* * *
Наконец-то вершины гор посветлели. Но в ущельях было еще темно. Две-три запоздалые звезды, мерцавшие высоко в небе, не могли прибавить света и дожидались восхода солнца, чтобы исчезнуть совсем. Прохладно. Даже холодно.
Артисты лежат за большими, камнями. С ними Живейко, вооруженный автоматом и гранатами. У Ивана Степановича и Катеньки тоже автоматы. У Петра Петровича старинное охотничье ружье. Как же случилось, что ружье, с которым не расставался Иван Степанович, оказалось в руках Петра Петровича?
Да очень просто!
Петр Петрович посчитал, что именно в его руках это крупнокалиберное ружье, с которым можно смело и на медведя идти, будет грозным противотанковым ружьем.
И в разгар боя старый актер, зажмурясь, выстрелил в тяжелый немецкий танк, возможно, подбитый кем-то раньше, но, выстрел был так громок и так выделялся среди других выстрелов, что его можно было принять как салют в честь одержанной победы: танк этот тут же остановился, охваченный пламенем и клубами дыма.
О том, как встречали артистов в подразделениях, мы сообщим кратко. Невозможно передать радость, не радость, а восторг солдат и офицеров, увидевших приезжих артистов, когда совсем рассвело и когда стихли выстрелы. По частям и подразделениям уже прошел слух, что концертная бригада, несмотря на предложение уехать в тыл, осталась в дивизии и решила разделить с солдатами их судьбу. Все уже знали и об оружии, с которым они пришли в цепь, и о просьбе Петра Петровича указать, куда ему стрелять. Солдаты с удивлением, даже, вернее, с умилением глядели на тяжеловатую, грузную фигуру, облаченную в длиннейшую шинель, и на шляпу, венчавшую голову старого актера. Лица у всех были приветливы, оживленны. А когда артисты в солдатской землянке, тут же, на передовой, разыграли сцену из Чехова, зрители, затаив дыхание, следили за взволнованной и вдохновенной игрой.
Особенно волнующей была встреча с командиром третьего полка.
Артисты обошли несколько подразделений полка, где выступали с неизменным успехом. Не успевали они отыграть в одном месте, как приходила делегация из другого подразделения, потом из третьего, четвертого. Если бы дело происходило не в горах, передвигаться не стоило бы труда. Но здесь приходилось то спускаться по тропе вниз, то карабкаться вверх, иногда чуть не ползком. Под конец они так утомились, что едва передвигали ноги.
Почти неделю пробыли артисты в дивизии, неутомимо выступая перед солдатами и офицерами. И выступали они всюду с неизменным успехом.
Наконец был назначен день отъезда.
Перед самым отъездом произошло одно непредвиденное событие. Ввиду его важности нам придется начать с него следующую главу.
Глава двадцать четвертая
Артисты выступали в одном из батальонов, выведенном во второй эшелон, когда пришел приказ построить личный состав для встречи командира дивизии. Артистам тоже предложили остаться, чтобы присутствовать при вручении наград наиболее отличившимся солдатам и офицерам.
Боевые роты выстроились. Чуть в сторонке стояли артисты.
- Очень интересно! - оживленно комментировал Петр Петрович происходящие события. - Мы увидим, как награждают на поле боя. Представьте себе душевное состояние человека, когда ему вручают орден или медаль. Очень, очень все это интересно.
Но тут появился командир дивизии вместе с командиром полка. Командир дивизии поздоровался с батальоном. Батальон дружно ответил на приветствие.
Началась церемония вручения орденов и медалей. Перед строем поставили столик, покрытый красным сукном. Офицер отдела кадров разложил коробочки с орденами и медалями и орденские книжечки.
Награжденные вызывались к столу. Читался приказ. Командир дивизии поздравлял каждого награжденного и вручал награду.
- Читайте, читайте лица! - шептал Петр Петрович Катеньке.
А к столику подходили все новые и новые бойцы.
- Служу Советскому Союзу! - отвечали они положенными по уставу словами, некоторые громко, звонко и отчетливо, некоторые глухо, а некоторые совсем тихо и сбивчиво, видимо не справляясь с волнением.
- Читайте, читайте лица, Катенька! - продолжал взывать Петр Петрович, вытирая платком взволнованное лицо.
- Петр Петрович Орешков! - Командир дивизии неожиданно назвал его фамилию.
Петр Петрович вздрогнул и виновато улыбнулся, подумав, что ему делают замечание за нарушение тишины.
- Извините! - пробормотал он, стушевываясь и пятясь назад.
- Вас приглашают к столу! - шепнула ему Катенька.
- Что?
