Но окопы вырыть не удалось. На том берегу послышались крики, и командир отряда сквозь кусты увидел длинную зеленую цепь немцев, спускавшихся к воде. Их было много, наверное, не меньше батальона. Но пограничники не стреляли, и ополченцы, глядя на них, тоже не стреляли. "Хотят подпустить ближе", - понял Орленко и вспомнил знаменитую "психическую атаку" из фильма "Чапаев". Но немцы не были похожи на каппелевцев - они не шли молча, а вприпрыжку бежали по мели и орали хриплыми, натужными голосами.
Орленко с каким-то смешанным чувством страха и любопытства наблюдал за гитлеровцами. Один из них, широколицый, с галунами на погонах, бежал прямо на него. "Кто он - унтер?" Петр Васильевич еще держал фашиста в прорези прицела, и вдруг слева заговорил пулемет. За ним другой, третий… Крик на реке прекратился. Но тут же с того берега ударили десятки минометов. Над головой словно пронесся ураган и разорвался грохотом за спиной. Кусты затрещали от осколков, один оцарапал ухо, другой руку. "Жив!" - радостно промелькнуло в мозгу у Орленко, он даже не поморщился от боли. Он едва успевал перезаряжать винтовку - возле него на траве дымилось уже с десяток пустых гильз. Унтера перед ним уже не было. Цепь немцев разорвалась и превратилась в редкий частокол, который, однако, продолжал приближаться. Теперь прямо на холмик бежали двое солдат: один высокий, рыжий, без пилотки, с засученными по локоть рукавами, другой коренастый, в мокром по грудь мундире. Орленко выстрелил, и долговязый, словно споткнувшись, упал на колени, ткнулся носом в воду. Коренастый остановился и, прижав автомат к животу, застрочил. Орленко едва успел спрятать голову: пули застучали в дерево, разбрасывая вокруг щепки… И вдруг автомат смолк. "Ура!" - крикнул кто-то сзади. Над головой камнем пролетела граната и разорвалась в воде. Орленко выглянул. Теперь река была пустой, только на песчаной отмели лежало несколько трупов. Вода перекатывалась через них, шевеля одежду…
В последующие два-три часа немцы предприняли в этом месте еще ряд атак, но уже не таких, как прежняя, а вялых, словно нерешительных. Они добирались вброд до середины реки и, осыпав ополченцев градом пуль, отходили обратно. Уже потом Орленко понял, что это было прощупывание сил. Но тогда… Тогда он стрелял в отдельных вырвавшихся вперед солдат и радовался, что его люди, вооруженные лишь винтовками, не пропустили на берег ни одного фашиста.
Но слева, у моста, зловещий грохот все нарастал. Тяжелые взрывы следовали один за другим, заглушая непрерывный стрекот пулеметов и автоматов. В небо взлетали столбы дыма, земли и камней. Судя по всему, дела там были плохи: несколько раз к Орленко прибегал посыльный из комендатуры и просил ополченцев помочь защитникам моста.
К полудню отряд уменьшился почти втрое. Второй взвод оттянулся к заставе, раненых унесли в тыл, человек двадцать по приказу из комендатуры направили на другие участки… Здесь, у водокачки, осталось не больше сорока ополченцев. Но теперь они были опытнее: хорошо окопались и вели огонь не беспорядочно, как раньше, а умело и бережливо, держа на счету каждый патрон. Орленко, который только что узнал от посыльного о выступлении Молотова, был уверен, что стоит продержаться еще какой-нибудь час и на помощь им обязательно придут войска. Дивизионная артиллерия уже вела огонь по вражескому берегу. За себя и своих людей он почему-то не беспокоился. "Как бы там немцы ни старались, что бы ни делали, - думал он, - мы не уступим им ни клочка этой земли, ни за что и никогда!"
И все-таки им пришлось отойти. Вскоре снова прибежал посыльный и передал приказ коменданта об отходе.
- Снимайтесь отсюда быстрее, а то вас могут здесь окружить, - крикнул он убегая.
"Значит, все-таки немцы где-то прорвались!" - догадался Орленко.
Он подозвал Циркина.
- Поднимай свой взвод!
- А вы?
- Мне оставь человек пять: мы вас прикроем.
- Нет, уж пойдем вместе!
- Выполняйте!
Ополченцы отходили снова дворами. Неподалеку от Плаца на Браме они встретились с пограничниками из заставы Патарыкина, и те сказали им, что на площади уже немцы, которые вышли на главные улицы - Мицкевича и Словацкого, и рвутся к парку. Оставался только один путь - вдоль набережной к кладбищу и дальше на Пралковцы. "Пойдемте вместе!" - предложили бойцы.
