Глава шестнадцатая
Кто побывал в Умани, тот знает, что самой большой его достопримечательностью является старинный парк. Побывать в Умани и не увидеть парка все равно что побывать в Москве и не увидеть стен Кремля. Мы не проверяли, но, говорят, если глядеть на парк сверху, с птичьего полета, можно прочитать имя "София" - оно получается из сочетания верхушек елок и сосен, соответственно расположенных. Не думаю, чтобы сейчас можно было разобрать это имя. "Писалось" оно в позапрошлом веке, а теперь парк так разросся, бог знает какое имя прочтешь. Тем самым я хочу просто подчеркнуть, что каждый летчик, пролетавший над лесом, наверно, читает имя, которое ему ближе всех. Поэтому, если кто-нибудь прочтет имя "Катенька", мы не будем высказывать сомнений.
Уманский парк, или "Софиевка", был некогда поместьем графа Потоцкого; он создал его в честь молодой жены Софьи, в безлесной степи, на склоне голого холма. Сейчас можно только удивляться, каким образом в те далекие времена были воздвигнуты эти искусственные горы с обрывистыми скалами, водопадами, альпийскими лугами и горными озерами, соединенными между собой подземными каналами. Каким образом насадили этот многолетний лес, вершины которого чертили искусной зеленой вязью имя красавицы графини? Обо всем этом можно только догадываться.
А вот почему теперь верхушки деревьев вместо имени "София" пишут имя "Катенька", я просто не знаю. Времена меняются. Значит, кто-то прочел это имя! Кто может прочесть, кроме человека, который глядит на парк с высоты птичьего полета? А кто, спрашивается, глядит с высоты птичьего полета? Разматывая таким образом клубок, мы, пожалуй, скоро найдем его, да и не одного, а с Катенькой. Именно сам капитан Свешников шел с молодой актрисой по верхней аллее, над прудом, где когда-то плавали лебеди, которых, увы, съели немцы. По нижней аллее в то же время шествовали Петр Петрович с Иваном Степановичем.
- Насколько мне помнится… - веско произносит старый актер, - это имение принадлежало графу… графу, не помню уж какому, у него была красавица жена… Как ее звать?..
- Софья! - подсказывает Иван Степанович.
- Софья! Именно Софья! - восклицает Петр Петрович так громко и радостно, как будто открыл Америку.
А на верхней аллее предметом разговора также была история, причем исторические изыскания производились более точно и успешно, чем на нижней аллее.
- Вы знаете, - сказал капитан Свешников, - существует предание, что сверху можно прочитать женское имя. И когда я пролетал, я прочитал его.
- Чье имя? - поинтересовалась Катенька.
- Ваше!
- Мое?
Катенька смутилась и, чтобы переменить тему разговора, предложила капитану:
- А не спуститься ли нам на нижнюю аллею?
- Нет, погуляем еще.
- Хорошо, - соглашается Катенька, - давайте еще раз сходим к верхнему пруду.
О чем они разговаривали по дороге, трудно понять. Разговор шел иносказательный, с недомолвками, с большими паузами. Потом состоялась небольшая дискуссия на тему, кто кого забыл и кто кого чаще вспоминал. И в конце концов случилось нечто невероятное. Капитан неожиданно поцеловал Катеньку. Поцеловал украдкой, сбоку, ткнувшись губами в щеку.
Девушка не на шутку обиделась. Она даже пошла быстрей. Свешников не отставал от нее, несмотря на тягостное молчание, возникшее между ними.
- Катенька!
- Что?
- Катенька… я вас лю…
- Прекратите!
- Почему?
- Саша, это, наконец, глупо. Не держите меня за руку. Слышите, сюда идут. Сейчас покажутся.
Из-за поворота действительно показались два почтенных актера.
- Катенька! Капитан Свешников! Как же мы вас не видели? Вон вы, оказывается, где!
- А мы вас видели.
- И не покричали?
- Мы думали…
- Ах, Катенька, Катенька, смотрите, я вашей тете скажу… Скрываетесь. Уединяетесь!
- Я скрываюсь? Саша! Поддержите меня.
- Нет, мы не скрывались, - сказал капитан, - мы спорили.
- О чем же вы спорили?
- О театре! Главным образом о театре, - быстро вставила Катенька.
- У нас вышел маленький спор, так сказать, о театре, - охотно подтвердил капитан.
- Интересно! Интересно! - закивал Петр Петрович, он готов был принять версию о театре, в чем сомневался Иван Степанович, ибо подчеркнуто деловито произнес:
- Продолжайте разговор о театре. Мы вам мешать не будем.
- Да, да, продолжайте, продолжайте! Мы не будем вам мешать! - добродушно подтвердил Петр Петрович.
Но молодым людям не повезло. Не успели актеры скрыться, как появился капитан Медведев.
