- У меня имеется план преуспеть в жизни и возвыситься своими собственными трудами, - говорит Вегг с чувством, - мне бы не хотелось, признаюсь вам откровенно, - не хотелось бы при таких обстоятельствах разбрасываться, так сказать, - наполовину здесь, наполовину там, - а хотелось бы находиться в одном месте, как оно и следует порядочному человеку.
- Так это еще только план, мистер Вегг? Значит и денег сейчас с вами нет? Ну так я вам скажу, что я с вами сделаю: я вас придержу. Я человек своего слова, и вам нечего беспокоиться, что я вас продам. Я вас придержу! Это я вам обещаю. О боже мой, боже мой!
Мистер Вегг, вынужденный положиться на это обещание и желая угодить Венусу, смотрит, как тот со вздохом наливает себе еще чая, затем говорит, стараясь, чтобы его голос звучал сочувственно:
- Вы что-то невеселы, мистер Венус. Разве дела плохи?
- Никогда не шли так хорошо.
- Может, работа из рук валится?
- Никогда не валилась, а сейчас и подавно, мистер Вегг. Я не только первый в своем ремесле: я сам и есть это ремесло. Если вам угодно, можете купить скелет в Вест-Энде и заплатить сколько платят в Вест-Энде, все равно это будет моя работа. Я завален заказами: их у меня столько, сколько я могу сделать с помощью моего молодого человека, я своей работой горжусь и делаю ее с удовольствием.
Мистер Венус разглагольствует, простирая вперед правую руку, а блюдечко держа в левой, и голос его звучит так, словно он вот-вот разрыдается.
- Положение дел не такое, чтобы горевать, мистер Венус.
- Мистер Вегг, я и сам знаю, что не такое. Мистер Вегг, я не стану утверждать, будто в нашем ремесле мне совсем не найдется равного, но я стараюсь совершенствоваться, занимаюсь анатомией, так что у меня есть имя: меня знают. Мистер Септ, если бы мне вас принесли в разобранном виде, в мешке с костями, я бы с закрытыми глазами рассортировал вес ваши косточки - и мелкие и крупные - и снова собрал бы их в два счета, а уж позвонки подобрал бы так, что вы сами удивились бы и пришли в восторг.
- Ну, хорошо, - замечает Сайлас вежливо, хотя вовсе не таким угодливым тоном, как раньше, - опять-таки скажу, горевать не о чем. По крайней мере вам лично горевать не о чем.
- Мистер Вегг, я знаю, что не о чем; сам знаю, что не о чем. Сердце у меня болит, вот почему я горюю. Будьте так любезны, возьмите эту карточку и прочтите ее вслух.
Сайлас берет в руки карточку, извлеченную Веиусом из ящика, где навален всякий хлам, и, надев очки, читает:
- Мистер Венус.
- Да. Продолжайте.
- Набивает чучела животных и птиц.
- Да. Продолжайте.
- Препарирует и собирает скелеты.
- Вот оно! (Со стоном.) Вот оно! Мистер Вегг, мне тридцать два года, а я холостяк. Мистер Вегг, я люблю ее. Мистер Вегг, она достойна любви короля.
Сайлас несколько струхнул, когда мистер Венус вскочил с места и в своем увлечении схватил его за воротник; но мистер Венус тут же, попросив извинения, садится снова и произносит со спокойствием отчаяния:
- Она против моего ремесла.
- А она знает, что это выгодно?
- Знает, что выгодно, и все-таки она против, и нисколько не ценит моего искусства. "Не желаю, - пишет она своей собственной рукой, - чтобы меня равняли с каким-нибудь скелетом".
Мистер Венус наливает себе еще чая, с выражением самой глубокой скорби во взгляде и даже в позе.
- Вот человек добрался до вершины, мистер Вегг, и только тут увидал, что не для чего было стараться! Сидишь тут ночью, среди самых замечательных трофеев моего искусства, и думаешь: "Что они со мной сделали? Погубили меня. Довели до того, что пришлось от нее услышать: "Не желаю, чтобы меня равняли с каким-нибудь скелетом!"
Повторив это роковое выражение, мистер Венус снова пьет чай большими глотками и объясняет, почему он пьет столько чая:
- Вот что меня печалит. Когда я окончательно опечалюсь, наступает вроде как бы летаргия. А когда я сижу и пью чай часов до двух ночи, то я забываюсь. Не стану вас больше задерживать, мистер Вегг. Я теперь плохая компания.
