Рядом с ним восседал Иван Степанович, принявший на себя роль командира машины и руководителя бригады. Он не выпускал из рук бинокль, поминутно приставляя его к глазам. На заднем сиденье утопали в вещах Петр Петрович и Катенька. Всем им в штабе фронта выдали полушубки (в армии носили пока зимнее обмундирование), и вид у бригады был сугубо фронтовой, если не считать некоторых несоответствий в одежде, что объяснялось капризами АХО. Например, к полушубкам полагаются соответствующего образца ушанки. Но шапок на складе не оказалось, и голову Петра Петровича венчала коричневая фетровая шляпа. Иван Степанович, более предусмотрительный, захватил из дому высокую барашковую шапку, придававшую ему генеральский вид. Если же взор опустить несколько ниже, можно усмотреть на ногах Ивана Степановича штатские брюки цвета мореного дуба и штиблеты, всунутые в галоши, а у Петра Петровича были старинного фасона глубокие боты. Только Катенька была одета по-женски изящно, полушубок ей очень шел. Из-под красивой барашковой шапочки выбивалась прядка белокурых волос. Храбрый шофер был в ватнике, на голове треух. Зато генеральская шапка Ивана Степановича вызывала панику у регулировщиц. Они бросались со всех ног к машине, когда он отворял дверцу и расспрашивал о дороге. По счастью, регулировщицы не замечали штиблет и галош…
Петр Петрович чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Как он уяснил из памятного разговора с Володей перед отъездом, фронт представлял собой сплошное минное поле, где каждое движение грозит смертью. Дорога тоже, конечно, полна мин. Он с трепетом душевным приглядывался к бугоркам, выбоинам, то и дело хватал шофера за плечо, предупреждая об опасности. По временам хотелось выскочить из машины и стоять на месте, не шевелясь, чтобы не наступить на какую-нибудь спрятанную в грязи мину. Но еще ужаснее было думать, что они сбились с дороги и, возможно, едут по расположению врага.
- Голубчик Иван Степанович, - говорил он расслабленным голосом, - вы не узнавали, не опасно ли дальше ехать?
- Положитесь на меня, - уверенно отвечал Иван Степанович, не отрывая бинокля от глаз.
Но в этот момент случилось событие, взволновавшее даже этого старого охотника. Что касается Петра Петровича, то он вцепился в плечи Володи, прижал его к себе и неистово закричал:
- Стойте! Вы слышите! Стреляют! Мы попали к немцам!
Действительно, сбоку довольно отчетливо слышались выстрелы. Иван Степанович несколько побледнел, но старался сохранить спокойствие.
- Надо выяснить, - проговорил он хрипловатым голосом. - Придется машину здесь замаскировать, - указал он на чахлый кустарник, росший у дороги, - а самим пойти в разведку.
Но Володю, по-видимому, роль разведчика не устраивала. Он сослался на то, что шофер не имеет права отходить от машины.
Его кандидатура отпала. Иван Степанович вопросительно поглядел на Петра Петровича.
- Голубчик, я, кажется, совершенно болен, - простонал Петр Петрович, хватаясь за сердце. - Не могу сдвинуться с места.
Иван Степанович отправился в разведку один, соблюдая правила, рекомендуемые в таких случаях. Он шел пригибаясь, чтобы не обнаружить себя, хотя его монументальную фигуру едва ли могли укрыть низкорослые кусты. В руках старый охотник держал бинокль.
Шагах в ста от машины он остановился и стал осматриваться. Никакого движения заметно не было, хотя стрельба продолжалась. "Это согласно с современными правилами войны, - подумал он. - Войск не видно, а война идет". Иван Степанович не знал, двигаться ли ему дальше или благоразумнее вернуться назад. Неожиданно впереди заметил несколько фигур, черневших на дороге. Дело осложнялось. Необходимо возвращаться.
- Посмотрите-ка, Володя, что там такое? Какие-то люди? - сказал он, подходя к машине и передавая бинокль шоферу.
Беря в руки бинокль, Володя не преминул похвастаться, что во время финской войны у него был бинокль не этому чета.
