* * *
Застонав, Иван тяжело повернулся и открыл глаза. Было темно и тихо; сильно болела голова, хотелось пить. Возвращавшееся сознание постепенно восстанавливало в памяти нить прошедших событий: были в разведке, обнаружены белыми… окружены… рукопашная схватка…
Близняк с трудом приподнял голову и огляделся. В полумраке серели бревенчатые стены большого сарая.
Рядом с Иваном лежал матрос в бушлате.
- Что. друг, очухался? - негромко произнес он.
- Голова трещит,- ответил Близняк, продолжая всматриваться в глубину сарая.- Куда это нас занесло? - И, помолчав, спросил: - А эти кто? - У противоположной стены он рассмотрел несколько неясных фигур.
- Пленные,- сказал матрос тихо.- Как мы с тобой. Эх, и дело было! - воскликнул он вдруг, подползая ближе к Ивану.- Ну, да и мы немало их уложили!
- А как Петров?
- Цел Петров, вон позади меня лежит. Петров! - негромко позвал матрос.
- Здесь я,- неохотно откликнулся хрипловатый голос, и в полумраке показалась голова красноармейца в серой буденновке.
- Вот что, хлопцы,- проговорил Близняк, с усилием приподымаясь.- Если кто из нас в живых останется, надо тот план, который я зарисовал,- он понизил голос до шопота,- и все другие сведения доставить командованию. Они там позарез нужны. Все спрятано у меня в бескозырке, Я се…
Он не договорил,- снаружи послышался приближающийся топот ног, громкие голоса, затем лязг отодвигаемого запора. Вместе со скрипом двери в темноту ворвался яркий солнечный свет. На пороге стояла группа солдат с винтовками; впереди, сжимая в руке наган,- очевидно, старший. Оглядевшись, он направился к лежащим против двери и ткнул Ивана сапогом в бок:
- Ну, вы, развалились… Встать, живо!
Окруженные солдатами, все трое шли по двору. На воздухе Ивану стало легче. Вошли в дом. В большой комнате за письменным столом сидел лысый офицер с капитанскими погонами, на его мясистом носу блестели овальные стеклышки пенсне.
Заметив бескозырки матросов, капитан прищурился:
- С "Авроры"? Ого, какие птицы залетели! И этот с ними? -Несколько секунд он молча разглядывал пленных, потом продолжал: - Ну вот, голубчики, если хотите пожить еще на свете, так не вертитесь, признавайтесь во всем… Говорите, какой части, кто из вас командир, куда, зачем пробирались. Ну вот, хотя бы ты,- ткнул он пальцем в стоявшего с краю Близняка.
- Отбились мы от своих, заблудились, вот и все,- ответил равнодушно Иван, глядя в сторону.
- Та-а-к-с,- пропел капитан раздельно.- Отбились, заблудились.- И вдруг стукнул кулаком по столу: -Вы что же, сукины дети, думаете, я с вами миндальничать буду? Запорю! Шомполами!..- Он свирепо оглядел поочередно каждого и коротко бросил: -Обыскать!
Солдаты подскочили к пленным, но в это мгновение
Петров вдруг сделал шаг вперед и, приложив дрожащую руку к шлему, срывающимся голосом заговорил:
- Ваше высокородие, дозвольте доложить!,. Я все расскажу… Я не большевик, ваше высокородие, ло мобилизации пошел… У меня отец в Тамбове пекарню держал…
- У, гад!-крикнул матрос, размахнувшись кулаком; солдаты схватили его за руки. Петров шарахнулся в сторону и торопливо продолжал:
- Они оба коммунисты, ваше высокородие, вот этот,- он показал на Близняка,- командир. У него в бескозырке важный документ спрятан…
Бородатый унтер сорвал с головы Ивана бескозырку, тот не шелохнулся, только сжал до боли кулаки. Офицер с брезгливой миной взял бескозырку, пошарил внутри и вынул помятый незапечатанный конверт. В кем оказался сложенный вчетверо лист бумаги. Капитан развернул его, сдвинул брови, посмотрел на свет,- листок был совершенно чист.