- Понятно! - закричал он, нагоняя их. - Уединяться! Забывать друзей! Учтем! Скрываться с глаз начальства, которое делает все, чтобы разыскать капитана Свешникова.
- Меня вызывали? - встревожился Свешников.
- Да, ты зачем-то срочно понадобился подполковнику.
- Извините, Катенька, - сказал Свешников, - я должен ехать.
- Машина у входа в парк.
- А ты разве остаешься?
- Меня ведь не вызывают! С разрешения Катеньки я провожу ее.
Свешников с досадой откозырял и пошел. Несколько раз он оглядывался, беспокоясь и сомневаясь в чем-то.
Некоторое время спустя на нижней аллее опять показались Иван Степанович и Петр Петрович, которые шли, обмениваясь короткими репликами.
- Я что-то, Иван Степанович, плохо вижу, - сказал после длительной паузы Петр Петрович. - Не разберете ли вы, кто гуляет с Катенькой на верхней аллее? Мне показалось… что это не капитан Свешников.
Иван Степанович, как все охотники, обладавший острым взглядом, с совершенной точностью сказал:
- Да, это не капитан Свешников. Рядом с ней идет капитан Медведев.
- Ах, так. Но куда же делся капитан Свешников?
- Не знаю, - сердито ответил Иван Степанович.
- Удивительное дело! - пробормотал опекун.
В это время капитан Медведев задал Катеньке первый, тщательно обдуманный вопрос:
- Вы знаете, какое имя я прочитал, пролетая сегодня над парком?
Девушка расхохоталась.
- Наверно, мое?
- Откуда вы знаете?
- Один ваш товарищ уже прочитал это имя. Только скажу вам по секрету: пусть останется старое имя - София.
- Сашка и тут опередил меня! - с искренним удивлением воскликнул Медведев и рассмеялся вслед за девушкой.
Глава семнадцатая
…Пока артисты терпели бедствия в дороге, стремясь настигнуть дивизию, где должны были дать концерты, пока они отдыхали в Умани, передовые части 2-го Украинского фронта, гоня перед собой разбитые фашистские войска, вырвались далеко вперед, перешагнули Днестр, стремительно пересекли Молдавию по линии Сороки - Бельцы и вторглись в пределы Румынии, тогда воевавшей с нами.
Событие это потрясло артистов.
- А как же мы догоним теперь нашу дивизию? - озабоченно спросил Петр Петрович, вопросительно глядя на летчиков, у которых бригада нашла приют.
- Придется искать ее в Румынии, - засмеялся капитан Медведев.
- Вы думаете, нас пустят в Румынию?
- У кого же вы будете спрашивать? У румынского правительства, которое воюет с нами?
- Но как же без визы, без заграничного паспорта?..
- В таком случае вам придется адресоваться к Антонеску.
- Вы все шутите, капитан. В самом деле, разве нам можно попасть в Румынию? - недоверчиво глядел на летчиков Петр Петрович.
Летчики пояснили, что во время военных действий виз и заграничных паспортов не требуется.
- Тогда едем! Я не был в Румынии, - воскликнул Петр Петрович таким тоном, как будто он уже объехал весь свет и ему остается побывать только в этой стране.
- На чем же мы поедем, машина-то в ремонте! - резонно заметил Иван Степанович.
- Верно! Я и не подумал.
Петр Петрович обвел недоуменным взглядом присутствующих.
- Есть выход, - сказал капитан Медведев. - Завтра в Бельцы первым рейсом летит наш транспортный самолет. Мы вас можем устроить на нем. Вот вы и выступите в той дивизии, куда направляетесь.
- Ой, как хорошо! - обрадованно сказала Катенька.
- Это действительно выход, - констатировал Иван Степанович.
- Очень, очень интересно! - без особого энтузиазма произнес Петр Петрович, видимо чем-то обеспокоенный. - Я, голубчик, ни разу не летал на самолете, - обратился он к Медведеву. - Как вы считаете, это рискованно?
- Думаю, что нет. Немцам сейчас не до наших транспортных, хотя такие встречи, естественно, не исключены - война! - пожал плечами Медведев,
Страхи Петра Петровича прошли. Прирожденный оптимизм восторжествовал в нем.
На следующее утро артисты улетели. Погода благоприятствовала им.
* * *
Посадка в Бельцах была совершена благополучно. Моторы заглохли. С огромным облегчением спустился Петр Петрович по лесенке на землю, чувствуя себя как бы рожденным вторично. Первые его шаги по земле были неуверенны, как шаги младенца. Его пошатывало.
- Как мы все-таки недооцениваем матушку-землю, по которой ходим! - произнес он, поглядывая на Катеньку и Ивана Степановича. - Как превосходно себя чувствуешь, когда ступишь на нее. Нет, я земной человек! Земной человек! - выкрикнул он, как будто кто-нибудь спорил с ним.
