Тот мелко кивал и опять скрипел зубами, наблюдая за вражескими вертолетами…
Все. Пятнадцать минут шестого. Пора!
Три расчета произвели пуски одновременно. Первая ракета устремилась за ведущим бортом, но вильнула в сторону и взорвалась на некотором расстоянии, не повредив "вертушку". Зато вторая и третья попали точно в левый борт ведомого.
Послышались дружные выкрики:
- Аллах Акбар!
- Победа!..
Лицо Гаффара исказилось в гневе.
- Перезаряжать! Скорее перезаряжать!! - резко выкрикнул он.
Ведомый, снижаясь и оставляя за собой дымный шлейф, удалялся на северо-запад. А вот ведущий, заметив, откуда взлетели ракеты, заходил для атаки…
- Всем расчетам - пуск! - приказал инженер, но голос потонул в грохоте разрывов.
Не обращая внимания на свистевшие на головой осколки, он вскочил и бросился к одному расчету, к другому… Подбегая, тормошил и пинал ногами прячущихся за камнями единоверцев. Поднимая, заставлял целиться в вертолет.
Оператор третьего расчета лежал без движения, окровавленная рука сжимала тубус с ракетой. Гаффар сам перезарядил пусковое устройство, присел на колено и произвел пуск по удалявшейся "двадцатьчетверке"…
* * *
О результатах последней операции полевой командир отчитался по радио примерно через час после наступления темноты; сообщил также о больших потерях, об отсутствии боеприпасов к ПЗРК и о намерении досрочно завершить свободную охоту.
Ночью остатки группы подошли к длинному горному хребту. По его вершине, на высоте четырех километров, петляла граница между Афганистаном и Пакистаном. К утру прихрамывавший Гаффар рассчитывал ее пересечь и ступить на территорию сопредельного государства.
Спотыкаясь, за ним шли выжившие моджахеды. Что-то около сорока человек. Еще пятерых тащили на самодельных носилках. Остальным из лесочка уйти не удалось…
По замыслу американских советников свободная охота Гаффара должна была финишировать десятого апреля. Именно в этот день планировалось перейти границу, именно в этот день группу встречал бы в условленном месте капитан Маккартур с крытыми грузовиками для перевозки людей.
Инженер решил вернуться раньше. Что проку лишнюю неделю болтаться по северо-восточным провинциям? К этому часу не осталось ни одного заряда к ПЗРК, ни одной гранаты. Обычные боеприпасы были на перечет. Заканчивалось продовольствие и медикаменты, садились батареи к рации. От некогда многочисленного и мощного отряда осталась половина. Да и раненным бойцам требовалась срочная медицинская помощь…
"Маккартур обязан меня понять. Обязан! И он на моем месте поступил бы так же!.. - убеждал сам себя полевой командир, медленно и наугад взбираясь вверх по крутому склону. - К тому же мы возвращаемся не с прогулки и не с нулевым результатом. Пять уничтоженных воздушных целей. Пять! Ведущий вертолет, к сожалению, вчера ушел - четыре последних ракеты его так и не достали. Наверное, за его штурвалом находился очень опытный летчик. Зато ведомый упал где-то на северо-западе от пожарища - он точно был поврежден двумя нашими ракетами! Я видел это лично…"
Примерно с такими мыслями он довел отряд до вершины длинного хребта и повернул на восток.
Да, случившиеся промахи не умоляли заслуг группы. Год или два назад ни моджахеды, ни их американские друзья даже не мечтали о подобных результатах. И это тоже обязаны учесть Маккартур с главным военным советником. Обязаны!
Глава четвертая
Афганистан, аэродром Джелалабада
Апрель 1987 г
Пока начальство объясняется меж собой, я спешу ретироваться поближе к "восьмерке" Володи Хорева. В такие минуты глаза командованию лучше не мозолить. Доложить - доложил, а дальше пусть думают сами. На то они и носят большие звезды на погонах.
Забравшись в грузовую кабину, плюхаюсь на откидное сиденье.
- Ну что? - с кислой миной вопрошает штурман.
Я тяжко вздыхаю, вытирая платком мокрую шею:
- Хер их знает… Но готовиться, Валера, надо к худшему. Полагаю, достанется нам по самые гланды. Под горячую-то руку…
Пару минут наше воображение еще полнится сумасшедшей чередой недавно пережитых событий.