- Это что же, любезный? - сказал он, подозрительно смотря на Петрова; тот покраснел, затем побледнел, но в этот момент сидевший у стола поручик протянул руку к листку и произнес многозначительно: - Позвольте мне, Евгений Викентьевич, тут может быть химия, симпатические чернила…
- Ладно, разберемся… А с тобой, любезный, мы побеседуем, - обратился капитан к Петрову более ласковым тоном.
- А этих убрать! - резко кивнул он на матросов.- И тех, кто в сарае,- тоже!..
Солдат ткнул Ивана прикладом в спину. Близняк повернулся, пошел к двери. Его товарищ последовал за ним.
Через час их вели по узкой лесной дороге. Впереди шли оба матроса, крепко державшие друг друга за руки; сзади них несколько пленных, в большинстве молодые красноармейцы, и вокруг группа вооруженных солдат, возглавляемая конвойным офицером.
Близ реки, там, где дорога образует крутой поворот, они вышли к обрывистому берегу высотой и несколько метров.
Пленных установили в ряд вдоль края обрыва; напротив выстраивалась серая шеренга солдат.
Прапорщик, подняв вверх наган, натужливо прохрипел:
- По большевикам… Отделение…
Но, прежде чем раздалось заключительное "пли", на одну, быть может, сотую секунды раньше, Иван сделал порывистый шаг назад - к обрыву - и стремительно полетел вниз. Почти одновременно воздух разорвал оглушительный залп винтовочных выстрелов.
Перевернувшись в воздухе, Иван упал в воду плашмя, больно ударившись. Его потянуло на дно, но сильным толчком ноги он рванулся кверху и вынырнул почти у самого обрыва. Из-за нависшего берега ему не было видно, что происходит наверху,- доносился лишь неясный шум голосов.
У самого уречья он заметил торчащую из воды корягу. В два взмаха Близняк оказался около нее, подтянулся и кое-как вскарабкался. Вода струями лилась с него. На поверхности реки широко расходились круги; в центре их вода вскипала пузырями, как будто кто-то бился в ней, пытаясь вынырнуть. Близняк колебался: броситься на помощь - бесполезно, только обнаружишь себя…
Прошло несколько минут. Голоса наверху не замолкали. Очевидно, белые хотели удостовериться, что все расстрелянные утонули. Спуститься в этом месте к реке нм было трудно, поэтому они предпочли наблюдать с высоты.
День уже был на исходе, когда наверху наступила тишина. Только птицы перекликались в лесу… Расстегнув полевую сумку, Иван вынул из нее старую отцовскую бескозырку, осторожно ощупал под серой подкладкой намокшие бумаги и плотно натянул ее на голову, невольно усмехнувшись, вспомнив, как изумился офицер при виде чистого листка бумаги, который Иван приготовил для письма.
Связав мокрую одежду в плотный узел, Близняк прикрепил его ремнем к шее и, стараясь не шуметь, спустился в воду. Чтобы добрать я до пологой части берега, ему пришлось плыть минут двадцать. Выбравшись на сушу, он долго пробирался густым кустарником, пока не дошел до одинокой избушки старого рыбака.
Спустя пару дней, глухой ночью, старик перевез его на лодке к своим.
* * *
Последние отзвуки артиллерийской канонады постепенно замирали вдали. Приморский поселок был обойден войной, но со дня на день здесь ждали появления немцев.
Мария Ильинична вышла на крыльцо, с беспокойством вглядываясь в сумерки. "Что-то будет дальше? Вот уже сколько времени нет от мужа вестей. Иван Никитич, несмотря на немолодой уже возраст, ушел с начала войны во флот, а вчера ко всему и Ленька, старший сын, затвердил, что уходит к партизанам. Тоже мне партизан в шестнадцать лет!"
Тяжело вздохнув, Мария Ильинична вошла в дом. Стемнело. Бабушка собирала ужин. Младший сын Алексей сидел у стола, задумчиво глядя на лампу. Было тихо, только в открытое окно доносилось настойчивое стрекотание цикад.
