- Вы думаете? - с некоторым беспокойством сказал Петр Петрович. - А не может он нас увезти куда-нибудь, где… опасно. Погудите ему, Володя!
Володя погудел. Никакого действия. Вездеход не только не остановился, но и пошел быстрее. В голову Петра Петровича начали проникать тревожные мысли. Он вдруг весьма нелогично заявил, забыв, что пять минут назад хвалил сержанта:
- А не хочет ли он подшутить?
- Помилуйте, зачем ему это нужно? - вмешался Иван Степанович.
- А по-моему, это переодетые немцы вырвались из окружения и чешут к себе в Германию, - вдруг выпалил Володя. - Со мной такие истории случались во время финской войны. Еду раз по передовой, слышу, нагоняет машина. Оглянулся, бац, финны! Погнал свою колымагу что есть мочи. Смотрю, дорожка идет вбок, я туда. Тем и спасся. Вот настолечко мимо меня проскочили, - показал указательный палец Володя.
- Скорей надо отцепляться, - схватил его Петр Петрович за плечо.
- Да! Отцепляться! - мрачно усмехнулся Володя. - Если это немцы, они, будь здоров, так прицепили, что до Берлина не отцепишься.
- Боже мой, что же делать? - Петр Петрович начал отворять дверцу.
Катенька схватила его за рукав.
- Вы хотите оставить меня одну? - сказала она. - Потому что прыгать я не буду.
Ее решительный тон смутил Петра Петровича. Он тяжело откинулся на спинку сиденья и расслабленно проговорил: "Ну как знаете!" - таким тоном, как будто снимал с себя всякую ответственность.
Неожиданно справа мелькнули хаты. Вездеход покатил по узкой улочке. Возле длинного здания, по-видимому школы, он остановился. Ничего не понимающие актеры начали вылезать из машины. Из дому вышел молоденький офицер и крикнул сержанту:
- Привез, Сметанка?
- Разрешите доложить, - браво отрапортовал сержант. - В ДКА актеров в наличности не оказалось. Но в пути удалось перехватить бродячую труппу, - указал он на наших путешественников.
- Молодец! - сказал офицер Сметанке. - Не растерялся. А вас, - обратился он к актерам, - как дорогих гостей прошу пожаловать сюда!
И повел их в здание, а затем в небольшую комнатку, служившую раздевалкой - на гвоздях было навешано много шинелей. Сюда же внесли чемоданы и поклажу актеров. Они переоделись. За стеной царило оживление, играл патефон.
- Разрешите представиться, - только после этого сказал встретивший их офицер. - Капитан Свешников.
Актеры отрекомендовались. Иван Степанович вынул из бумажника предписание фронта и протянул капитану.
- Кажется, так полагается?
- Правильно! Вы, оказывается, знаете наши фронтовые порядки, - сказал капитан, пробегая глазами предписание. - Здесь приходится быть особенно бдительными. Бывают, знаете ли, случаи! А теперь могу удовлетворить ваше любопытство. Наш авиаполк получил гвардейское Знамя. Сегодня мы празднуем… Ваше присутствие оживит…
Он взглянул на Катеньку и вдруг смущенно замолчал. То ли его поразило платье Катеньки, представшей перед ним в облике трогательной Наташи Ростовой, то ли были какие-то другие причины, неприметные человеческому глазу, повлиявшие на капитана Свешникова. Он даже несколько покраснел.
- Прошу вас в зал, - проговорил он деланно громким голосом, каким обычно хотят скрыть смущение.
Вид у путешественников, освободившихся от нескладных полушубков, был великолепен и необычен. В раздевалке они облачились в костюмы прошлого столетия, в которых обычно читали сцены из "Войны и мира".
Впереди шел Петр Петрович в длинном военном сюртуке и ботфортах. В таком виде он изображал Кутузова. За ним в ловко облегавшем фигуру мундире сумрачноватый и представительный Иван Степанович, олицетворявший образ Андрея Болконского. Катенька - Наташа Ростова - впорхнула в широко раскрытую дверь как видение далекого прошлого.