Но Иван Степанович тоже подтвердил, что действительно вызывают артиста Орешкова. И слегка подтолкнул Петра Петровича вперед.
Неуверенной походкой почтенный актер приблизился к столу.
- Извините, вы меня звали, Анатолий Владимирович? Спасибо за доставленное удовольствие. - Петр Петрович протянул было руку командиру дивизии, но тот жестом остановил его и официальным, строгим голосом начал читать приказ, которым Петр Петрович Орешков от имени Президиума Верховного Совета СССР за проявленное им мужество и за выдающиеся заслуги по культурному шефству над Советскими Вооруженными Силами в боевой обстановке награждался медалью "За боевые заслуги".
Все присутствующие при этом исключительном событии могли видеть, как менялось теперь лицо самого толстяка, стоявшего в нескладной, длинной, до пят, шинели. Причем и веки, и рыхлые щеки, и губы Петра Петровича подергивались, и все его грузное тело дрожало, как в лихорадке.
- Это меня? Нет, нет, я не заслужил! Это, наверно, ошибка! - бормотал он.
- Ошибок в приказах командующего не бывает! - наставительно проговорил генерал, вкладывая коробку с медалью в руку артиста. - Разрешите от всего сердца вас поздравить, дорогой Петр Петрович!
Командир дивизии вышел из-за стола и расцеловался с новым, медаленосцем.
Иван Степанович, услышав свою фамилию, тоже, конечно, в немалой степени был поражен, но сохранил присущее ему достоинство и твердо пошагал к столу. После того как генерал вручил ему награду, он отчетливо произнес:
- Служу Советскому Союзу!
Катенька приняла медаль с самой обаятельной, с самой молодой и счастливой улыбкой.
* * *
А поздно ночью накануне отъезда из дивизии она долго стояла у открытого окна, прислушиваясь к шуму какого-то самолета, кружившего над горами. По звуку это был наш самолет. Очевидно, он разведывал позиции фашистов. Катенька напряженно вглядывалась в небо. Что она думала, о чем мечтала в эту глухую темную ночь? А самолет все кружил и кружил в звездном небе, словно что-то или кого-то высматривая на земле.
Глава двадцать пятая
Передовая осталась далеко позади.
А машина мчалась все дальше и дальше. Уже не было слышно гула орудий, который еще так недавно перекатывался в горах. По сторонам можно было наблюдать мирные картины: дети играли на улицах мелькающих деревень, возле домов на бревнах или прямо на земле сидели румынские крестьяне. По зеленеющим склонам ходили овцы под охраной пастухов в высоких шапках и с длинными посохами в руках. Машина с бригадой артистов проскочила пустой маленький городок в одну улицу. Должно быть, жители прятались где-то в горах и сейчас постепенно возвращались со своим скарбом. Каждый из сидевших в машине был занят своими думами, своими вопросами.
А не приходилось ли и тебе, читатель, задуматься примерно вот над таким вопросом. Ты, скажем, артист, или писатель, или журналист, или работник одного из центральных военных управлений, приехавший в командировку на фронт. Ты выполнил свою работу, кое-что, может быть, пережил за короткое время своего пребывания на передовой и уезжаешь удовлетворенный, что и ты приобщился к великому делу защиты Родины. Так вот, не приходило ли тебе в голову, что ты уезжаешь, а солдаты остаются, остаются и завтра, и послезавтра, и все время, пока не кончится война. Не задумывался ли ты, читатель, над тем, что приехать на передовую на несколько дней - одно, а быть там все время - совсем другое. Конечно, какому-нибудь представителю из центра и не надо быть там все время. Поклонись тогда, поклонись солдату и считай, что если ты получил в своем учреждении орден, то это не такой окрашенный солдатской кровью орден, которым награждают на фронте. Он достался тебе, не спорю, по заслугам, но с неизмеримо меньшим риском для жизни, чем солдату. Если ты этого не осознаешь, грош тебе цена!
Мы не скроем от читателя, что Петр Петрович с грустью и смущением покидал передовую, внутренне сознавая, что он слаб и преклонен годами, чтобы остаться здесь на все время. При этом он чувствовал себя виноватым и осуждал себя.
Не все способны на это.