Пробравшись между кладбищенскими крестами и склепами, они вышли на большую поляну, ведущую к подножию холма. Здесь их догнал Патарыкин и передал новый приказ, теперь уже командира погранотряда Тарутина: не доходя до села Пралковцы, на северном склоне занять боевой рубеж, с тем чтобы не дать противнику выйти на дорогу Перемышль - Хыров.
* * *
Секретарь горкома яростно вгрызался лопатой в землю. Его глаза заливал пот, ладони были в крови. Он не отдыхал. "Только бы успеть окопаться, пока не подошли немцы!" - билось у него в мозгу.
Вражеская артиллерия уже начала артобстрел. Противник бил шрапнелью. Прилетело звено "хейнкелей" сбросило бомбы и улетело. "Приготовиться к отражению атаки!" - понеслось от бойца к бойцу. Руководивший обороной капитан-пограничник словно прилип к биноклю. "Идут!" - крикнул он.
Вдали показались вражеские пехотинцы. Зеленые фигурки сбегали по лесистому склону Замковой горы и рассредоточивались по кустам, обрамлявшим поле. Слева от них ехали по шоссе мотоциклисты с пулеметами и минометами, установленными в колясках.
- Аристократы! - проговорил стоящий рядом с Орленко в траншее пограничник. - Хотят и нас выбить, и сапоги в пыли не замарать.
Он выругался и выстрелил. Мотоциклисты, не останавливаясь, ответили. Застрочили пулеметы, засвистели мины…
Орленко снова стрелял, с беспокойством ощупывая пустеющий карман. Патронов осталось мало - всего две или три обоймы. А ведь еще утром ему казалось, что полсотни патронов может хватить черт знает на сколько. Он с завистью посмотрел на вещмешок с патронами, лежавший у ног бойца. Тот, перехватив его взгляд, подвинул мешок ногой.
- Бери! - сказал он. - Только не трать зазря…
Солнце уже висело над Винной горой, когда бой прекратился. Немцы после безуспешных попыток выйти к полотну железной дороги утихомирились. Зеленые фигурки поползли обратно на Замковую гору, уехали и мотоциклисты, оставив на шоссе несколько разбитых машин. Пограничник усмехнулся:
- На ужин поехали! - Он сел на бруствер, свернул цигарку и протянул кисет. - Закуривай, отец, рабочий день закончился.
"Отец!" - Орленко усмехнулся в душе и мысленно посмотрел на себя со стороны: небритый человек в помятом пиджаке, перепачканном землей и кровью… "Хорош же ты, хозяин города!" Но он не чувствовал обиды. Наоборот, ему было приятно, что боец разговаривает с ним как с равным: значит, он воевал неплохо…
- Петр Васильевич! - услышал он голос Циркина. - Вас зовут.
- Кто?
- Васильев.
- Чего ему надо?
- Ранило его.
- Ранило?
Орленко поднялся и пошел за Циркиным.
Железнодорожник лежал на траве бледный, с беспомощно раскинутыми руками. Над ним на коленях стоял другой ополченец, выполнявший роль санитара. Он прикладывал к боку раненого тампоны из ваты и тут же отбрасывал в сторону. Вата быстро пропитывалась кровью, боец умирал.
Увидев Орленко, Васильев слабо улыбнулся.
- Ну что, товарищ секретарь, я оправдал себя перед партией?
Он закрыл глаза. Секретарь горкома нагнулся к нему, взял за руку, пожал ее, хотел сказать что-нибудь, но не успел…
Васильева похоронили здесь же, в окопе.
А вскоре, когда поле окутали сумерки, бойцы покинули и этот рубеж. Поступил приказ отойти еще дальше на юг, к селу Нижанковичи. Там, как сообщил связной, собрались все командиры во главе с самим генералом.
* * *
В большой комнате с занавешенными окнами горел яркий свет. Люди шумели. Орленко поставил свою винтовку в угол и огляделся. Командиров было человек тридцать, большинство из них он хорошо знал.
- Иди сюда, Петр Васильевич! - услышал он голос Тарутина. - Ты что там стоишь как бедный родственник?
Начальник погранотряда, сидевший на диване рядом с командиром дивизии полковником Дементьевым, подвинулся, освободив место.
В комнату вошел генерал Снегов. Все встали.
- Садитесь, товарищи!
Комкор прошел к столу вместе с начальником отдела политической пропаганды и начальником штаба, дал знак адъютанту повесить на стене карту. Орленко внимательно наблюдал за ним. Казалось, генерал - единственный из присутствующих, который остался, по крайней мере внешне, таким же, каким был всегда: чисто выбритым, подтянутым, аккуратным. Секретарь горкома знал его не очень хорошо. Ему казалось, что комкор вежлив, но суховат и слишком невозмутим. Но сейчас эта невозмутимость генерала действовала успокаивающе.
