Рассказы о подвигах советских моряков.
Содержание:
Александр Баковиков - ОГНИ МАЯКА 1
Игорь Любимов - СТАРАЯ БЕСКОЗЫРКА 2
Кирилл Левин - СВОЙ КОРАБЛЬ 4
Николай Ропчин - ОДНОФАМИЛЕЦ 5
Л. Яковлев - СТАРШИНА КРЮКОВ 7
Кирилл Левин - ВЕШКА 8
Кирилл Левин - НА ГРУНТЕ 9
Николай Жданов - ДОРОГИ ДРУЗЕЙ 11
Александр Васильевич Баковиков, Игорь Борисович Любимов, Кирилл Яковлевич Любимов, Николай Ропчин, Л. Яковлев, Николай Гаврилович Жданов
Огни маяка
Александр Баковиков
ОГНИ МАЯКА
Душой кают-компании тральщика "Гарпун", на котором командир подразделения капитан-лейтенант Мещеряков держал свой флаг, был сам Мещеряков. Бог траления, как его называли молодые офицеры, любил "Гарпун" не потому, что этот корабль принадлежал к числу новейших,- нет, "Гарпун" был кораблем-ветераном трального флота. На нем Иван Иванович Мещеряков начал траление еще в первые дни войны. И с тех пор не покидал его мостика.
Много замечательных событий произошло с того времени. И Иван Иванович, по натуре своей мечтатель и философ, знавший почти наизусть лоцию Балтийского моря, мог по каждой вмятине на "Гарпуне", по каждой заплате на старом корпусе рассказать о боевых делах подразделения.
"Мы с "Гарпуном" не стареем",- любил повторять Мещеряков, поглаживая седеющую голову, В его словах не было хвастовства. Потеряв еще в первый год воины семью, Мещеряков всю свою любовь, на которую способны большие и сильные люди, перенес на людей корабля. Экипаж заменил ему семью, корабль - дом.
За два года до окончания войны, став командиром подразделения, Мещеряков передал "Гарпун" старшему лейтенанту Сидорову, но сам с корабля не ушел и брейд-вымпел поднял здесь же, на "Гарпуне". Потом Сидорова сменил лейтенант Приходько - почти юноша. Увлекающийся молодой человек, он больше всего гордился тем, что плавает под командованием Мещерякова.
В тот день, о котором пойдет речь, корабли, закончив траление Н-ского района, задержались в море, дожидаясь горючего,- его должен был доставить буксир. После обеда Мещеряков и Приходько сидели в кают-компании и, выкурив бесчисленное количество папирос, ждали доклада от вахтенного сигнальщика. Но все сроки прошли, а буксир с баржой не показывался. Лейтенант Приходько, чтобы как-нибудь скрасить наступившее молчание, обратился к командиру подразделения:
- Иван Иванович, давно хотел вас спросить…
- Да?
- Смотрю я на нее,- он указал на картину, висевшую на стене, - и думаю, надо бы нам привести ее в порядок. Хорошая картина. "Гарпун" на ней выглядит как живой, и пот этот орудийный расчет, который ведет огонь по немецкому самолету… Но правый угол полотна разорван. Непорядок. И я уже было приказал матросу Строгову аккуратно зашить полотно и восстановить краски, по он меня уверил, что вы не хотите.
- Я умышленно сохраняю ее в таком виде, как она есть,- ответил Мещеряков. - Эго, Валентин Алексеевич, память о высадке десанта, о первой нашей крупной наступательной операции. Тогда осколком снаряда ранило командира десантного отряда Арсеньева, который шел на "Гарпуне". Осколок пробил обшивку и разорвал полотно. И вот здесь, на этом столе, раненый Арсеньев просил до поры до времени не трогать картину. Храбрый был офицер, но не повезло ему.
- Погиб? - спросил Приходько.
- Нет, потерял ногу. А спасла его девушка из рыбачьего поселка. Я позднее встретил ее в госпитале, а несколько месяцев назад довелось увидеть и самого Арсеньева. Он защищал проект постройки нового маяка в бухте Круглой. Он так красочно рисовал будущее этой бухты, что у меня самого, чорт возьми, зачесались руки. "Мы построим маяк своими силами,- говорил он. - Но какой! Это будет лучший маяк на нашем море. Я подниму на строительство рыбаков. Десантом в Круглую было положено начало освобождения всего полуострова. Пусть моряки, которые поведут корабль в Круглую, увидят огни и вспомнят о тех, кто кровью своей вернул нам эту землю".
Разговор прервал рассыльный. Командира подразделения просили подняться на мостик.
