Он оставил пулеметчика и шел дальше, пока его не остановил молодой лейтенант со старческим лицом и спросил, что он делает.
- Просто смотрю, - холодно ответил Эйке. - Фюрер ждет от меня доклада.
- Отлично. - Лейтенант схватил его и бесцеремонно втащил в блиндаж. - В таком случае, может, скажете ему, что мои солдаты стараются сражаться с противником на пустой желудок. Горячей пищи не было больше недели! Как от них ожидать побед, если они не получают своего пайка?
- Вряд ли это вопрос для фюрера, - ответил Эйке. - Я удивляюсь, что офицер вашего ранга не может сам разобраться с пайком. Предлагаю заняться начальником полевой кухни. Возможно, этот человек крадет.
- Полевая кухня! - Молодой лейтенант со старческим лицом хрипло рассмеялся. - Мои солдаты не видели ее так давно, что забыли, как она выглядит!
Эйке потер лоб.
- Мне трудно поверить этому, лейтенант. Как вы питаетесь, если у вас нет полевой кухни?
Лейтенант подался вперед, приблизив серое, морщинистое лицо к лицу Эйке.
- Охотимся. Убиваем. А если нет времени идти на охоту, сидим голодными.
- Возмутительно! - Эйке повернулся и щелкнул пальцами одному из своих людей. - Гратволь! Запиши! Позаботься, чтобы дела здесь привели в порядок. - И снова обратился к лейтенанту. - Виновные в таком положении дел будут расстреляны, могу вас в этом уверить.
- Огромное спасибо, - сказал лейтенант. - Это большая помощь.
Тут в блиндаж вбежал унтер-офицер и оттолкнул Эйке с дороги.
- Противник атакует!
Лейтенант схватил автомат, несколько гранат и бросился наружу, унтер-офицер - следом. Эйке и его люди остались одни, дрожа в покинутом блиндаже. Такой войны они еще не видели. Сидя на корточках, прикрыв голову руками, они прислушивались в ужасе к свисту пуль, разрывам снарядов, громким выстрелам тяжелых орудий. Наверху и вокруг них шла непрерывная, беспорядочная деятельность. Люди бегали, пригибались, падали. Сапоги топали по убитому снегу. Проезжали тяжелые машины. Раздавались свистки и крики. Эйке не представлял, что происходит, он был способен лишь сжиматься в комок и ждать результата.
Атака была отбита. Молодой лейтенант вернулся в блиндаж и расстелил на полу карту, не обращая внимания на Эйке. Обергруппенфюрер с важным видом откашлялся.
- Вы в силах удержать эту позицию, лейтенант?
- Что?
Лейтенант поднял взгляд, увидел Эйке и нахмурился. Было ясно, что он совершенно о нем забыл. Стал вспоминать, и морщины на его лбу медленно разглаживались.
- Даже не знаю, обергруппенфюрер. Возможно, нет, но будем держаться, сколько сможем. Война, разумеется, уже кончена, но мы можем умереть в бою точно так же, как и другим образом.
Эйке высокомерно вскинул голову.
- Я мог бы расстрелять вас за это, лейтенант! Война никоим образом не кончена.
Лейтенант пожал плечами.
- Это звучит точно так же, как заявление фюрера, что мы воюем со страной недоразвитых дикарей… Вздор, нелепость! Бред сумасшедшего! Почему он сам не прилетит сюда и не посмотрит?
Один за другим прозвучали три выстрела. Молодой лейтенант камнем упал на пол, смяв карту. Эйке спрятал револьвер и жестом велел своим людям следовать за ним. Они вышли из блиндажа, не оглядываясь.
Инспекция продолжилась в Девятом танковом полку. Эйке потребовал к себе повара.
- Унтер-офицер, я слышал, что солдаты здесь полуголодные. Что можете сказать на этот счет?
Повар пожал плечами.
- Дайте мне продуктов, я сварганю что-нибудь. Без них ничего не приготовишь, так ведь?
