Давно я Вам не писал, но, надеюсь, Вы меня извините. Ваше последнее письмо я выучил чуть не наизусть. Вы верно сказали: "Китай и Корея - родные брат и сестра; они связаны неразрывными узами". Спасибо Вам за ободряющие слова, за бескорыстную поддержку. Мы ведём трудную борьбу, но у нас есть замечательные друзья: Советский Союз и Китай, и все честные люди мира сочувствуют нам. Наша вера в победу неиссякаема.
Вы пишете, что кое-что задумали, но пока не хотите мне открыться. А знаете, я догадываюсь, в чём дело. И очень хочу, чтобы Вы поскорее осуществили своё намерение.
Борьба становится всё более ожесточённой. Обстановка, как Вам известно, переменилась. Мы временно отступили.
Позавчера мой отряд вёл рукопашный бой. Защищая высоту, мы трое суток подряд отбивали атаки врага, в десять раз превосходившего нас по численности. Американские самолёты непрерывно бомбят наши позиции; вражеская артиллерия донимает нас ожесточённым огнём. Высота в дыму и пламени. Всё вокруг разбито, искалечено - и деревья, и камни. Но мы хорошо укрепились и продолжаем удерживать высоту. Когда укрытия обрушиваются, мы вылезаем из них, вытираем рукавом глаза, запорошенные пылью, и начинаем рыть новые укрепления.
- Патронов у нас немного, - сказал я бойцам. - Цельтесь хорошенько. Командование приказало не сдавать высоты! Умрём, но выполним этот приказ!
Глаза бойцов светились решимостью.
Не успела ещё осесть пыль от обстрела и бомбёжки, как длинноногие дьяволы полезли в атаку. Бойцы открыли огонь. Американцы не остались в долгу. На высоту снова налетели самолёты, сбросили бомбы, начали обстреливать нас из пулемётов. Завязался жестокий бой. Нашего пулемётчика ранило в руку, но он не стал даже её перевязывать. Кровь струилась из руки на дрожавший от выстрелов пулемёт… Командиру отделения оторвало снарядом обе ноги. Бойцы сделали ему перевязку и хотели унести его с поля боя. Но, едва придя в себя, он закричал:
- Отойдите, не возитесь со мной! Ног у меня нет, но руки-то целы!
И он снова начал стрелять по врагу.
Патроны у нас кончились. Гранат тоже не было. Враг понёс большие потери, но он понимал, что превосходство на его стороне, и упрямо лез вперёд.
Я был ранен в руку, но сначала даже не почувствовал боли.
- Товарищи! За родину! Ур-ра-а! - крикнул я во весь голос и выскочил из окопа. Ощетинясь штыками, отряд двинулся на врага. Наша отвага, наше презрение к смерти были так велики, что враг дрогнул.
Помню, я саданул штыком в грудь американского солдата. Но штык упёрся в кость, и я увидел направленный мне в живот кинжал американского карабина. Я отбросил винтовку, ногой оттолкнул вражеский кинжал и схватился с американцем врукопашную. Мы долго катались по земле, но враг изловчился и, навалившись на меня, схватил за горло. К счастью, подоспел раненый начальник штаба: он со всей силой ударил американца по голове сапёрной лопатой.
Я вывернулся, и тело американца покатилось вниз по склону.
Товарищи мои сражались с врагами один против десятерых. Били их прикладами, кололи штыками, пускали в ход кулаки, ноги, наносили удары головой. Иные, выхватив у врага карабин, тут же открывали огонь. Высота вся была усеяна трупами вражеских солдат. Противник не выдержал нашего натиска и попятился… Мы с честью выполнили задание.
Ким Ен Гир".
* * *
"Дорогой Чжан!
Сегодня, переправившись через реку Датунцзян, мы заняли новые позиции.
Я попросил отпуск, чтобы хоть ненадолго наведаться домой. Дома у нас всё пошло прахом. Золотистые колосья спелого риса печально сникли к воде - рис некому было убирать, и он гнил на корню. Я бегом припустился к деревне. Все дома в деревне сожжены или разрушены американскими бомбами. Обуглившиеся стропила ещё дымились. У дороги под деревом, словно отдыхая, сидел старик. Я подошёл ближе. Это был дядя Пак. Из головы, свесившейся на грудь, текла на его белый костюм кровь. Я побежал дальше. Только по сломанной яблоне я узнал место, где раньше стоял мой дом. Сейчас здесь были обломки. И вдруг я увидел… Нет, я и до сих пор не могу этому поверить! А тогда я вскрикнул от ужаса, и в глазах у меня потемнело…
Бедная моя, трудолюбивая мать! Как она воспряла духом за последнее время… Жить бы ей и жить…
А где моя жена, где сынишка, где брат?
