- Так вот, я обязываю вас выдать товарррищу Беррргу отдельную комнату. И обставить, соответственно. Доложите об исполнении в секретариат товарища Сталина и в редакцию газеты "Правда". А я пррроверю.
Напуганный комендант вытянулся перед ним в струнку:
- Будет сделано, товарищ Мехлис.
Устроившись в комнате со скудной обстановкой, Павел первым делом пошел в общую умывальную и сбрил колючую рыжеватую бороду и усы. Потом встал в очередь в общую душевую. Мыло у него с собой было, а мочалки из грубых стружек и серые вафельные полотенца лежали на полках. Пообедав в столовой общежития, он с наслаждением растянулся на узкой кровати и впервые за долгое время крепко уснул. Засыпая, подумал: "Ну вот начинается моя городская жизнь…"
Полночи Павлу не давали спать клопы - искусали все тело. Наутро он пожаловался коменданту. Тот сказал:
- Выжжем, товарищ красный командир. Только на говорите товарищу Мехлису, очень уж он строгий.
Потом Павел с интересом наблюдал, как присланные работники перевернули железный матрас, облили его денатуратом и подожгли: так они уничтожали клопов. Потом поменяли матрас и белье. Кажется, клопов не стало, но по углам продолжали ползать тараканы.
* * *
На следующий день Павел решил прогуляться вниз по широкой Тверской улице, и прохожие часто обращали внимание на необычайно высокого военного с орденом на груди. На Тверской еще с прошлого века стояли невысокие, в два-три этажа, дома богачей, теперь на стенах висели призывные политические плакаты: там располагались разные учреждения или общежития.
Москва жила весело. Проходя мимо домов, Павел слышал, как из многих открытых окон доносились записанные на граммофонные пластинки популярные песни: "Эх, яблочко, да куда котишься? Ко мне в рот попадешь - не воротишься…", "Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить…" и самой популярной - "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая…".
В центре Тверской улицы проходила трамвайная линия, вагоны грохотали, скрежетали по рельсам на поворотах, вожатые пугающе звонили, разгоняя пешеходов. В обе стороны шло большое движение: ехали конки, повозки, изредка появлялись неказистые потрепанные грузовики и легковые машины. Автомобильной промышленности Россия на тот момент не имела, все машины были заграничные и старые.
Павел вышел на мощенную булыжником Красную площадь - с нее рельсы еще не сняли, хотя движение трамваев уже было запрещено. Перед ним открылся вид на Мавзолей, стены Кремля, Спасскую башню со знаменитыми курантами и Покровский собор, больше известный как храм Василия Блаженного. Павел многое знал о Москве и ее истории. Но, увидев площадь, он встал как вкопанный - у него захватило дух от величественности открывшейся картины. Павел вспомнил, что в 1812 году Наполеон, отступая из сожженной Москвы, приказал взорвать башни и стены Кремля, а заодно с ними и храм Василия Блаженного. По какой-то случайности была взорвана только одна небольшая башня и часть стены. Какое счастье, что это варварское деяние просвещенного европейца Наполеона не осуществилось!
Незадолго до приезда Павла, в 1927 году, был построен по проекту архитектора Щукина мраморный Мавзолей Ленина. Ступенчатую форму мавзолея архитектор скопировал с первой египетской Пирамиды ступеней. Почти пять тысяч лет назад ее построил первый известный по имени архитектор Имхотеп. Ступени его пирамиды выражали религиозную идею - по ним похороненный в ней фараон мог легко вознестись на небо к богам. Ступени ленинского Мавзолея поднимались вверх таким же конусом. Павел с усмешкой подумал: куда было возноситься неверующему Ленину? Сам Ленин высказал пожелание быть похороненным на петербургском кладбище рядом со своей матерью. И хотя Крупская была против, по инициативе и под давлением Сталина руководители государства постановили сохранить тело Ленина навечно. Забальзамированное тело вождя шесть лет лежало во временном деревянном строении, и над его бальзамированием работали харьковский анатом Владимир Воробьев и московский биохимик Борис Збарский. Задача у них была сложная: хотя мумифицирование тел известно со времен Древнего Египта, но там мумии лежали скрытые от глаз людей, и что происходило с ними - не видел никто. А сохранять тело для показа было совершенно новым делом.
В Мавзолей недавно стали пускать посетителей. Несмотря на раннее время, перед ним стояла длинная очередь людей с понурыми лицами. При всех верноподданических чувствах, показ мертвеца, сохраненного как живого, был для них невиданным зрелищем. Было в этом что-то важное и необыкновенное - возможность увидеть эту большевистскую святыню.
