2
Анализ "Героя нашего времени" должен был занять большое место в неосуществленной статье Белинского о Лермонтове в задуманной им "Истории русской литературы". Белинский подчеркивал, что обещанные статьи о Гоголе и Лермонтове "нисколько не будут повторением сказанного" (VII, 107).
В статьях о Пушкине 1843-1846 гг. Белинский характеризовал "Героя нашего времени" как произведение народное, национальное. Он опровергал мнение тех, кто считал, что "чисто русскую народность" следует искать лишь в произведениях, черпающих содержание "из жизни низших и необразованных классов". Критик указывал, что поэт, изображающий жизнь образованных сословий, может претендовать "на громкое титло национального поэта" и ставил "Героя нашего времени" в один ряд с "Горем от ума" и "Мертвыми душами", называя эти произведения национальными и превосходными в художественном отношении (VII, 438-439).
Сравнивая романы Лермонтова и Пушкина, Белинский писал: ""Герой нашего времени" был новым "Онегиным"; едва прошло четыре года - и Печорин уже не современный идеал" (VII, 447). В статье о повести В. Соллогуба "Тарантас" Белинский развил эту мысль: "После Онегина и Печорина в наше время никто не брался за изображение героя нашего времени. Причина понятна: герой настоящей минуты - лицо в одно и то же время удивительно многосложное и удивительно неопределенное, тем более требующее для своего изображения огромного таланта" (IX, 79).
Оценка образа Печорина в перспективе развития русского общества и роста передовой общественной мысли дана Белинским в связи с разбором романа А. И. Герцена "Кто виноват?".
По мнению Белинского, "…в последней части романа Бельтов вдруг является перед нами какою-то высшею, гениальною натурою, для деятельности которой действительность не предоставляет достойного поприща… это уже не Бельтов, а что-то вроде Печорина… Сходство с Печориным для него крайне невыгодно" (X, 321-322).
Это замечание Белинского в обзоре русской литературы за 1847 г. предвосхищало высказывания революционно-демократической критики 50-60-х годов, сопоставлявшей образ Печорина со всей галереей "лишних людей" в русской литературе.
К 40-м годам относятся и ранние критические статьи А. Григорьева.
Первая из них - "Об элементах драмы в нынешнем русском обществе"136 ставит вопрос о "жалком состоянии" русской сцены, в которой господствуют избитые романтические драмы с "идеалом, сложившимся из средневековых понятий о любви и из восточных понятий о женщине".
А. Григорьев призывает писателей к созданию драмы на темы повседневной жизни, где автор показал бы ту особенную сторону действительности, "которая движет известным веком и известным народом".
В этой статье А. Григорьева чувствуется влияние идей Белинского и Герцена, в частности во взглядах А. Григорьева на роль любви в жизни человека и общества.137
Статья А. Григорьева состоит из двух писем. В письме первом критик утверждает, что в "Печорине, несмотря на его впечатлительность, еще есть suffisance собственного Я, поклоняющегося только себе, не страдавшего болезненно тем благородным, благодатным страданием, которое, само в себе находя пищу, неумолимо выживает мелкий, ограниченный эгоизм, чтобы создать эгоизм сознательный, проникнутый чувством целого и уважением к себе и другим, как частям великого целого".138 По мнению критика, этот ограниченно эгоистический идеал был преодолен в творчестве Лермонтова, "который… был столько же выше своего Печорина, сколько Гёте был выше своего Вертера".139 "Посмотрите, как в самом Лермонтове перегорел и очистился этот эгоизм, как это чувство любви от скуки и праздности, чувство души, страдающей пустотою, чувство отрицания претворилось в идею разумную и человеческую в стихотворениях последней его эпохи, и особенно в стихотворении:
Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз".140
Предвестником споров, разгоревшихся в 50-х годах, было еще одно выступление А. Григорьева - "Обозрение журнальных явлений за январь и февраль" (1847 г.). Приветствуя появление романа Герцена "Кто виноват?", А. Григорьев усматривал в современной литературе наличие двух различных школ - "школы Лермонтова, школы трагизма, и школы юмористической, школы Гоголя".141
Это противопоставление двух школ шло вразрез с концепцией Белинского, объединявшего творчество Гоголя и Лермонтова в единое литературное направление.
Для полноты обзора следует кратко сказать об оценке "Героя нашего времени" в рецензии В. Т. Плаксина на издание сочинений Лермонтова 1847 г.142
Ее автор - преподаватель словесности в ряде учебных заведений Петербурга (и, между прочим, в 1834 г. учитель Лермонтова в школе гвардейских подпрапорщиков), составитель учебных руководств, в которых, по замечанию Белинского, "пережитки классицизма" соединялись с "тяжелой необходимостью смешать свои понятия с новыми, признать авторитеты" (VI, 345).
