Артисты спустились в блиндаж. Он оказался довольно просторным помещением, освещенным большой керосиновой лампой. Стояли деревянные, топчаны, на них лежали набитые соломой матрацы и подушки. У стены был приспособлен стол, над столом фотографии и картинки, вырезанные из журналов. В блиндаже обитали семь девушек-регулировщиц, но налицо было только четыре, остальные находились на постах у развилок дорог в радиусе примерно пяти километров. Посменно чередуясь, девушки день и ночь дежурили на своем участке пути, направляя поток машин.
Кому довелось ездить по военным дорогам, тому, вероятно, навсегда запомнилась одинокая фигурка в красноармейской форме, в пилотке, с винтовкой или карабином за плечами, стрелочкой вытянувшаяся на глухом перекрестке и флажком указывающая путь. Кто бы вы ни были, генерал, младший лейтенант или рядовой шофер, вам отдадут приветствие и даже иной раз улыбнутся, если вы заслуживаете улыбки. А если вы остановитесь и станете расспрашивать дорогу, вам обстоятельно ее объяснят или по памяти, или вынув из кармана шинели бумажку, где указано направление ближайших населенных пунктов. В погоду, непогоду, в слякоть и дождь, в мороз и вьюгу, в глухую ночь и в ясный день вы обязательно встречали девушек-регулировщиц на постах и, проносясь мимо них на машине, испытывали непонятную радость, как будто взгляд живых, ясных девичьих глаз достигал вашего сердца, огрубевшего и очерствевшего на войне. Вы встречали их в только что взятых городах, в городах, частично взятых, наполовину взятых, на три четверти взятых. Вы видели их на военных дорогах Европы, распоряжавшихся с таким же спокойствием и деловитостью, как у себя дома. Они стояли на окраинах Будапешта, Вены, Берлина, осажденных нашими войсками, в двух шагах от боя, они двигались вслед за боем, вставали на перекрестках только что отбитых улиц и деятельно управляли множеством машин, сновавших туда и сюда.
Светлы", милые девушки, хозяйки дорог! Куда вас забросила судьба? Так ли вы аккуратны, точны и деловиты, как были там, на войне? Если так, то счастлив тот завод, или тот колхоз, то учреждение, где вы работаете. Желаю вам удачи и счастья.
Из блиндажа, куда вошли артисты, слышался какой-то спор.
Выделялся голос Петра Петровича:
- Помилуйте, голубушки! У нас же все есть. Мы только что от летчиков, они нас всем, всем снабдили.
- Нет, нет! - возражали решительные девичьи голоса, все разом. - Вы у нас в гостях. У нас есть чем вас накормить. У нас и водка есть. Нам тоже выдают. А мы ее не выпиваем, потому что непьющие.
- Голубчик Иван Степанович, Катенька, скажите милым девушкам, что у нас все есть.
Но регулировщицы так горячо уговаривали артистов, что тем пришлось согласиться.
Во время ужина Володя блистал красноречием. Не знаю, что послужило начальной причиной вдохновенных речей Володи. Хмель ли, ударивший ему в голову, или присутствие стольких девушек? Что касается хмеля, его было предостаточно. У девушек действительно скопилась водка. Сами они не пили. Катенька пригубила. Петр Петрович и Иван Степанович выпили в общей сложности граммов по пятьдесят. Володя мог, таким образом, купаться в вине, что он и сделал, показав себя неопытным пловцом, быстро пустившим пузыри.
Но мы должны дать кое-какие предварительные объяснения, чтобы у читателя, боже упаси, не создалось впечатления о Володе, как о каком-то запивохе, которого нельзя допустить к вину, чтобы он сейчас же не надрызгался.
Нет, в основе была романическая подкладка! Несомненно романическая! Володя пил с горя. Володя пил от отчаяния, что его не поняли, не оценили как следует, не отнеслись к нему с тем почтением, с тем преклонением, какого заслуживала его выдающаяся личность. В глазах Катеньки он заметил это самое… В глазах Катеньки, в которую… которую… ради которой… Одним словом, романическая подкладка! Теперь вам понятно? Володя был безнадежно влюблен в Катеньку, и потому он пил. Вот почему он пил!