- А полевая кухня? - спросил Эйке. - Как вы можете воевать без полевой кухни?
- Понятия не имею, - ответил повар. - Но у нас ее нет.
- И как же вы кормите людей?
- Главным образом отправляем команды для реквизиции. Стреляем лошадей и прочих животных. Из конины получается очень питательная тушенка. Для этого, само собой, конину нужно раздобыть. Найти лошадей сейчас нелегко.
- А когда не удается прибрать к рукам лошадь? - саркастически спросил Эйке. - Тогда что едите? Снегирей?
- Пока что нет. Когда нет ничего другого, едим печень.
- Печень? - удивленно переспросил Эйке. - Где вы ее берете?
Повар с сожалением посмотрел на него.
- Человеческую печень… из трупов. Очень вкусная, вы бы поразились. Хороший кусок обжаренной печени…
Эйке вышел на нетвердых ногах, прижимая ко рту платок. Больше он не заговаривал о полевых кухнях. Солдаты в Сталинграде стали каннибалами…
- Почему не идете в атаку? - крикнул он пожилому майору, схватив его за руку, чтобы привлечь внимание к себе.
Майор смерил его мрачным взглядом налитых кровью глаз.
- Куда идти?
- Куда угодно, черт бы вас побрал! Мне надоело видеть, как люди слоняются в ожидании, когда придут русские и перебьют их!
- А что еще остается делать? Мы окружены… Кроме того, кончаются боеприпасы, и нас недостаточно, чтобы уничтожить отару овец. - Он задумчиво рассмеялся. - Я командую батальоном, в котором осталось меньше полуроты солдат! А этот маньяк в Берлине все равно вопит, требуя победы…
Майора привязали к дереву и расстреляли. Эйке и его группа двинулись на поиски новых жертв.
Следующим расстреляли гауптмана-сапера: он взорвал свое оборудование, чтобы не оставлять русским, но разрешения не спросил и потому, на взгляд Эйке, был повинен во вредительстве. Он тоже был казнен без суда и умер нераскаявшимся.
Охота продолжалась. Оберст Йенк, командир 9-го пехотного полка, приказал отступать, когда большинство его солдат оказалось перебито. Он был повешен на крыле ветряной мельницы.
Они явились с инспекцией в импровизированный госпиталь и сорвали бинты у двухсот людей, чтобы осмотреть тяжесть их ран. Кое-кто от этого умер. Кое-кто оказался совсем не раненым или с такими ранами, которые Эйке счел несерьезными. Было расстреляно сто девяносто семь человек, включая врачей.
Эсэсовцы неумолимо двигались вперед. Отборный итальянский полк "Савойя" оказался неожиданно богатым охотничьим угодьем: добычей стали шестьдесят восемь офицеров, приказавших грабить немецкие склады, чтобы спасти своих солдат от голода.
Над Сталинградом бушевало горячее дыхание преисподней. Было вполне достаточно противостоять русским и без вмешательства мясника из Дахау. Для многих оно явилось последней каплей: они застрелились, не дожидаясь, когда их застрелит Эйке.
На станции Царица группа увидела толпу исхудавших румынских детей с огромными глазами и тоненькими ножками, просивших у солдат хлеба.
- Уничтожить это отродье! - приказал Эйке.
Эту задачу взяли на себя румынские войска. Они были злобными, неукротимыми, постыдно трусливыми в бою, но сущими зверями перед детьми. Эйке наблюдал, как они ликвидируют соотечественников, потом повесил без разбору половину части по обвинению в трусости перед лицом противника.
Майор-пехотинец вывел свой поредевший батальон под сильным огнем, сохранив жизнь уцелевшим солдатам. При этом он лишился обеих ног и был отправлен самолетом из Гумрака в Германию. Узнав об этом, Эйке сразу же распорядился арестовать майора в Германии и отправить в Торгау, где его через несколько дней расстреляли на носилках.
