- Прекрасный моцион для полного человека! - воскликнул Петр Петрович. - Удивительно, что врачи не используют столь чудодейственное средство.
Но ракеты больше не разгоняли темноту своим дрожащим светом. Немцы, видимо, успокоились. И вся группа скоро добралась до места.
Солдат собрали в каком-то сарае. Командир полка предупредил, очевидно по телефону, о приходе артистов. В сарае было натоплено. Печкой служила поваленная на бок бензиновая бочка с пробитым дном, с жестяными трубами, выведенными наружу. Горели две лампы. Никакой эстрады, конечно, не было. Зрители сидели прямо на земле. Они пришли с боевых позиций с винтовками и автоматами в руках и в ожидании концерта жадно курили, торопясь накуриться, до начала.
Артистов встретили горячими аплодисментами, хотя вид у них был не очень казистый. Во-первых - шинели! На высоком, худощавом Иване Степановиче шинель едва достигала колен. У Петра Петровича, наоборот, шинель доходила до пят. Должно быть, специально подобрали, соразмеряясь с его комплекцией. Что касается Катеньки, то о ней не подумаешь ничего смешного - женщины удивительно умеют носить любую одежду.
- К нам пришли артисты, - обратился командир полка к солдатам и офицерам. - Пришли на передовую. Пришли, рискуя жизнью. По дороге их обстреляли на гребне. Немалую силу надо иметь, чтобы в их почтенные годы, - указал он на Петра Петровича и Ивана Степановича, - поехать на фронт, в пекло войны. А они пришли к нам в батальон, воюющий батальон, они принесли и сюда свое искусство. На это способны только советские люди, советские артисты. Будем же горды, товарищи, их мужеством, отвагой.
Под лампами, у печки, артистам освободили круг, поставили стол, три стула, добытых неизвестно откуда. За стол сел Иван Степанович. Начался "Злоумышленник" Чехова.
Но во время выступления актеров случилось происшествие, которое непонятно почему не заметили ни артисты, ни зрители. Над сараем пропела мина и разорвалась где-то невдалеке с пронзительным, неприятно стеклянным треском. Вторая мина разорвалась ближе. За ней последовала третья, четвертая… Говоря на военном языке, был самый настоящий огневой налет. С визгом и стенанием мины рвались вокруг сарая. Командир полка на ухо шепнул сидевшему с ним рядом командиру батальона: "В чем там дело? Подавить немедленно!" Командир батальона тихо поднялся и вышел из сарая. Но прежде чем приказание дошло до артиллеристов, они по своей инициативе начали обстреливать немецкие позиции из орудий и, должно быть, настолько удачно, что немцы сейчас же замолчали.
Что касается актеров, продолжавших играть во время обстрела, по этому поводу я могу привести подлинные слова Петра Петровича, слышанные мной уже много времени спустя, в мирной обстановке. Когда я ему напомнил про случай в сарае, он на мой вопрос ответил несколько даже удивленно:
- Но позвольте, голубчик, мы же играли, то есть работали. А во время работы актеры могут покинуть сцену только в исключительных случаях, ну, например, когда возникнет пожар в зрительном зале. Да и то, знаете ли, не прервешь же сразу игру. Может подняться паника среди зрителей. Дисциплина! - так закончил он свое объяснение.
Как бы там ни было, актеры продолжали игру, зрители, затаив дыхание, следили за ней. Актерам пришлось разыграть много сценок, солдаты долго не отпускали их, устроив под конец такую овацию, какой позавидовали бы даже прославленные столичные мастера сцены. Им устроили сердечные проводы и надарили подарков: Катеньке - печенья из доппайка, Ивану Степановичу, хотя он не курил, - самодельный портсигар и зажигалку, Петру Петровичу - трофейную саблю. Почему-то его посчитали самым воинственным из всей бригады.