Павел посмотрел на очередь и решил, что придет потом, - пока лучше просто побродить по городу.
* * *
Только в самом центре Москвы были достаточно широкие улицы с каменными зданиями в три-четыре этажа. Другие районы состояли из узких улочек и переулков, застроенных деревянными домами в один-два этажа. Дома стояли в глубине густо заросших травой и крапивой дворов с колодцами. И повсюду над ними возвышались колокольни церквей. Церкви теперь были закрыты, часть из них были уничтожены, прочие использовались под склады или пустовали.
Районы Москвы еще сохранили старые названия Лефортово, Хамовники. Окраины тоже назывались по имени старинных застав, хотя часть из них была уже переименована. Два самых больших московских рынка - Смоленский и Сухаревский - стояли почти такими же, какими были построены. На рыночных площадях мелькало много подозрительного люда - воров и перекупщиков краденого. Но самым опасным местом Москвы оставались трущобы Хитрова рынка, названного в честь бывшего владельца этого участка земли генерала Хитрова. Рынок был иссечен оврагами, обстроен лачугами и располагался возле Яузы.
И еще одну особенность Москвы заметил Павел: на всем пути ему попадались на глаза беспризорные ребятишки, одетые в рванину: они попрошайничали, воровали, хулиганили и задорно распевали блатные песни.
* * *
Он вернулся на Тверскую улицу - пошататься по магазинам нэпманов и купить "гражданку" - костюм, рубашки, пальто, ботинки. Улица пестрела зазывающими вывесками магазинов, ресторанов, парикмахерских, фотоателье. Чем только не торговали, чего только не предлагали в этих лавочках. Среди вывесок с русскими именами владельцев - Филиппов, Елисеев, Яковлев, Грачев, братья Кулешовы, сестры Цветковы - было много еврейских, армянских, грузинских фамилий:
ОДЕЖДА НА ВСЕ ФАСОНЫ - ВОЛЬФСОН; ГАДАНИЕ НА КАРТАХ, САМЫЕ ТОЧНЫЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ - ЦЫГАНКА МАША КОГАН; СВЕЖАЙШИЕ МЯСНЫЕ ПРОДУКТЫ - АСРАТЯН; РЕСТОРАН ЕВРОПЕЙСКОЙ КУХНИ - ПЯТИГОРСКИЙ; РЕСТОРАН АЗИАТСКОЙ КУХНИ - ИМАМАЛИЕВ; ГРУЗИНСКИЕ ШАШЛЫКИ - БРЕГВАДЗЕ; ПОШИВОЧНАЯ МАСТЕРСКАЯ, ПЕРЕЛИЦОВКА, ДЕЛАЕМ ИЗ СТАРОГО НОВОЕ - ШАФРАН…
Но многие магазины были уже закрыты, и вывески висели над запертыми дверями - эпоха НЭПа подходила к концу. Павла приятно поразило обилие еврейских фамилий. Что ж, евреи с древних времен были лучшими торговцами, процветали они и теперь, при НЭПе. Так проявлялись изменения в социальной структуре и в образе жизни разных слоев общества и разных национальностей. Он заговаривал с хозяевами и видел, что это были уже не прежние евреи-лавочники, каких он знал когда-то в мелких городах. В евреях нового времени произошла большая трансформация - никто из мужчин не носил ермолок на голове, ни у кого не было пейсов, одеты они были в обычные костюмы, а не в лапсердаки и выглядели как обычные мелкие русские дельцы. Только их лица выдавали национальное происхождение: длинные еврейские носы, большие навыкате глаза, в которых застыла многовековая еврейская грусть. И их жены, торговавшие с ними, тоже больше не носили на головах платков, не укрывали ног длинными юбками и не были замотаны кофтами по самую шею. Они выглядели как обычные горожанки: юбки у молодых - до колен или даже чуть выше, губы ярко накрашены, волосы коротко подстрижены и завиты по моде. В некоторых магазинах женами хозяев-евреев оказывались русские женщины - невиданное до революции зрелище. Многие мужчины и женщины курили.
* * *
Хозяева магазинов и их жены подчеркнуто любезно встречали Павла: военный с орденом на груди мог оказаться хорошим клиентом. В "Одежде" Вольфсона он разговорился с хозяевами и сказал, что тоже еврей. Оба расплылись в улыбках от удовольствия, хозяйка всплеснула руками, вскрикнула:
- Ой, вы еврей? Муля, посмотри на него - он еврей!
Муля среагировал спокойней:
- Приятно видеть еврея - героя войны. Мазал Тов с приездом в Москву.