Католического священника из 44-й дивизии расстреляли за проповедь об Иисусе из Назарета. Как кто-то коварно указал кровожадному Эйке, Иисус был евреем. В приступе антисемитизма Эйке приказал повесить священника за ноги и перерезать ему горло. Он провисел несколько дней, его распятие на красной ленте раскачивалось туда-сюда. Никто не подумал перерезать веревку, и солдаты стали пользоваться трупом как своеобразным указательным знаком. Иди прямо, пока не дойдешь до мертвого священника. Потом первый поворот налево, и выйдешь на нужную дорогу.
После этой вакханалии убийств Эйке вернулся самолетом в Германию и представил фюреру доклад, покинув 6-ю армию в смертельной агонии, в сокрушительных объятьях наступающих советских войск.
8
Бог послал Адольфа Гитлера помочь немецкому народу восстановить порядок в Европе.
Из речи Августа Вильгельма, прусского принца на банкете, устроенном Ассоциацией офицеров
16 июня 1936 г.
За несколько дней до Рождества рядовых Венка и Блатта отправили по метели в Гумрак получить продукты для батальона. В условиях русской зимы норма довольствия на каждого солдата составляла десять граммов хлеба, десять граммов джема и четверть литра супа из конских костей.
Пауль Венк был крепко сложенным восемнадцатилетним парнем и, даже пробыв несколько месяцев на русском фронте, сохранял большой вес и неутолимый аппетит. Больше всего он мучился из-за постоянного голода. До недавнего времени он менял полученные сигареты на хлеб, но в Сталинграде такие сделки стали уже невозможны: сигареты исчезли с "черного рынка", а хлеб стал драгоценнее золотого песка.
Оба солдата ждали в Гумраке целый час, пока им не выдали продукты: двести двадцать пять буханок на батальон, джем и суп из костей.
- Двести двадцать пять, - сказал Блатт. - Пересчитай их вместе со мной и запомни.
Они уложили драгоценный груз на сани и поехали обратно в батальон. Дорога заняла у них восемь часов. Погода была отвратительной, лошади с выступающими ребрами шатались от голода. К Царице они прибыли на рассвете.
Хлеб солдаты доставили квартирмейстеру, тот потребовал, чтобы они остались, пока он не сосчитает буханки.
- Сколько их?
- Двести двадцать пять, - ответил Блатт.
Их трижды пересчитали, но получалось всего двести двадцать четыре. Блатт упорно твердил, что было двести двадцать пять; Венк был не столь уверенным. Обоих раздели и обыскали. При них ничего не нашли. Однако на дне ящика лежала завернутая в маскхалат пропавшая буханка. Маскхалат принадлежал Венку, и ключи от ящика были у него.
Военно полевой суд состоялся в подвале разрушенного здания. Бледный Венк в отчаянии стоял перед судьями. Мундир туго облегал его большое тело, но щеки были впалыми, кожа серой, плотно обтянувшей кости. Он дрожал, больше от слабости, чем от страха.
- Почему ты украл буханку? - спросил председатель суда.
- Я был голоден, - бесхитростно ответил подсудимый. - Не ел три дня.
Председатель в отчаянии закатил глаза.
- Разве в Сталинграде не все голодны? Думаешь, другие не обходились без еды по три дня, а то и больше? Голод - не оправдание кражи.
Суд удалился на совещание и единодушно решил, что Венк виновен в нарушении приказа генерала Паулюса от 9 декабря 1942 года и по положениям этого приказа должен быть приговорен к смертной казни. Венк упал в обморок, двое охранников поставили его на ноги. Было заметно, что охранники питались достаточно хорошо, раз им хватало сил легко держать его на ногах. Они били Венка ладонями по лицу, пока он не очнулся, и вывели, кричащего и плачущего, из подвала. За кражу буханки хлеба восемнадцатилетний Пауль Венк, брошенный в сталинградский ад сражаться за свою страну, был приговорен к расстрелу.