В небольшом школьном зальце в тот момент удивительно перемешались разные эпохи. Офицеры Великой Отечественной войны окружили группу представителей Отечественной войны 1812 года, со странным любопытством разглядывая их. Самое большое впечатление произвела, конечно, Катенька. Она немедленно оказалась в кольце летчиков, восхищенно приветствовавших ее. Всем им было по двадцать - двадцать пять лет, все подтянутые молодцеватые, у каждого по меньшей мере по три - пять орденов на груди.
Старые актеры были также удостоены внимания летчиков, но, увы, гораздо меньшего.
Некоторым читателям, может быть, не нравится, что я называю свою героиню уменьшительно и даже ласкательно - Катенька, и тем самым как бы подчеркиваю свои особые симпатии к ней и навязываю их другим. Нет, я не хочу навязывать ни своих симпатий, ни антипатий. Даже не очень симпатичный мне Володя вызывает разные суждения о себе: с одной стороны - восторженное - Петра Петровича, а с другой - скептическое - Ивана Степановича. Что касается Катеньки Корсунской, то я раньше уже оговорился, что так ее называли в театре. Кроме того, и настоящую участницу артистической бригады, встреченную мной на фронте, тоже звали Катенькой. Мне не хотелось менять в повести ее имя.
Возможно, кто-нибудь подумает, что автор, выбирая имя героя или героини, связывает свой выбор с какими-то чертами характера или с внешним видом человека. Отнюдь нет… Но мы оборвем разговор о Катеньке, потому что к группе актеров подошел командир полка со Звездой Героя на груди и радушно поздоровался с ними. Он был. в том же возрасте, как и его подчиненные, пожалуй, только покрепче и покоренастее других.
- Подполковник Померанцев, - отрекомендовался он. - Командую вот этими воздушными гусарами, - слегка усмехнувшись, кивнул он в сторону летчиков.
- Очень, очень рады побыть у вас, - ответил за всех Петр Петрович, окончательно успокоившийся после дорожных переживаний.
- Мы приветствуем вас в нашей фронтовой среде, - сказал подполковник. - Каждый из летчиков, которых вы видите перед собой, не один раз встречался в воздухе о немцами, сбил не меньше чем по пяти фашистских самолетов. Ваш приезд вдохновит нас на новые боевые подвиги.
Артисты растроганно кланялись.
- А теперь разрешите приступить к делу. Товарищи офицеры, - обратился подполковник к присутствующим. - Благодаря счастливой случайности на нашем торжестве присутствуют представители искусства, всегда самые желанные наши гости.
Летчики бурно захлопали. Артисты поднялись на импровизированную эстраду. В комнате стало тихо.
Как назвать то, что исполняли актеры? Живые картины, инсценировка, импровизация? Как хотите. Но одетые в костюмы эпохи Наполеонова нашествия актеры читали отрывки из бессмертного романа, и впечатление было огромным. Летчики подбегали к актерам и горячо пожимали им руки. Концерт продолжался больше часа.
Потом актеров повели в соседнюю комнату, где был сервирован ужин.
В разгаре ужина со стула поднялся Петр Петрович и обратился к сидевшему с ним рядом командиру полка:
- Голубчик Дмитрий Сергеевич, давайте поцелуемся. Я, самый ужасный трус, какой когда-либо существовал на свете, хочу обнять самого храброго человека. Это не смешно? - оглядел он присутствующих. - Тогда простите старика.
Никто не засмеялся. Все громко зааплодировали. А подполковник, поднявшись, расцеловался со стариком и ответил:
- Человек, приехавший на фронт, да еще в ваши годы, не может быть трусом. - И поднял вверх бокал: - За храброе искусство!
Петр Петрович прослезился и, питая склонность потолковать на высокие темы, обратился к Померанцеву со следующим вопросом:
- Не объясните ли вы, как надо понимать услышанное мною выражение, что линия фронта здесь путаная? Извините меня, я никак не могу взять в толк, что это значит.