Я крепко стиснул зубы. В эту минуту я ненавидел самого себя - почему я не могу удержать слёз? Я со злостью вытер глаза и торопливо зашагал из деревни. Ненависть жарким, испепеляющим огнём жгла моё сердце. И я шёл не останавливаясь. Скорее, скорее в часть!
Клянусь, тысячу раз клянусь: я уничтожу всех этих извергов, ступивших на нашу землю!
Ким Ен Гир".
Глава пятая
Сражение длилось до рассвета
Солнце скрылось за горой, окрасив небо багрянцем. Чжан Ин-ху и Ли Сяо-тан несли на палке большую корзину с кукурузными початками. Оба бежали вприпрыжку.
- Поторапливайтесь, поторапливайтесь! - подгонял товарищей Чжан Ин-ху. - Надо поскорее со всем управиться.
- Эй, поторапливайся! - послышалось со всех сторон, словно возглас Чжан Ин-ху был подхвачен эхом.
Китайские добровольцы помогали корейским крестьянам собирать кукурузу. Одни таскали кукурузные початки в мешках, взваленных на спину, другие в корзинах. Кое-кто, подражая кореянкам, нёс широкие плоскодонные корзины на голове.
Чжан Ин-ху и Ли Сяо-тан вновь наполнили свою корзину и собрались уже было поднять её на плечи, но к ним подбежали две кореянки и попытались отнять корзину. Мужчины не уступали. Тогда пожилая кореянка показала на лицо Чжан Ин-ху: смотри-ка, мол, всё в поту! Отдохнуть надо! По лицу Чжан Ин-ху расплылась широкая улыбка.
- Ничего, тётушка! Корейцы и китайцы, - он соединил свои ладони в крепком пожатии, - как одна семья. Ваши заботы - это и наши заботы.
А Ли Сяо-тан, улыбаясь, засучил рукава и показал свои мускулистые руки: глядите, мол, сил у меня хоть отбавляй!
Подняв корзину, они побежали с поля.
Подул лёгкий северный ветерок, и с шелестом закачались высокие кукурузные стебли…
Едва добровольцы присели отдохнуть после работы, как их шумной толпой окружили крестьяне. Старики и старухи, юноши и девушки - все наперебой приглашали бойцов к себе отужинать.
- Нет, нет, мы никому не хотим быть в тягость, - отказывались бойцы. - У нас и своей еды довольно.
- Ну, как же это так! - возражали крестьяне. - Вы столько для нас сделали и не даёте угостить вас!
Бойцы и крестьяне объяснялись каждый на своём языке, но тем не менее отлично понимали друг друга.
Крестьянам так и не удалось настоять на своём. Добровольцы расположились у подножья горы и, присев на корточки, поужинали варёным гаоляном и привезённой с собой из Китая солёной рыбой.
Стемнело. Добровольческая часть направилась к месту назначения, указанному командованием Корейской народной армии. Отряд Чжан Ин-ху шёл впереди. На развилках дорог отряд встречали корейские проводники и показывали, куда нужно сворачивать. Перевалив через холмы, бойцы увидели перед собой высокую гору. Каменистая вершина терялась в облаках. На склонах, словно звёзды в тёмном небе, мерцало множество огней: это местные жители - старики, женщины, дети - при свете факелов ремонтировали дорогу. Узнав, что прибыл отряд китайских добровольцев, они побросали работу и поспешили навстречу бойцам.
Китайцы были одеты в форму Корейской народной армии: жёлто-зелёные ватники и военные фуражки, на которых красовались венки из ивовых прутьев с вплетёнными в них дубовыми листьями. Подтянутые, при полной боевой выкладке, они с улыбкой оглядывали столпившихся вокруг них людей. Особенное внимание толпы привлекал Чжан Ин-ху - на рукавах ватника и брюках алели у него командирские канты.