- Я не потому ухожу, - говорит Вегг, вставая с места, - а потому, что мне уже пора. Мне надо идти к Гармону.
- Куда? - спрашивает мистер Венус. - Это не к тому ли Гармону, что возле Бэтл-Бриджа?
Мистер Вегг подтверждает, что идет именно туда.
- Вам, должно быть, порядочно повезло, что вы туда пролезли. У них там денег куры не клюют.
- Подумать только, - говорит Вегг, - что вам и это известно: очень уж вы скоро догадались. Удивительное дело!
- Ничего нет удивительного, мистер Вегг. Старик всем интересовался, ему всегда хотелось знать цену тому, что он находил в мусоре; мало ли он ко мне перетаскал костей, перьев и всякой всячины.
- Да что вы!
- Да. (О боже мой, боже мой!) И похоронили его здесь по соседству, знаете ли. Вон там.
Мистер Вегг этого не знал, но делает вид, что знает, сочувственно кивая головой. Он переводит взгляд туда, куда указывает кивок Венуса, словно желая уловить направление.
- Я тоже интересовался этой находкой в реке, - говорит Венус, (Она тогда еще не писала мне так язвительно.) У меня там есть… А впрочем, не стоит говорить.
Вытянув руку, он поднял свечу к одной из темных полок, но как только мистер Вегг обернулся, чтобы взглянуть, тут же передумал.
- Старика здесь очень хорошо знали. Рассказывали всякие истории насчет того, что он будто бы прятал ценности в мусорных кучах. Вряд ли там что-нибудь нашли. Вы ничего не слыхали, мистер Вегг?
- Ничего там не нашли, - подтверждает мистер Вегг, который впервые про это слышит.
- Не буду вас больше задерживать. Всего лучшего!
Несчастный мистер Венус пожимает ему руку, качая головой, и, сгорбившись на своем стуле, снова наливает себе чая.
Мистер Вегг, потянув дверь за ремешок, оглядывается через плечо и видит, что это движение сотрясло всю ветхую каморку: колышется пламя свечи, оживают на мгновение все три младенца - английский, индийский и африканский; разные скелеты, французский джентльмен, кошки с зелеными глазами, собаки, утки и вся остальная коллекция дергается словно в параличе, а бедняга Красногрудый Робин у самого локтя мистера Венуса перевертывается на бок. В следующую минуту мистер Вегг уже ковыляет по грязи, при свете газовых фонарей.
Глава VIII
Мистер Боффин советуется
Тот, кому случалось в описываемое нами время сворачивать с Флит-стрит в Тэмпл, долго блуждать вокруг Тэмпла, и, наткнувшись, наконец, на угрюмое кладбище, в отчаянии обвести взглядом угрюмые окна окружающих домов, и в самом угрюмом из этих домов заметить угрюмого мальчика, в его лице охватывал единым взглядом старшего клерка, младшего клерка, клерка по гражданским делам, клерка по нотариальным актам, клерка по бракоразводным делам, клерка всех оттенков и разновидностей - словом, всю контору мистера Мортимера Лайтвуда, не так давно нарванного в газетах "известным адвокатом". Мистер Боффин, не раз имевший дело с этим экстрактом адвокатской конторы и в той же конторе и у себя в "Приюте", сразу узнал мальчика в лицо, завидев его в этом пыльном гнезде.
На третий этаж, где находилось окно, он поднимался, погруженный в размышления о превратностях, постигших Римскую империю, и весьма сожалея о смерти добродушного Пертинакса, который пал жертвой разъяренных преторианцев не далее как вчера вечером, оставив государственные дела в крайнем беспорядке.
- Здравствуйте, здравствуйте! - помахивая рукой, воскликнул мистер Боффин, когда угрюмый мальчик, носивший очень ему идущую фамилию Вред, открыл перед ним дверь. - Хозяин дома?
- Мистер Лайтвуд приглашал вас прийти в это время, сэр?
- Если приглашал, так не даром, сами знаете, - возразил мистер Боффин. - Я ему заплачу, любезный.
- Само собой разумеется, сэр. Может, зайдете? Мистера Лайтвуда нет дома, но я жду его с минуты на минуту. Присядьте в кабинете мистера Лайтвуда, сэр, пока я справлюсь в книге консультаций.