- Приготовьте и вы свои карты, - сказал он командирам. - Прошу доложить обстановку. Товарищ Тарутин, начнем с вас.
Начальник погранотряда, который теперь находился в оперативном подчинении у Снегова, встал, привычно одернул гимнастерку. Генерал слушал его не перебивая и лишь изредка кивал начальнику штаба, чтобы тот отмечал данные на карте. Тарутин говорил четко, короткими рублеными фразами:
- Противник начал наступление превосходящими силами. В городе главный удар пришелся на участок четырнадцатой заставы. Мной была поставлена задача удержать госграницу любой ценой… После нескольких часов боя противнику удалось прорваться на флангах городской заставы: севернее водокачки и в районе парка… Прикрывающих сил не было: всех пришлось послать на защиту границы… К двенадцати ноль-ноль противник овладел мостом и вскоре занял центр города… Под угрозой окружения я дал приказ об отходе… На левом фланге, у села Пралковцы, был временно организован новый рубеж с целью оттянуть силы противника и помочь отходу основной группы, а также эвакуации раненых… В настоящее время положение таково. Заставы первой комендатуры - крайний северный фланг - смяты немецкими танками, сведений о ней нет… Вторая комендатура после упорной обороны и ряда контратак тоже отошла и закрепилась на рубеже примерно в двенадцати километрах от границы… Третья комендатура, обратив в бегство два вражеских батальона - обычный пехотный и войск СС, тоже под угрозой окружения с флангов несколько оттянулась назад… Четвертая комендатура капитана Дьячкова, как я уже докладывал, вместе с отрядом городского ополчения до полудня обороняла город, а затем по моему приказу отошла, имея в своем составе подразделения обслуживания и часть штаба погранотряда… На участке пятой комендатуры противник активности не проявлял… Таким образом, погранотряд имеет сейчас четыре комендатуры… Точных сведений о потерях еще нет, но полагаю, что в строю не меньше двух третей личного состава… Жалею, что мой комиссар в отпуске… Однако моральное состояние бойцов и командиров хорошее, - он сжал пальцы в кулак. - Товарищ генерал, к дальнейшему бою пограничники готовы.
Тарутин сел. Лицо его было бледным, на лбу блестели капельки пота.
Затем докладывали командиры стрелковых частей и подразделений, комендант укрепрайона. Слушая их, секретарь горкома постепенно успокаивался. Большинство подразделений, кроме укрепрайонцев и одного из стрелковых полков, людских потерь почти не имели и тоже рвались в бой. "А ведь город еще можно вернуть".
Он вздрогнул: ему показалось, что генерал прочитал его мысль.
- Мы только что получили приказ контратаковать противника. Посмотрим, как это успешнее осуществить.
Спокойно, словно не замечая всеобщего оживления, генерал подошел к карте.
- Что мы имеем у себя, нам известно. Теперь послушайте данные о противнике, хотя предупреждаю: некоторые из них весьма приблизительные, и их еще надо уточнить. Поэтому придется говорить исходя в основном из показаний пленных… - Он взял со стола карандаш. - Так вот, против нас действует около двух немецких дивизий: сто первая легкопехотная и примерно два полка двести пятьдесят седьмой пехотной дивизии - кстати, эта дивизия год назад одной из первых вступила в Париж… Короче говоря, у противника в полтора раза больше солдат, чем у нас. Пехоту поддерживают танки и авиация, которых у нас нет… Пока нет. Некоторые пленные утверждают, что на той стороне Сана, вот здесь, на их левом фланге, курсирует какой-то сверхмощный бронепоезд. Это все или почти все. - Генерал посмотрел на притихших людей. - Много? Да много. Но практически соотношение на сегодняшний день уже изменилось, причем в нашу пользу. Он обернулся к полковому комиссару. - Вы подсчитали потери противника, Владимир Иванович?
- Да, - живо откликнулся Петрин. - Всего по сводкам получается около тысячи солдат и офицеров.
- Вы слышали: около тысячи! Даже если эти данные несколько преувеличены, то все равно на одного нашего три немца, не так уж плохо… - Генерал повысил голос. - Передайте мою благодарность всем, кто участвовал в бою. Другие пусть не обижаются - скоро всем найдется дело. - Встретившись взглядом с Дементьевым, который собирался что-то сказать, генерал предупреждающе поднял руку. - Сейчас мы должны хорошо и быстро продумать план атаки! - Он снова посмотрел на Дементьева. - Николай Иванович! Слово за вами.
Дементьев встал.
