Новый роман Елены Хаецкой - это попытка пройти по следам поручика Мишеля Лермонтова, жизнь и смерть которого оставили потомкам множество загадок Почему его творчество так разнородно? Почему секунданты его дуэли так дружно лгали на следствии? Что за тело видели у подножия Машука день спустя после дуэли, если убитого поручика сразу же доставили в Пятигорск? Кем же был на самом деле этот юноша, поэт Михаил Юрьевич Лермонтов?
Содержание:
Часть первая 1
Глава первая - ГРОЗА 1
Глава вторая - БУМАГИ 5
Глава третья - В ПОЛДНЕВНЫЙ ЖАР В ДОЛИНЕ ДАГЕСТАНА 12
Часть вторая 14
Глава четвертая - МОГИЛЬЩИК 15
Глава пятая - ОФЕЛИЯ 19
Часть третья 27
Глава шестая - ГЕРЦОГ ЛЕРМА, ФОМА ЛЕРМОНТ И КУЗИНЫ 27
Часть четвертая 35
Глава седьмая - ОБОЛЬЩЕНЬЯ СВЕТА 35
Глава восьмая - СМЕРТЬ ПОЭТА 41
Часть пятая 43
Глава девятая - ДУРАЦКАЯ ИСТОРИЯ 43
Глава десятая - РЕКИ СМЕРТИ 46
Глава одиннадцатая - "НАЕДИНЕ С ТОБОЮ, БРАТ" 51
Глава двенадцатая - НАДГРОБНЫЙ КАМЕНЬ 57
Елена Хаецкая
Мишель
Часть первая
Глава первая
ГРОЗА
Гроза уползала, напоследок ворча; дождь уже не накрапывал, но лишь изредка срывался с веток, усугубляя вкрадчивыми падениями капель наступившую тишину; властный розовый свет разливался над горами и неожиданно отразился от грани темно-зеленой рюмки, забытой со вчера на подоконнике. День заканчивался.
Пятигорский комендант Василий Иванович Ильяшенков, уже в халате, удобно расположился в креслах, намереваясь насладиться остатком дня в обществе маленькой трубки и ленивой старой собаки, никакими достоинствами, кроме выслуги лет, не обладавшей, как вдруг неприятная возня у прихожей заставила его немного изменить свое прежнее настроение.
Ильяшенков потянулся было уже к звонку, но надобность о чем-либо вопрошать отпала сама собою: дверь открылась, и на пороге, отталкивая казака здоровой рукой, показался неурочный посетитель, корнет Глебов. Он был застегнут на все пуговицы, прям и строг, однако Василий Иванович с удивлением отметил про себя, что волосы его совершенно мокрые. "Должно быть, под дождем гулять изволил, - подумал Ильяшенков, сердясь. - Так-то господа раненые офицеры поправляют свое здоровье".
Добрая половина находящихся на излечении вовсе не нуждалась ни в каком поправлении здоровья - ни в серных ваннах, ни в питии целебных вод. Они сваливались на Ильяшенкова по дороге в свои отряды и начинали вымогать разрешение подольше задержаться в веселом Пятигорске. Василий Иванович пытался выслать их на место служения, но к услугам господ офицеров всегда был доктор Ребров, который не отказывался давать им свидетельства о болезни. Таковые страдальцы укладывались дня на два в госпиталь, после чего отправлялись к себе на съемную квартиру - поскольку в госпитале никогда не хватало места. И вскоре их уже видели фланирующими по Пятигорскому бульвару…
Но корнет Глебов действительно был серьезно ранен около года назад и даже и теперь плохо действовал левой рукой.
Ильяшенков проговорил:
- Вы, Михаил Павлович, дурно выглядите. Сядьте, я велю чаю.
Глебов остался стоять. Его лицо, маленькое, большеглазое, словно у куколки, вдруг старчески сморщилось.
Ильяшенков прогневался окончательно.
- Да сядьте же! - прикрикнул он.
Как надломленный, корнет опустился на стул. Собака ткнулась на пробу носом в его ладонь, однако затем сразу утратила к нему всякую симпатию и отвернулась.
Ильяшенков, крупный, круглолицый, с несмываемым густым загаром, взирал на хрупкого, точно девочка, корнета и всем своим существом ощущал, как темнеет в комнатах. Мрак расползался по всей квартире, начиная с того места, где находился Глебов. Тьма загустевала, становилась вязкой, и только беспечная зеленая рюмка на окне все пыталась светиться; но в конце концов погасла и она.
Глебов решился, встал.
- Господин полковник… - начал он сиплым, нехорошим голосом. Чуть кашлянул и продолжил: - Имею доложить, что сегодня, в шесть с половиной часов пополудни… - Он вздохнул, словно перешагивая через высокое препятствие, и натужно вытолкнул последние слова: - Отставной майор Мартынов имел дуэль с поручиком Тенгинского полка Лермонтовым…
Затем снова опустился на стул и уставился в стену, мимо Ильяшенкова.