А Леонида все не было. "Ну, как можно в такое время где-то бродить до поздней ночи!" - Мария Ильинична нервно прошлась по комнате. Случайно взгляд ее упал на стену. Она чуть вскрикнула. Сразу все стало понятным. Небольшой коврик на стене, где висели охотничья двустволка и старинный матросский нож, был пуст; вместе с ними исчезла из комода и старая дедовская бескозырка.
Немцы пришли на следующее утро.
Через два дня в поселке, на видных местах, висело объявление:
"В последнее время в районе появилась банда, именующаяся партизанским отрядом и направляющая своя преступные действия против германских воинских частей. По полученным сведениям, банда имеет соумышленников в числе жителей настоящего по елка и пользуется их помощью. Вследствие этого предлагается всем знающим место расположения банды или отдельных лиц, с ней связанных, заявить об этом в штаб германской воинской части в течение 24 часов с момента выпуска настоящего объявления. В противном случае, при не обнаружении указанных выше преступников, будут преданы казни заложники, взятые из местного населения…"
Заложников уже взяли - они находились под охраной в большом колхозном амбаре. В числе их были: учитель, агроном, несколько передовых людей поселка из колхозников и рыбаков, а также семья бывшего председателя колхоза, а теперь командира военно-морского флота, Ивана Никитича Близняка.
Немецкий штаб разместился в одном из лучших в поселке домов, окруженном небольшим, но густым садом. Здание охраняли солдаты с автоматами: один расхаживал перед фасадом дома, другой - позади сада вдоль изгороди и еще один маячил на крыльце перед дверью.
…Темная, безлунная ночь…
- Раз -два, раз-два,- четко выстукивали подкованные каблуки. Когда шаги часового удалялись, вдоль улицы, плотно прижимаясь к заборам и к стенам домов, осторожно двигалась маленькая темная фигурка. Время от времени она скрывалась в придорожной канаве и ползла по ее дну. Наконец, изгородь. Легкий прыжок в траву, хруст ветки… Часовой резко обернулся, насторожился. Никого. Всюду по прежнему мрак и невозмутимая тишина…
Через открытое окно слышны голоса. Развалившись в кресле и склонив голову набок, обер-лейтенант снисходительно слушал доклад офицера, сидевшего против него. Третий лежал на диване и, поминутно зевая, листал потрепанный немецкий журнал.
- Что же касается партизан и их сообщников,- почтительно докладывал офицер,- то никаких сведений о них, герр обер-лейтенант, еще не поступило…
Обер-лейтенант поднялся, потягиваясь, с кресла и собирался что-то сказать, как вдруг замер на месте, устремив широко открытые глаза на окно. Перед ним на подоконнике лежала матросская бескозырка с полустертой надписью "Варяг". В первое мгновение он невольно сделал шаг к окну, но потом, как бы опомнившись, быстро выдернул из кобуры пистолет. Два других офицера тоже схватились за оружие.
В этот момент раздался оглушительный взрыв брошенной гранаты. Посыпалась штукатурка, блеснули осколки разбитого стекла. Матрос вскочил в комнату через окно. В руке он сжимал пистолет. На полу лежали два неподвижных тела, третий немец безжизненно сидел на ковре, прислонившись к дивану. В раскрытую силой взрыва дверь заглядывали испуганные лица солдат. Матрос выстрелил - стоявший впереди упал, остальные скрылись. Послышались крики: "Матросы! Полосатая смерть!.."
Одновременно где-то невдалеке прозвучала характерная дробь пулемета, в другой стороне пронесся грохот винтовочных залпов и совсем близко, почти у самого дома, послышались разрывы ручных гранат. Казалось, во всем поселке начался ожесточенный бой.
Матрос подбежал к окну, и, высунувшись наружу, несколько раз выстрелил по мелькавшим в темноте фигурам.
В эту минуту прозвучала автоматная очередь.