- Не довольно ли, голубчик Володя, вам пить? - нерешительно сказал Петр Петрович, видя, что Володя между разговорами наливает новый стакан водки.
- Володя может пить и не напиваться! - сурово ответил примерный шофер, осоловело поглядев на толстяка. - Володе скажи сейчас ехать, он сейчас и поедет. Сейчас же… Сию минуту…
Он сделал попытку подняться со скамьи.
- Хо-чу коман-довать…
Под дружный смех девушек он снова сел и больше уже не поднимался со скамьи.
Тогда девушки стали просить артистов:
- Почитайте нам что-нибудь.
Когда Иван Степанович и Катенька читали сценки из "Анны Карениной", а Петр Петрович - отрывки из "Сорочинской ярмарки", регулировщицы сидели как зачарованные.
- Ой, как хорошо, - вздохнула одна из девушек. - Как будто дома побывали.
А старшая, сержант Маруся, даже всплакнула. У нее не было ни дома, ни семьи, немцы убили мать и отца.
Между тем наступил вечер, а потом и ночь. Маруся повела девушек сменять посты. Она сказала, что дойдет только до ближайшего перекрестка и скоро вернется. Артистов просила не стесняться и располагаться как дома.
Регулировщицы ушли. Артисты остались одни. Ввиду того что Володя некоторым образом выбыл из строя, Катенька изъявила желание ночевать в машине. Но Петр Петрович предложил другое. Пусть до возвращения регулировщиц Катенька побудет в блиндаже, а Петр Петрович понаблюдает за машиной.
Он вышел наверх. Ночь была холодная и темная. Где-то вспыхивали и гасли огни фар, мелькая, как светляки. От вспышек ночь становилась еще темней. Потом неожиданно фары загорались совсем близко. В нарушение всех правил светомаскировки грузовая машина вырывалась из мрака и проносилась мимо, погромыхивая на ухабах. Вдали глухо ухала артиллерия. Петру Петровичу стало не по себе. Он почувствовал себя беспомощным и одиноким в пустынном поле. Высоко в небе запел самолет, нудно и назойливо. Толстяк не стал разгадывать, чей он, и поспешил убраться в блиндаж.
Вскоре вернулась Маруся с новой девушкой. Две другие сменщицы еще не пришли, их посты были много дальше.
Новая девушка, увидев артистов, сказала:
- А я вас знаю.
- Откуда вы нас знаете? - удивленно спросил Петр Петрович. - Вы из нашего города?
- Да нет. Вы проезжали здесь позапрошлой ночью. Я стояла на посту.
- Мы здесь проезжали?!
- Разве не вы? Вы спрашивали дорогу на Почечуй.
- Удивительно! - воскликнул толстяк. - Мы тоже едем в Почечуй. Но позапрошлой ночью мы никак не могли быть здесь. Мы находились совсем в другом месте. Вы ошиблись, голубушка!
- А я думала, что вы. Тоже двое мужчин и одна женщина. Они сказали, что едут в Почечуй выступать.
- Вероятно, какая-нибудь другая бригада, - предположил Петр Петрович.
Девушка как-то странно поглядела на него, как будто сомневаясь в чем-то.
- Как звать вашего шофера? - вдруг спросила она.
- Володя.
- Теперь вижу, что вы шутите, - сказала девушка. - Помните, когда я вам объяснила дорогу, вы сказали шоферу: "Поехали, Володя!"?
Петр Петрович растерялся. Бригада-двойник! Еще чего не хватало. У него по коже прошел холодок.
Глава седьмая
Новое известие о подозрительной бригаде, как выяснилось, состоявшей из аккордеониста, фокусника и балерины, они получили у понтонеров. Понтонеры держали переправу на реке. Артистов встретил высоченный сухощавый инженер-капитан по фамилии Лисовский. Он ходил несколько сутулясь, вид имел довольно штатский, шинель сидела на нем мешком, что сразу же отметил наблюдательный Петр Петрович. Он же благодаря своей любознательности установил, что инженер-капитан имеет степень кандидата технических наук и до войны преподавал в вузе.