Еще бы! Прямое попадание двух "Стингеров"; оглушительный двойной взрыв по левому борту, от которого до сих пор в башке звучит "малиновый звон"; лихорадочное мигание красных сигнальных табло, издевательски спокойный голос бортовой "мадам"; и вынужденная посадка на подвернувшуюся ровную площадку, выполненная в сумасшедшем темпе. Не мудрено, что перевозбуждение и натянутые нервы не позволяют нам со спокойной рассудительностью обозначить причины сего происшествия, а также предположить его последствия. Мы просто не понимаем его объективной сущности и не думаем о том, что на нашем месте мог оказаться любой другой экипаж. И какое-то время мучительно посасывает "под ложечкой" при мысли о вариантах наказания…
Однако на полу грузовой кабины - прямо перед нами, лежит обуглившееся бронекресло с останками командира экипажа Павла Винника. Взгляду просто некуда деться - он постоянно натыкается на то, что час назад было живым: дышало, мыслило, разговаривало, улыбалось…
Поэтому вскоре все мыслимые и немыслимые кары земных начальников нам кажутся сущей безделицей в сравнении с тем, что могло бы произойти, отнесись к нам судьба чуть менее благосклонно…
Первым в чрево Ми-8 поднимается озабоченный Григорьев, за ним - мрачный Крушинин; молча рассаживаются по разные стороны грузовой кабины.
Из пилотской высовывается Володя Хорев и вопросительно смотрит на высокое начальство.
- На базу, - недовольно бурчит начальник Армейской авиации.
Машина тяжело отрывается от земли, подворачивает в сторону ветра, разгоняется…
И тут, наткнувшись на меня взглядом, полковник интересуется:
- А далеко сбит твой вертолет?
- Километра три отсюда, - заглядываю я в планшет.
Следует новое распоряжение:
- Хорев, летим к сбитому Ми-24!
Летчик энергично разворачивает машину.
Спустя пару минут Григорьев опять очнулся:
- А чем тебя сбили?
- Двумя ракетами.
- На базу! - безнадежно машет рукой начальник.
Однако и этот приказ оставался в силе недолго.
- А как думаешь, можно ли восстановить машину? - пытает меня полковник.
- Полагаю, можно, - скребу ладонью щеку. Уверенности в голосе нет - в технических тонкостях летный состав не слишком-то разбирается. Да и осмотр поврежденного вертолета занял минимум времени. Но, тем не менее, заявляю: - Повреждений не очень много, требуется только заменить левый двигатель и часть основных агрегатов.
- Понятно. Капитан Хорев, к вертолету Шипачева!
В конце концов, "восьмерка" высаживает пассажиров невдалеке от стоящего на пологом склоне сбитого вертолета. Сюда же подлетает и дежурная пара Ми-24 для прикрытия командования с воздуха. К искалеченной машине отправляемся втроем: Григорьев, Крушинин и я. На всякий случай мы с командиром полка прихватываем автоматы - в полосе широкой "зеленки" слышатся разрывы ракет и пулеметные очереди.
Подходя к своей "вертушке", я первым нарушаю гнетущее молчание:
- Товарищ полковник, вы не расстраивайтесь. Мы же не знали, что где-то неподалеку засели душманы с ПЗРК. А вертолет мы восстановим. Обязательно восстановим…
Крушинин молчит, не разделяя, но и не опровергая моей убежденности.
Григорьев долго хмурит брови и тоже не отвечает. Сунув руки в карманы комбинезона и задрав голову, он медленно обходит застывшую и израненную "двадцатьчетверку"…
А, закончив осмотр, неожиданно смягчается:
- Молодец. Возвращаемся на базу.
* * *
Не смотря на скупую похвалу начальника Армейской авиации, прозвучавшую в присутствии командира полка, полет до джелалабадского аэродрома кажется нам с Валеркой бесконечно долгим. Похвала-похвалой, а начальства на свете много. Григорьев в происшедшем вины экипажа не усмотрел, да разве ж дело закончиться одним вердиктом?
"Скоро прилетят, понаедут комиссии; начнутся дознания, разборки, сочинение объяснительных записок… Денек-то выдался "жарким и урожайным" на потери: гибель Паши Винника, моя аварийная посадка… - незаметно вздыхаю я, пока "восьмерка" заруливает на стоянку. - Как пить дать нагрянут комиссии. И не одна…"
В полку уже знали о потерях.
Первым около модулей встречает Гена Сечко. Вероятно, видок у нас со штурманом не очень - однокашник жмет руку Валерке, а меня по-дружески обнимает, хлопает по плечу и, деликатно помалкивая, провожает до комнаты.