Шторм начался сразу. Ветер вдруг подул с такой невероятной силой, что матросы, держась за леера, с трудом передвигались по верхней палубе, крепили тралы, пушки, задраивали двери и люки. Ветер гнал, прижимая к мачтам тяжелые тучи, рвал парусину мостика и свистел в снастях. И корабли один за другим, то поднимаясь на волны, то глубоко зарываясь в них, медленно продвигались вперед.
На мостике головного тральщика "Гарпун" стояли капитан-лейтенант Мещеряков к лейтенант Приходько,
- Ваш прогноз, Приходько, не оправдался,- кутаясь в кожаный реглан, ворчал Мещеряков. - Как вы говорили: "После обеда стричься, бриться, песни петь и веселиться, а к вечеру придет буксир с баржой, заправимся н в бухту Круглую".
- Конечно, буксир из базы не придет.
- Какой буксир! Видите, что делается… Командир предполагает, а море располагает. Но ничего…
"Из тридцати дней тридцать в море - не так уж мало",- подумал Мещеряков. Сколько раз мы спускали шлюпку в такую погоду, когда верхняя палуба уходила из-под ног, но гребцы шли и подрывали мины. Старшина первой статьи Юрьев дважды добирался до мины вплавь. Сколько раз… А, да что говорить… Перепахивать мор:кой район, начиненный минами, все равно, что сидеть с огнем на бочке с порохом. Одним словом, тралили на славу. В день раз пять на матросах тельняшки становились мокрыми и высыхали вновь…
Во время поворота "Гарпун" положило на правый борт. Волна окатила мостик и палубу.
Мещеряков выпрямился и, ощущая, как за воротник пробираются струйки ледяной воды, сказал:
- Тяжело будет входить в бухту Круглую. Как в мешок. Слева отмель, справа каменная гряда и береговой обрыв.
- Стоит ли рисковать? - настороженно спросил Приходько. .
- У нас нет другого выхода. Горючее на исходе, а дрейфовать в шторм возле минных полей - не меньший риск.
- Я никогда не был в Круглой,- сказал Приходько,
- Знаю. А мне довелось входить в нее с десантниками, причем погода была немногим лучше. Вот здесь-то я и высаживал отряд капитан-лейтенанта Арсеньева.
- Надвигается дымка,- заметил Приходько.
- Туман,- поправил Мещеряков, И тут же подумал: "Это не входило в мои расчеты". А Приходько он сказал: - Смотритель маяка не знает, что наши корабли первыми идут в бухту Круглую. Из-за этого тумана мы не обнаружили огней, установленных на развалинах старого маяка.
Корабли, сбавив ход, с трудом развернулись и легли на новый курс. Туман стлался низко, почти над самой водой. По всем расчетам маяк уже должен Сил открыться. Но проходила минута, вторая, и как ни вглядывался в ночную темь вахтенный сигнальщик, он ничем не мог порадовать ни командира подразделения, ни командира корабля.
И вдруг сквозь пелену тумана блеснула едва приметная солнечная искра.
- Маяк,- стараясь перекричать шум волн и ветра, выпалил сигнальщик.- Вижу огни маяка!
- Внимательно наблюдать! - встрепенулся Мещеряков.
Пропущена страница 7.
причалы и дома рыбачьего поселка, разбросанного у самой воды. И над всем этим поднималась и властвовала, высеченная точно из мрамора, белая башня маяка. Величественная скульптура матроса и солдата венчала ее купол.
- Узнаю дело рук твоих, "маячный капитан",-проговорил Мещеряков. И, обращаясь к Приходько, добавил: - Берн шлюпку, пойдем на маяк.
- Побриться бы надо, товарищ командир, переодеться. Перепугаем смотрителя маяка.
- Хорошо. Полчаса хватит?
- Вполне.
- Значит, стричься, бриться, умываться…
Но побриться так и не удалось. От причала шла рыбачья лодка. Трое гребцов, налегая на весла, держали курс на тральщик. И не успел Мещеряков дойти до своей каюты, как его нагнал рассыльный.
- Вас рыбаки просят.
За круглой башней маяка, омытой первыми весенними дождями, шумело морс. Гребни воли, словно языки пламени, лизали обрыв, тянулись к стенам маяка. Торопливо проплывали над белой башней облака и терялись за пеленой тумана. На берегу, у самой воды, громоздились развалины немецких дотов, ржавела выброшенная на отмель и разорванная надвое немецкая баржа. Волны били в ее борта, как в барабан. И над этим многоголосым шумом волн и ветра дрожал низкий бас одинокого буя. Вечный пленник моря, прикованный к мертвым якорям, у входа в бухту, он напоминал большого одноглазого сыча. От причалов, захлестанных морской водой, просмоленных баркасов, стоящих на туго натянутых пеньковых канатах, тянуло смолой, крепким дегтем и рыбой.
