- Придется подбросить соломки, - указал он на стог, видневшийся метрах в двухстах от дороги.
Так как сам он не выражал намерения покинуть машину, предполагалось, что соломой тоже займутся другие члены экипажа. Они уже готовы были идти выполнять поручение, но за них неожиданно вступилась Катенька.
- Володя, вы бы сами сходили, - сказала она.
Какую необыкновенную силу имеет слово женщины!
Без малейшего возражения Володя выскочил из машины и бросился опрометью за соломой. Вороха ее, подложенные под колеса, вскоре сделали свое дело. Машина пошла. Никто не заметил, как приблизился вечер.
- Надо искать ночлег, - проворчал Володя, - а то опять сорвемся в канаву. Разве это дорога!
Действительно, ничего другого не оставалось делать - сумерки сгущались все больше и больше. Справа темнели хаты.
Подъехали к ним.
- Володя, идите попросите, чтобы нас пустили переночевать, - снова тоном приказа проговорил командир машины.
Володя отворил дверцу машины и зычно закричал:
- Эй! Эй! Кто там есть? Давай сюда!
Прошло несколько томительных мгновений. Никто не отозвался, никто не вышел из хат.
- Не иначе как заминированы, - сказал Володя, - отворишь дверь - и фью, ваших нет.
- Да, очень, очень подозрительные дома! - удрученно покачал головой Петр Петрович. - Не зря они пустуют.
- Они теперь до конца войны будут, стоять пустые. Саперов же не пошлют из-за трех домов!
- А может быть, они не заминированы?
- "Не заминированы"! Помню, на финской, стоит дом, подъезжаем. Кому входить первому? Все боятся. Ну, конечно, пришлось мне. Без Володи нигде не обойдется, - скромно добавил он. - Беру палку, толкаю дверь. Бац! Взрыв. Так и разминировал дом палкой.
- Может быть, и здесь вы попробуете отворить дверь палкой?
- Палок нет, - увиливает Володя.
- А вон шесты валяются, - указал Петр Петрович в направлении сарая. - Пойдемте, я вам помогу.
Володя без большого энтузиазма последовал за Петром Петровичем. Пока они выбирали самый длинный шест, Катеньке надоело сидеть в машине и она вошла в одну из хат. Наши "минеры" не заметили этого, они с огромными предосторожностями приближались к хате, держа в руках пятиметровый шест.
На пороге неожиданно появилась Катенька.
- Зачем вам палка? - сказала она. Петр Петрович страшно сконфузился.
- Дровец, знаете ли, - пробормотал он.
- А здесь натоплено.
В хате действительно было тепло. Кто-то протопил печку. Артисты решили переночевать здесь. Они перенесли вещи. Открыв заслонку, Катя неожиданно обнаружила чугунок каши.
- Кто же здесь живет? - заинтересовался Петр Петрович.
Володя высказал предположение, что здесь скрывается банда, оставшаяся после немцев. Петр Петрович поддержал его, Иван Степанович решительно усомнился.
- Опять Володины домыслы, - сказал он.
Отважный шофер не был склонен так быстро сдавать свои позиции.
- Вот в финскую войну один раз я…
Поделиться своим воспоминанием отважному шоферу не пришлось, с улицы явственно донесся хрипловатый, простуженный гудок эмки. Все замерли.
Гудок прозвучал еще раз. Теперь было ясно, что не ослышались.
- Наверно, роются в моторе, да разве им понять? - не без торжества сказал Володя.
- Однако надо что-то предпринимать, - сказал Иван Степанович.
И тогда Володя, расхрабрившись, открыл окно и прокричал диким голосом:
- Э-э-э-й… Застрелю…
Захлопнув окно, он кивнул Ивану Степановичу:
- Теперь можете идти. Я их разогнал.
Сам он не выразил желания сопутствовать старому охотнику. В темноте Иван Степанович с трудом различил очертания машины и силуэты человеческих фигур.