К утру все было кончено. Большую часть гитлеровцев партизаны уничтожили, остальных взяли в плен. Леонид Близняк был найден на том самом месте у окна, где его сразила автоматная очередь. Он лежал в отцовской тельняшке, крепко сжимая в застывшей руке пистолет. В трех шагах от него, в осколках разбитого стекла, среди обломков штукатурки, нашли старую бескозырку.
В тот же день на небольшой площади поселка, перед домом сельсовета, состоялся митинг. Командир партизанского отряда, обращаясь к жителям, сказал:
- Леонид Близняк проявил исключительный героизм. Своим подвигом он помог нам разгромить немцев и спас свою семью и других заложников от смерти. Он сообщил нам точные данные о расположении немцев и сам предложил план нападения. Мы разработали этот план и, как видите, добились успеха. Леонид Близняк, сын и внук русских моряков, с честью выполнил свой долг и пал смертью храбрых…
Командир корабля продолжал:
- …Вчера вечером матрос Алексей Близняк, младший брат погибшего Леонида, проявил невыдержанность и оскорбил товарища. Он сознает свою вину и будет просить у Зотова прощения. Своей неуместной шуткой Зотов задел его чувства, не зная, конечно, того, что эта вещь дорога Близняку как память о близких людях. А Близняк. опасаясь, что его не поймут, сочтут его чувства пустой сентиментальностью, не хотел сначала объяснить, в чем дело. Но он был не прав. В этой флотской бескозырке, которая лежит сейчас перед нами на столе, шли защищать Родину, бились с врагом и побеждали представители трех поколений знатной семьи моряков. И мы, конечно, относимся с уважением не к этой ветхой, давно отслужившей свои срок вещи, а к памяти тех людей, которые ее носили…
Дружное рукоплескание наполнило кубрик. Сидевший у стола Близняк низко опустил голову, чтобы скрыть свое смущение. К столу подошел Зотов и остановился перед Алексеем, Протянув ему руку, он произнес:
- Я тоже прошу прощения у товарища Блнзняка… Этот случай послужит для меня хорошим уроком на всю жизнь…
И руки их встретились в крепком дружественном пожатии над старой флотской бескозыркой с полустершейся надписью "Варяг".
Кирилл Левин
СВОЙ КОРАБЛЬ
Уже по походке, по неуверенным движениям Малышев узнал новичка. Он с одобрением смотрел на молодого матроса. Ему нравились его мощная фигура, круглые, широкие плечи, выпуклая грудь, длинные, мускулистые руки… И, глядя на этого сильного, еще неловкого парня, старшина вспомнил себя, каким он девять лег назад впервые пришел на корабль. Как непривычно и неловко чувствовал он себя в первые дни!
А теперь, возвращаясь из отпуска, старшина 2 статьи с волнением торопился на свой корабль. И сразу, когда ступил на палубу, когда прошел к себе в кубрик, где жил со своим расчетом, и увидел сверкающую, щеголь кую чистоту кругом и свою койку, аккуратно заправленную серым одеялом, с белой подушкой в изголовье, увидел портрет матери над постелью, - почувствовал себя дома, глубоко и удовлетворенно вздохнул.
Товарищи окружили его. Малышев еле успевал отвечать на расспросы. Все же он заметил, как в кубрик вошел встреченным им на палубе незнакомый матрос и нерешительно остановился у двери.
- Молодые пришли?-спросил Малышев у Королева, своего заместителя.
- Вчера расписали по расчетам.
- А этот? - кивнул в сторону вошедшего старшина.
- Серов. Прислали к нам учеником комендора.
- Добро, сдается - хороший парень..,
- Вроде ничего… присматривается…
- Это хорошо. Учить будем…
Во время обеда Малышев опять увидел своего новичка. Тот сидел на корточках прямо на палубе и с видимым удовольствием ел наваристый, подернутый жиром флотский борщ. Теперь движения у него были развязнее, чем тогда в кубрике, и в липе, совсем еще юном, было сосредоточенное выражение, как у детей, когда они чем-нибудь заняты.
- Ну, как нравится наша корабельная еда? - добродушно и покровительственно спросил Малышев.
- Хороша, - ответил новичок и, взглянув на погоны Малышева, повторил: - Хороша, товарищ старшина.
