- Что вы от меня хотите? - взмолилась Катенька. - Ведь вы знаете, что все это неправда. Ни в кого я не влюблена, и в меня никто не влюблен.
- Иван Степанович! Слышите? Она ни в кого не влюблялась и в нее никто не влюблен! О коварство!
Все это привело к тому, что Катенька рассерженно отвернулась от стариков.
- Какова! - Старый актер подмигнул Ивану Степановичу.
- Я не хочу больше с вами разговаривать! - отрезала Катенька. - Смотрели бы лучше за лошадьми. Не видите, что они вытворяют?
Действительно, лошади, предоставленные самим себе, свернули с дороги, приблизились к большой скирде прошлогодней соломы и начали ее жевать. Если бы не энергичный окрик Ивана Степановича, голос которого на высоких нотах способен разбудить мертвого, и не удар вожжами, нанесенный его безжалостной рукой, лошади бог знает сколько времени простояли бы у этой скирды. Но вот коляска тронулась дальше. Километров через пять артисты въехали в молдавское село. Петр Петрович осматривался по сторонам, раздумывая, где бы пристать, - ведь неудобно было кормить лошадей прямо на улице. После некоторых сомнений он подъехал к хате, понравившейся ему. Чутье не обмануло его. За столом артисты нашли пирующую компанию празднично разодетых молдаван. Стояли наполовину опорожненные бутылки с вином, на тарелках лежала баранина, овечий сыр, мамалыга.
Увидя актеров, молдаване повскакали с мест, прося их к столу. Петр Петрович и его друзья благодарили и отказывались. Все приглашения и отказы выражались соответствующими жестами, как в пантомиме, по той простой причине, что ни молдаване, ни артисты не понимали друг друга. И только вновь прибывший человек, предусмотрительно вызванный хозяином, неожиданно выпалил по-русски:
- Здравствуйте - до свиданья!
Это оказался временный председатель сельсовета: он немного знал русский язык.
Петр Петрович сообщил ему, кто они такие, подчеркнув несколько раз, что они артисты и что ни в какой мере не являются официальными лицами, которых, может быть, сегодня здесь ждут, если судить по праздничным костюмам хозяев.
Председатель сельсовета объяснил Петру Петровичу, что в селе празднуется освобождение молдаван от румынских бояр и немцев.
- Ленин! - воскликнул председатель, взяв со стола стакан с вином и высоко подняв его. Молдаване и артисты подняли стаканы вместе с ним.
Громогласно подхваченное "Ленин" показало, что есть слова, понятные всем. И тогда, стоя со стаканами в руках, молдаване пропели какую-то песню, где слово "Ленин" упоминалось несколько раз.
Потом все уселись за стол. Добрым было молдавское вино. Хороша была и закуска. Петр Петрович отдал должное баранине, к ней вместо соуса подали черносмородиновое варенье. Он нашел кушанье вкусным. Катенька в свою очередь попробовала одно варенье. Иван Степанович, наоборот, уничтожив баранину, не притронулся к варенью.
Так и продолжалась в хате пирушка. Удивительная живопись на потолке и стенах вызывала искреннее восхищение Петра Петровича. Он стал расспрашивать председателя, кто рисовал картины. Оказалось, в Молдавии принято расписывать хаты. Расписывают свои искусные художники. Мастерство передается из рода в род.
Кто бывал в Молдавии, тот, вероятно, обратил внимание не только на роспись стен, но и на печки, похожие на замки с островерхими башенками. Печи бывают такими большими по размеру, что на них умещается небольшой низкий столик, бывает, что здесь вся семья обедает. И в каждой хате печь своего фасона и своя особенная роспись стен, все зависит от фантазии хозяина и хозяйки.
- Скажите, пожалуйста, - спросил председателя Петр Петрович, - чем еще славится Молдавия, кроме такой удивительной живописи? - показал он рукой на степы и потолок.
- Спасибо! - сказал председатель, приведя в недоумение Петра Петровича.
Петр Петрович вопросительно глядел на него.
- Вино! - показал председатель сначала на потолок, где нарисован виноград, потом на бутылку с вином, очевидно, желая пояснить, что Молдавия славится вином и что вино делается из винограда.
Петр Петрович охотно закивал головою.
Когда же все бутылки на столе были опорожнены, молдаване затеяли какую-то любопытную игру. Один из них взял пустую бутылку, положил ее на стол и стал крутить. Бутылка остановилась. Тучноватый молдаванин, на которого указывало горлышко бутылки, поднялся из-за стола и вышел. Вскоре он вернулся, неся кувшин вина.
Вино выпили и стали опять крутить бутылку. Она указала на хозяина хаты, он вышел и вернулся еще с кувшином вина.
Артистов заинтересовала игра.
- Мы тоже хотим принять в ней участие, - сказал Петр Петрович. - Я надеюсь, что здесь можно купить вина.
