. - голос был такой усталый, не угрожающий, не командный, что немцы по всему полю начали приподнимать головы. - Будьте благоразумны… Вам гарантируется жизнь. Чего еще вам нужно?.. - в ответ раздалась одинокая автоматная очередь, как выкрик самоубийцы. Ей навстречу коротко рявкнули несколько крупнокалиберных пулеметов… Снова водворилась тишина.
Бесстрастный голос прокашлялся и продолжал:
- Обезоружьте ваших психопатов - активных нацистов, эс-эс, одуревших офицеров. Они зря губят солдат… Сдавайтесь!.. Войне конец. При малейшем сопротивлении будет открыт огонь на уничтожение.
Все это, разумеется, произносилось на немецком языке.
Солдаты побежденной армии начали как бы отклеиваться от земли, по одному, по двое, с поднятыми руками и, словно пробуя твердь на упругость, как на болоте, озираясь по сторонам на своих - не прибьют ли?.. - начали медленно двигаться по направлению к шоссе, навстречу ощетинившимся пулеметным линиям…
ПОБЕДА - ЭТО ТАКОЙ РАДОСТНЫЙ КОНЕЦ СВЕТА! ЭТО ЛИКУЮЩИЙ АПОКАЛИПСИС… ЭТО ТОРЖЕСТВЕННОЕ НАЧАЛО ТОРЖЕСТВЕННОГО КОНЦА.
Поле было усеяно трупами. Но погибли сотни и сотни, а остались жить тысячи и тысячи… Только мертвым и искалеченным от этого было не легче.
* * *
Во дворе рейхсканцелярии беспорядочно валялось несколько обгоревших трупов. Пустые канистры, поломанная мебель, множество каких-то бумаг. Два наших офицера бродили по двору. И больше ни души.
- Посмотри. Ты только посмотри, как похож на Геббельса! - удивленно произнес один из них.
- Да это он и есть, - обыденно ответил другой.
Поблизости от обгорелого трупа лежали тела женщины и двух подростков. Побродили еще.
- А это кто? - спросил первый.
- Гитлер, наверное.
- Да он сейчас где-нибудь в Южной Америке…
- Ну да?.. А по-моему, это он. Только усики пообгорели.
- Совсем не похож. И почернел сильно…
- После такой встряски можно и почернеть… Ты на себя посмотри.
Вот так, на захламленном небольшом пространстве городского дворика, в центре Берлина, заканчивался один из самых пошлых вывихов истории.
У этих трупов не было не то что охраны, но и пригляда. Не было рядом штатного оратора, плакальщицы, ни родных, ни соратников, ни музыканта… Так… валялись - и всё.
Двое любопытных пробрались сюда на старом "опеле-капитане" с южной окраины города сдуру, без всякой охраны, только с картой в планшете (правда, с автоматами)… Оба рисковали за каждым поворотом потерять не только автомобиль, но и еще кое-что… И все это к вечеру Первого мая сорок пятого года, в конце дня подписания немецким командованием акта о полной и безоговорочной капитуляции берлинского гарнизона. К середине этого сумасшедшего дня сдалась и цитадель на канале Тельтов. Пленные шли и шли из подземных многоэтажных казематов, казалось, конца им не будет: вылезали, вылезали, говорили, что их там оказалось около десяти тысяч, но считать никто не хотел.
Эти двое любопытных так и не смогли воспротивиться непреодолимому тяготению, этому традиционному "неосознанному влечению", не смогли преодолеть в себе желания побывать в центре самого центрального события первой половины двадцатого столетия, означавшего какой-то поворот истории… К миру!.. По крайней мере, им тогда так казалось. Это был и поступок, и тяжкий проступок в обстановке хоть и угасающей, но все еще войны.
…По двору летели никому не нужные бумажки. Двое созерцателей были - Курнешов Василий и председатель.
"Тебе, еще не рожденному, шлю эти строки, они ищут тебя. Когда ты прочитаешь это, я - раньше видимый - буду невидим… Ты мечтаешь, как радостно было бы, если бы я мог быть с тобой… Пусть будет так, как если бы я был с тобой. (И не будь слишком уверен, что меня с тобой нет.)"
Уолт Уитмен. "Листья травы"
Из любого, даже самого страшного, СНА можно вернуться. Если не погибнешь там, внутри… Они оба благодарили Провидение за то, что ОНО позволило им жить.
- А зачем?.. - неожиданно спросил Курнешов.
- Для того, чтобы приготовиться к еще более серьезному путешествию, - таков был ответ.
ПАМЯТНАЯ СТРАНИЦА
ОФИЦЕРЫ СОДРУЖЕСТВА:
БЕЛОУС Иван
ДОЛМАТОВ Василий
ИДЕЛЬЧИК Самуил
КОЖИН Виктор
ПРОЖЕРИНА Антонина
КУРНЕШОВ Василий
ЛЕЙБОВИЧ Зайдаль
ЛЫСИКОВ Василий (Н.)
НЕРОСЛАВСКИЙ Георгий (из ТБр)
РОДИОНОВ Андрей
РОМАНЧЕНКО Петр
ХАНГЕНИ Валентин (Н.)
НАДЕИН Михаил
ШИМАНСКИЙ Валентин
СЕРЖАНТЫ И РЯДОВЫЕ:
БАБАЕВ Александр
ПЕТРУЛИН Федор
РОМЕЙКО Виктор
КСЕНОФОНТОВ Геннадий
КОСТИН Борис
УСИК В.П.
БАШКОВИЧ Георгий
ИЖБОЛДИН АВ.
ЛАПИН Виктор
КОММ Наум
ГОРБАЛЮК В.П.
ИВАНОВ Владимир
ГРИШИН Виктор
СВЕТЛАКОВА Таисия
ДОРОГОВ
ПУШКАРЕВ Николай
МЕДВЕДЕВ Александр
КУРНЕШОВА-БАБЕНКО Раиса
КОВЕЛЬМАН Иосиф
ГОНЧАР Александр
ЦИГАЛЬ Виктор (Худ.)
БЕКЛЕМИШЕВ Нил Петрович - командир 7-го отдельного гв. Пражского мотоциклетного батальона разведчиков, гвардии майор (впоследствии гвардии полковник).
БЕЛОВ Евтихий Емельянович, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант ТВ, командир 10-го гв. Уральского Добровольческого танкового корпуса.
ЗАХАРЕНКО Илья Федорович, гвардии полковник, начальник политотдела корпуса
1
Аттестат - финансовый документ, по которому получали "денежное довольствие" за фронтовика.
2
Доппаек - дополнительный продовольственный паек, привилегия офицеров-фронтовиков.
3
"Валентайн" (по кличке "Валя") - средний английский танк канадского производства, успешно применяемый в танковой разведке.
4
Апарель (фр. воен.) - отлогий спуск, укрытие, вырытое в земле.
5
Часть сведений почерпнута из книги "Четыре четверти…" Нины Алексеевны Кривошеиной (урожденной Мещерской), изданной в Париже в 80-х годах уже нашего столетия.
6
Вл. Набоков. "Дар".
7
ОБС - Отдельный батальон связи.