Не знаю почему, но я очень благодарен Генке. Наверное, за то, что в тяжелую минуту не лезет в душу, не успокаивает и не болтает лишнего…
Впрочем, скоро нам с Мешковым все равно приходиться описывать подробности злоключений и делиться впечатлениями. Не успеваю я в сердцах швырнуть на кровать ЗШ и пропитанную потом куртку комбинезона, как входит один; потом второй, третий… Народу в комнатушке прибывает с каждой минутой, и каждый трясет руку, поздравляет: не всякому удается уцелеть даже после одной ракетной атаки из ПЗРК, а тут сразу два попадания в бочину. Кто-то просто расспрашивает, интересуется деталями происшествия. А кто-то молча садится на краешек кровати и слушает, разинув рот…
Что делать? Не гнать же друзей из комнаты, если хреновое настроение! По очереди с Валеркой сбивчиво отвечаем.
И все же обстановка остается мрачноватой. Оставалась до появления командира эскадрильи.
Шумно ворвавшись в комнату, он стремительно подходит ко мне и, с едкой ухмылочкой, цепляет:
- Что ж ты такой слабак-то, а?! В меня четырьмя "Стингерами" захерачили и ничего, а в тебя всего-то двумя пульнули. И сразу сбили! Что же это такое, Костя!?
Я переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что ответить. То ли командир шутит, то ли и вправду упрекает. Услышав же за спиной смешки приятелей, расправляю плечи, вымученно улыбаюсь…
- Не дрейфь, Костя - все нормально, - уже по-доброму смеется майор и тяжело опускается на свободный стул.
Вид у Сергея Васильевича усталый, однако, он бодрится, держится; правая ладонь привычно ныряет в нагрудный карман комбинезона за сигаретами. Но пачка пуста…
- Валерка! - находит он взглядом моего штурмана.
- Да, товарищ майор, - преданно смотрит старлей.
- Признайся, ты вообще-то летать хочешь?
Народ снова умолкает. А Мешков растерянно шмыгает носом:
- Конечно, хочу. Я ж сюда не отдыхать приехал, а воевать, исполнять долг…
- Это красивые слова, Валерка. И эта… как ее?.. О, вспомнил - патетика! А на войне мат нужен! Знаешь почему? Фраза, сказанная матом, доходит до сознания товарищей гораздо быстрее. Ну, ладно… Значит, говоришь, летать хочешь?
- Мля, конечно, хочу, командир!
- Во, понятливый парень! А коли хочешь - слетай-ка мне за сигаретами.
Бунгало дрожит от хохота. И даже я теперь улыбаюсь по-настоящему, неожиданно прозревая: командир пришел поддержать, приподнять наш дух.
Прохоров всегда отличался широтой души и добрым, отческим отношением к молодежи. Да, сейчас в его глазах скорбь, бесконечная печаль по ушедшему молодому летчику. Но Пашку Винника уже не вернуть. А вот попавший в переплет мой экипаж следует поскорее вытаскивать из тяжелой депрессии. Вероятно, так он думал и, не смотря на бесконечную усталость, пришел…
Вернувшийся Валерка, протягивает комэску новую пачку сигарет. Закурив, тот неожиданно восклицает:
- А что, братцы, значит, "Стингеры" не так уж опасны, как трубят о них господа американцы!
- Выходит так, раз вы сумели увернуться сразу от четырех ракет, - неуверенно предполагает кто-то из пилотов.
- Хм, - выпускает к потолку дым Сергей Васильевич, - можно и увернуться, если своевременно засекаешь пуски. Но оказывается можно и благополучно сесть после попадания - как это доказал сегодня Константин.
Народ дружно поворачивает головы в мою сторону.
Командир же, развивая тему, напористо продолжает:
- Вот скажи, Костя, что стало главной причиной твоей успешной аварийной посадки?
- Думаю… наличие ровной площадки.
- Верно, ровная площадка в горной местности - это одно из первейших условий. А что еще?
- Время. Мы очень быстро приняли решение, выбрали подходящую площадку и произвели посадку.
- О-о! - майор значительно поднимает вверх указательный палец. - Скорость принятия решения и последующих действий, братцы - вот главная составляющая успеха в такой передряге! Тут каждое мгновение - дороже золота. Полсекунды на обалдение и за работу! Быстро оценить обстановку: что отказало, что работает, что горит. Уменьшить режим работы уцелевшего двигателя; снижаясь, подбирать площадку, заходя на нее, по возможности, против ветра. Одновременно сделать самое необходимое: перекрыть топливо отказавшему движку (не перепутать при этом и не выключить работающий!), продублировать включение противопожарной системы, доложить в эфир о своих действиях и принятом решении…
Молодые офицеры заворожено слушают, кивают. Однако прожженный командир явственно ощущает: перечисленные в строгом порядке меры с учетом колоссального дефицита времени для некоторых из пилотов кажутся чрезвычайно сложной и почти невыполнимой задачей.