Корейцы заговорили, перебивая друг друга, но понять их было трудно. Чжан Ин-ху мимикой и жестами изобразил высокого человека с длинным носом - американца и, взяв винтовку, сделал вид, будто он колет кого-то. Корейцы засмеялись. Седобородый старик, улыбаясь, похлопал Чжан Ин-ху по плечу. Потом он достал из кармана матерчатый мешочек и извлек из него старинный деревянный компас. Положив компас на ладонь, старик показал его Чжан Ин-ху. Стрелка компаса завертелась, словно живая, и, обернувшись красным концом на юг, застыла на месте. Осторожно опустив компас обратно в мешочек, старик протянул его Чжан Ин-ху, знаками объясняя, что он дарит ему эту вещь. Чжан Ин-ху стал отказываться, и старику так и не удалось уговорить его принять подарок.
Едва только Чжан Ин-ху повернулся, собираясь отойти от старика, как к нему подбежал корейский мальчик и сказал по-китайски:
- Командир взвода Чжан! Вы меня не узнаете?
У Чжан Ин-ху лоб собрался в морщины; он тщетно старался припомнить, где видел этого мальчика.
- А я вас сразу узнал! - с довольным смехом воскликнул мальчуган. - Я Ким Ен Фу, брат Ким Ен Гира!
- Ах, вот ты кто! - Обрадованный Чжан Ин-ху взял мальчика за руку и погладил его по голове. - Да тебя трудно узнать: вон ты как вырос!.. А где сейчас твой брат?
- Лупит американцев.
- А Сяо Ким?
- Она тоже на фронте - медсестрой.
- А жена твоего брата?
- Она здесь! - мальчик показал рукой на группу корейских женщин, окруживших Сяо Цзян, которая что-то говорила им, взмахивая руками. - Вон она, с ребёнком на спине! Она понимает по-китайски и может переводить.
До них долетел громкий смех женщин.
- Дяденька Чжан! А вы тоже пришли бить американских дьяволов?
- Ну, а зачем же ещё? - улыбнулся Чжан Ин-ху.
Мальчик весело запрыгал на месте.
- Ха! Вы у себя на родине смело сражались с врагом. А теперь пришли помогать нам. С вами-то мы наверняка прогоним американцев!
Размахивая над головой своей лопаткой и приплясывая на ходу, мальчуган побежал сообщить радостную весть своим юным приятелям.
Задерживаться было нельзя. Чжан Ин-ху собрал свой отряд, и добровольцы тронулись в путь. Когда они дошли почти до вершины горы, Чжан Ин-ху почувствовал, что в кармане его брюк лежит что-то твёрдое. Он сунул туда руку и нащупал деревянный компас. Старик всё-таки ухитрился всучить ему свой подарок.
Горы остались позади. Вдали полыхало зарево пожара. В ночной тьме оно казалось особенно ярким. Широкие языки пламени качались над землёй; в небе дрожали багровые отблески.
Волна гнева поднялась в сердцах бойцов. Они невольно ускорили шаг.
Отряд спустился со склона и вступил на мост. Вдруг Ли Сяо-тан споткнулся обо что-то и упал. Чжан Ин-ху зажёг ручной фонарик. При свете его он увидел труп ребёнка. Худенькая ручонка его крепко вцепилась в руку матери - тоже мёртвой… Неподалёку от них лежала старая женщина. Губы у неё чуть шевелились. Чжан Ин-ху подозвал переводчика и Сяо Цзян.
- Они все умерли. Мне тоже незачем жить… - перевели ему слова старухи.
Сяо Цзян присела перед ней на корточки, положила её голову к себе на колени и расстегнула ей платье. Женщина была ранена пулей из авиационного пулемёта. На её высохшей груди запеклась чёрная кровь. Сяо Цзян принялась промывать рану.
Женщина тяжело дышала, голос у неё был прерывистый.
- Не надо… Я… я всё равно не выживу… Мои сыновья… двое… они там… в наших войсках… Хорошо!
Переводчик объяснил ей, что китайские добровольцы пришли сражаться бок о бок с корейцами. Измождённое лицо старухи озарила слабая улыбка.
- Китайцы… пришли, - сказала она, с трудом шевеля губами. - Теперь обязательно… победим… Вечная благодарность…
На ресницах старухи блеснули слёзы. Вдруг голова её бессильно откинулась. Старая женщина больше не дышала.