- Не знаю, известно ли вам, что вы находитесь в районе так называемого немецкого "котла", - ответил подполковник. - То есть, иначе сказать, несколько немецких дивизий окружены здесь нашими войсками. Со всех сторон!
- Со всех сторон! Понимаю, - кивнул Петр Петрович. - А с какой же стороны мы находимся?
- Мы находимся в тылу у немцев.
Петр Петрович похолодел.
- Но позвольте, голубчик Дмитрий Сергеевич, а если они захотят пойти домой?
- Наша задача и состоит в том, чтобы не пустить их домой, а уничтожить здесь.
- Очень интересно, - настороженно оглянулся Петр Петрович. - Вы полагаете, они не могут вырваться из "котла"?
- Умрем, но не пустим!
- Да, да, совершенно верно. "Умрем, но не пустим". Сказано превосходно!
А на другом краю стола, где сидела Катенька, тоже велись интересные разговоры, правда, не на столь высокие темы. Здесь около девушки вытянулась такая живописная вереница офицеров, что ордена на их гимнастерках сливались в одну бесконечную линию. По правую руку от нее сидел чернявый красавец капитан Медведев, разбитной, веселый малый, по левую руку - наш знакомый капитан Свешников, первый встретивший актеров и столь смутившийся при виде девушки. В отличие от Медведева, он был белокур, стеснителен и часто краснел.
- Что это наш Саша молчит, словно в рот воды набрал? - крикнул Медведев, подмигнув застолице. - Уж не влюбился ли он? Саша, голубок, что с тобой?
Все взгляды устремились на капитана Свешникова. Лицо его густо покраснело, когда веселые взгляды товарищей обратились к нему. Он смущался все более и более, лихорадочно отыскивал слова, какими мог бы ответить Медведеву, но, увы, не находил их. Черт возьми, если бы дело было в воздухе, где он, признанный ас, владел в совершенстве всеми своими чувствами и мыслями! А здесь он сидел насупившись и тем самым давал повод для новых шуток.
Медведев собирался было отпустить по его адресу еще острую фразочку, но Катенька вдруг обернулась к Свешникову и, взглянув на него, тоже почувствовала непонятное смущение. Смех, готовый сорваться с ее губ, пропал.
Теперь, как ни изощрялся в своем остроумии Медведев, Катенька, казалось, совсем перестала замечать его. Повернувшись к Свешникову, она участливо спросила:
- Почему вы, в самом деле, такой грустный?
- Вы завтра уедете, - ответил он.
- Но мы постараемся заехать на обратном пути.
- Если бы вы остались хоть еще на один день!
- Не знаю. Мне тоже хочется остаться. Вы все такие милые люди.
- Все? - мрачно спросил он.
- Нет. Я в том смысле… - замялась Катенька. - Я хотела сказать… что вы… что мне… приятно было познакомиться… с вами…
Наконец подполковник поднялся со стула.
- А не хватит ли на сегодня? Дадим нашим гостям отдохнуть. Да и у нас завтра боевой рабочий день. По домам!
На прощание каждый летчик старался пожать руку Катеньке и перехватить ее улыбку. Она улыбалась всем, и каждый думал, что она улыбается только ему одному. Но некоторым показалось, что крепче всего Катенька пожала руку капитану Свешникову и улыбнулась ему особой улыбкой. И они были правы.
Глава пятая
К этой главе не стоило бы даже и приступать. Ну что за удовольствие пугать читателя бомбежками, засадами и окружениями, которых уже сейчас никто не боится. Война давно кончилась, люди строят, пашут, сеют, осваивают космос, ходят по праздникам в гости, говорят речи на собраниях и занимаются благоустройством быта, а его порой труднее наладить, чем выиграть сражение. Не закончить ли и нам беспокойное путешествие по военным частям и не заняться ли подходящими мирными темами? А то ведь бог знает где нам еще придется бродить, в каких переделках бывать, со сколькими людьми встречаться и расставаться. Не успеешь познакомиться с каким-нибудь симпатичным героем, вроде капитана Свешникова, как уже прощайся с ним, трогай дальше, гадай, где снова столкнет с ним судьба, на каких дорогах войны?