- Дети! - удивленно воскликнул он, увидев трех маленьких детишек у машины. Каждому из них было лет, наверное, по пяти - семи.
Все вскочили, не поняв, в чем дело.
- Дети! - повторил Петр Петрович.
- А ну, иди сюда! - тогда крикнул Володя.
Дети отбежали еще дальше.
Появилась Катенька, позвала детей, и они доверчиво подошли к ней.
- Где же вы были, маленькие мои? - спросила она.
- В погребе сидели. Цей дядько дуже гукал. Он страшный, - указали они на Володю.
- Вы, наверно, голодные, бедненькие мои.
- Не, мы хлеб ели.
Катенька повела их в дом, оделила бутербродами с колбасой.
- Где же ваши отцы и матери? - спросила она.
- Батьки на фронте, а мамки дорогу чинят.
- Вы так одни и остаетесь?
- А мы большие.
- А кто из вас гудел? - спросил Петр Петрович, ласково поглаживая детей по головам.
- Це Сашко, - указали дети на самого старшего, ему было не больше семи лет.
- Немцы давно от вас ушли?
- Не, мабудь ден десять.
- Страшные?
- О-о-о!.. - воскликнули дети. - Як цей! - робко указали они на Володю.
- Мою мамку батогами били, она хлиб сховала, - сказал семилетний Сашко.
Артисты отдали детям остатки печенья, уложили их вместе с собою в хате, а наутро отбыли дальше.
Глава двенадцатая
Представьте себе четырех человек, затерявшихся на тысячекилометровом пространстве, и вы поймете их переживания. Солдат на войне знает свою часть, своего командира, о нем заботятся, его поят, кормят, лечат, если он заболел или ранен, похоронят, если он убит. Его ни на минуту не теряют из виду, потому что затеряться на войне - значит пропасть. Солдату нельзя затеряться на войне, он не может затеряться.
А с нашей актерской бригадой так получилось, что она затерялась на войне. Из-за плохой дороги и Володиных причуд у нее пропал один день, и этот самый день, как мы увидим, сыграл решающую роль в дальнейших странствиях наших героев.
Все дело в том, что вынужденный простой, вызванный ночевкой в пустом доме, послужил причиной многих и многих испытаний. Начиная с этого дня странствия бригады превратились в своего рода сухопутную Одиссею, конечный пункт которой теряется в отрогах Карпат. Бригаде, догоняя фронт, пришлось форсировать четыре крупные реки - Южный Буг, Днестр, Прут, Серет, не считая более мелких рек вроде Молдовы, пришлось преодолеть почти тысячу километров пути, используя все виды транспорта, пришлось даже пересечь границу иностранного государства…
Вопрос о роковой ночевке с особенной остротой встал перед бригадой, когда она подъехала к пункту, указанному ей, и вместо штаба дивизии нашла несколько солдат из хозвзвода, грузивших остатки военного имущества на три машины, стоявшие "под парами".
- Скажите, пожалуйста, где штаб дивизии? - приоткрыв дверцу, спросил Петр Петрович усатого старшину, распоряжавшегося погрузкой.
- Штаб дивизии? - удивленно посмотрел на него старшина. - Так он теперь, поди, километров за сто отсюда.
- Почему же он так быстро уехал? Он должен стоять здесь!
Старшина посмотрел на него еще удивленнее.
- Немца гоним! - сказал он таким тоном, как будто имел дело с ребенком, не понимавшим простых вещей.
- Понятно! Понятно! - закивал головой Петр Петрович. - Мы, видите ли, артисты, нам выступать в вашей части.
- Вряд ли теперь скоро ее нагоните, - с сомнением в голосе проговорил старшина. - Она все время на колесах. Немца гоним, - повторил он. - Теперь мы его, может, на тысячу верст погоним.
- На тысячу верст? - удивился Петр Петрович.
- На тысячу.
- А как же мы? - забеспокоился о своей судьбе командир машины, мысленным взором окидывая огромное пространство и как бы предчувствуя все тяготы и трудности, которые их ожидали. - Голубчик, - обратился он к старшине, - как вы нам посоветуете, поступить?.