Эта характеристика вполне применима и к разбору "Героя нашего времени" в рецензии Плаксина. Объявив роман лучшим произведением Лермонтова, а изображение Печорина - безупречным в художественном отношении, Плаксин тут же заявляет, что Печорин в "Тамани" не имеет якобы никакого отношения к Печорину в "Бэле", что "Герой нашего времени" - лишь искусственное соединение отдельных повестей, ибо ряд персонажей в романе может "быть или не быть". Перефразируя некоторые положения Белинского и утверждая, что в Печорине сочетается "то, что дала ему природа и то, что навязал ему деспотизм духа времени", Плаксин определяет роман Лермонтова как сатирическое произведение, раскрывающее двойственную натуру человека, с его некоторой способностью к добру и злу.
Намеченная Белинским прогрессивная линия в оценке лермонтовского романа была продолжена Чернышевским и Добролюбовым.
В рецензии на романы и повести М. Авдеева ("Современник", 1854, № 2) Чернышевский показал, что роман Авдеева "Тамарин", вопреки желанию автора, превратился в восторженный панегирик Тамарину, так как романист руководствовался "не действительностью, а ложно понятым романом Лермонтова".143 Чернышевский подчеркивал, что между Печориным и Тамариным мало общего. Тамарин - "это - Грушницкий, явившийся г. Авдееву во образе Печорина" (II, 214).
В замечательной по точности и краткости формулировке Чернышевский определил основной смысл "Героя нашего времени": "Лермонтов - мыслитель глубокий для своего времени, мыслитель серьезный - понимает и представляет своего Печорина, как пример того, какими становятся: лучшие, сильнейшие, благороднейшие люди под влиянием общественной обстановки их круга" (II, 211).
В обзоре "Русская литература в 1851 г." ("Москвитянин", 1852, № 2, 3) А. Григорьев утверждал, что Печорин развился "под влиянием обстоятельств, чуждых русскому быту", что он "в особе Тамарина потерял свою грандиозность, а самое отрицательное лермонтовское направление окончательно истощило себя в романе "Кто виноват?"".144
А. Григорьев стремился доказать слабость Лермонтова как мыслителя, доказать, что "слово лермонтовской деятельности… по самой натуре своей было неспособно к дальнейшему развитию. Это слово было протест личности против действительности, - протест, вышедший не из ясного понимания идеала, а из условий, заключавшихся в болезненном развитии самой личности".145
Доказывая в своем обзоре литературы за 1852 г., что лермонтовское направление умерло, А. Григорьев подтверждал это ссылками на роман "Тамарин", в котором усматривал необыкновенно удачную, хотя и бессознательную, пародию на "Героя нашего времени".146
Подобная тенденция в отношении к образу Печорина была намечена несколько ранее А. В. Дружининым в "Письмах иногороднего подписчика о русской журналистике" (письмо 7, сентябрь 1849 г.) в связи с появлением в "Современнике" первой части "Тамарина".
По многим вопросам Дружинин расходился с А. Григорьевым. Он, например, считал, что Авдеев "в лице Печорина подметил самую бедную его сторону, или, лучше сказать, не ту сторону, с которой создание Лермонтова глубоко и замечательно".147 Но по своей основной направленности Дружинин был очень близок к А. Григорьеву, подобно последнему, обедняя образ Печорина: "Он был героем в маленькой драме, отличным актером на сцене провинциального театра", "в самом Печорине нет ровно ничего необъятно высокого", Печорин не одарен "ни одною необыкновенной способностью", это лицо "нимало не грандиозное и не превышающее толпы своею головою". Перед героями Байрона - Манфредом, Гяуром, Чайльд Гарольдом Печорин "кажется жалким ребенком, изведавшим одну миллионную частичку жизни…" и т. п.148
Через несколько лет в статье "Повести и рассказы И. С. Тургенева" (1857 г.) Дружинин, сопоставляя героя тургеневской повести "Бреттер" Авдея Лучкова с Печориным, говорил с полной отчетливостью о причине своей неприязни к герою Лермонтова. Оказывается, читатели и критики были "до сих пор через меру снисходительны к человеку озлобленному, не давая себе труда разъяснять, на чем держится это так приятное для них озлобление". Значение тургеневской повести заключается, по мнению критика, в том, что благодаря образу Лучкова герои нашего времени выведены "на свежую воду" и сведены "с мелодраматического пьедестала". "Озлобленный герой, - пишет далее Дружинин, - взятый так, как его понимали в сороковых годах, зол вследствие разных таинственных причин, вследствие недостатка деятельности для своей персоны…".149
Под сороковыми годами Дружинин разумеет Белинского, а под современниками, поддерживающими озлобленных людей, - революционных демократов. "Даже один из наших поэтов высокого дарования с простодушием называет себя человеком озлобленным",150 - писал Дружинин о Некрасове.