Но такие подробности о мирной довоенной профессии выяснились несколько позднее. Первый же разговор с инженер-капитаном касался далеко не мирных дел и не предвещал артистам ничего хорошего.
- Рад вас приветствовать, - холодно сказал Лисовский, - но должен предупредить: в последние два дня нас что-то стали частенько беспокоить немецкие самолеты, поэтому не советую особенно задерживаться. Мы-то привыкли, а вы люди гражданские. Перед вами у нас тоже были артисты. Как нарочно, в этот день и налетели немцы, повредили мост. Я уж посоветовал артистам: уезжайте скорей от греха, пока вас не разбомбили. Да они и сами не стали задерживаться. Беспокойное у нас место. Наша переправа сидит у немцев вот где! - похлопал он себя по затылку. - Тут много войск проходит! Вот немцы и волнуются.
Петр Петрович сейчас же сделал логический вывод.
- Нам тоже нет смысла задерживаться, - сказал он инженер-капитану. - Мы, знаете ли, спешим. Мы разыскиваем одну дивизию. А у вас мы проездом, понимаете, проездом!
- Надеюсь, вы все-таки покажете нам свое искусство?
- Конечно, конечно, - сказал Петр Петрович, с тревогой поглядывая на небо.
Инженер-капитан перехватил его взгляд.
- Не беспокойтесь! У нас есть надежное помещение, где вы можете без помехи выступить.
- Тогда превосходно. А то представляете: только войдешь в роль, а зрители начнут волноваться. Вы понимаете?
- Понимаю, - ответил инженер-капитан.
Он повел артистов куда-то в сторону от реки. Отойдя метров двести, они спустились под землю и попали в большой просторный блиндаж, похожий на трюм парохода с верхними и нижними нарами для спанья. На нарах сидели понтонеры. Подземный зал очень понравился Петру Петровичу. Да и вообще он чувствовал тяготение к подземной жизни с тех пор, как попал на фронт. Иногда в мечтах его проносились видения какого-то подземного театра, с партером, бельэтажем, ярусами, с фойе и артистическими уборными, расположенными в глубине земли; картины подземных городов с подземной железной дорогой, которая проходила бы под всем фронтом, с автострадой и трамваями, тоже, конечно, подземными. Какая была бы удобная жизнь! А еще он предпочитал облака, туман, снег, дождь. То ли дело густая, непроглядная ночь! То ли дело пасмурный день, с нависшими над самой землей тучами!
В общем, концерт в подземном блиндаже проходил гладко и спокойно, если не считать глухого шума, донесшегося снаружи, и небольшого движения в задних рядах слушателей, после чего подземный зал несколько опустел. Увлеченные игрой артисты не заметили ничего. Только после концерта, когда вышли наверх, сразу почувствовали: в мире что-то изменилось. Во-первых, куда делась избушка? Мимо нее они проходили, когда шли сюда. Где штабеля бревен у реки?
Петр Петрович вопросительно посмотрел на инженер-капитана.
- Пустяки! - равнодушно сказал тот. - Сбросил три бомбы. Из людей никто не пострадал.
- Но… позвольте… - попытался уточнить Петр Петрович. - Значит, был… так сказать… налет?
- Как видите.
- Иван Степанович! - воскликнул добряк удивленно. - Голубчик! Мы были под бомбежкой! Катенька! А! Ведь совсем не так страшно, как я думал. Совсем не страшно. Объясните мне, пожалуйста, - вновь обратился Петр Петрович к инженер-капитану, - почему наши солдаты и офицеры так спокойно относятся к опасности? Неужели ни у кого нет чувства страха?