Глава десятая
Обратный путь к бричкам артисты проделали вполне благополучно. Немецкие пулеметы молчали, и артисты просто пригнулись, проходя опасное место. В экипажах разместились, как и раньше: Петр Петрович - с командиром полка, Иван Степанович - с Катенькой. На коленях Петра Петровича лежала подаренная ему сабля.
- Вы не ругаете себя, Петр Петрович, за то, что пошли в батальон? - услышал он голос командира полка.
- О нет, я счастлив, счастлив…
- Другая бригада будет себя чувствовать, пожалуй, не совсем приятно.
Другая бригада… Петр Петрович совсем забыл о ней, занятый своими переживаниями.
- Наши двойники!
- Двойники? Почему двойники?
- Тоже трое. И тоже женщина…
- Точно.
- В одном месте нас даже спутали.
- Да, действительно. И машины одинаковые.
- Они все время ехали перед нами. И вот, наконец, здесь мы съехались вместе. Признаться, я их начал побаиваться.
- Почему?
- Куда ни приедем, говорят, перед вами только что выступали трое. Голубчик Александр Измаилович, я, может быть, скажу глупость. Но нельзя ли еще разок проверить, кто они такие?
- У вас есть какие-нибудь сомнения? - тревожно спросил командир полка.
- Возможно, это мои домыслы…
- Расскажите, пожалуйста. На чем они основаны?
- Да видите ли…
И Петр Петрович изложил свои соображения: приехали их двойники к понтонерам, а через некоторое время начался воздушный налет, приехали в штаб дивизии - и снова жестокий артобстрел, во время которого был убит командир соединения.
- Возможно, случайное совпадение? - попытался он смягчить свои подозрения.
Командир полка отнесся, однако, со всей серьезностью к его словам. Он приказал ездовому вовсю гнать лошадей. Из-под копыт полетели тяжелые комья грязи, залепляя лицо, одежду Петра Петровича.
На этом аллюре кони влетели в село и остановились как вкопанные у дома, где пребывала вторая бригада. Артисты продолжали сидеть за столом с помощником командира полка по хозяйственной части.
- Вот и мы! - сказал командир полка. - Жаль, что вы не поехали. Очень удачная поездка!
- Мы видим! - засмеялась балерина, с изумлением глядя на Петра Петровича, залепленного комьями грязи.
Петр Петрович, ошеломленный бешеной ездой, стоял посреди комнаты, не зная, что делать. Во рту хрустел песок, глаза застилал туман, уши не слышали.
Общими усилиями с него стянули шинель и повели в соседнюю комнату, где с помощью ординарца он был отчищен и отмыт.
Командир полка между тем затеял разговор с артистами бригады номер два.
- А мы тут без вас занимались военными вопросами, - развязно сказал фокусник. - Почему вы так долго не ликвидируете немецкий "котел"? Вот майор, - указал он на помощника по хозяйственной части, - сообщил нам, что послезавтра начнется наступление. Скорей бы!
Командир полка зло взглянул на помпохоза и в душе пообещал намылить ему голову за болтовню. Про себя он решал сложную задачу: как проверить, кто эти люди? Надо известить особый отдел, подумал он, там скорей разберутся.
А пока отчищенный и отмытый Петр Петрович вытирался в другой комнате полотенцем, к нему ввалился Володя и стал делать ему таинственные знаки.
- Вы, голубчик, проспались? - участливо спросил Петр Петрович.
Но, очевидно, что-то потрясло отважного шофера, обычная грубоватость покинула его, он на цыпочках подошел к толстяку и зашептал ему на ухо:
- Стучит!
- Кто стучит? - вскинул на него недоуменный взор Петр Петрович.
- Он!
- Да кто он?
- Ихний шофер!
- Так отоприте, ему, голубчик, пусть войдет, - со святой улыбкой проговорил Петр Петрович.
- Отпереть! А кто его запирал?
- Ничего не понимаю, что вы говорите.
В самом деле, из бессвязных, торопливых высказываний шофера вряд ли что-нибудь можно было понять.