Таким образом, отрицательное отношение к герою Лермонтова реакционной критики по-прежнему объяснялось политическими мотивами, борьбой с революционным протестом.
Недаром несколько позднее А. Григорьев писал о лермонтовских типах - Арбенине, Мцыри, Арсении: "Ведь приглядитесь к ним поближе, к этим туманным, но могучим образам: за Ларою и Корсаром проглянет в них, может быть, Стенька Разин".151
Мнения А. Григорьева и А. Дружинина совпадали еще в одном очень важном пункте, несмотря на кажущееся различие в понимании лермонтовского романа. Оба они видели причины страданий Печорина не столько в общественных условиях, сколько в самой натуре героя. А. Григорьев отмечал "болезненное развитие самой личности"152 Печорина. Дружинин писал, что трагедия Печорина в том, что он не умеет направлять свои способности "к благородной и симпатической цели; по гордости своей неспособный к труду и сознанию своей пустоты, он тягостно ворочается в кругу отношений, не представляющих ему ни радости, ни средств к добру, ни путей к усовершенствованию".153
Приведенная выше оценка "Героя нашего времени" в рецензии Чернышевского на романы и повести Авдеева противостояла этим воззрениям и вместе с тем углубляла, делала более конкретными мысли Белинского.
В "Очерках гоголевского периода" (статья седьмая - "Современник", 1856, № 10) критик отметил, что характер Печорина в статье Белинского о "Герое нашего времени" (1840 г.) рассматривался с отвлеченной точки зрения, как порождение современной жизни вообще. По мнению Чернышевского, эта отвлеченность заключалась не только в применении теории примирения с действительностью, но и в отсутствии социального анализа. Белинский "не искал в Печорине особенностей, принадлежащих ему, как члену нашего русского общества"154 (III, 241). В приведенной выше характеристике Чернышевский, восполняя этот пробел, говорит о "влиянии на людей, подобных Печорину, общественной обстановки их круга". Оценивая "Героя нашего времени" Чернышевский безоговорочно относил Лермонтова к писателям гоголевского направления в русской литературе.155 Такое соединение имен Лермонтова и Гоголя приобретало в 50-е годы особое значение, потому что реакционная критика противопоставляла имена Гоголя и Лермонтова.
В статье о "Детстве и отрочестве" и "Военных рассказах" JI. Толстого, характеризуя психологический анализ JI. Толстого как изображение "диалектики души", Чернышевский отмечает: "Из других замечательнейших наших поэтов более развита эта сторона психологического анализа у Лермонтова" (III, 423). Приведя цитату из "Героя нашего времени"- "памятные всем размышления Печорина о своих отношениях к княжне Мери", - Чернышевский делает вывод: "Тут яснее, нежели где-нибудь у Лермонтова, уловлен психический процесс возникновения мыслей…". Однако, отмечает критик, "это все-таки не имеет ни малейшего сходства с теми изображениями хода чувств и мыслей в голове человека, которые так любимы графом Толстым" (III, 423).
К "Герою нашего времени" Чернышевский постоянно обращался, иллюстрируя свою мысль о том, что "без сжатости нет художественности": "В повестях и рассказах Пушкина, Лермонтова, Гоголя общее свойство - краткость и быстрота рассказа" (II, 69). "Прочитайте три, четыре страницы "Героя нашего времени", "Капитанской дочки", "Дубровского" - сколько написано на этих страничках!" (II, 466).
4
К "Герою нашего времени" Чернышевский обращался и во второй половине пятидесятых годов в связи с развернувшейся полемикой о "лишних людях".
В условиях роста освободительного движения и революционной ситуации конца 50-х - начала 60-х годов Чернышевский, а затем и Добролюбов, как литературные критики, прежде всего обратились к анализу произведений, содействующих, по их мнению, освободительной борьбе. В статьях Чернышевского о стихотворениях Н. Огарева, "Русский человек на rendez-vous" и других выдвигалась задача создания образа положительного героя, нового человека, революционера-разночинца, который должен был прийти на смену "лишним людям", героям предшествующего периода в истории русского общества. Если раньше Чернышевский подчеркивал исторически прогрессивную роль героя Лермонтова, то теперь он обращает внимание на ограниченность этой прогрессивности, которая отличает Печорина от героев, характеризующих новую ступень в общественном развитии. "Печорин (по сравнению с Онегиным), - пишет Чернышевский, - человек совершенно другого характера и другой степени развития. У пего душа действительно очень сильная, жаждущая страсти; воля у него действительно твердая, способнаяк энергической деятельности, но он заботился только лично о самом себе. Никакие общие вопросы его не занимали. Надобно ли говорить, что Бельтов совершенно не таков… Еще менее возможно найти сходство между Рудиным и Печориным: один - эгоист, не думающий ни о чем, кроме своих личных наслаждений; другой - энтузиаст, совершенно забывающий о себе и весь поглощаемый общими интересами…" (IV, 699).