- Нет продажа, - сказал председатель. - Немец кушай, румын-офицер кушай. Мало-мало спряталь, - он хитро прижмурился и показал на батарею бутылок.
Так артистам и не пришлось принять участие в игре, а она все продолжалась и продолжалась, пока Петр Петрович озабоченно не проговорил:
- Надо ехать!
Катенька и Иван Степанович поддерживали его. Но всем почему-то трудно было подниматься с мест.
Да и самому Петру Петровичу тоже не хотелось уезжать. Ему нравилось здесь все - нравились молдаване, так радушно встретившие их, нравилось угощение, вино, нравились то веселые, то печальные песни, которые вдруг возникали за столом, нравился непонятный язык, раскрашенные стены хат, женщины, прислуживавшие гостям, нравились детишки, сновавшие по хате или глядевшие с громоздкой, похожей на дворец, печки…
Вот так они и ехали от села к селу, направляясь к румынской границе, и почти везде шел праздник. Артисты старались уйти от соблазнов. Время от времени им все же приходилось останавливаться, чтобы покормить и попоить лошадей, и каждая остановка приводила в какую-нибудь хату. Правда, такого обилия, как в первой деревне, они уже более нигде не встречали. Часто им приходилось довольствоваться одной мамалыгой, разрезаемой ниткой вместо ножа, потому что население до нитки ограбили отступавшие немецкие войска.
Кое-где в селах артисты видели наших солдат, остановившихся на привал. И тогда всю ночь по улицам села раздавались русские, украинские и молдавские песни.
Румынская граница приближалась.
Глава девятнадцатая
Наконец добрались и до границы. С грехом пополам, но добрались. Река Прут. Петр Петрович с удивлением поглядел на нее.
- Такая небольшая речка, а разделяет две страны! - покачал он головой.
У временного деревянного моста советский часовой-пограничник попросил артистов предъявить документы. Проверив командировочные предписания, он откозырял и разрешил ехать дальше. Такой легкий переход границы не устраивал Петра Петровича и даже встревожил его. Он подумал, нет ли тут какой-нибудь ошибки.
- Послушайте, - спросил он пограничника, - а не встретятся ли у вас затруднения на той стороне? Ведь мы не имеем заграничных паспортов.
- На время войны заграничные паспорта отменяются, - авторитетно разъяснил пограничник.
- Смотрите, дорогой! Не вышло бы недоразумений. А вдруг нас не выпустят оттуда? Вы, пожалуйста, на всякий случай запомните нас в лицо и не откажитесь подтвердить, когда мы поедем обратно.
- Попомню, - усмехнулся солдат.
Однако сомнения продолжали разъедать Петра Петровича.
- Кто их знает, - волновался он, когда ехали по мосту. - Поедем обратно, будут стоять другие пограничники. Скажут, документы у вас не те, или просрочены, или мало ли что. Нет, надо еще раз уточнить.
По ту сторону моста стоял другой наш пограничник. Петр Петрович обратился и к нему за разъяснениями.
- Объясните, пожалуйста, - сказал он, пытливо глядя в глаза немолодому старшине со шрамом на подбородке, - не нужно ли каких-либо других документов, когда мы поедем обратно? Мы, понимаете ли, артисты. Не совсем разбираемся в таких делах.
Пограничник подозрительно посмотрел на Петра Петровича и стал тщательно исследовать предписание фронта, особенно печать. При этом, отрываясь от бумаги, на мгновение переводил взгляд на Петра Петровича, как бы желая в чем-то его уличить. Петр Петрович, человек не уверенный в себе и всегда готовый признать себя виновным, сидел в коляске ни жив ни мертв.
После тщательного исследования командировочных предписаний пограничник хмуро, как показалось мнительному Петру Петровичу, жаждущему постоянных человеческих улыбок, вернул их актерам и козырнул.
- Значит, других документов для возвращения из-за границы нам не потребуется? - переспросил Петр Петрович, желая вполне удостовериться, что их пропустят обратно, а не оставят навсегда по ту сторону Прута.
- У вас предписание фронта. Этого достаточно для поездок туда и обратно, - сухо ответил, пограничник, очевидно осуждая людей, не понимающих значения воинских предписаний.
- Спасибо, голубчик, - с улыбкой поглядел на него Петр Петрович. - Теперь мы спокойны. А то знаете ли…
Лошади тронулись.
- В международных делах надо быть всегда пунктуальным, - сказал он, довольный, что все разъяснилось и рассеялись его сомнения. - Ведь тут каждая буквочка важна. Не та буква - конфликт! Такие вещи надо понимать!
Он проговорил это так авторитетно и солидно, как будто всю жизнь занимался международными делами.
- Петр Петрович - большой дипломат! - улыбнувшись краями губ, сказал Иван Степанович.