На песчаном берегу горел костер. Пламя его освещало сухую фигуру старого рыбака Андрона Королева. Дед был молчалив и угрюм. Присев на корточки, он с тревогой смотрел на море.
- Южак дует,- сказал Андрон, здороваясь с Мещеряковым.- Солнце ныне и не показывалось. Ночью ветер не переломит волну.
- Узнал меня, дед?
- Как не узнать, ты ведь тогда со своего корабля палил…
- Верно, память у тебя примерная.
Андрон носит просторный нанковый костюм и башмаки из простой кожи, смазанные дельфиньим жиром. Вместо пояса на нем обрывок крашеной сети. Глаз у Андрона острый, колючий, и весь он - подвижной и крепкий, с узловатыми пальцами.
- Обжились,- говорил он.- Вона какой маяк, на все морс! Смотрю иа огни, и все мне чудится и как Марфа с веревкой да камнем на шее над обрывом стоит, и как меня фрицев комендант пытает… Внучку-то мою признали? Она в госпитале Арсеньева выхаживала.
- Как же!…
Рыбачка Марфа подняла глаза из-под спущенного на лоб пухового платка.
- Старые друзья,- приветливо проговорила она.- Идемте скорей, а то "маячный капитан" ждет, небось, не дождется.
- Проводи на маяк и ты, Сергей,- обратился Андрон к молодому рыбаку.
От костра поднялся парень в зеленой гимнастерке и высоких резиновых сапогах. Он поправил выцветшую армейскую фуражку и сказал:
- Идемте.
Шли неторопливо, и галька звенела, как битое стекло под подошвами тяжелых сапог…
Арсеньев встретил Мещерякова у дверей маяка. Он стоял,
опираясь на палку, в черной флотской шинели и фуражке.
- Ну, душа моя, вот и ты на моем корабле,- волнуясь, произнес "маячный капитан".- Беспокоился я за вас вчера очень… Ну. об этом после… заходите… Проводи гостей Марфинька.
- Да я на минуточку,- сказал Мещеряков.
- Э, нет. Ты наш гость,- не унимался Арсеньев,- откажешься, обидишь на всю жизнь.
- Ты понимаешь,- уже сидя за столом, говорил Арсеньев,- все работали - и дед Андрон, и Марфа, и Сергей Ручьев. Вот посмотри, какой орел. Танкист и электрик, мастер на все руки. А что произошло вчера? Перед самым пуском маяка отказала осветительная система. Ты представляешь? - И после паузы добавил: - Спасибо, рыбаки помогли. Не дрейфовать же вам в шторм возле минных полей!
- Вчера мне передали из базы, что новый маяк будет работать. Но я умолчал об этом. Хотелось, чтобы мои молодые офицеры почувствовали все то, что испытали мы с тобой, когда без огней входили с десантом в бухту Круглую.
- Нет, нет, я не об этом. Речь шла о моей репутации, о моей чести.
Когда вечером тральщики, покидая бухту, проходили мимо маяка, на верхней площадке его, под куполом, провожая корабли, стоял Арсеньев.
С мостика головного корабля казалось, что ожила скульптура матроса и солдата, венчавшая купол маяка.
- Да, - обращаясь к Приходько, проговорил Мещеряков, - напомни мне, когда вернемся в базу, о картине, что висит в нашей кают-компании. Надо ее привести в порядок…
Игорь Любимов
СТАРАЯ БЕСКОЗЫРКА
Командир корабля был чрезвычайно удивлен: за два месяца службы Алексей Близняк успел зарекомендовать себя одним из самых дисциплинированных матросов нового пополнения. И вдруг случилось такое! И командир корабля, выслушав доклад старпома, приказал немедленно вызвать к нему виновника происшествия.
Накануне вечером, незадолго до раздачи коек, Близняк разбирал свои вещи, аккуратно уложенные в чемодане. Сидевший рядом матрос Зотов, случайно заглянув в чемодан, увидел в нем бескозырку и, когда Близняк отвернулся, ловко выхватил ее из чемодана. Это была старая бескозырка, потерявшая от времени цвет и форму, и на ее гвардейской ленточке почти невозможно было разобрать надпись.