Приговор был приведен в исполнение через сутки. Рядовой Блатт по-фарисейски участвовал в расстреле. Грунт был слишком крепким, чтобы рыть могилу, поэтому тело завалили снегом и оставили в этом мерзлом склепе.
В день Рождества было решено, что расстрелы - это бессмысленный расход патронов; с тех пор преступников стали вешать, а не расстреливать.
ГЕНЕРАЛЫ, КОТОРЫХ МЫ ЗНАЛИ…
Мы сидели в подвале и играли в карты стариковской колодой. Настоящий ветеран войны, она была почерневшей, с обтрепанными уголками, со скрытыми кое-где очками под слоем грязи, но, по крайней мере, не крапленой. Играть картами Порты было опасно, а Старик был честным.
На сей раз Порта с Легионером крупно проигрывали, выигрывал Малыш. Русская артиллерия давно обстреливала нас. Свет потух, и мы зажгли свечные огарки, на потолке появилась большая трещина.
- Это не игра! - заявил Грегор, бросив карты, когда пол содрогнулся в очередной раз. - Я не могу сосредоточиться при таком грохоте!
- Упорные типы, а? - сказал я, придерживая стол.
Мы откинулись на спинки стульев и посмотрели на потолок, пересеченный еще одной трещиной.
- Теперь в любую минуту можно ждать конца, - сказал я.
- Можно выбросить белый флаг, - предложил Порта. - Вывесить кальсоны Малыша в окно на первом этаже…
- И угодить за это под расстрел, - сказал Старик. - Забудьте о русских, мы сразу же окажемся перед нашей расстрельной командой.
- Как вчера, - сказал Хайде. - Один трусливый мерзавец-генерал хотел удрать вместе со своей сворой. - И мстительно засмеялся. - Не волнуйтесь, они получили по заслугам за дезертирство! Одна из лучших казней, какие я видел в этой треклятой стране. Развевались флаги, били барабаны, устроили для них все церемонии… даже священник читал вслух из Библии, и обер-лейтенант взмахом сабли подал команду стрелять.
- Чего только не сделают для высокого начальства, - сказал я.
- Высокое начальство! - фыркнул Грегор. - Они заслуживают того, что получают - и даже большего. Мерзавцы.
Старик протестующе вскинул бровь.
- Всех стрижешь под одну гребенку, - негромко произнес он.
- Да, всех! - подтвердил Грегор почти с такой же злобой, как Хайде. - Ты прав.
- А много ли ты знаешь о генералах? - мягко спросил Старик.
- Немало, могу тебя уверить! Одно время я служил шофером у фельдмаршала фон Клюге. Знаешь, что делали эти мерзавцы-генералы? Только и знали, что жрать, пить, курить и трахаться двадцать три часа в сутки, а в последний час строили планы и заговоры.
- Планы и заговоры? - спросил сразу заинтересовавшийся Малыш. - Какие?
- Как привести такого-то типа к власти, а другого лишить ее… как убить Гитлера и самим уцелеть… как позаботиться о себе… и все такое прочее.
- И ты не донес на них? - спросил Хайде, распрямившись на стуле.
- Да, не донес! Пусть занимаются свои делами, вот что я скажу… Думаешь, мне хотелось рисковать головой, отправляясь к Адольфу с доносами?
- Правильно, - одобрительно кивнул Порта. - Не стоит совать нос в такие дела - разве только тебе есть от этого какая-то выгода. Вот я, - он выпятил цыплячью грудь, - получал в прошлом неплохие доходы, подслушивая чужие заговоры. Государственная измена и все такое… мне щедро платили за молчание.
- Вы оба заслуживаете расстрела! - заявил Хайде, у которого побелели губы.
- Да пошел ты! - ответил Порта. - Пробыв в этой гнусной армии два часа, я понял, что тут все насквозь прогнило. И рисковать головой ради спасения паршивой жизни Адольфа Гитлера не стану!
- А все-таки, - спросил Старик, надеясь предотвратить злобную ссору, - что сталось с фон Клюге?