- Миленький Петр Петрович, а вам пошло бы быть посланником, - проговорила Катенька, пребывая в отличном настроении от новизны и необычности путешествия по чужой стране.
- У меня в характере есть педантизм, - не без серьезности отметил Петр Петрович, как бы давая понять, что пост посланника ему не противопоказан.
- И знание языка, - опять усмехнулся Иван Степанович.
Редкое для нашего трагического актера и неизменного скептика веселое настроение, вероятно, объяснялось теми же причинами, что и у Катеньки, а именно - новизной обстановки.
Оставив реплику Ивана Степановича без ответа, Петр Петрович продолжал обсуждение международных тем. Он высказал соображения, не лишенные интереса.
Касаясь послевоенного устройства мира, Петр Петрович заявил:
- Чтобы мир был прочен, надо запретить войну.
- А как это сделать?
- Вынести постановление и всем подписаться.
- Вряд ли капиталистические страны согласятся на запрещение войн, войны им выгодны, - заметил Иван Степанович.
- Заставить! - решительно произнес Петр Петрович и тряхнул перед собой кулаком, как бы показывая, как надо заставить.
Лошади между тем лениво волокли коляску с актерами по румынской земле. Въехали в пограничный не то поселок, не то городок. Здесь недавно шел бой. В стенах зияли большие пробоины. Крыши некоторых домов были разворочены. Оконные стекла выбиты. На улицах кучи мусора, битого стекла. Приходилось объезжать воронки от снарядов.
Потом кончились развалины городка, ленивой рысцой лошади засеменили по неровной дороге. Начались поля. Приятно грело солнце. Настроение артистов было добрым и жизнерадостным, под стать этому яркому солнечному дню.
- Представьте себе, мы едем по чужой стране, все кажется удивительным, непохожим, - мечтательно сказал руководитель бригады. - Катенька, вам, наверно, и во сне не снилось, что мы так легко попадем за границу. Вот удивится ваша тетушка, когда узнает. Иван Степанович, вы тоже, конечно, не предполагали такого случая?
Иван Степанович, выполнявший ответственные функции кучера и бдительно следивший, чтобы лошади не выкинули какого-нибудь нового фортеля, ничего не ответил на вопрос друга.
Петру Петровичу не терпелось поговорить.
- Странно! Странно! - качал он головой. - Вы только вдумайтесь: мы на чужой территории. Мы не имеем дипломатических паспортов, устанавливающих нашу неприкосновенность. У нас могут отнять лошадей, у нас на них нет никаких документов. Уж не сбились ли мы с дороги? - Он встревоженно оглянулся по сторонам.
Но Иван Степанович спокойно понукал лошадей, они влекли коляску в неизвестном направлении. Катенька что-то тихо напевала себе под нос. Один Петр Петрович волновался, он волновался не за себя, нет, сам он ничего не боялся, он просто хотел внести ясность в свои отношения с другим государством, куда их так неожиданно забросила судьба.
Выяснить эти отношения было не с кем, никто не попадался по пути, поэтому так озабоченно оглядывался бригадир, катя по незнакомой дороге чужой страны.
Впереди показались строения. Небольшие домики. Должно быть, деревня, или, говоря военным языком, населенный пункт. Действительно, он был населен. Когда артисты приблизились, они увидели людей, толпившихся у домов, с удивлением поглядывавших на коляску.
Что ждало здесь актеров? Какую линию поведения надо выбрать? С кем вести переговоры, если их остановят и задержат? Есть ли у них староста или другой какой-нибудь начальник? Все эти мысли возникали в голове Петра Петровича, который между тем радушно снял шляпу, приветствуя жителей. Жители тоже приподняли свои головные уборы самых разнообразных фасонов, начиная от заношенных войлочных шляп и кончая старомодными котелками, потерявшими от времени и цвет и форму.
Иван Степанович остановил лошадей у крошечной мазанки. Хозяином ее являлся старик с одутловатым лицом, заросший колючим волосом, поразительно похожий на ежа.
- Как поживаете? - вежливо спросил его Петр Петрович, подходя к нему и протягивая руку.
Румын руку охотно пожал, пробормотал какое-то приветствие, в котором удивленный Петр Петрович довольно ясно расслышал слово "тютюн".
Он обернулся к подошедшему Ивану Степановичу.
- Вы слышите, он говорит "тютюн".
Иван Степанович достал портсигар и протянул его старику.
Боже мой! Актеры вдруг оказались свидетелями невероятной радости, охватившей румына. Он взял папиросу и так горячо бросился благодарить Ивана Степановича, что чуть не сбил его с ног. Закурив, начал стонать от наслаждения. Затягивался дымом и охал.
- Что с вами, голубчик, вы не больны? - сочувственно спросил добряк.