- Да я же вам русским языком говорю: стучит! - подчеркнул Володя последнее слово, придавая ему какой-то особый смысл, которого, по правде говоря, опять не понял Петр Петрович. - И глушит мотором. Понятно?
- Так что ж из того, что стучит. Может, мотор испортился. Вы что-то, голубчик, путаете!
- Я путаю! - раздраженно пожал плечами Володя. - Да я эту самую музыку как свои пять пальцев знаю. Шпион сидит сейчас в машине и разговаривает со своим немецким штабом. Разбираться надо!
- А!.. - хлопнул себя по лбу Петр Петрович, наконец догадавшись, о чем говорит Володя. - Боже мой! Надо их хватать, хватать немедленно! Бегите скорей, Володя, к командиру полка… Или нет, я побегу… Или нет…
Он задергал Володю, то толкая его к двери, то отталкивая от нее.
К счастью, командир полка сам выглянул в дверь и спросил Петра Петровича:
- Вы готовы?
Петр Петрович делал ему отчаянные знаки, показывая на открытую дверь.
- В машине стучит! - Петр Петрович от волнения забыл, как называется азбука Морзе, и забарабанил пальцами по руке командира полка. - Стучит, как ее… - повернулся он к Володе.
- Морзянка! - подсказал Володя.
- Да, морзянка… Он все слышал… наш шофер…
Командир полка сразу понял.
- Прошу вас, - сказал он, - пройти в ту комнату и не подавать виду, что вы что-то знаете.
Толстяк так и сделал.
Появление отчищенного и отмытого Петра Петровича было встречено дружными возгласами артистов.
- С добрым утром! - невпопад сказал он, забыв, что уже ночь.
Все засмеялись.
- Ах, извините, я помылся и подумал, что утро.
Потом он повернулся к фокуснику.
- Вы сегодня замечательно нас повеселили… (он чуть не прибавил "милостивый государь") Чудесные фокусы!
- Это моя профессия с детства.
- Разрешите узнать, где вы учились (опять просилось "милостивый государь")?
- В специальной школе.
На этом дипломатический разговор был исчерпан, а развязка все не наступала. Петр Петрович томительно ждал, беспокойно ерзая на стуле. Что там творилось около машины? Может быть, сейчас раздастся оглушительный взрыв, рухнут стены, потолок…
Когда в комнату вошел с любезной улыбкой командир полка и с ним капитан и старший лейтенант, тоже улыбающиеся, Петр Петрович изумленно уставился на них. Значит, Володя опять что-то напутал. Но капитан встал возле фокусника, старший лейтенант - возле аккордеониста, командир полка - около балерины.
- Теперь прошу минутку внимания, - сказал командир полка и резко крикнул: - Руки вверх! Немецким гостям рекомендую не сопротивляться. Ваш радист-шофер арестован.
При этих словах все в комнате пришло в движение. Петр Петрович в растерянности первый поднял руки вверх. Иван Степанович, не бывший в курсе дела, привстал с места, не зная, что делать. Катенька побледнела. Фокусник и аккордеонист схватились было за карманы, но их руки уже держали капитан и старший лейтенант. Балерина вскочила, со страхом глядя на своих сообщников. Тут же в комнату вошли солдаты и увели всех троих.
II ЧАСТЬ
Глава одиннадцатая
Эмка с бригадой фронтовых артистов едва тащилась по раскисшей дороге и недалеко от какого-то железнодорожного разъезда окончательно застряла. Вся дорога впереди была забита машинами, "загоравшими" здесь вторые сутки, хотя солнца не было видно. Удивительное слово придумали шоферы: "загорать". Придали новый смысл старому понятию - загорать на солнце, загорать в машине.
И там и тут спокойствие, терпение и полное выключение нервов.
Сколько времени предстояло "загорать", никто не знал. Ходили слухи о страшных заторах на дорогах до самой Умани.
Это было в дни победного наступления Красной Армии весной 1944 года, когда наши части гнали разбитого врага по пространствам Украины и Молдавии. Он стремился выйти из-под удара и укрыться за водными рубежами. Но не ушел! Мы форсировали Днестр и продолжали безостановочно, днем и ночью преследовать гитлеровские войска. Упорен советский человек!