- В общем… - Грегор подождал, чтобы грохот близких разрывов утих, пыль осела, и мы смогли убедиться, что крыша над головами у нас цела. - В общем, он и его дружки продолжали строить планы и заговоры - тасовали людей, будто колоду карт. Но главной их целью был старина Адольф. Они все говорили, как бы его убрать. Сегодня думали, что подбегут и застрелят, завтра - что подложат под него гранату. Один тип, оберстлейтенант по фамилии фон Безелагер - тот носился с безумной мыслью убить его саблей. Хотел отрубить ему голову и бросить людям, чтобы они гоняли ее пинками. Словом, они так увязли в этих делах, что уже не могли выбраться…
- Оказались скомпрометированы, - глубокомысленно произнес Порта.
- Да, конечно. Сидели в дерьме по самые уши… и, в общем, фон Клюге, фельдмаршал, стал пытаться из него выбраться. Потом все начали пытаться. Друг другу больше не доверяли, понимаете? Ни на грош. - Грегор покачал головой. - Потом у них пошли ссоры друг с другом, обвинения в предательстве и бог весть в чем. Поэтому однажды фон Клюге вызвали на совершенно секретное собрание, он заорал, чтобы я подавал машину, мы неслись вовсю, он дышал мне в затылок, стучал тростью по стеклу и вопил, как помешанный. - Грегор сделал паузу и оглядел нас. - Хорошо сидеть здесь и улыбаться, но попробовали б вы ехать с помешанным генералом, навалившимся вам па плечи, на полной скорости… это не смешно.
- Ты должен был на него донести, - строго произнес Хайде.
Грегор пропустил это мимо ушей.
- Собрание это было в Киеве. Ездили вы когда-нибудь по тамошнему главному шоссе? - Он шумно втянул воздух и покачал головой. - Это одна из неудач Сталина. Американские горки, а не дорога. Там есть один участок перед самым въездом в деревню Дюбендев или что-то в этом роде - он поднимается вот так, - Грегор вертикально вскинул руку, - вьется вот так, - быстро описал рукой синусоиду, - а по сторонам громадные кюветы. Его прозвали Углом самоубийц. Каждое воскресенье все местные жители выходят туда и ждут, когда начнется потеха. У них это традиционное времяпрепровождение.
- И, видимо, - сказал Старик, - ты и твой генерал устроили им бесплатное зрелище?
- Попал в точку, - ответил Грегор. - Этот фон Клюге вел себя, как гангстер из американского фильма. Последнее, что помню - мы неслись на тот подъем, а он принялся стучать тростью по стеклу и кричать, чтобы я прибавил газу… Потом я очнулся в госпитале в каком-то гипсовом гробу. Продержали меня там два месяца. Лежишь на спине, смотришь на соблазнительных девочек, расхаживающих по палате, и ничего не можешь сделать!
- А что фон Клюге? - спросил я. - Он погиб?
- Кой там черт! - недовольно ответил Грегор. - Вроде бы сломал позвоночник. До сих пор лежит в гипсе.
- Неплохо так провести войну, - заметил Порта.
- Его нужно было расстрелять! - сказал Хайде.
Наступила пауза. Где-то снаружи раздалась серия взрывов, туча пыли медленно осела нам на плечи и головы. Малыш глубоко вздохнул.
- Я работал одно время с генералом, - сообщил он нам.
Мы посмотрели на него с естественным недоверием.
- Да? - спросил Порта. - И кем же ты был? Его правой рукой?
- По морде захотел? - спросил Малыш.
- Ну, ладно, продолжай! - насмешливо сказал Порта. - Что ж это был за генерал, с которым ты работал?
- Кнохенхауер, - ответил Малыш. - Танкист. Его уже нет в живых - застрелился.
Грянул насмешливый хохот.
- Это было естественным результатом того, что ты работал с ним? - поинтересовался Старик.
Малыш нахмурился.