Сдерживая охватившую их скорбь, бойцы похоронили всех троих и двинулись дальше. Кто-то затянул печальную песню.
Взошла луна. Она то пряталась в облаках, то снова выглядывала, и казалось, будто она катится по небу. Наконец, она вырвалась на безоблачный простор и остановилась.
Отряд шёл по шоссе, которое тянулось у подножья гор. Песня звучала всё громче, всё торжественней. Луна заливала белым светом тёмный, густой лес. Под её лучами вспыхивал серебром ручей, вытекавший из горной расщелины.
Услышав китайскую песню, из леса высыпали солдаты Корейской народной армии. Они смешались с китайскими добровольцами, горячо жали им руки, пробовали объясняться с ними… Чжан Ин-ху окружило несколько корейских солдат. Он хотел было кликнуть переводчика, но вдруг услышал хорошо знакомый голос:
- Командир роты Чжан! Старина!
К нему со всех ног бежал Ким Ен Гир. Старые фронтовые друзья крепко обнялись.
- Ах, старина, старина! - только и мог вымолвить Ким Ен Гир. Он хлопал друга по плечу и плакал от радости. Чжан Ин-ху чувствовал, что и у него подступают к глазам слёзы. Когда друзья немного успокоились, Чжан Ин-ху сказал:
- Вы здорово дрались с американскими захватчиками, хотя и туго вам приходилось.
Ким Ен Гир перевёл его слова товарищам, и они ответили:
- Защищать свободу и независимость родины - наш священный долг… Трудно выразить, как благодарны мы китайским товарищам, пришедшим нам на помощь.
Чжан Ин-ху рассмеялся. - Ну, вы нам раньше тоже немало помогли! А сейчас… Американские империалисты развязали войну в Корее… И в то же время захватили наш остров Тайвань. Американские самолёты бомбят Северо-Восточный Китай. Бои приближаются к Ялуцзяну. А ведь всем ясно, что враг на этом не остановится и попытается сунуть своё рыло и к нам, в Китай! У наших крестьян есть пословица: если у соседей пожар, может загореться и твой дом. И кто ж в такую минуту станет сложа руки стоять в стороне? Для нас помочь Корее - значит спасти себя. Будем же вместе - плечом к плечу - бить распоясавшихся захватчиков! Бить, пока не завоюем полную победу. Только так мы сможем обеспечить для себя счастливый мир.
Когда Ким Ен Гир перевёл, корейцы дружно захлопали в ладоши и закричали:
- Мансэ! Мансэ!
Чжан Ин-ху свистком собрал своих бойцов.
- Товарищи, привал! Напейтесь воды, отдохните и двинемся дальше.
Ким Ен Гир взял Чжан Ин-ху за руку.
- Старина Чжан! Я только что набрал в свою флягу воды из родника. Пойдём со мной, напьёмся, потолкуем. Ведь сколько не виделись!
К ним подошли Сяо Цзян, Ли Сяо-тан - всё старые знакомые Ким Ен Гира… Радость друзей не поддавалась описанию. Сяо Цзян ухватилась обеими руками за левую руку Ким Ен Гира:
- Нашла-таки я вас! Нашла!
Ли Сяо-тан с силой хлопнул Ким Ен Гира ладонью о ладонь и засмеялся:
- Вот чёрт! Встретились все-таки!..
- А мы всегда и везде вместе! - тоже рассмеявшись, сказал Ким Ен Гир. - Ну, идёмте со мной пить воду.
Все вместе они пошли по склону горы, поросшему густолистыми липами. При свете луны красноватые листья казались прозрачными. Лозы дикого винограда, причудливо переплетаясь, образовывали естественные беседки. Свет луны, пробившись сквозь листву, белыми бликами ложился на траву. Казалось, будто пейзаж этот нарисован кистью талантливого художника.
В одной из сооружённых природой беседок лежали солдатские ранцы и фляги.
- Пейте! Это родниковая вода - чистая, вкусная, - предложил Ким Ен Гир. Усевшись прямо на траве, друзья отведали холодной, чуть сладковатой ключевой воды.
- А где Сяо Ким? - спросила Сяо Цзян. - Она разве не с вами?..
Ким печально вздохнул:
- От Ок Пун давно уже нет вестей.
Сердце Чжан Ин-ху сжалось.