Я ведь пишу простую историю, взятую из жизни, и как поведут себя дальше мои герои, скорей зависит от них, чем от меня. Зависит от обстоятельств, в каких они будут находиться. Тем более, что дело-то происходит на войне, где все быстро меняется. Не сетуй, читатель, я не могу сразу удовлетворить твое любопытство. Давай-ка лучше двинемся вслед за нашими героями.
Итак, все готово к отъезду. Диспетчер, сигналь отправление! Жизнь - движение, а "всякое движение есть сдвигание с места движущегося", как говорил Аристотель.
Эмка сдвигается с места, эмка движется. Счастливого пути!
- В другой раз нам вряд ли так повезет, как у летчиков, - вслух размышлял Петр Петрович. - В жизни всегда так бывает: сначала удача, потом неудача, двух удач подряд не бывает. Теперь жди несчастья. Скорей всего нас разбомбят. Уж я наверняка знаю. Сейчас они шарят по дорогам. Ихние войска тут недалеко в "котле" сидят, вот они и расчищают им путь, чтобы из "котла" выпустить.
Но на эти слова никто не отозвался. Старый актер все-таки продолжал свое:
- Вы, Володя, посматривайте… Чуть что заметите, немедленно останавливайте машину.
- Заметишь их! - безнадежно махнул рукой Володя. - Если и заметишь, толку не будет. Он тебя сверху раньше заметит. Не успеешь выскочить, как бомбу всадит.
- Что же делать? - с возрастающим беспокойством произнес Петр Петрович.
- Можно было переждать у летчиков, - высказал Володя затаенную мысль.
- Этого, голубчик, мы при всем желании не можем сделать. Поймите, мы должны посетить много военных частей.
- Допосещаемся! - мрачно сказал Володя. - Вот мы едем, а немцы, может, сзади нам дорогу перерезают. Ведь здесь везде они! - обвел он рукой линию горизонта. - Изголодались в "котле", озверели! Как напрут…
Петр Петрович заерзал на месте. Слова Володи хоть кого могли смутить. Иван Степанович сидел насупившись. Катенька была задумчива.
- Пикирует! - вдруг истошно завопил Володя и, выбросившись из машины, пустился с такой быстротой наутек, что сейчас же исчез из виду. Петр Петрович незамедлительно последовал за ним. Иван Степанович, внешне сохраняя достоинство, приличествующее командиру машины, счел, однако, нужным отбежать (или, уместнее сказать, отойти с поспешностью) и укрыться в одной из воронок. Последней из машины выбралась Катенька и, взглянув вверх, действительно увидела самолет, который помахал крыльями. На крыле она заметила также большую красную звезду, а на борту цифру "33". Приметная цифра ей все объяснила! Эта цифра красовалась на самолете капитана Свешникова.
Машина с ревом пронеслась над дорогой и, взмыв вверх, быстро скрылась, поселив в сердце девушки не то сожаление о чем-то несбывшемся, не то грусть, не то раскаяние…
Спутники ее между тем постепенно возвращались к машине. Первым появился Иван Степанович и как ни в чем не бывало уселся на командирское место. Через некоторое время вдали показался Петр Петрович. Большое расстояние, покрытое им за несколько секунд, подтверждает свидетельство многих лиц о том, что на войне люди молодеют. Петр Петрович, почти не запыхавшись, подошел к машине и довольно бодро сказал:
- Кажется, на этот раз все обошлось благополучно. Машина цела! - критически оглядел он эмку.
Дольше всех не возвращался Володя. Он пришел злой и усталый. По его виду можно было предположить, что отбежал он от машины по меньшей мере километра полтора.
- Нет! - решительно сказал он и осуждающе поглядел на артистов. - Дальше так ехать нельзя. Надо искать пристанища и переждать до темноты. В темноте будем передвигаться, иначе машину разбомбят, это уж я чувствую. Я не могу губить машину.
О своей драгоценной жизни он скромно умолчал.