- Почему же? - пожал плечами инженер-капитан. - Чувство страха есть у каждого. У одного больше, у другого меньше. Это - естественное опасение за свою жизнь. Инстинкт самосохранения. Но ведь не он определяет поступки человека! Я знаю случай, относящийся к первым месяцам войны. Удивительный случай, я долго думал над ним. Пассажирский пароход, на котором эвакуировали жителей одного из черноморских городов, натолкнулся на мину и стал тонуть. Вполне естественно, началась паника. Матросы стали в первую очередь сажать в спасательные шлюпки детей, женщин, стариков. Чтобы успокоить публику, капитан парохода объявил, что спасательных средств хватит на всех. Но, конечно, люди продолжали волноваться. Происходили драматические сцены. Отцы расставались с детьми, жены с мужьями. Можно себе представить переживания людей! Знают, что пароход недолго продержится, скоро конец. Паника растет… Как вдруг раздается музыка! Случилось что-то неожиданное, невероятное, на какое-то мгновение люди застыли на месте. Видят - играют два баяниста-инвалида, спокойно усевшись на палубе на каких-то ящиках. Оба в летах. Как выяснилось, жители городка их знали. В далеком прошлом они были участниками гражданской войны, после тяжелых ранений вернулись домой инвалидами: один без ноги, с протезом, другой тоже с искалеченной ногой. Они выбрали себе профессию музыкантов и достигли в ней большого мастерства. И вот на палубе гибнущего парохода, среди всеобщего смятения слышатся успокоительные звуки музыки. Матросы кричат музыкантам, чтобы садились в шлюпку. А музыканты все играют. Они играли до того момента, пока всех пассажиров не сняли с парохода. Тогда, надев спасательные пояса, стали прыгать за борт матросы. Старикам музыкантам тоже надели пояса. Но пароход перевернулся и стремительно пошел ко дну, увлекая вместе с собой героев-музыкантов, матросов и капитана. Капитан, как известно, последним сходит с корабля.
- Замечательный случай! - воскликнул Петр Петрович. - Сколько мужества, душевной красоты! Удивительные люди!
- Я бы не поверил, - сказал Лисовский, - если бы об этом мне не рассказала сестра, ехавшая на том же пароходе.
- Удивительные, удивительные люди! - повторял Петр Петрович.
Артисты уже хотели прощаться и идти к машине, чтобы отправляться дальше, как вдруг случилась небольшая задержка.
- Кажется, опять летят! - сказал Лисовский, прислушиваясь и оглядывая небо.
Действительно, почти сейчас же за мостом загрохали зенитки, стреляя по невидимому еще врагу.
- Прошу вас вернуться в блиндаж, - предложил инженер-капитан артистам.
Но что сталось с Петром Петровичем? Вместо того чтобы бежать сломя голову в укрытие, он почему-то медлил.
- А вы… здесь останетесь? - спросил Петр Петрович инженер-капитана со своей манерой вежливо заглядывать собеседнику в глаза.
- Да, я должен быть около своих людей.
- В таком случае разрешите и нам остаться, - с непонятной решимостью проговорил Петр Петрович. - На воздухе, знаете ли, лучше себя чувствуешь, - предупредительно засмеялся он, как бы оправдываясь.
- Как вам угодно, - не протестовал инженер-капитан. - Только вам лучше тогда отойти, хотя бы вон под то дерево, чтобы не слишком было заметно сверху.
А зенитки уже лаяли так отчаянно, что заглушали всякий разговор. Можно было только догадаться по лицу Петра Петровича, что он чувствует себя почти Прометеем, прикованным к скале-дереву, откуда он не уйдет, даже если бы его освободили. По-видимому, он хотел испытать и пережить все, что полагается человеку на войне. Иван Степанович… Иван Степанович остался самим собой, он не смутится, даже если перед ним разверзнется земля. Пожмет плечами - и все.
В ясном небе мелькнул самолет; он шел высоко, то исчезая в лучах солнца, то вновь мелькая и становясь все заметнее и заметнее. Самолет явно снижался. Разрывы зениток почти достигали его, они походили на мыльные пузыри, такие, казалось, легкие, воздушные и красивые.