- Настоящий "Цейс"! - поднял он большой палец кверху.
- Смотрите! Смотрите скорей! - заторопил его Петр Петрович.
Володя небрежно приставил бинокль к глазам.
- Что я говорил! - воскликнул он. - Бежит население!
- Почему бежит? - тревожно спросил Петр Петрович.
- Ясно почему - немцы вырвались из "котла"!
- Разве они так близко сидят в "котле"?
- Близко? Рядом! Вон они! - ткнул Володя перстом в сторону, откуда раздавались выстрелы.
- Что же нам делать?
- Садиться в машину и ехать назад.
- Скорей, скорей в машину! Голубчик Володя, выводите ее на дорогу. А то не успеем, - умоляюще взывал Петр Петрович. - Ах, опять у меня что-то с сердцем…
Но Иван Степанович, державшийся с поразительным хладнокровием, еще раз посмотрел в бинокль. По дороге шли три старика, две женщины и девочка. У всех за спиной болтались мешки.
- По крайней мере подождем их и расспросим, - сказал он.
К удивлению наших путешественников, Катенька (о ней в суматохе совсем забыли) спала, зарывшись в воротник шубы. Очевидно, ее так утомила дорога, что она не слышала выстрелов и не пережила тех тревожных минут, какие пережили трое ее спутников.
- Ну как там, отец, немец сильно контратакует? - бодро крикнул Володя одному из стариков.
- Э, милый человек, - покачал головой старик. - Какая там констрактация, все начисто пограбил. Вот теперь ходи на базар покупать.
- Позвольте, - вмешался Петр Петрович. - А разве здесь не опасно ходить? Ведь стреляют!
- А чего опасаться, свои стреляют!
- Как свои стреляют?
- Так и стреляют. Учатся. Тут вторую неделю красноармейцев обучают.
- А как далеко отсюда немцы?
- Немец-то? Немец далеко! Если считать по прямой, километров поди за сто, а по дороге и того поболе.
Старик переложил мешок на другое плечо и пошел догонять своих. Петр Петрович сконфуженно потупился. Иван Степанович продолжал сохранять спокойствие, оно его никогда не покидало. У Володи же был такой невозмутимый вид, как будто его ничего не касалось.
- Поехали, что ли! А то с этими задержками до ночи не доберемся, - проговорил он строгим голосом, осуждающе глядя на Петра Петровича. Должно быть, он считал его главным виновником переполоха.
Все уселись в машину, стараясь не потревожить Катеньку. Она продолжала спать. Машина тронулась.
Глава третья
Вот уж верно говорит старинная пословица: "Баба черта проведет"! Так почти и случилось. Черта не черта, а немцев глухая бабушка Мотря провела, и довольно остроумно…
Село, куда приехали артисты, было расположено по обеим сторонам балки, уходившей в степь. Беленькие хатки беспорядочно торчали тут и там, одна пониже, другая повыше, третья в самом низу, словом, где им вздумается, образуя в то же время в своей массе какое-то подобие улочек и переулочков. Не слышно ни кудахтанья кур, ни пения петухов, ни мычания коров. Как выяснилось, в селе после пребывания фашистов осталась только одна-единственная корова. Ее хозяйка, глухая Мотря, проявила необычайную предприимчивость, пряча корову с помощью соседей в яме, вырытой за сараем. За два года оккупации корова в яме побывала столько раз, сколько реквизиций провели немцы в селе. Хата старушки стояла на отлете. Пока немцы доходили до нее, корову успевали спрятать. Помогала и глухота бабки Мотри. На все вопросы немцев она отвечала: "Нема!"
Получив сведения о корове бабушки Мотри, наша бригада направилась прямо к ее хате. Бабушка радушно приняла гостей. В хате было тепло, чисто и уютно. Настроение Петра Петровича быстро поднялось, он оживленно ходил, потирая руки.
- Удивительная старушка, а? - добродушно посмеивался он. - Так надуть немцев! Просто Улисс в юбке! Улисс! Два года прятать под землей корову! А немцы ходили вокруг и ничего не чуяли. Морду-то ей, наверно, полотенцем завязывали, чтобы не мычала. А? Мне здесь очень, очень нравится. Наконец-то мы попали в настоящую домашнюю обстановку. Сейчас соорудим кофе с молоком. Катенька, вы как считаете, а? Чудесно! Просто чудесно!