Зотов - большой шутник и весельчак - набросил бескозырку на голову, прихлопнул ее ладонью и, забавно скорчив лицо, пошел под дружный хохот матросов по кубрику, прихрамывая и нараспев выкрикивая:
- Шурум-бурум, старья берем!..
Близняк, услышав смех, обернулся. Секунду он стоял неподвижно, потом, побледнев, бросился к Зотову, сорвал с него бескозырку и закричал:
- Идиот!. Комедиант несчастный!..
Что произошло бы дальше - сказать трудно. В этот момент дверь раскрылась, и в кубрик вошел старпом, совершавший вечерний обход корабля.
Близняк не пытался объяснить свое поведение, и старпом счел нужным наложить на него взыскание. При докладе командиру корабля он вскользь упомянул об этом инциденте.
Происшествие, однако, заинтересовало командира. Он вызвал к себе матроса.
- Товарищ Близняк, мне доложили о вашем поступке. Я хотел бы знать, почему вы так грубо реагировали на шутку Зотова и что это за бескозырка, из-за которой вы оскорбили своего товарища?
Юноша чуть приоткрыл рот, как бы желая что-то сказать, ко только пересел дыхание и не проронил ни слова.
- Сядьте,- показал командир на стул,- и расскажите все начистоту.
Разговор продолжался больше часа… А вечером в большом кубрике собрался весь свободный от вахт и дежурств личный состав корабля. Рассказ командира корабля был выслушан в глубоком молчании.
* * *
…Горячее солнце льет полуденный зной на тихий приморский поселок. По пустынной улице, вдоль белых домиков, прикрытых зеленью фруктовых садов, медленно шагает прохожий.
Тяжело ступая запыленными сапогами, он внимательно смотрит по сторонам, изредка останавливаясь у ивовых плетней, На нем черный матросский бушлат, из-под которого синеет полосатая тельняшка; на голове помятая бескозырка с черно-оранжевой лентой, тисненной пятью золотыми буквами-"Варяг"; за спиной тяжелый солдатский мешок. Лицо уже немолодое, светлые глаза чуть прищурены.
Матрос остановился у одной из калиток. В глубине чистого дворика в тени старых яблонь спряталась белая хата.
На крыльцо вышла женщина с ведром в руках. Прикрывшись ладонью от солнца, вгляделась в стоящую у плетня фигуру, на мгновение замерла, потом тихо ахнула, прижав руки к груди, - ведро со звоном покатилось по ступенькам.
Толкнув низенькую калитку, матрос вошел во двор, женщина бросилась ему навстречу. Он крепко прижал ее к себе правой рукой, она же то припадала мокрым от слез лицом к жесткому сукну бушлата, то, подняв голову, всматривалась в его глаза, гладила его впалые щеки и все повторяла;
- Никита, Никитушка… пришел, вернулся, голубчик ты мой родной!
За плетнем остановилась группа мальчиков, видимо, только что пришедших с моря,- у них еще не просохли взъерошенные волосы и блестели на солнце мокрые рубашонки. Впереди стоял паренек лет двенадцати, с любопытством, как и другие, смотревший на происходившее. В его больших серых глазах сквозило недоумение.
- Ваня! - воскликнула женщина. - Ведь это батя… батя вернулся!.. Иди скорее, поздоровайся, Ваня!..
На липе мальчика появилась застенчивая и несколько недоверчивая улыбка; он продолжал все так же внимательно смотреть на стоящего рядом с матерью человека, но не двинулся с места.
Ласковый взгляд матроса встретился с глазами сына.
- Иди же, ну, иди…- подталкивали его товарищи, а Ваня все стоял.
И только когда отец сделал первый шаг, Ваня нерешительно двинулся к нему навстречу. Но стоило матросу, нагнувшись, обнять его, как жгучая волна радости захлестнула мальчика, и он понял, что наступила та долгожданная минута, о которой так часто мечтал он с матерью.
Матрос поднял одной рукой мальчонку, и только теперь заметили жена и сын, что левый рукав бушлата заложен в карман, а на груди отца тускло поблескивает белый крестик, прикрепленный к черно-оранжевой полосатой ленточке.
…Так вернулся домой после русско-японской войны Никита Близняк - матрос первой статьи с крейсера "Варяг".
А спустя восемь лет был призван на военную службу во флот и сын его Иван. В день расставания отец вынул из сундука бескозырку и, подавая се Ване, сказал:
- Вот тебе, сынок, мое флотское благословение. Береги и вспоминай отца. Крепко помин, что отец твой воевал за Родину и русский народ. Служи и ты так же честно своему народу…