Василий Иванович почернел.
- Дуэль?.. Стрелялись?.. - И закричал: - Под арест! Обоих! И вас - тоже!.. Кто еще? Всех!
Слезы брызнули из его глаз. Ильяшенков даже не заметил этого. Вскочил. Поднялся и Глебов. Ильяшенков вдруг заметил, что ему трудно стоять.
- Что же вы натворили… Миша, - сказал ему Василий Иванович тихо.
Он и сам не мог бы объяснить, почему вдруг назвал Глебова вот так, по имени. Корнет, точно придушенный задраенными пуговицами, сделался так мал и жалок, что у коменданта невольно сорвалось.
Глебов подумал, без всякого чувства глядя на подрагивающие, потемневшие, с крохотными лиловыми прожилочками щеки огорченного Ильяшенкова: "Малоросс… С заслугами, пузатый… Арбузы любит…"
Ильяшенков спросил, поуспокоившись:
- Он… жив? Лермонтов?
- Когда я уезжал, был еще жив…
- Под арест его! - снова закричал Ильяшенков с видимым облегчением. - Сразу на гауптвахту! За ним отправились? Кто распорядился? Сделано?
Глебов молча кивнул.
Василий Иванович протянул руку и позвонил. Явился казак.
- Чаю, - велел Василий Иванович. И прибавил машинально: - Смотри, каналья, сахару не пожалей!
- Как можно-с, - фыркнул казак и исчез.
Обычный диалог, повторяющийся всякий раз, когда Ильяшенков требовал чаю, немного успокоил Василия Ивановича: не все, стало быть, с этой дуэлью полетело вверх копыльями, кое-что сохранилось и в первобытном виде. Но затем он вновь обратил взоры к застывшему Глебову, и опять ему сделалось нехорошо.
- Кто были секунданты? - спросил Ильяшенков, почему-то чувствуя страшную неловкость.
- Я, - сказал Глебов.
- Вы один?
- Именно.
- И других свидетелей при том не было?
- Нет, - сказал Глебов, морщась. - Я один.
- Хотите меня уверить, что и господин Столыпин в этом деле никак не участвовал?
Алексей Аркадьевич Столыпин, давний друг и близкий родственник Лермонтова, прибыл вместе с Мишелем в Пятигорск и вместе с ним же и поселился. Вопрос коменданта был более чем закономерен: вряд ли господин Столыпин оставался в стороне, когда Мишель взялся за дуэльный пистолет.
Глебов сказал, очевидно страдая:
- Чего вы от меня добиваетесь, ваше высокоблагородие? Капитан Столыпин достаточно замешан в разных других историях; к чему еще лишняя? Говорю вам, я один был свидетелем у обоих и видел, как отставной майор Мартынов стрелял в поручика Лермонтова…
- И не донесли об их намерении?
- Не донес.
Добрейший Василий Иванович посмотрел Глебову прямо в глаза - и лучше бы он не делал этого, потому что как-то особенно нехорошо стало на сердце у полковника, тяжкая тень опустилась на душу.
- Не донесли… не остановили, не уберегли… - почти машинально добавил Василий Иванович, сразу же пожалев о сказанном.
К счастью, в ту же минуту, уничтожая неловкость, вернулся казак, с ним прибыл чай. Глебов взял чашку, сел обратно на свой стул, поставил блюдце на сдвинутые костлявые колени.
- Сядьте к столу, - строгим тоном приказал Ильяшенков.
Глебов встал, чтобы пересесть, блюдце разбилось.
- Вы арестованы, Михаил Павлович, - проговорил Ильяшенков. - Извольте ждать в приемной. Вас отведут.
Глебов криво повел плечом и стоя проглотил чай, точно водку. Потом поставил чашку на стол и вышел из комнаты.
* * *
Отставной майор Мартынов возвращался с места дуэли вместе с князем Васильчиковым. Гроза рокотала у них за спиной, постепенно растворяясь в небе, и время от времени посылала дальние, слабые молнии. Был восьмой час вечера.
Неожиданно Мартынов остановил коня и неловко завертелся в седле, пытаясь повернуть животное и поехать в обратном направлении.
Остановился и Васильчиков, красиво откинувшись в седле, приблизился к своему товарищу.
- Куда вы?
- Назад, - сказал Мартынов. По его бледному лицу стекала вода, такая прозрачная и неживая, что и само лицо казалось под нею мертвым. - Туда…
- Для чего? - спросил Васильчиков строго.
Мартынов вдруг быстро повел полными дрожащих слез глазами из стороны в сторону:
- Я там… черкеску забыл.