Его опять шатнуло. Он оказался в объятиях Ивана Степановича.
- Превосходно! Превосходно! - повторял он, цепляясь за своего друга.
- Однако что же нам дальше делать? - озадаченно спросил Иван Степанович. Первые шаги по земле у него вызвали меньше восторгов.
На аэродромном грузовичке артисты поехали в город разыскивать коменданта. Петр Петрович окончательно пришел в себя. Чудесно! Превосходно! Они двигаются. Для такого прирожденного оптимиста, как Петр Петрович, это было уже благо. К оптимистам я бы отнес также Катеньку. Что касается Ивана Степановича и в гораздо большей степени Володи, то это люди пессимистической складки. А оптимистам легче жить. Им обычно везет. Я знаю много случаев на войне, когда веселый, жизнерадостный человек, не терявшийся ни при каких обстоятельствах, выходил целехонек из самого жестокого боя. Недаром перед сражением солдаты ведут себя так, как будто ничего особенного не предстоит. За пять минут до боя какой-нибудь балагур отмочит соленую шутку. И хуже всего на окружающих действует мрачная физиономия. А ты держись, не показывай, что трусишь, если в душе у тебя и живет страх. Должен - вот закон советского человека. Боишься ты или не боишься, ты должен пойти в разведку, или выкатить орудие на прямую наводку, или разминировать минное поле, или поднести горячую пищу на самую передовую, или выступить на передовой с концертом. Должен.
Комендантом города оказался довольно симпатичный подполковник. Он радушно принял их. Узнав, что бригада артистов больше месяца следует за наступающими частями, он удивился, что предприняли они столь сложное и опасное путешествие.
- А я, знаете, чувствую себя здесь совсем здоровым! - как бы стряхивая с себя лишние годы, передернул плечами Петр Петрович. - Представьте себе, на фронте меня покинули все болезни, какие преследовали в тылу. Я сам себе удивляюсь. Воздух, что ли, здесь особенный? Бывало, дома промочишь ноги и думаешь: ну готово - воспаление легких. А здесь все болезни отскакивают.
- Но вам, наверно, пешочком мало приходилось ходить? - улыбнулся подполковник.
- Как же, как же, ходили! И пешком ходили, и по железной дороге ехали, и на самолете летали. Словом, использовали все виды транспорта.
- Кроме одного! - хитро поглядел на актеров комендант.
- Какого именно?
- На лошадях, вероятно, не ездили?
- Верхом нет, но на бричке проехать как-то довелось.
- В таком случае, я предложу вам догонять фронт на лошадях. У меня есть пара лошадей с коляской. К сожалению, кучера я вам предоставить не могу. Комендантов у нас назначают, а солдат в помощь не дают, - пошутил он, - вот и обходись, как хочешь.
- Голубчик! - проникновенно произнес Петр Петрович, прижимая руки к груди. - Да мы и сами справимся. Верно, Иван Степанович?
Подполковника, видимо, недостаточно убедила эта уверенность старого актера, и он сказал:
- Главное, не надо забывать вовремя поить лошадей. Лошадей можно поить перед поездкой и во время поездки. После поездки поить следует не раньше чем через час-два, равно как и овса или ячменя нельзя давать сразу после поездки. Задавать надо сначала сена.
Артисты внимательно выслушали объяснения коменданта и уже горели нетерпением пуститься в путь.
Утром жители города и солдаты расквартированных здесь воинских частей могли наблюдать любопытное зрелище. По улице торжественно катилась коляска, запряженная парой лошадей. B ней восседала бригада артистов. Чемоданы были привязаны сзади, на чемоданах громоздился мешок с сеном и притороченной к нему бадейкой. Справа в коляске занимал место Петр Петрович, держа в руках вожжи, рядом с ним восседал Иван Степанович. Напротив, на скамеечке, поместилась Катенька. В ногах у артистов находились рюкзаки и торба с ячменем. Петр Петрович неумело встряхивал вожжами. "Правей, правей, голубчики!" - уговаривал он лошадей, когда навстречу неслась машина. Кони не только выполняли советы Петра Петровича, но и сами проявляли инициативу, шарахаясь от автомобилей. Запряженный в оглобли коренник был мрачноватого вида гнедой мерин с меланхолическим характером, не лишенный, однако, упрямства и самомнения. Пристяжная - перезрелая кобылица, что не мешало ей игриво изгибать шею, кусаться и вообще обнаруживать бурный темперамент. Она первая тянулась к зерну, грубо отталкивая коренника, выхватывала у него сено, выпив воду, толкала мордой бадейку, чтобы другому ничего не доставалось. Не встречаем ли мы такие характеры и среди людей?