- Ваша дивизия - наша главная сила. Как, по-вашему, можем мы вернуть город?
Дементьев выпрямился.
- Что значит "можем"? Обязаны. Все бойцы рвутся в бой.
- Этого мало. Нужен маневр.
- Он будет. - Полковник выразительно взглянул на генерала.
- А как думают другие?
- Я полностью согласен, - отозвался Тарутин.
- И я тоже, - последним сказал Снегов. - Итак, мы контратакуем врага в то же время: ровно в четыре ноль-ноль. Проверьте ваши часы. Сейчас двадцать три ноль-ноль… - Он подождал немного. - А сейчас попрошу всех сюда, к карте.
* * *
Да, это была лихая атака! В памяти вспыхнули и замелькали события, которые происходили три дня назад. "Как в фильме!" - подумал Орленко. В мозгу крутилось сразу несколько лент: они то разбегались по сторонам, то перекрещивались и рвались. И "крупным планом" вдруг выделялись то какой-то дом, то пушка, то чье-то лицо.
…Вот он и его ополченцы, уже переодетые в красноармейскую форму, стоят в строю сводного батальона пограничников. Они пойдут первыми. Всего в батальоне немногим больше двухсот человек, с ними четыре станковых и шесть ручных пулеметов. Орленко ощупывает подсумок: теперь он запасся патронами, это не то что вчера. Рядом с ним стоит Циркин. Перед строем расхаживает, как тигр в клетке, новый комбат Поливода, нетерпеливо посматривает на часы. Это бравый парень, сразу видно: крутые скулы, короткий прямой нос, плечи литые, как у борца, походка мягкая и пружинистая. Поодаль стоит Тарасенков и тихо, вполголоса, разговаривает с командирами рот Архиповым и Патарыкиным.
Маленький, красивый, с тонкими чертами юного мальчишеского лица политрук Королев мечтательно смотрит на занимающуюся зарю. Взлетает ракета, где-то за спиной грохочет залп. Поливода выхватывает из кобуры наган. "Пошли!"
…Вперед! Вперед! Убитый фашист падает под ноги. "Это уже пятый? Или шестой?" Орленко перепрыгивает через него и тут же прячется в подъезде. Сверху, с чердака, бьет пулемет. "Снять!" - командует Поливода. По лестнице устремляются двое пограничников. Через минуту слышатся несколько взрывов, чей-то крик. Пограничники сбегают вниз.
…Вражеские заслоны смяты. Немцы бегут, ныряют в ворота, растекаются по дворам. Политрук Королев выгоняет из подвала фрицев, те выходят бледные, трясущиеся, высоко подняв руки. При выходе на Татарскую улицу Поливода останавливается, подзывает к себе командиров рот. "Ты поведешь своих слева, через парк… А ты выходи на улицу Словацкого… Я пойду в центре… Встретимся у Плаца на Браме, туда - по Мицкевича - идут пехотинцы. К двенадцати чтобы все были там - кровь из носа!" - Он быстро распределяет пулеметы по три на каждую роту и один группе прикрытия. Патарыкин пробует возразить: "Мне бы еще штучку, а то у меня сектор очень большой!" - "Обойдешься!" - Комбат показывает на спрятанную за углом пушку. - "А это у тебя что, куркуль, дырка от бублика? Думал, не замечу?" Патарыкин смущенно машет рукой: увидел-таки, дьявол! Хлопают выстрелы. "Вперед!" - слышен хриплый голос комбата.
…В конце улицы, у костела кармелиток, новая схватка - на этот раз с мотоциклистами. Их много, наверное с полсотни. Они воюют умело: одни отвлекают наших бойцов, другие, обогнув квартал, пытаются зайти с тыла. Рота залегла: кто спрятался за оградой, кто за деревом, кто в подъезде… Поливода перебегает от одного к другому, показывает, куда стрелять. Ему везет: сумка на боку разорвана пулями, а сам цел, даже не ранен. Кругом слышатся стоны. С Орленко сшибло фуражку (кажется, осколком мины). Она отлетела в сторону, но он не решается протянуть за ней руку. Да и некогда… "Поднимайся в штыковую!" - бросает кто-то, пробегая мимо. Орленко бежит за ним. Немцы, яростно отстреливаясь, отходят. Секретарь горкома видит перед собой широкую спину комбата. Он словно месит тесто. Слышен глухой треск… "Вот так!" - проносится молнией в мозгу у Орленко. Он тоже колет кого-то в зеленом. Еще раз, еще… "Вот так!" Испуганно трещат моторы, мотоциклисты удирают вниз по Капитульной, скрываются в садах. "Ура! - несется им вслед. - Ура!.."