- Что, правда забыли? - нахмурился Васильчиков.
Мартынов с покаянным видом кивнул.
- Где? Там?
- Возле… тела… - сказал Мартынов.
- Плохо, - проговорил Васильчиков, оглядывая темные небеса. - Однако за ней вы сейчас не поедете. Отправляйтесь домой.
- Но ведь черкеска… возле тела, - слабо возразил Мартынов.
- Пошлете за ней завтра человека, - сказал Васильчиков. - Скажете, без черкески вам к коменданту явиться невозможно… Впрочем, у вас ведь, кажется, есть еще одна, белая… - Он чуть сжал бока коня коленями, надвинулся на отставного майора и навис над ним, высокий, тонкий, как хлыст, светленький далее в этом вечернем, послегрозовом сумраке. - За той вашей черкеской я после съезжу…
- Нет, я лучше сам… - Мартынов беспокойно озирался, всматриваясь в ночную темноту.
- Что это вы задумали? - тихо и неожиданно близко произнес Васильчиков.
Мартынов молчал. Потом пошевелил губами - голос как будто опоздал: губы уже сомкнулись, а в воздухе тихо прозвучало:
- К ним… горцам…
- С ума сошли? - загремел Васильчиков.
Мартынов глянул на него жалко и вместе с тем зло, как будто страшась наказания. Это показалось Васильчикову странным: как-то не ожидаешь увидеть смущение на лице античной статуи, подумалось ему мимолетно. Все равно как если бы мраморный Антиной вдруг смутился. Нечто против природы - будь то живая натура или же созданная искусной рукой ваятеля.
- Ничего с вами не будет, - сказал Васильчиков безжалостным тоном. - Поверьте. Ничего не будет. Нужно возвращаться в город. Сразу ступайте на квартиру и ни с кем не разговаривайте.
- Меня ведь арестуют, - глухо пробормотал Мартынов.
- Вот и хорошо, - сказал Васильчиков. - Посидите пока в остроге, наберитесь терпения, а потом я скажу вам, что говорить и как поступать. Потом.
Он потянул за повод мартыновского коня, и оба вновь поехали в сторону Пятигорска.
Спустя несколько времени Мартынов крикнул своему спутнику:
- Надо врача прислать!
Васильчиков промолчал.
Мартынов повторил - настойчивее:
- Надо врача прислать, хоть для формы, иначе ведь это будет убийство!
- Это и есть убийство, - сказал Васильчиков.
Но о враче мысль засела в его голове - поскольку оставался еще Мишка Глебов, - и потому по дороге, едва лишь показались первые строения, они свернули к дому одного из медиков.
Вышел хмурый лакей, недовольный отчаянным стуком в дверь и ставни и вместе с тем - выкриком, донесшимся с господской половины: "С ума они посходили, что ли?!"
- Чего надобно? - спросил хмурый лакей.
- Врача, быстро! - сказал Мартынов. - Раненый за городом, у подошвы Машука!
- Сейчас, что ли? - спросил лакей, почесав за ухом.
- Что там? - надрывались с господской половины. - Филька, что там? Чего хотят?
Явился доктор - в домашней куртке, недовольный.
- В такую погоду, - сказал Васильчиков, извиняясь, - мы и сами понимаем, что это невозможно… Но, может быть…
Доктор поразмыслил мгновение и покачал головой.
- Нет смысла, - проговорил он сквозь зубы. - Везите на квартиру, где хоть горячая вода есть… Я буду. Только позовите и скажите, куда ехать.
- Дом Чилаева, - сказал Мартынов. - Знаете?
Доктор кивнул и без лишнего слова скрылся в глубине дома.
- Этот не поедет, - молвил Васильчиков, снова садясь на лошадь.
- Надо найти дрожки, - сказал Мартынов. - Перевезем… в дом придут.
Васильчиков покосился на своего спутника, однако промолчал. Они проехали еще с полверсты и наконец нашли извозчика. Мартынов остался в седле; о чем Васильчиков разговаривал с извозчиком и сколько предлагал ему денег за поездку по такой дьявольской погоде в горы - осталось неизвестным; только славный малый кивнул головой и отправился запрягать лошадей.
Васильчиков приблизился к Мартынову.
- Подождем здесь, - предложил он.
"Здесь" - было на почтовой станции, где в изобилии имелись тараканы, во всем сходный с тараканами местный лакей и очень жидкий чай в стаканах. Все эти блага окружили обоих, но не произвели ни малейшего впечатления: Мартынов расхаживал по тесной комнатке взад и вперед, высматривая что-то, одному ему известное, в темном маленьком оконце, а Васильчиков сидел неподвижно и наблюдал за ним без особенной тревоги.