Он совершенно переменился. Достал из чемодана халат и войлочные туфли, облачился и почувствовал себя совсем как дома. Глухая старушка разжигала плиту.
- Воды! - кричал ей в ухо Петр Петрович. - Воды для кофе!
Старушка поставила чугунок с водой. Петр Петрович несколько поморщился при виде такой посуды, но их кофейник куда-то запропастился, пришлось примириться. Вода быстро закипела. Петр Петрович заварил кофе, торжественно поставил чугунок на стол.
- Настоящий мокко! Чувствуете запах? - умилялся он, наклоняясь над чугунком и вдыхая аромат.
Налили кофе в чашки. Петр Петрович отхлебнул и вдруг начал отплевываться.
- Это же свекольный суп, - вскричал он, - а не кофе! Настоящий свекольный суп…
Все попробовали. Кофе действительно сильно отдавал свеклой.
- Как она сюда попала? - подступил раздосадованный Петр Петрович к старушке.
- Для сладости положила, - ответила, ангельски улыбаясь, старушка. - Для сладости, батюшка! Сахарку-то нетути, вот свекольку и кладем.
Она ласково глядела на Петра Петровича.
- Эх вы, хозяйка, хозяйка! - досадливо сказал он.
- Ась? - подставила ухо старушка. - Яйка? Нема яичек, нема! Всех курей фашисты передушили. Всех, всех, милые вы мои. Нема теперь курочек, нема! - Она говорила нараспев, вздыхая и охая.
- Спасибо, спасибо, - закивал ей Петр Петрович. - Больше ничего нам не надо. Вы меня не так поняли.
- Ась? - продолжала подставлять ухо старушка. - Не-м-а-а! - Петр Петрович замахал на нее руками.
Делать нечего, пришлось пить кофе со свеклой. Катенька даже нашла его вкусным. А молчаливый Иван Степанович авторитетно заметил, что потребление свеклы возмещает недостаток сахара, с чем, в конце концов, согласился и Петр Петрович, выпивая третью чашку кофе. На долю Володи пришлась примерно половина содержимого чугунка, чем он и воспользовался: аппетит у него был превосходный.
- Ну, вот и поужинали, - заключил Петр Петрович. К нему после еды вернулось хорошее настроение. - Великолепно! Великолепно! - восклицал он, расхаживая по хате. - А вы не хотели ехать! - адресовался он неожиданно к Ивану Степановичу.
- Позвольте, разве я не хотел? - возразил Иван Степанович. - Наоборот, вы не хотели.
- Я? - удивился Петр Петрович. - Хе-хе-хе! А кто первый подал идею поехать на фронт? Да-с, голубчик! Это моя идея! Вы представляете себе, попасть на фронте в тепло, к такой милой, почтенной женщине! - взглянул он благодарно на хозяйку. - Этого же не забыть!
Глухая старушка, очевидно, по-своему поняла его восклицание и, вздохнув, жалобно пропела с печки: - Бомбить, милый, бомбить! Еще летает, разбойник!
- К-к-как вы говорите? Бомбит? - замер Петр Петрович посреди хаты. - Почему же вы нас не предупредили? А мы тут сидим и спокойно пьем кофе! Ах боже мой, какую мы допустили беспечность, остановившись здесь! Немцам стоит бросить одну-две бомбы, и от этих стен ничего не останется, они же, наверно, из глины или из чего там сделаны, - неодобрительным взглядом окинул он хату, которую так недавно расхваливал. - Иван Степанович! Катенька! Володя! Вы опытный человек, что вы посоветуете нам делать?
- Искать укрытие! - хмуро ответил Володя.
- Совершенно верно! Искать укрытие! Где у вас укрытие? - подступил Петр Петрович к старушке. Заметив, что она недоуменно глядит на него, он еще сильнее закричал: - Где вы прячетесь, когда прилетают немцы?