- Почему же они не попадают, почему не попадают? - теребил Петр Петрович за рукав инженер-капитана.
Самолет между тем все ближе и ближе. Шел он прямо на мост.
Вдруг… Что случилось? Почему зенитки сразу прекратили огонь? Стало так оглушительно тихо, что слова расплывались в воздухе, не прозвучав.
"Почему?" - рвался крик из груди актеров и не мог вырваться.
Но инженер-капитан ткнул пальцем куда-то вправо и процедил сквозь зубы:
- Накрыли!
- Кого? Кого?
- Немца.
- Кто?
- Смотрите! - опять повел пальцем инженер-капитан.
- Другой самолет?
- Да.
- Чей?
- Наш!
Немец тоже заметил его, но с опозданием, может быть, на несколько секунд. Это решило все. Наш летчик буквально прошил его пулеметными очередями. Фашистский самолет задымил, резко пошел к земле и рухнул где-то вдали с оглушительным взрывом.
А самолет-победитель, развернувшись, прошел почти над самой водой, и Катенька увидела на его борту знакомую цифру "33".
Глава восьмая
Военная обстановка на участке фронта, где выступала наша тыловая бригада, сложилась следующим образом. Немцы находились здесь в очередном "котле", окруженные частями Красной Армии, которые являлись как бы стенками "котла". Реально "котел" представлял собой степное пространство в несколько десятков километров в поперечнике, изрезанное реками, оврагами, окопами и противотанковыми рвами. Немецкие войска были здесь как бы в мышеловке.
Бригада артистов объезжала воинские части вдоль стенок "котла". Петр Петрович со свойственной ему предусмотрительностью предупреждал Володю:
- Только не завезите нас, голубчик, к немцам! Здесь очень легко сбиться с дороги.
Такие же опасения он высказывал и Ивану Степановичу, по-прежнему игравшему роль командира машины. Они останавливались около каждого поворота и подолгу обсуждали, куда ехать, хотя в одной из частей их снабдили картой. Но карте Петр Петрович не очень-то доверял.
- С картой мы больше запутаемся, спрячьте ее, Иван Степанович, лучше спросим кого-нибудь, - говорил он.
Володя всячески поддерживал его.
- Если по карте поедем, обязательно к немцам попадем, - авторитетно заявил он. - Кто ее проверял, карту-то? Вот если я раз проеду, второй-то раз уж разыщу дорогу. А если я здесь не ездил, никакая карта не поможет.
Петр Петрович цепко ухватил его за плечо.
- Подождем, голубчик. Лучше подождем.
Они терпеливо ждали, пока какая-нибудь встречная машина или солдат-пешеход не разъясняли дорогу.
По пути от понтонеров они заехали в штаб одной дивизии, но попали в очень неудачное время. Утром во время бомбежки немецкая бомба попала в блиндаж, где находился генерал, командир дивизии. Он был убит на месте, Заместитель комдива по политической части извинился перед артистами, отказываясь от концерта. Он сказал, что им сейчас не до развлечений, всем очень тяжело, они очень любили своего командира. Кроме того, у них только позавчера выступала бригада артистов, состоявшая из аккордеониста, фокусника и балерины.
- Мы слышали о них, - сказал Петр Петрович.
- Конечно, причина не в том, что слишком часты концерты или мы не хотим послушать вас. Сами понимаете… погиб боевой товарищ, любимец солдат. Плачут! Понимаете, буквально плачут.
У него у самого на глазах были слезы. Голос дрожал.
- Сегодня похоронили и вот ходим как потерянные. Бывают такие люди, дороже отца родного. До сих пор не верится, что он погиб. Все ждешь, вот вернется с передовой…
Артисты молча попрощались, замполит проводил их до машины.
Так же молча ехали они некоторое время, сочувствуя горю солдат. Вдруг Петр Петрович, долго сидевший в задумчивости, тронул за плечо Ивана Степановича.
- Вам не кажется, что все это неспроста?
- Что такое? - не понял Иван Степанович.