- Если вам приказано прибыть в часть, надо выполнять приказание, - строгим голосом сказал тот.
- Ха! Разве мы солдаты? - вставил свое слово Володя, которому не понравился разговор.
- На фронте все солдаты! - внушительно проговорил старшина и так посмотрел на Володю, что у того не повернулся язык вступать в дальнейший спор.
- Конечно, конечно, все мы солдаты, - поспешно согласился Петр Петрович со старшиной. - Все мы солдаты! - почти восторженно повторил он. - Вы очень верно сказали. Разрешите узнать ваше имя-отчество?
- Старшина Бессудников Иван Николаевич! - отчеканил воин.
- Милейший Иван Николаевич, не будете ли вы любезны указать нам, как ехать?
- Разрешите ваши документы! - строго попросил старшина.
Петр Петрович поспешно вынул из кармана предписание и вручил его старшине. Старшина внимательно прочитал и вернул.
- Вы поедете по дороге на Умань, где, по всей вероятности, находится штаб. Если он выехал, комендант укажет дальнейший маршрут. А как доехать до Умани, я вам объясню. Да у вас карта-то есть?
- Карта? Есть карта, - засуетился Петр Петрович. - Только где же она? Иван Степанович, не у вас карта? Володя? Катенька?
Стали ворошить вещи, шарить в машине.
- Сейчас найдем, сейчас найдем, - успокаивал Петр Петрович. - Володя! Катенька!
Поиски не дали результата, карта не находилась. Петр Петрович был в отчаянии.
- Давайте выйдем из машины, еще раз все осмотрим, - предложил он.
- Ха! Вот она где! - торжественно воскликнул Володя, когда руководитель бригады покинул кабину.
Оказывается, Петр Петрович сидел на карте.
- Мы ее ищем, а она нас, - попытался он смехом сгладить неловкость.
После этого старый актер надел очки и вперил взгляд в путаницу линий, кружков, черточек с озабоченным видом генштабиста, читающего карту, как книгу.
- Вы находитесь здесь, - показал на карте старшина. - А ехать вам надо так. За селом сейчас же поворот.
- Понимаю, направо.
- Почему направо? Налево.
- Да, да, конечно, налево, я ведь смотрю отсюда. Володя, запомните, за селом поворот налево.
Володя молча кивнул головой. Странно, что он не возражал, не вступал в пререкания, как обычно, не высказывал своего собственного мнения. Видимо, побаивался строгого старшины.
Старшина продолжал объяснять.
- Вот здесь будет развилка, - прочертил он ногтем по карте, - не пропустите! Вам надо ехать не по той, а по этой дороге.
- Смотрите, Володя. Нам надо ехать не по той, а по этой дороге.
Володя и на сей раз промолчал, но промолчал, как бы сказать, с достоинством. Он бросил беглый взгляд на карту, сделав вид, что все развилки и повороты ему и без объяснений давно знакомы.
- Ах, как вы хорошо объясняете, - сказал Петр Петрович старшине. - Вы, наверное, военную школу кончили.
- Нет, не кончал, - ответил старшина. - Каждый на фронте должен знать карту. Без карты или без схемы как разберешься в незнакомой местности?
- Вот именно, вот именно, карта нужнейшая вещь, - охотно согласился Петр Петрович. - Я такого же мнения, карту должен знать каждый образованный человек. Очень жалею, что я в свое время не изучил этой науки. Благодарю вас, голубчик Иван Николаевич, - долго жал он руку старшине.
Когда машина тронулась, старшина уважительно откозырял Петру Петровичу, чем очень польстил ему. В ответ Петр Петрович тоже откозырял по всем правилам, приложив ладонь к фетровой шляпе.
Некоторое время в машине царило молчание. Каждый был занят своими мыслями. Машина плелась по грязи, уныло пофыркивая.