- Самолет был наш! - строгим голосом сказал Иван Степанович.
- Хорош наш! - воскликнул Володя. - А вы не слышали, как он резанул из пулемета? Вокруг меня пули градом. А вы говорите: наш!
- Наш! - еще строже повторил Иван Степанович. - На крыльях у него звезды.
- Ха! Звезды! Уж вы не уверяйте, что наш. Чуть всего не изрешетил. Вам-то, может быть, он ничего бы не сделал, он в меня целил. У немцев такая тактика - выводить из строя шоферов. Вывести из строя шофера для них одно удовольствие: шофера убьют, машина стоит. Вот чего они добиваются!
Высказав такое высокое суждение о своей профессии, Володя уселся за руль с самым независимым и гордым видом.
- А вам не могло ошибочно показаться, что из самолета стреляют? - сделал Петр Петрович осторожную попытку уточнить детали воздушного нападения.
- Скажут тоже! Ха! "Могло показаться"? Это кому другому могло показаться, а Володя знает, в кого целили!
Робкая попытка Петра Петровича выяснить, чей же в конце концов был самолет - наш или немецкий, как видим, окончилась безрезультатно.
Катенька, единственная из экипажа точно знавшая, чей был самолет, почему-то решила не опровергать незаменимого шофера.
И все-таки один самолет был несомненно немецкий. Его-то они и прозевали, слушая разглагольствования, точнее, поучения Володи, как отличать вражеские самолеты по звуку, внешнему виду и прочим признакам.
- Вам, конечно, без практики и ошибиться можно, какой наш, какой ихний, - объяснял он. - В таком разе главное дело не упустить, как он начнет стрелять. Как начнет стрелять - пиши пропало, наверняка ихний.
Вот еду я как-то раз в машине, смотрю, на меня летит финский самолет…
- На нас тоже кто-то летит! - прервала рассказчика Катенька, взглянув в боковое окошко.
- Где? Где? - забеспокоились путешественники. Сверкая крестами, на них пикировал немецкий самолет.
Все настолько растерялись, что забыли об инструкциях Володи. Петр Петрович уткнул голову в узлы. Иван Степанович закрыл лицо рукой, чтобы предохранить глаза от осколков. Катенька зажмурилась. Володя, вместо того чтобы бежать или ехать навстречу самолету, как он рекомендовал поступать в таких случаях, почему-то сполз вниз, неуправляемая эмка уткнулась в блиндаж, случайно оказавшийся поблизости.
- Куда ты, дядя? - послышался оттуда задорный женский голос. - С машиной все равно сюда не въедешь.
К счастью, все обошлось благополучно. Немецкий самолет или летел без бомб, или не обратил внимания на грязную, замызганную эмку. Он не сделал даже ни одного выстрела из пулемета. Столкновение с блиндажом тоже не причинило вреда машине, так как Володя, сползая вниз, случайно выключил скорость, и машина двигалась только по инерции.
Глава шестая
Узнав, что в машине артисты, регулировщицы стали наперебой приглашать их к себе. Иван Степанович устроил военный совет, на нем решили (под сильнейшим давлением Володи) пробыть остаток дня и ночь у регулировщиц, а завтра чуть свет тронуться дальше.
- Сегодня немцы все равно не дадут ехать, - говорил Володя. - Раз уж они нас заметили, как собаки, по следу пойдут.
- В таком случае лучше остаться! - охотно поддержал Володю Петр Петрович.
- Что же, давайте останемся, - пожал плечами Иван Степанович с видом крайнего безразличия. - Но, может быть, мы стесним девушек?
- Да, да, мы можем стеснить! - озабоченно нахмурил лоб Петр Петрович.
Катенька рассеяла их опасения. Она успела побывать в блиндаже и, вернувшись оттуда, сказала, что регулировщицы очень просят остаться и что у них довольно мило и чисто.
- Превосходно! Превосходно! - обрадованно заявил Петр Петрович. - Если мы никого не стесним, мы можем принять приглашение. Как вы думаете, Иван Степанович?
- Я не против.