Это были дни весенней распутицы, когда обозы, застряв в грязи, отрывались на сотни километров от своих стремительно наступавших полков и дивизий. Когда снаряды перебрасывались на самолетах, потому что подвезти их на машинах не было почти никакой возможности. Когда человек двигал машину, а не она везла его. Когда буксовали тысячи колес. Когда в борьбе со стихией, истощив все запасы бензина, стояли на приколе сотни машин под надзором многострадальных шоферов, а груз, лежавший на машинах, наваливали на людей, и они несли его. Когда бензин был дороже золота. Когда солдаты тащили на себе пушки… Упорен советский человек!
Это были дни, когда разлились реки, бурно таяли снега, затопляя поля и дороги. Когда лили не переставая дожди. Когда грязь была выше осей машин, а ноги увязали по колено. Упорен советский человек!
Это были дни, когда в великом порыве люди, мечтая о близкой мирной жизни, торопились покончить с врагом, покончить с войной, когда не было для них никаких препятствий, которые могли бы остановить их. Упорен советский человек!
Это были дни, когда все, от маршала до ездового, не знали другого слова, кроме слова "вперед".
В эти знаменитые дни продвигалась за фронтом и старая эмка с артистами. Она двигалась, как двигались тысячи других машин, иногда со скоростью километр в час. Но двигалась, ибо упорен советский человек!
Петр Петрович занимал теперь место командира машины. Иван Степанович в сдержанно-трогательных выражениях попросил его принять командование, ссылаясь на то, что люди проверяются на деле, а Петр Петрович показал себя с самой лучшей стороны. Словом, они поменялись местами. Дорога, по которой ехали артисты, растекалась темной жижей. Володя, имевший обыкновение вертеть головой во все стороны, поглядывал на Петра Петровича, как будто осуждал его, командира машины, за подобный беспорядок на дороге.
Этих немых укоров Володе показалось мало, и он решил сделать словесное внушение:
- Зачем было выезжать на ночь глядя? Запорем машину, и точка. Завтра с утра доехали бы за милую душу.
Слово "ночь" Володя употребил не совсем точно: было не больше часа дня. Очевидно, темная ночь наблюдалась в его душе в связи с преждевременным отъездом из части, где он показал себя таким героем. Душа его жаждала новых похвал и поклонения, потому что был незабываемый день, когда на него указывали пальцем и шептали: "Тот самый!" Шоферы штаба не раз подходили к его машине, и Володе пришлось раз десять повторить свой рассказ о том, как он услышал таинственные стуки и сразу догадался, что они означают. При этом он присочинил и текст шифровки, наполненный такими сведениями, что слушатели вздрагивали.
И после таких почестей опять ехать по клейкому тесту! Какая несправедливость судьбы!
У Петра Петровича было несколько иное отношение к своему подвигу. Он считал, что раз все сошло благополучно, чего же больше желать. Жизнь прекрасна! Но червь честолюбия присосался и к его сердцу. В кармане у него: лежало письмо, адресованное "драгоценной сестре и другу Агнии Петровне". В письме, написанном сегодня утром, Петр Петрович, между прочим, сообщал:
"…Перед отъездом, любезная сестрица, Вы говорили нам, что мы и стары, и руки-ноги нам пооторвут, и мы ни на что не способны в жизни, а мы вон какие дела делаем, даже шпионов разоблачили, которые скрывались под маской артистов, за что нас командование благодарило и отмечало наши заслуги. А о нашем родном театре мы думаем, но возвратимся домой только после того, как выполним свой долг".
В это время, мечтая о славе, Володя проскочил перекресток со множеством указателей. Петр Петрович ухватил его за рукав и принудил остановиться.
- Туда ли мы едем? - беспокойно спросил он. - Ведь нам сказали, первый поворот направо.
- А я знаю? Вы командир машины!