Володе рисовалась примерно такая картина. Они окружены немцами. Выхода нет. Петр Петрович убит, Иван Степанович убит. "Володя, - говорит Катенька, - мы погибли". "Нет, мы не погибли, я спасу вас, - отвечает Володя, - я проскочу по этой дороге". - "Но там немцы!" - "Я буду их таранить". - "Они нас расстреляют". - "Не бойтесь, я с вами". Он развивает бешеную скорость и мчится прямо по селу, занятому немцами.
"Володя, они стреляют!" - умоляюще протягивает к нему руки Катенька. "Еще не отлита та пуля, которая догонит Володю!" - кричит он ей в ответ, развивая страшную скорость. Уже пробиты стекла машины, пробит кузов. А они мчатся. Вот и последние дома. О ужас! Немецкая застава. Перекладина. Дороги нет. Часовые. Секунды решают все. Он не теряется, сворачивает вправо и на полной скорости объезжает заставу…
- Куда вы? Куда вы, Володя?! - закричали в один голос артисты, вскакивая с мест.
Эмка, перескочив через легкий кюветец, неслась по чистому полю, подскакивая на кочках и перетасовывая в кузове людей и вещи.
- Руль заело, - без тени смущения произнес Володя, очевидно жалея больше всего о прерванных мечтах.
Машина опять выбралась на дорогу…
* * *
- Город! Умань!
Возглас был подобен крику потерпевших кораблекрушение моряков, носившихся по бурному морю на утлом плоту: "Земля!"
Так его и понял Петр Петрович. Это была та самая обетованная земля, о которой он мечтал всю дорогу.
- А что я говорил? Уже Умань! - радовался он. - Видите, как мы благополучно доехали. А вы не верили, Володя!
Город между тем вырисовывался все яснее и яснее. Видны были строения, заводская труба, послышался гудок паровоза, напомнивший, как ни странно, о мирной жизни. С железной дорогой у нас связаны самые лучшие воспоминания. Ни автомобиль, ни самолет не дают таких удобств, как купе железнодорожного вагона, где вы чувствуете себя как дома. А если этот дом еще движется, да что там дом, движется целая улица домов-вагонов, какая же это прелесть!
Петра Петровича умилил железнодорожный гудок, а маленький паровозишко, сновавший по путям за вагонами, напоминал ему чем-то наседку, собиравшую разбежавшихся цыплят. Но вокзал, как и повсюду, был разрушен немцами, пакгаузы сожжены.
Петр Петрович с грустью покачал головой.
- Везде следы войны! - вздохнул он.
У переезда пришлось остановиться: шлагбаум был закрыт. Паровозик, покурсировав туда и сюда, собрал свой выводок и потащил его за собой. Петр Петрович, высунувшись из машины, спросил проходившую женщину:
- Скажите, голубушка, давно освобождена Умань?
- Точно не могу сказать когда, но знаю, освобождена.
- Разве вы не здешняя?
- Почему не здешняя? Здешняя.
- Почему же вы не знаете, когда ушли немцы?
- Так вы спрашиваете про Умань.
- Позвольте, разве это не Умань?
- До Умани отсюда сто тридцать пять километров.
Петр Петрович и все его спутники были потрясены.
- Как сто тридцать пять километров! - в смятении воскликнул он. - Мы выехали утром, было сто километров.
- Не знаю, откуда вы выехали, а отсюда считают сто тридцать пять.
Петр Петрович долго не мог прийти в себя.
А почему все это произошло? Для Петра Петровича не было никаких сомнений, что все дело в Володе. Это он забыл, где надо сворачивать налево, где направо. А одному командиру машины всего не запомнить!
Но так как Петр Петрович был оптимист по натуре, тяжелые мысли недолго угнетали его.
- Что ж, - проговорил он, - переночуем здесь, а завтра двинемся в Умань.
Спутники молчаливо согласились с ним.
Ночь они провели на полуразрушенной железнодорожной станции, расположившись с некоторыми удобствами на уцелевших скамьях. Правда, крыши над ними не было. Володя ночевал в машине.