И юный Вред весьма торжественно извлек из своей конторки длинную и тощую записную книгу в оберточной бумаге и забормотал, водя пальцем сверху вниз по странице:
- Мистер Агз, мистер Багз, мистер Вагз, мистер Гагз, мистер Дагз, мистер Боффин. Да, сэр, совершенно верно. Вы пришли немножко рано, сэр. Но мистер Лайтвуд скоро вернется.
- Мне не к спеху, - сказал мистер Боффин.
- Благодарю вас, сэр. Если разрешите, я уж кстати занесу вашу фамилию в список посетителей на сегодняшний день.
Юный Вред все так же торжественно достал другую книгу, взял перо, пососал его, обмакнул в чернила и, прежде чем вписать фамилию мистера Боффина, провел пальцем по длинному столбцу имен.
- Мистер Алли, мистер Балли, мистер Валли, мистер Галли, мистер Далли, мистер Жалли, мистер Залли, мистер Илли, мистер Катли. И мистер Боффин.
- А у вас тут строгий порядок, любезный? - сказал мистер Боффин, после того как его записали в книгу.
- Да, сэр, без этого мне бы не справиться, - объяснил мальчик.
Он, вероятно, хотел этим сказать, что окончательно рехнулся бы, если б не придумал себе занятия. Не имея в своем одиночном заключении ни оков, чтобы начищать их до блеска, ни деревянной чашки, чтобы покрывать ее резьбой, он напал на мысль перечитывать вслух фамилии в обеих книгах и выписывать из адрес-календаря имена лиц, якобы имеющих дела с мистером Лайтвудом. Такое занятие тем более способствовало поднятию его духа, что характера он был обидчивого и отсутствие клиентов у хозяина считал позором для себя лично.
- А давно ли ты сделался юристом? - с обычным своим любопытством спросил мистер Боффин.
- Да уж года три, сэр.
- Значит, родился юристом, можно считать! - восхитился мистер Боффин. - А нравится тебе это дело?
- Да так себе, - возразил юный Вред, тяжело вздыхая, словно все профессиональные огорчения остались для него уже позади.
- Сколько же ты получаешь?
- Вдвое меньше, чем мне хотелось бы, - отвечав юный Вред.
- А сколько бы ты хотел получать?
- Пятнадцать шиллингов в неделю.
- Сколько же, к примеру, тебе понадобится времени, чтобы сделаться судьей? - после некоторого молчания спросил мистер Боффин, окинув глазами всю его маленькую фигурку.
Мальчик ответил, что этого как раз он еще не успел высчитать.
- Кто же тебе помешает добиться своего, верно я говорю? - сказал мистер Боффин.
Мальчик ответил, что ему действительно никто не помешает добиваться своей цели, поскольку он имеет честь быть британцем, который никогда, никогда не будет рабом. Однако мало ли что бывает на свете, может, что-нибудь и помешает ему.
- А не помогут ли тебе в этом деле один-два фунта? - спросил мистер Боффин.
У юного Вреда не имелось никаких сомнений на этот счет, и мистер Боффин подарил ему два фунта в благодарность за внимание к его (мистера Боффина) делам, которые он теперь считал все равно что улаженными.
После этого мистер Боффин уже до самого прихода мистера Лайтвуда сидел смирно, приставив к уху палку и словно слушая домового, сплетничавшего ему про контору. Он разглядывал книжный шкафчик с судебными протоколами и отчетами, окно, пустой синий мешок, палочку сургуча, перо, коробку с облатками, яблоко - все это сильно запыленное, - бювар со множеством чернильных пятен и брызг, ружейный чехол, плохо замаскированный под нечто, имеющее отношение к закону, и железный ящик с надписью "Дело Гармона".
Мистер Лайтвуд объяснил, что был у поверенного, вместе с которым он приглашен вести дело мистера Боффина.
- Оно и видно, что мои дела порядком вас замучили! - сочувственно отозвался мистер Боффин.
Мистер Лайтвуд, не сочтя нужным объяснить, что утомление у него хроническое, сообщил, что, поскольку со всеми формальностями уже покончено, завещание покойного Гармона утверждено, смерть ближайшего наследника Гармона установлена, и прочее, и прочее, и на этот счет уже имеется решение Канцлерского суда, и прочее, и прочее, он, мистер Лайтвуд, к величайшему своему удовлетворению, имеет честь и удовольствие, и прочее, и прочее, поздравить мистера Боффина со вступлением в права наследства, в качестве единственного оставшегося в живых наследника, и теперь мистеру Боффину предстоит получить свыше ста тысяч фунтов, которые лежат на текущем счету в Английском банке, опять-таки и прочее, и прочее.