- Как?.. Ведь она двигалась вместе с воинской частью? Где же сейчас её часть?
- Часть? Рассеяна… А Ок Пун если не погибла, - значит, осталась в тылу у врага.
Воцарилось молчание. Словно какая-то тяжесть легла всем на сердце.
С лип падали листья; шевелились на земле лунные блики. Чжан Ин-ху внимательней всмотрелся в лицо друга. Ким немного похудел, брови у него были нахмурены, губы плотно сжаты. Серьёзное, волевое лицо!..
- А вы молодцы, Ким! - желая переменить тему разговора, сказал Чжан Ин-ху и положил руку на плечо друга. - Американский империализм - враг всего человечества. А сколько вы уже уничтожили этих дьяволов!.. Это большая заслуга перед человечеством. И высокий героизм!..
Ким Ен Гир поднял голову.
- Ох, как они лютуют! Дикие звери, и те не так жестоки… Надо дать этим зарвавшимся извергам хороший урок!
- Верно! - сказал Чжан. - Если врага не уничтожить, он ни перед чем не остановится! И бесчинствам его не будет конца! Мы сражаемся с американцами не только во имя независимости Китая и Кореи. Мы защищаем мир во всём мире.
Ли Сяо-тан, улыбаясь, заметил:
- Американский империализм - это бумажный тигр. И мы проткнём насквозь этого тигра. Чтобы он больше не пугал людей!
Разговор становился всё оживлённей. У всех было радостное, приподнятое настроение.
Ким Ен Гир рассказывал об особенностях тактики противника, привёл несколько случаев из своей боевой жизни. Его слушали внимательно.
- Ну, а теперь признавайтесь, друзья, какие у вас затруднения? - спросил Ким, закончив свой рассказ. - В чём нужда?
Заметив, что Ли Сяо-тан собирается что-то сказать, Чжан Ин-ху поспешно ответил:
- Мы ни в чём не испытываем недостатка!
- А как у вас с продовольствием?
- Обозы, понимаете, не поспевают за нами, - не выдержал Ли Сяо-тан. - А запасы наши… - Он взглянул на Чжан Ин-ху и осёкся.
- Э, что ж вы меня обманываете, старина Чжан! - укоризненно сказал Ким.
- Да ведь у вас, наверно, неважно с продуктами.
- У нас пока есть. И мы можем уступить вам половину.
- Не надо. Придем на место ночёвки и там купим.
Ким Ен Гир спросил, где они думают ночевать, и выяснилось, что оба отряда - китайский и корейский - направляются в один и тот же пункт. Решено было, что как только они туда придут, Ким обратится в народный комитет за продовольствием. А если и там ничего не окажется, то корейские солдаты всё-таки поделятся с китайскими добровольцами тем, что у них есть.
Тем временем к китайцам подошли их основные силы. Чжан Ин-ху взглянул на часы. Пора было выступать. Стали готовиться в путь и корейские солдаты.
Спустившись со склона, Чжан Ин-ху и Ким Ен Гир выстроили свои отряды. Китайские добровольцы и корейские солдаты, радостно улыбаясь, стали друг против Друга.
- Вы как, впереди пойдёте? - спросил Чжан Ин-ху.
- Нет, идите сначала вы, а мы последуем за вами.
Кончилось тем, что обе колонны пошли рядом. Бойцы шагали по шоссе, обсаженному белыми берёзами. Шагали молча. Вскоре показалась деревня, где они должны были ночевать. Это над ней полыхало зарево, которое, спускаясь с горы, видели добровольцы. В деревне не уцелело ни одного дома. Тлели, чадили несгоревшие брёвна.
Бойцы разбрелись по склону ближайшей горы и начали рыть противовоздушные укрытия.
Ким Ен Гир ушёл и вернулся с краснолицым стариком - членом народного комитета. Старик долго благодарно тряс Чжан Ин-ху руку. Говорил он так быстро, что Ким Ен Гир не успевал переводить.
- Хватит вам восьми мешков риса? - спросил старик.
- О, даже с избытком! - ответил Чжан Ин-ху. - Но откуда вы столько возьмёте? Ведь деревня сожжена дотла!
Старик не спешил с ответом. Он стоял, довольно поглаживая бороду, и смотрел на дорогу. На дороге, при тусклом свете луны, можно было различить телегу, доверху нагруженную дровами и мешками с рисом.