- Как себя на корабле чувствуете? - спросил Малышев.
- Не привык еще после учебного отряда,- неуверенно ответил Серов.
- Привыкнете, да так, что потом никуда отсюда не захотите. Я ни одного хорошего матроса еще не видел, который бы за свой корабль… - и старшина, не закончив фразы, сделал рукой жест, точно колол кого-нибудь.
И Серов понял его. Все же он с некоторым недоверием оглянулся кругом - на башни, с торчащими из них орудиями главного калибра, на торпедные аппараты, на мостик, где ходил вахтенный сигнальщик, на седую, неприветливую воду, что плескалась у борта корабля… Неужели он сроднится со всем этим? Но ему было приятно, что его начальник, старшина, бывалый моряк, с ленточками орденов и медалей на груди, так запросто беседует с ним. И потом - он упомянул о хорошем матросе, стало быть, он и его, Серова, считает хорошим матросом?..
Серов невольно с уважением оглянулся на свою башню. И, проследив его взгляд, Малышев внушительно произнес, подняв руку:
- Орудие первой носовой башни. Будете заряжающим. Вместе служить будем.
Медленно проходили первые дни на корабле у ученика комендора Ивана Серова, но быстро пошли они, когда он уже был в орудийном расчете Малышева. В начале своей службы он нетерпеливо ждал, что будет потом. В учебном отряде, занимаясь артиллерийским делом, он полюбил эту точную науку, старательно изучал материальную часть, но все же нетерпение томило его. Ему было девятнадцать лет, он был горяч, и ему хотелось поскорее увидеть, к чему приложатся его знания,- по натуре своей и крайней молодости он более тяготел к практике, чем к теории.
Корабль немного ошеломил его. Тут было не так, как на берегу. Все здесь было точно рассчитано, все пригнано к своему месту. И люди, и механизмы подчинялись единому строгому и мудрому порядку, не допускающему никаких отклонений. И пока Серов не нашел своего места на корабле, не вошел в тесный матросский коллектив, ему было трудно. Сначала весь длинный, узкий корпус корабля, точно нацеленный для атаки, для стремительного хода, со всеми своими орудийными башнями, палубами, торпедными аппаратами, югом, параванами, турбинами, котельными, казался ему неизмеримо сложным и запутанным организмом. Но вот он нашел свое место по боевому расписанию в первой носовой башне главного калибра. Он теперь точно знал, что ему надо делать.
Малышев был строг, но дружелюбен и, главное, ровен и терпелив в обучении. Десять раз, не сердясь, показывал он Серову и другим молодым матросам, как правильно подавать снаряды, как класть их в лоток, показывал наводку - добивался того, чтобы каждый номер расчета в случае нужды мог заменить выбывшего из строя товарища. На башне была укреплена медная табличка. В первый раз подойдя к орудию, Серов заметил ее и прочитал краткую надпись. Там говорилось о боевых делах орудия, о потопленных его выстрелами неприятельских судах. Заключительные строки взволновали Серова:
"Смертью героя погиб на боевом посту у этого орудия заряжающий старший краснофлотец Ефим Соснов…"
Серов оглянулся на Малышева. Он подумал, что и старшина вместе с Сосновым сражался у этого орудия, и ему захотелось спросить его об этом, Но спросить в ту минуту было нельзя: шло учение, а во время учения Малышев не разрешал отвлекаться ничем посторонним.
Вечером Серов поднялся на палубу. Была светлая ночь, луна сияла в синем шелковом небе, и широкая посеребренная дорожка тянулась далеко с моря к кораблю. Укутанные чехлами орудия смотрели в морскую даль. И Серов вдруг представил себе, как их корабль вел бой, как рвались снаряды над ним, как Соснов и Малышев сражались у того орудия, в расчете которого он числился. И те слова, которые ему говорили в учебном отряде, когда назначали его на корабль, вдруг вспомнились ему: "Вы пойдете, Серов, на гвардейский корабль, одни из самых славных в нашем флоте. Не забывайте этого и цените честь, которую вам оказали".