- И что особенно приятно, мистер Боффин, так это то, что с вашим капиталом никакой возни не будет. Ни имений, которыми надо управлять, ни арендной платы, приносящей столько-то процентов убытку в плохие годы (весьма недешевый способ прославиться через газеты!), ни избирателей, с которыми надо возиться, ни доверенных, которые снимают сливки, прежде чем подать молоко на стол. Вы можете хоть завтра же утром положить весь капитал в шкатулку и увезти его… ну хотя бы в Скалистые горы. Поскольку всякий, по-видимому, считает своим непременным долгом раньше или позже упомянуть в разговоре Скалистые горы таким тоном, будто он их знает вдоль и поперек, то надеюсь, вы извините, что и я к вам пристаю с этой скучнейшей географией, - заключил мистер Лайтвуд, лениво улыбнувшись.
Мистер Боффин, не вполне уяснив себе последнюю фразу, растерянно посмотрел сначала на потолок, потом на ковер.
- Не знаю, право, что вам и сказать на этот счет, - заметил он. - Мне и без того жилось неплохо. Уж очень много забот прибавится!
- Так не берите на себя этих забот, любезнейший мистер Боффин!
- То есть как это не брать? - вопросил мистер Боффин.
- Говоря теперь со всей безответственностью частного лица, а не с глубокомыслием профессионального советчика, - ответил Мортимер, - я бы сказал: уж если вас так угнетают размеры капитала, вы можете найти утешение в мысли, что его очень легко убавить. А если вам и это покажется затруднительно, можете утешиться еще одним соображением: найдется множество охотников помогать вам.
- Я что-то плохо вас понимаю, - возразил мистер Боффин, по-прежнему в недоумении. - Ничего, знаете ли, не вижу хорошего в том, что вы говорите.
- А разве есть в жизни что-нибудь хорошее? - спросил Мортимер, поднимая брови.
- Да, у меня бывало, - задумчиво глядя на него, отвечал мистер Боффин. - Когда я еще служил десятником в "Приюте" - до того как он стал "Приютом", - мне это дело очень нравилось. Старик был сущий татарин (не в укор его памяти будь сказано), зато смотреть за работами с раннего утра до позднего вечера было очень приятно. Жалко даже, что он нажил такую уйму денег. Для него же было бы лучше, если б он поменьше о них думал. Будьте уверены, заботы ему и самому были в тягость! - вдруг сделал он открытие.
Мистер Лайтвуд кашлянул, не вполне убежденный.
- А если говорить насчет того, что хорошо, а что нет, - продолжал мистер Боффин, - так, боже милостивый, ежели разобрать все как следует, одно за другим, разве от денег можно ждать добра? Когда старик в конце концов поступил по справедливости с бедным мальчиком, ничего хорошего из этого не вышло. Беднягу убили в ту самую минуту, когда он, можно сказать, подносил чашку с блюдечком к устам. Теперь я могу сказать вам, мистер Лайтвуд, что мы с миссис Боффин всегда заступались за беднягу, и как только старик нас за это не честил! Помню, однажды миссис Боффин высказала ему напрямик свое мнение насчет родственных отношений, а он сорвал с нее шляпку (она почти всегда носила черную соломенную шляпку, для удобства, на самой макушке) и пустил колесом через весь двор. Как не помнить! А в другой раз, когда он, мало того что сорвал шляпку, но и дошел до личностей, я ему чуть было не дал по шее, да миссис Боффин бросилась нас разнимать, и я угодил ей прямо в висок. Она так и повалилась, мистер Лайтвуд. Как подкошенная!
Мистер Лайтвуд пробормотал, что это "делает честь ему и сердцу миссис Боффин".
- Вы понимаете, - продолжал мистер Боффин, - я для того только это говорю теперь, когда все уже позади, чтобы показать вам, что мы с миссис Боффин всегда стояли за детей, как оно и следует по христианству. Мы с миссис Боффин заступались за девочку, заступались и за мальчика; мы с ней шли против старика; а ведь он каждую минуту мог выгнать нас на улицу, не глядя на все наши старания. А миссис Боффин, - продолжал он, понизив голос, - до того дошла, что при мне прямо в лицо назвала его бессердечным негодяем. Теперь, когда она стала модницей, ей, может, неприятно про это вспоминать.
Мистер Лайтвуд пробормотал:
- Доблестный саксонский дух… предки миссис Боффин… стрелки из лука… при Азенкуре и Креси.