- Так вам же объяснили, где сворачивать.
- Мало ли что объяснили. Свернешь, и не туда попадешь. Надо указатели посмотреть.
- Почему же вы их проехали? Теперь придется подать машину назад.
- Где тут подашь? В такой грязище!
Словом, командиру машины надо было вылезать и смотреть указатели. Такова его тяжелая доля! И Петр Петрович, осторожно ступая, чтобы грязь не залила его высоких бот, отправился к указателям. Долго рассматривал их, и хотя одна из дощечек явно указывала, что им надо свернуть направо, он для достоверности просмотрел все таблицы и все еще не был уверен. Ему показалось, что дощечка с наименованием их пункта глядит несколько косо. Обозрев окрестность и установив, что в ту сторону есть только одна дорога, он все же был полон сомнений.
Но надо принимать решение. Вернулся к машине и сказал Володе:
- Я говорил, что вы проскочили. Табличка показывает направо.
- Мне-то что, я могу поехать и направо, если вы утверждаете, что надо ехать направо, - ворчливо проговорил Володя.
- Видите ли, голубчик, я не совсем уверен, что таблица показывает чисто направо.
- А дорога накатана? - задал вопрос Володя.
- Этого я не проверил, - виновато ответил Петр Петрович.
- То-то и оно. Бывают такие дороги, грузовая пройдет, а легковая обязательно застрянет.
- Что же нам делать? Может быть, проехать еще немного вперед, не будет ли другой дороги направо?
- А если не будет? Так и станем кататься взад-вперед?
- Я, право, затрудняюсь… А как вы считаете, голубчик, сумеем мы проехать по той дороге?
- Что я по ней ходил, что ли? - умыл руки Володя.
Нет, он был явно не в духе. Петр Петрович растерянно стоял около машины, не решаясь принять какое-либо решение.
- Все-таки поехали направо, голубчик! - наконец сказал он.
Но дорога, на которую они свернули, была еще хуже,
- Дорожка! - ядовито заметил Володя. - Ни одной машины не видно. Может, здесь и ездить-то нельзя.
- Ну, делайте как знаете, вы же опытный человек, - решил Петр Петрович сыграть на Володиной самолюбии.
Но сердце Володи оставалось каменным.
- То поезжай по одной дороге, то по другой, то прямо, то направо, - бурчал он себе под нос, но не настолько тихо, чтобы не слышал Петр Петрович. - Володя давай туда, Володя давай сюда, всю голову запутали! - растравлял он душевные раны командира машины, уничтожающим взглядом окидывая дорогу.
Он долго не унимался.
- У других как у людей, а у нас разве такая постановка? У других есть маршрут, другие руководствуются картой, в карте все показано, - вдруг, противореча самому себе, он вспомнил о карте, которую недавно так решительно отвергал. - Другие не тыркают шофера. У других шофер на первом месте. Нет, лучше взять винтовку в руки и пойти рядовым, там хоть оценят…
Петр Петрович сидел тише воды, ниже травы. Машина, истязуемая рассвирепевшим шофером, делала всевозможные зигзаги, пересекала дорогу во всех направлениях, иногда вставала поперек ее, иногда приближалась к канаве на такую дистанцию, что едва не сползала в нее и, наконец, все-таки сползла.
- Вставай, приехали! - торжественно провозгласил Володя, видимо, довольный, что его труды увенчались успехом. - Придется помочь, иначе не выберемся.
- Вы имеете в виду нас? - смиренно спросил Петр Петрович.
- А кто же будет вытаскивать? По такой дороге, может, месяц никто не проедет, а мы так и будем тут сидеть?
Артисты стали, кряхтя, вылезать из машины.
- И мне тоже? - весело спросила Катенька.
- Ха! Еще женщин заставим вытягивать машины! Вы сидите, как сидели, - снисходительно ответил он девушке. И включил мотор: колеса забуксовали, обдавая грязью обоих актеров.
- Давай, давай! - командовал Володя, но машина не двигалась с места,