- Не дай бог, конечно, попасть в подобную ситуацию, но шанс посадить вертолет после ракетной атаки имеется у каждого из вас, - с твердостью в голосе говорит он в заключении. И со значением повторяет: - У каждого!
Затушив окурок в старой консервной банке, Сергей Васильевич поднимается и направляется к двери. Взявшись за ручку, вдруг оборачивается:
- Вот что, ребята… Раз такое дело… разрешаю сегодня немного расслабиться. По пять капель - не больше! Не забывайте: завтра подъем как обычно - в пять… Шипачев!
- Я, товарищ командир.
- Ты у нас парень серьезный. Назначаю тебя старшим. Отвечаешь за рамки.
- За что? - переспрашиваю я.
- За рамки. Что такое рамки? - спрашивает он. И сам же отвечает: - Порядок и дисциплина. Усек?
- Так точно - усек!
- Все. До завтра…
* * *
Раз в неделю пара экипажей в строгом соответствии с графиком получала сутки отдыха. Перед законным выходным употребить что-нибудь крепенькое не возбранялось - а как же еще расслабиться и привести в порядок нервы на войне?.. Но опять же все расслабления происходили в пределах неписанных норм и правил. "В рамках", - как говаривал Прохоров.
Свободный день начинался в те же пять утра, иначе летчики рисковали остаться без завтрака. Зато потом могли еще часок-другой поваляться в постелях. Но и забот в такие дни хватало: постирать, высушить и погладить комбинезоны; навести порядок в комнате, написать письмецо домой. И пораньше отбиться, ведь завтра опять предстояло вставать в пять…
Ни одному офицеру из моего звена на следующий день отдых не выпадал. Однако Сергей Васильевич - добрейшей души человек, ввиду исключительности сегодняшних событий, разрешил слегка "усугубить".
И закипели приготовления…
Не прошло и получаса, как на столе появилась огромная сковородка с жареной картошкой, порезанный хлеб, китайская тушенка и консервированные сосиски, пяток банок купленного в чековом магазинчике "Си-Си" - баночного лимонада. Кто-то принес и настрогал привезенное из Белоруссии сало. В центре возвышалась бутылка чистого спирта, по соседству притулилась большая кружка холодной кипяченой воды…
Воду здесь пили только после тщательного кипячения, иначе светило что-нибудь из крайне неприятного ассортимента: дизентерия, гепатит, тиф, малярия… Для приведения воды в божеское состояние в каждой комнате имелся набор из двух-трех стеклянных банок и кипятильник. После закипания в воду бросали щепотку чая - скорее ради приятного цвета, нежели для вкуса. Потом ставили банку на специальную полочку перед выходными щелями кондиционера и охлаждали. Эта полочка служила своеобразным холодильником, коих в модулях почти не было.
Пока завершаются последние штрихи грандиозного застолья, бегу в соседний модуль. Только сейчас вдруг молнией прострелила мысль: надо же поблагодарить спасителя - Володю Хорева! Отыскав его в комнате, жму руку, скомкано говорю слова благодарности и зову в свои "апартаменты". Улыбаясь, тот принимает приглашение, накидывает куртку комбеза.
- Что б не с пустыми руками, - на ходу сгребает с тумбочки пару банок тушенки.
Приготовления в нашей с Валерием комнате закончились.
Все собрались вокруг стола и первым делом помянули Павла Винника. Встав и не чокаясь, выпили. Помолчали, с минуту избегая смотреть друг другу в глаза. Дескать, ушел наш боевой товарищ, а мы остались…
Но молодость и страстное желание жить дальше берут верх в вечном споре со смертью. Постепенно снова расходится разговор, лица озаряются улыбками.
Шумно пьем за нашу с Валеркой удачную посадку.
И сыплются вопросы: на какой высоте сбили? Как сильно долбануло в борт? А успели заметить, откуда производились пуски? Не последовало ли "духовских" атак на земле?..
Третий раз пьюм по традиции молча, поминая всех погибших товарищей…
Потом опять говорим, вспоминаем и страстно спорим… Что с нас взять - летчики! Как в том старом анекдоте: комэск прислушивается, о чем болтают подчиненные в классе подготовки к полетам… О рыбалке? Хорошо. Об автомобилях? Нормально. О бабах? Тоже неплохо. О полетах?! Вот паразиты - уже напились!..