Однако спустя полчаса все переменилось: извозчик вернулся и, еще не распрягая лошадей, с дороги, закричал:
- Ехать невозможно: колеса вязнут!
Васильчиков быстро встал, вышел на крыльцо.
Дождя больше не было, но под ногами страшно хлюпало. Мартынов показался вслед за своим товарищем.
- Что? - спросил он.
- Поищем другого, - отозвался Васильчиков и быстро, не оборачиваясь, зашагал к своей лошади.
Они снова двинулись в путь.
- Помещик Мурлыкин держит биржевых лошадей! - крикнул им в спину добросердечный извозчик. - Может, у него спросить? У него и линейка получше!
- Слыхали? - обратился Васильчиков к Мартынову.
Тот кивнул безмолвно.
- Вы, голубчик, ни о чем пока не заботьтесь, - с неожиданной ласковостью сказал ему Васильчиков. - Ступайте к себе, хорошо? Я распоряжусь. Я и к Мурлыкину съезжу. А вы - ступайте.
* * *
Мартынов снимал комнаты во флигеле дома генеральши Верзилиной вместе с корнетом Глебовым. Когда он вернулся к себе, Глебова там уже не было.
Где теперь Михаил Павлович и куда отправился, Мартынов не знал. Он повернулся в комнате несколько раз, плохо понимая, для чего это делает; затем зажег свечу и сразу с какой-то мучительной растерянностью уставился в зеркало, озарившееся теплым, покойным светом.
"Уходите же, вы сделали свое дело". Мартынов повторил эти слова несколько раз, пробуя их на звук, - на русском и на французском, так, как они были сказаны в первый раз. В обоих случаях они заключали в себе непонятную сладость. Как от гниловатого яблока откусить, согнав с него сладострастную осу, - честное слово!
В детстве Мартынов любил, чтоб яблоки непременно были подгнившие. Нарочно их околачивал или мял, катая ладонью о стол, а после оставлял на пару часов. И сейчас ему мучительно захотелось такого яблока. "Какие глупости в голову идут", - подумал он, приглаживая бритую на горский манер голову. Немного отросшие светлые мягкие волосы щекотали ладонь.
Мартынов вновь повернулся к зеркалу. Стекло отразило, хоть и с неизбежными искажениями, но довольно верно, очень красивого молодого человека с правильным лицом. Классические черты, чуть водянистые глаза. "Началась моя новая жизнь, - старательно подумал он. - Я - убийца. Я должен что-то почувствовать".
Однако никаких чувств не было, и в своем внешнем облике никаких перемен он тоже высмотреть не сумел. Напротив, начали представляться картины будущего, одна другой безотраднее. Смерть, черная подруга, зловещая красавица в траурной бахромчатой мантилье, обернулась казенным мурлом. Тишина, прохладные ласковые пальцы на висках, стройное пение, шум кипарисов над могилой - все это умершему; к живущим же повернут совершенно иной лик смерти: разбирательство, скучное сидение в тюремной камере, бесчисленные вопросные листы, бесчувственный часовой при входе… и так на долгие годы.
"Обманули! - хотелось крикнуть. - Где шорох кожистых крыл? Где дыхание хладное могилы? Где вся та красота, что в стихах?"
Только удушливое казенное сукно. С этим и живи.
Мартынов опустился на стул, надломившись в талии. Стал ждать - стука в дверь, прихода солдат. Глебов, наверное, уж отправился с докладом к коменданту.
Мартынов содрогнулся всем телом, подумав о том, что означает это для него лично, для Николая Соломоновича Мартынова. Убийство сделано, оно позади, оно теперь навсегда ляжетна сердце - хорошо, если не похоронит под своей тяжестью…
К Мартынову постучали:
- Николай Соломонович, вы дома?
Мартынов поднял голову. Он узнал голос - пришел их с Глебовым сосед по квартире, полковник Зельмиц, немолодой, очень заслуженный офицер, начинавший военную карьеру еще при Александре Благословенном.
- Входите, Антон Карлович.
- А я вижу - у вас свет… Что так тускло? Где Михаил Павлович? Вы собираетесь к генеральше? Моя мадам уже при полной боевой выкладке - готова, - сказал Антон Карлович, оглядывая растерянного Мартынова. Постепенно веселость покидала почтенного полковника. - Что это с вами, Николай Соломонович? Где ваша замечательная черкеска?.. Что с вами? - спросил он, вдруг мрачнея. - Что случилось?
Мартынов поглядел на него безмолвно несколько секунд, а потом глупо сказал:
- Я не хотел… Я вообще стрелять не умею… Третий раз за жизнь стрелял…
- Что? - по-птичьи вскрикнул Зельмиц.
- Лермонтов… - сказал Мартынов. - Я убил его.
- Бал, - сказал Зельмиц. - Ждут ведь.