Я знал работника отдела кадров одного из центральных военных управлений, товарища Д., который занимался отправкой офицеров на фронт. Ох и жестокий и бессердечный был человек! Его многие знали и не любили. Не любили за душевную сухость, бюрократизм. Бюрократ он был отъявленный. Предположим, у офицера семья живет в Москве, до получения назначения на фронт остается дня два-три. Почему же не разрешить человеку эти дни побыть с семьей? Нет, ночуй в резерве! "Да ведь у меня дома телефон, можете вызвать в любой момент", - умоляет его офицер. Нет, ожидайте назначения в резерве. О нем ходили анекдоты. Если вы в беседе с ним скажете, что вы хотели бы (по каким-то там соображениям) получить назначение на южный фронт, он наверняка отправит вас на северный. И наоборот, если попроситесь на северный; назначит на южный или на один из украинских фронтов. Поэтому, если вы желаете попасть на южный фронт, смело проситесь на северный. Если хотите попасть на Украинский, проситесь на Ленинградский или Белорусский. Такова была холодная бездушная натура этого бюрократа с погонами, который, отправляя других на фронт, забыл только отправить туда самого себя. Только уже после войны его раскусили и за ненадобностью быстро демобилизовали.
Черт с ними, с этими типами. И в хорошей траве попадаются сорняки.
А машина все мчалась с большой скоростью по направлению к родным просторам. Не останавливаясь, проехали знаменитый город Б., где артистов, как мы помним, беззастенчиво надули. Проскочили на большой скорости и деревушку, в которой Петр Петрович разрешил крестьянам сажать табак.
Вперед! Вперед! Пора по домам. Срок командировки давно кончился, а они еще в зарубежном далеке. Где ты, родная земля?
Вот и граница. Мост через Прут. Наш часовой. Предъявляя документы, Петр Петрович больше чем следует распахнул шинель, где виднелась медаль. О честолюбие! Ты свойственно и старому и малому! Пограничник отдал честь, проводив любопытным взглядом странно одетых людей. Переехали по деревянному временному мосту через реку.
Петр Петрович, сидевший рядом с шофером, обернувшись к Ивану Степановичу, сочувственно заметил:
- Я очень жалею, голубчик, что вам не удалось как следует поохотиться. Будь у нас время, мы могли бы где-нибудь остановиться и немного пострелять. Весной, говорят, здесь водится много зайцев.
- Вас ли я слышу, почтеннейший Петр Петрович? Неужели на вас так повлиял выстрел, который вы произвели из моего охотничьего ружья, и вы, осмелев, хотите испробовать свои силы на охоте?
Катенька тоже не оставила без внимания удивительную реплику Петра Петровича.
- Петр Петрович! - воскликнула она. - Вы собираетесь стрелять? Бедные зайцы!
Мы забыли сказать, что, когда артисты выехали из предгорий Карпат на равнину, Катенька стала пристально обозревать окрестность и два раза обратилась к Петру Петровичу:
- Посмотрите, вам виднее, там не самолеты стоят?
- Нет, как будто нет.
- Значит, я ошиблась…
Вроде бы пустяковый разговор. Обычный дорожный разговор, состоявший из вопросов и ответов. А если вдуматься, разговор может навести на некоторые размышления. Почему девушку так интересуют самолеты? Не все ли ей равно, стоят они тут или нет? Недаром все это, недаром!
И еще один разговор, наводящий на размышления. Состоялся он недалеко от Бельц, откуда, если не забыл читатель, артисты тронулись в далекий и опасный путь и куда возвращаются сейчас, чтобы встретиться с Володей.
- Что-то не видно наших самолетов? - последовал вопрос Катеньки, обращенный, так сказать, в пространство.
- Да, да, что-то не видно! - сейчас же забеспокоился Петр Петрович. - Может быть, перелетели ближе к фронту. Тогда каким образом мы найдем Володю? Как вы думаете, Иван Степанович?
- Сначала надо убедиться, действительно ли они улетели, - последовал спокойный ответ.
- Вы правы, в этом надо убедиться.
А с Катенькой в это время творилось нечто совсем непонятное. Лицо ее горело. Она привстала с сиденья и через голову шофера пыталась что-то разглядеть впереди.
Бельцы! Показались первые дома. Машина въехала в город. Петр Петрович отыскивал глазами колодец, где он впервые поил лошадей. Ага, вот и он. Дальше направо комендатура. Потянулась главная улица. Попадались редкие прохожие. Город, в сущности, не такой большой. Машина быстро проскочила его. Они уже за городом. Скоро аэродром. А самолетов по-прежнему не видно. Нетерпеливые взгляды наших путешественников отыскивают их и на земле и в воздухе, но их нигде нет.
Наконец они увидели какой-то самолетишко, издалека похожий на стрекозу, который низко летел над землей.
- Аэродром! - возбужденно воскликнул Петр Петрович.
- Аэродром? - с сомнением в голосе сказал Иван Степанович и тщательно оглядел пустое поле, покрытое травой. - А где же самолеты?
- Очевидно, замаскированы.
- Позвольте. Вы же видите, нет ничего.
- Знаете… современные средства маскировки…
- Какие же средства, если здесь чистое поле.