Неизвестно по каким признакам, но Петр Петрович тотчас же окрестил лошадей: коренника он назвал Громом, а пристяжную - Молнией.
Итак, Гром и Молния влекли актеров в далекое заграничное путешествие, богатое приключениями и событиями, о чем мы ниже расскажем.
На самой окраине города лошади остановились.
- Они захотели пить! - догадался Петр Петрович. - Надо им дать водицы. Ведь нам сказали, что их надо поить в дороге.
- Позвольте, - возразил Иван Степанович, - их же только десять минут назад поили.
- Они, может быть, вспомнили, что мало пили. О, это умнейшие животные! Они видят, мы выезжаем из города, и боятся, что в дороге не будет воды. Я сейчас их напою.
Петр Петрович проворно соскочил с коляски, отвязал бадейку, накачал воды из близстоящей колонки. Лошади одна за другой решительно отказались пить, отвернув морды от бадейки.
- Тогда поехали.
Но легко сказать "поехали", когда, по-видимому, у лошадей не было никакого желания ехать дальше. Повернувшись мордами друг к другу, они начали скалить зубы.
- Громик! Молнийка! Поехали! - взывал Петр Петрович.
Лошади отмахнулись хвостами, что, очевидно, означало: "Не мешайте нам, пожалуйста!"
Что было делать? Петр Петрович убеждал, понукал, дергал вожжи, а лошади стояли как вкопанные. Потом стали пятиться назад, имея явное намерение вернуться к коменданту, где им, видимо, жилось неплохо.
- Куда вы? Голубчики! Куда… - испуганно вскрикнул Петр Петрович, видя, что при этом попятном движении коляска вот-вот опрокинется.
- Эх вы, не умеете с лошадьми обращаться, - досадливо проговорил Иван Степанович и, выхватив из рук Петра Петровича одну вожжу, сильно ударил ею коренника.
Удар произвел очевидное впечатление на лошадей. Попятное движение прекратилось. Но тогда коляска стала разворачиваться по шоссе.
- Натяните правую вожжу, правую! - крикнул Иван Степанович. - Да не ту, не ту, опять вы левую дергаете.
Петр Петрович растерялся и тянул то одну, то другую вожжу, приводя лошадей в крайнее недоумение.
К счастью, все обошлось благополучно. Лошади все-таки повлекли коляску из города.
Глава восемнадцатая
Километра три лошади вели себя примерно, бежали то ленивой рысцой, то шли тяжелым шагом. Шагом идти им больше нравилось. Актеры не особенно их торопили, наслаждаясь солнцем, теплом, всеми прелестями южной весны. Машин попадалось мало, ехали проселком. Обогнали только две цыганские фуры, набитые детьми и женщинами. Двое чернобородых цыган шагали рядом с лошадьми.
- Чудесная погода! - неоднократно восклицал Петр Петрович. - Сказочная страна!
- Мне здесь нравится, - сказала Катенька, проводив любопытным взглядом цыганские фуры. - Приходит на память Пушкин.
Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
Петр Петрович лукаво взглянул на нее и не без умысла продекламировал:
Уныло юноша глядел
На опустелую равнину
И грусти тайную причину
Истолковать себе не смел.
С ним черноокая Земфира,
Теперь он вольный житель мира,
И солнце весело над ним
Полуденной красою блещет;
Что ж сердце юноши трепещет?
Какой заботой он томим?
Вы не догадываетесь, милая Катенька, что эти стихи имеют некоторое отношение к вам?
- Какое? - встрепенулась девушка. Петр Петрович погрозил ей пальцем.
- У Алеко с голубыми петлицами, по моему мнению, есть основания для грусти. Земфира, кажется, отдает предпочтение молодому цыгану Медведеву.
- Я вас не понимаю, - с наивным видом поглядела Катенька на актера.
- Тогда я вам напомню. А что случилось в Уманском парке? Алеко бежит, сверкая очами и посылая проклятия Земфире, молодой цыган посмеивается, Земфира волнуется, не зная, на ком остановить выбор.
- Да ничего-то вы не понимаете! - с досадой воскликнула Катенька. - Какие пустяки говорите. Только, прошу вас, не вздумайте писать тете.
- И думать нечего. Растерзала два сердца - и хоть бы что. Нет, нет, не просите, все равно напишу.
- И пишите, - обиделась Катенька. - Ваше дело.
- И еще напишу, - продолжал Петр Петрович, - про непостоянство Земфиры, про страдания Алеко и торжество молодого цыгана.
- Ну, это уж совсем неверно.
- Неверно? Иван Степанович! Нас уличают во лжи. Что вы на это скажете?
Иван Степанович не остался в стороне и трагическим, голосом продекламировал:
Восток, денницей озаренный,
Сиял. Алеко за холмом,
С ножом в руках, окровавленный
Сидел на камне гробовом.
Два трупа перед ним лежали…