Прикладывая руки к сердцу и поднимая их вверх, румын жестами давал понять, что большего удовольствия на свете он не испытывал. Практичная Катенька сразу поняла его:
- Должно быть, он давно не курил.
Да и старые актеры, за свою долгую жизнь изучившие все существующие жесты, прекрасно поняли его. Иван Степанович еще раз предупредительно раскрыл перед стариком портсигар. Старик взял еще одну папиросу, потом, виновато поглядев на старого актера, взял другую. Видя, что Иван Степанович не протестует, осторожно взял и третью. Очевидно, это был предел его мечтаний.
Не успел Иван Степанович закрыть портсигар, как увидел жадные взгляды нескольких незаметно подошедших румын. Они не протягивали рук, они просто глядели на портсигар, где осталось еще много папирос.
- Прошу вас! - снова раскрыл портсигар Иван Степанович.
Боже мой! Что тут произошло! Десяток рук протянулись к нему, десяток самых разнообразных головных уборов поднялись вверх, засияли счастливые лица, послышались восклицания благодарности. Актеры испытали небывалое удовлетворение.
- Неужели у них так плохо с табаком? - удивился Петр Петрович и неожиданно получил ответ.
В толпе, окружавшей актеров, оказался человек, понимавший русский язык. Как потом выяснилось, он в первую мировую войну был в русском плену.
- Нет табак, - сказал он. - Фашист все курил. Румын ничего не курил.
- А разве сами вы не сажаете табак? - спросил Петр Петрович!
- Не можно. Монополия.
- Как, разве вы не можете сажать табак для себя, на своем участке?
- Нет возможно! - ответил огорченно румын. - Антонеску чик-чик! - перечеркнул крест-накрест ближайшую хату переводчик.
- Как это так "чик-чик"? - допытывался Петр Петрович.
- Штраф! Антонеску продаст хату. Ходи на улицу! - выразительно произнес толмач.
- Шлехт. Плохо. Маль! - пытался передать Петр Петрович свои мысли на разных языках. - У нас, например, каждый колхозник может купить папиросы, а кто хочет, может посадить табак на своем участке.
- То не можно быть! - воскликнул толмач.
- Как не может быть?! - решительно возразил Петр Петрович. - Я же вам говорю, что так и есть. Почему бы вам тоже не сажать табак, не понимаю.
- О, Антонеску душить налогами.
- А что вам Антонеску! Антонеску летит ко всем чертям, как и все фашисты! Выберите себе подходящее правительство - и разводите табак сколько угодно.
- Можно разводить табак?
- А кто вам мешает? Конечно, разводите!
Толмач передал слова Петра Петровича крестьянам. Они оживились, потом неожиданно подхватили Петра Петровича на руки и начали качать.
- Что, что такое? - испуганно восклицал он, стараясь ухватиться за чью-нибудь руку. - Вы меня уроните… Прошу вас, не надо.
Его бережно опустили на землю.
А провожать артистов собралось чуть не все село.
- Неужели они всерьез приняли наш разговор о табаке? - сказал Петр Петрович, когда отъехали от деревни километра на два.
- Не наш, а ваш! - подчеркнул Иван Степанович, как бы отказываясь от участия в авантюре с табаком. - Вы разрешили им сажать табак.
- Позвольте, разве я разрешал? Я только сказал…
- А они поняли, что вы разрешили. Ведь они не знают, что вы актер, думают, что вы высшее начальство.
- Голубчик, я этого не хотел.
- Вы-то не хотели, а они истолковали по-своему. Теперь не остановишь. По всем краям разнесутся ваши слова. Дойдут до правительства…
- Что я наделал!
Это была несколько неудачная и тяжеловесная шутка со стороны Ивана Степановича. Но видя, как сильно переживает его друг, Иван Степанович поторопился успокоить его.
- Не думаю, чтобы это имело какие-либо серьезные последствия, - сказал он. - Ведь Румыния воюет с нами. Не стоит так волноваться.
- Значит, вы думаете, последствий не будет? - обрадовался Петр Петрович. К нему сейчас же вернулось жизнерадостное настроение. Он заулыбался и стал строить воздушные замки, на что был большой мастер.
- Все-таки очень хорошо, что мы совершаем такое удивительное путешествие, полное новизны и разных приключений. Меня это очень, очень радует. А вас, Катенька?
- Меня тоже.
- Представьте себе, перед нами целая страна. Ведь тут, наверно, и помещики есть. Вы, Катенька, к вашему счастью, не видели эту категорию населения. А мы с Иваном Степановичем видели. Как вы думаете, Иван Степанович, если бы мы встретили помещика…
- Я хочу посмотреть помещика, - сказала Катенька с искренним любопытством.
- Мы вам покажем, его, если встретим, - обещающе ответил Петр Петрович.
Но прежде чем они увидели живого помещика, они провели тревожный вечер в селе, где остановились на ночлег.