Эти строки были направлены против критика "Отечественных записок" С. С. Дудышкина, выступившего в статье о повестях и рассказах И. С. Тургенева ("Отечественные записки", 1857, № 1) с утверждениями о том, что чуть ли не все "лишние люди", а особенно герои Тургенева непосредственно связаны с "Героем нашего времени".
Наиболее резко, отчетливо и полно эта новая тенденция в оценке образа Печорина проявилась в статье Добролюбова "Что такое обломовщина?" ("Современник", 1859, № 5). Уже несколько ранее (в статье "Литературные мелочи прошлого года") Добролюбов сопоставил новых людей - разночинцев - с их предшественниками деятелями дворянского периода: "в их суждениях люди возвышаются не по тому, сколько было в них сокрыто великих сил и талантов, а по тому, сколько они желали и умели сделать пользы человечеству…".156
Отсутствие общественно-полезной деятельности у героев лучших повестей и романов 40-50-х годов, в том числе у Печорина, позволило Добролюбову в статье "Что такое обломовщина?" сопоставить этих героев с Обломовым и характеризовать эту их особенность как обломовщину.
Чтобы различными оговорками не ослабить своего удара по дворянскому либерализму, Добролюбов вводит в статью реплики "глубокомысленных людей", полемизирующих с автором, и, отвечая им, подчеркивает, что он имел в виду более обломовщину, нежели личность Обломова. "При других условиях, в другом обществе Онегин был бы истинно добрым малым, Печорин и Рудин делали бы великие подвиги, а Бельтов оказался бы действительно превосходным человеком".157
Оценка Чернышевского и Добролюбова не противостояла взглядам Белинского, а явилась их развитием в новых исторических условиях. Мысли Белинского о том, что образ Печорина правильно отражал русскую жизнь, что его характер объясняется временем, и главный смысл романа не в суде над героем, а в осуждении той эпохи, получили в статье Добролюбова четкое политическое выражение. Однако основная направленность критики Добролюбова заключалась не в исторической оценке "лишних людей", а в разоблачении дворянского либерализма.
Против позиции "Современника" в вопросе о так называемой обличительной литературе и о "лишних людях" выступил Герцен.158 Прямым поводом для его выступления была названная выше статья "Литературные мелочи прошлого года", где Добролюбов разоблачал либеральных обличителей, критикующих частные недостатки и не посягающих на основы самодержавно-крепостнического строя.
Недостаточно последовательный демократизм Герцена, его колебания в сторону либерализма вызвали разногласия и по вопросу об оценке "лишних людей". Герцен полемизировал с прежними мнениями "Современника" (см. названные выше статьи Чернышевского), еще не зная о дискредитации "лишних людей", предпринятой Добролюбовым в статье "Что такое обломовщина?".
Герцен сосредоточивает внимание на прогрессивной исторической роли "лишних людей": "…Онегины и Печорины были совершенно истинны, выражали действительную скорбь и разорванность тогдашней русской жизни… Наши литературные фланкеры последнего набора шпыняют теперь над этими слабыми мечтателями, сломавшимися без боя, над этими праздными людьми, не умевшими найтиться в той среде, в которой жили. Жаль, что они не договаривают, - я сам думаю, если б Онегин и Печорин могли, как многие, приладиться к николаевской эпохе, Онегин был бы Виктор Никитич Панин, а Печорин не пропал бы по пути в Персию, а сам управлял бы, как Клейнмихель, путями сообщения и мешал бы строить железные дороги. Но время Онегиных и Печориных прошло. Теперь в России нет лишних людей, теперь, напротив, к этим огромным запашкам рук недостает. Кто теперь не найдет дела, тому пенять не на кого, тот в самом деле пустой человек, свищ или лентяй. И оттого очень естественно, Онегины и Печорины делаются Обломовыми.
Общественное мнение, баловавшее Онегиных и Печориных потому, что чуяло в них свои страдания, отвернется от Обломовых".159
В статье "Лишние люди и желчевики" ("Колокол", 1860, № 83, 15 октября) Герцен решительно отделяет "лишних людей" николаевского времени, которых он признает за "действительных" от современных лишних людей, "между которыми сама природа воздвигла обломовский хребет": "лишние люди были тогда столь же необходимы, как необходимо теперь, чтоб их не было", - заключал Герцен.160
Различие взглядов Герцена, с одной стороны, и Чернышевского и Добролюбова - с другой, заключалось не в исторической оценке роли Печорина и других лишних людей (здесь в основном их взгляды были едины), а в правомерности сопоставления Онегина и Печорина с дворянскими либералами 50-х годов.