- Ась? На печи сижу. Все время на печи сижу, - ответствовала старушка. - Тепленько. Натоплю печь, здесь и сижу. И все-то сижу, батюшка, все-то сижу…
- Но ведь тут убьют, надо под землю, под землю! - волновался толстяк, представляя опасность слишком близкой, чтобы так равнодушно относиться к ней.
Сбитая с толку старушка только улыбалась. Петр Петрович неистовствовал, убеждая ее покинуть печь и спасаться под землей. Он предлагал всем немедленно идти на розыски бомбоубежища. Сам, никого не дожидаясь, быстро оделся и вышел.
Вернувшись, нервно заходил по комнате.
- Преступная беспечность! Ни одного бомбоубежища! Где у вас бомбоубежище? - кричал он на старушку. - Я спрашиваю, где бомбоубежище? Яма! Яма!
Его спутники гораздо хладнокровнее отнеслись к опасности.
Иван Степанович бросил:
- Чепуха, не прилетят! Что их может привлекать в глухом селе!
А Катенька, возможно, чтобы успокоить Петра Петровича, высказалась в том смысле, что она не против пережить хоть одну бомбежку. Петр Петрович бросил на нее укоризненный взгляд. Только в лице шофера Володи он нашел единомышленника, всецело солидарного с ним. Володя быстро смотался на улицу, очевидно тоже в поисках укрытия, и затем в продолжение всего вечера довольно часто исчезал из хаты, якобы затем, чтобы посмотреть машину. Возвращаясь, многозначительно говорил:
- Пока не летят! Но погодка летная! - чем приводил в трепет Петра Петровича, сидевшего целый вечер в шубе, хотя в хате было нестерпимо жарко.
Спать не ложились долго, может быть потому, что беспокойство Петра Петровича передавалось и другим. Володя же рассказывал об очередном своем подвиге во время финской войны. Он умел выбирать темы, подходящие к случаю. На этот раз остановился на эпизоде с костром, который разжег, заблудившись в финских лесах. По словам отважного шофера, над костром всю ночь жужжали вражеские самолеты. Володя как ни в чем не бывало варил в котелке кашу, пока какой-то самолет не сбросил наконец бомбу, она угодила в самый котелок. Володя чудом спасся, он ходил собирать сучья. Иван Степанович слушал россказни Володи со снисходительной миной на лице, он не верил им. Петр Петрович, напротив, доверчиво относился к каждому слову Володи. Катенька улыбалась и украдкой позевывала. Старушка, высунувшись с печи, глядела немигающими глазами на свечку: мерцающий огонек, должно быть, доставлял ей огромное удовольствие.
Утром, когда все пробудились, обнаружилось, что кровать Петра Петровича пуста. Бросились искать его. Кричали, звали, он не отзывался. Володя со свойственной ему категоричностью утверждал, что Петр Петрович укатил на попутной машине домой, так как захватил с собой одежду и даже постельные принадлежности.
Действительно, вместе с Петром Петровичем исчезли и его подушка и одеяло.
- Но в какое положение он всех нас поставил! Это какая-то нелепость! - мрачно пробасил Иван Степанович.
Подождали еще с полчаса, не теряя надежды. Но Петра Петровича все не было. Тогда решили обыскать еще раз окрестности хаты. Иван Степанович, уныло бродивший около сарая, вдруг услышал глухой голос, доносившийся из-под земли. Начал растерянно оглядываться и наконец заметил яму, прикрытую досками, где хозяйка в свое время прятала от немцев корову.
- Голубчик! - услышал он идущий оттуда знакомый голос. - Помогите мне отсюда выбраться.
Иван Степанович бросился к яме и в глубине ее, к своему изумлению, увидел Петра Петровича с одеялом и подушкой в руках.
- А я, право, превосходно здесь выспался на соломе, - жизнерадостно заявил тот, появляясь с помощью Ивана Степановича на свет божий. - Знаете, на воздухе лучше себя чувствуешь. В хате очень душно…
Глава четвертая
С утра погодка была невеселая: сверху вместо мокрого снега вдруг полил настоящий дождь. Дорогу еще больше размыло. Теперь ее колеи стали похожи на реки. В низких местах они превращались в черные моря. Некоторое время эмка благополучно двигалась вперед, поднимая, подобно колесному пароходу, могучие волны. Но в одном из черных морей она застряла. Мотор поработал-поработал и заглох. Володя, смело шагнувший за борт, не нашел дна.