- Лучше спросить! - вмешалась в дискуссию Катенька. - Вон там какой-то домик. Наверно, контора или как она называется…
Доводы Катеньки были резонны. Направились к домику, одиноко стоявшему посреди поля. Вдали виднелась деревня.
- Надо было заехать к коменданту! - укоризненным тоном сказал Иван Степанович.
Но Петр Петрович, как всегда, был полон оптимизма:
- Мы сейчас спросим в том домике, потом сориентируемся.
Подъехали к одинокому домику. Петр Петрович вывалился из машины и вошел в дверь.
Прошло минут пятнадцать. Ивану Степановичу, очевидно, наскучило ожидание, он тоже вылез из машины. А за ним и Катенька. День был теплый, припекало солнце. Катенька жадно оглядывала поле. Может быть, она в самом деле думала, что под зеленой маскировочной сеткой укрывается авиаполк.
И тут-то из домика поспешно вышел Петр Петрович.
- Мы на месте! - весело сообщил он. - Интуиция меня не подвела. Наши друзья улетели ближе к Карпатам. А Володя должен находиться где-то здесь. Он несколько раз приезжал справляться о нас.
- Мне разрешите ехать? - спросил шофер Петра Петровича.
- Да, да, голубчик, поезжайте… Мы почти дома.
Петр Петрович поблагодарил его за быструю доставку и просил передать сердечный привет командиру дивизии.
Машина укатила. Минут пять спустя Петр Петрович сообразил, что он напрасно отпустил ее, не выяснив, где находится Володя. С таким же опозданием на пять минут высказал сожаление по тому же поводу Иван Степанович, однако что им оставалось делать? Ждать! Ждать под палящим солнцем, в полной неизвестности, полагаясь на добросовестность Володи. Печальная перспектива!
Артисты отнесли вещи в тень и расположились здесь живописной группой. Но если у Петра Петровича было удрученное состояние, у Ивана Степановича угрюмое, то у Катеньки оно было просто мрачное. Ее тоже, конечно, беспокоила неопределенность положения, но в этом ли только дело? Да, в этом ли только дело?
Но смотрите, какая-то машина несется прямо по полю, пересекая бывший аэродром. Не направляется ли она к ним? Смотрите, смотрите, она все ближе и ближе, она, кажется, мчится к домику, возле которого стоят артисты? Позвольте, а кто же за рулем?
- Володя! - вскричал Петр Петрович, первый узнавший своего любимца. - Наша машина!
Наивный человек! "Наша машина"! Сравнить старушку в сером заляпанном грязью халате, в старых изодранных калошах с красавицей в вишневом платье, в лакированных туфельках?! Сравнить чумазого, растрепанного Володю с франтом в сером кителе, в широченных галифе и крагах, в пилотке набекрень?! Вот он лихо остановил машину, вот он выскочил из нее и пружинистой походкой направился к группе артистов:
- Разрешите доложить, Кологривов Владимир прибыл в ваше распоряжение, машина в полной исправности и готова к отъезду в любом направлении.
- Голубчик! А мы вас и не узнали. Думаем, кто такой? - обрадованно говорил Петр Петрович, сердечно пожимая Володину руку.
Да, Володю нельзя узнать. Он стал такой важный и подтянутый! Петр Петрович не знал даже, как теперь с ним говорить, он был простодушен по натуре и терялся, когда сталкивался с людьми иными по характеру, чем у него.
- Как вас по батюшке? Извините, забыл… Владимир… Владимир… - замялся он.
- Яковлевич, - без всякого смущения подсказал Володя.
- Владимир Яковлевич, что же мы теперь будем делать?
- Согласно распоряжению командира полка для вас законсервирована квартира, а также имеется наличность продовольствия и бензина, - отрапортовал Володя.
- Все складывается как нельзя лучше, - возликовал Петр Петрович. - Я так и предвидел. Интуиция меня не подвела. Я знал, что Володя… Владимир Яковлевич найдет нас именно здесь.
И опять в дорогу, друг-читатель! Последуем за артистами, они уселись в свою обновленную эмку и тронулись в путь.
Володя восседал за рулем. Он не вертел головой во все стороны, как раньше делал, не вступал в разговоры, не пугал артистов разного рода опасностями, а сидел, вперив взгляд вперед. Петр Петрович с чувством нескрываемого восторга следил за ним. Правда, часа полтора спустя было решено сделать небольшой привал и обсудить общее положение. Машина съехала на обочину.
На совещании, устроенном здесь же, в машине, все участники, в том числе и Володя, пришли к единодушному решению: ехать, пока хватит бензина, а затем погрузиться на поезд. На этом же совещании командиром машины без особых прений был снова избран Иван Степанович.