Снилось им… Что может сниться голодным людям?
Глава тринадцатая
Погода была скверная. Как бы опечаленное долгой войной, небо падало на землю дождем, перемешанным со снегом. Чтобы представить себе дорогу, по которой ехали наши путники, следовало бы взять какую-нибудь знакомую реку, вроде Клязьмы, свалить в нее соответствующее количество глины и песка, все это как следует размешать (например, сотней тысяч автомобильных колес) и потом посмотреть, что получится. А получилась дорога-река, до краев наполненная жидкой грязью. Ввиду ее почти полной непроходимости предприимчивые шоферы пролагали параллельно ей новые дороги, прямо по полям. Количество таких импровизированных дорог доходило на некоторых участках до двадцати, образуя такую невероятную по ширине автотрассу, что и вообразить трудно. На всех двадцати дорогах буксовали машины. Володя со свойственной ему решительностью попытался образовать двадцать первую дорогу, но сразу же застрял на ней и стал поспешно выбираться на двадцатую. По ней-то он и повел машину со скоростью пожилой черепахи.
Однако оптимизм не покидал Володю, несмотря на все трудности пути. Его изречения были одно жизнерадостнее другого.
- Голубчик Володя, а не лучше ли нам ехать по основной дороге? - предостерег руководитель бригады. - Мы, в сущности, едем по полю, а оно, возможно, заминировано.
- Мины! - пренебрежительно ответил Володя. - Кому они страшны в такую сырость?
- Так мины не взрываются в сырости? - переспросил Петр Петрович. - Вы, оказывается, все знаете. А я, представьте себе, думал, что они взрываются в любую погоду.
Володя только покачал головой, не удостоив ответом Петра Петровича. Он бесстрашно перебрасывал машину с одной дороги на другую, петлял по всем двадцати путям и выжимал все силы из запыхавшейся эмки. Кое-где ее приходилось подталкивать. Толкачами, естественно, были Петр Петрович и Иван Степанович. Выбравшись из машины, они со всеми предосторожностями огибали ее, заходили в тыл и дружно толкали ее по знаку Петра Петровича, который при этом приговаривал:
- Нажмем, голубчик! Ну, раз, два, три…
Запыхавшиеся артисты нагоняли машину, по возможности счищали грязь с обуви, садились в нее, мечтая, что дальше дорога будет лучше и они отдохнут. Увы! Не проезжали и ста метров, как машина опять останавливалась, застряв в липком месиве. Снова надо было выходить и толкать ее.
Такие группы людей, толкавших легковые и грузовые машины, были видны повсюду. Группы были неодинаковы, численность их колебалась от двух-трех человек до десяти и более, в зависимости от марки машины и числа пассажиров. Солдатские сапоги и шинели, в которые было одето большинство боровшихся со стихией людей, могли
стерпеть любую грязь и погоду. Но каково было калошам Ивана Степановича или ботам Петра Петровича, если уровень грязи колебался от четверти метра до полуметра? Хорошо еще, что артистам выдали шинели, а то бы от их штатской одежды ничего не осталось.
Во время одной из вынужденных остановок, когда Петру Петровичу и Ивану Степановичу вновь пришлось вылезать из машины и энергично сдвигать ее с места, они услышали слева оглушительный взрыв и увидели подброшенное в воздух колесо грузовой машины и фонтаны грязи, поднявшиеся высоко вверх.
Петр Петрович уставился недоуменно на Ивана Степановича, чье невозмутимое спокойствие ничуть не было поколеблено.
- Что такое? - пролепетал он.
- Мина! - лаконически ответил Иван Степанович.
- Но ведь мины в сырости не взрываются.
Чуть заметная усмешка тронула губы Ивана Степановича.
- Кто вам сказал, что мины не взрываются в сырости? - спросил он.
- Володя сказал, - сослался Петр Петрович на непререкаемый авторитет шофера.
- Так вы и спросите у Володи! - ядовито произнес Иван Степанович.