- Дело скверно! - сказал он, забираясь в кабину. - Придется загорать.
Неприятная весть не вызвала, однако, сильного беспокойства у наших путешественников. Особенное мужество проявил Петр Петрович.
- Главное, не волноваться, - с необычной твердостью в голосе произнес он. - Еды у нас достаточно. Не правда ли, Иван Степанович?
- Да, но скажите, как мы отсюда выберемся? - мрачно проговорил Иван Степанович, озирая в бинокль окрестности. - Ни одной машины!
- Позавтракаем, а потом Володя сходит и приведет, - беззаботно сказал Петр Петрович.
- "Володя сходит"! - подал протестующий голос примерный шофер. - Здесь хороший пловец не проплывет, не только я.
- Так зачем же вы заехали в это море? - с мягким укором проговорил Петр Петрович. - Могли бы сторонкой объехать.
- Ха! Я думал, здесь мелко.
- Вот вам и мелко!
- Вот как-то пришлось загорать с машиной на Карельском, - начал Володя, как обычно несколько преувеличивая. - Морозище градусов шестьдесят. Сугробищи! Ни проехать ни пройти. Снегу навалило - горы! День сижу, два сижу, три сижу. Кушать нечего. Гложу последний сухарь. Что я делаю? Беру лопату и начинаю прорывать туннель в снежной горе. А гора чуть пониже двухэтажного дома. Прорываю туннель на три метра в вышину, на три в ширину и выезжаю через него на дорогу.
- А гора не обвалилась? - удивился Петр Петрович.
- Ха! Она же ледяная. Как же она обвалится?
- Вы очень остроумно сделали, голубчик, - восхитился Петр Петрович. - Вы находчивый человек, с вами не пропадешь!
- А кто со мной пропадал? Помню, один раз…
Но наблюдавший в бинокль Иван Степанович громогласно возвестил:
- Машина по левому борту.
Володя открыл дверцу и отчаянно замахал руками.
- А ну, давай сюда! - заорал он. - Не видишь, загораем!
Машина прошла, никто не выглянул из нее. Вслед за нею показалась другая машина и также проследовала мимо. Шофер ее участливо взглянул на терпящих бедствие путешественников, но даже подступиться к ним не решился. Он только пошутил: хотите, мол, весла заброшу?
Время шло. Машина все стояла на месте. Перед путешественниками возникла перспектива провести в таком положении ночь. Петр Петрович быстро перешел от бодрости к унынию.
- Голубчик Иван Степанович, - с тревогой проговорил он. - Не отправиться ли все-таки в какую-нибудь деревню поискать ночлег?
Но, взглянув на море грязи, прервал речь.
Вот тут-то и появился спасительный вездеход, смело ринувшийся в черные волны. Когда он проплывал мимо эмки, путешественники открыли все дверцы и замахали руками, умоляя о помощи.
- Кто такие будете? - спросил молодой, бойкого вида сержант, сидевший рядом с шофером.
- Голубчик, - умоляюще воскликнул Петр Петрович. - Мы бригада артистов, едем на фронт. Мы артисты, понимаете, артисты! Очень, очень вас просим…
- Артисты! Ладно, поможем, - неожиданно быстро согласился сержант. - Не будь я сержант Сметанка, если мы вас не вытянем!
- Обаятельный молодой человек! - умилился Петр Петрович. - Бескорыстно бросается на помощь незнакомым людям. Милейший человек!
Сержант Сметанка между тем с помощью своего шофера и при полном бездействии Володи, если не считать устных указаний и советов из приоткрытой дверцы, прицепил эмку к вездеходу, и скоро наши путешественники почувствовали, как неведомая сила влечет их вперед. Черное море расступилось, и эмку вынесло на сушу.
Но вездеход здесь не остановился. Путешественники в удивлении переглянулись.
- Забыли отцепить! - изрек Володя.