- Вы давно здесь торгуете? - спросил Павел.
- Что вам сказать? Не так, конечно, давно, но торгуем. Теперь сюда понаехало много евреев - кто работать, кто учиться, кто торговать, как мы. Мы торгуем для всех, но вот еврея-героя с орденом видим впервые. А вы откуда будете?
- Родился я и вырос в Рыбинске, но давно там не живу.
- В Рыбинске? Ой, так в Рыбинске ведь живет мой племянник - Самуил Перельман. Слышали про такого?
- Нет, не припомню.
- О, он очень хороший человек, он теперь учитель в тамошней школе. Может, ваши родители его знают. А может, мы с вами даже родственники. Как говорится - все евреи родственники.
- Родители мои умерли.
- Ай, ай, ай, как жалко. Так что бы вы хотели купить? Для вас будет лучший товар и по самой дешевой цене.
- Мне надо включаться в гражданскую жизнь. Нет ли у вас гражданского костюма мне по росту?
Хозяйка опять вскрикнула и даже всплеснула руками:
- Ой, как это "нет ли"? Для вас у нас нет? - для вас есть все. У нас не какая-нибудь лавочка, у нас выбор товара. По вашему росту? - она прикинула. - Конечно, закройка на костюмчик найдется, только надо будет подгонять. Очень уж вы большой. Но мы вам быстро пошьем, из лондонского материальчика. И дадим скидку как герою - десять процентов.
- Муся, дай ему двадцать, он из Рыбинска, где Самуил, - сказал хозяин и спросил: - Расплачиваться чем будете? Теперь понавыпускали разных казначейских билетов - казначейских-смазначейских, кто их разберет. Не поймешь, чего настоящие деньги стоят.
- У меня новые червонцы. Это как, подходит?
- Червонцы? Это подходит. Червонцы выпустили недавно, это твердая советская валюта, их даже за границей принимают.
Муся сняла мерку и пошла в заднюю комнату перекраивать костюм по росту.
- А вы пока погуляйте.
- Мне бы подстричься. Зарос очень.
- Так вот рядом - парикмахерская Маргулиса, Моисея Михаловича. Это наш родственник. Скажите, что вы от нас, он вам даст скидку.
Маргулис оказался большим болтуном. Павел никогда еще не стригся у профессионального парикмахера и не знал, что все они любят поболтать. Срезая рыжеватые лохмы с головы Павла, Маргулис вещал тоном проповедника:
- Знаете, что я вам скажу? В этой войне главное было выжить.
Павел подумал: а ты-то что об этом знаешь? Маргулис продолжал:
- А у тех, кто выжил в войну, теперь новая забота: как выжить при советской власти. Партии-шмартии, митинги-битинги, ничего не поймешь. Всех арестовывают, допрашивают - любишь ли советскую власть? А что я, знаю - люблю, не люблю? Советская власть - это как жена: любишь, не любишь, но жить надо вместе. Но я так думаю, что парикмахеров трогать не станут. А вы как думаете?
У Павла на этот счет мнения не было, он еле дождался, когда Маргулис закончит стрижку и можно будет вернуться к Вольфсонам. Муся, как увидела его стриженым, воскликнула с восторгом:
- Ой, какой вы теперь стали красавец, такой красавец! Только еврейские мужчины могут быть такими красавцами.
Она принесла пиджак и стала подгонять его по фигуре Павла. А он разговорился с хозяином.
- Ну а как вообще-то ваша жизнь здесь, как идет торговля?
- Как идет торговля? Азохен вэй. Нет, жить, конечно, можно. Что вам, как идет, сказать? - для евреев революция лучше, чем царь. Раньше были погромы, запреты. Теперь нас не бьют по морде и не плюют в лицо. Нас даже не ограничивают - торгуй где хочешь. Евреи теперь везде: Троцкий - еврей, Каменев - еврей, Зиновьев - еврей. Да что там говорить - в правительстве много умных еврейских голов. Ну, правительство- шмавительство, а что делать бедному еврею? - еврею надо делать деньги, надо заводить свой гешефт. Нет, жить, конечно, можно.
Муся то входила, то выходила, разыскивая ножницы и принося мел, и тут нетерпеливо перебила мужа:
- Что ты говоришь - "жить можно", "жить можно"! А я вам так скажу: зря отобрали у нас нашу религию. Ну, конечно, мы понимаем, отобрали у всех - и у русских тоже, и у татар, у всех. Но у евреев все, что они имели, - это традиции их веры. Мы привыкли жить традициями. Теперь не стало синагог, нет Торы, нет Библии. От этого пойдет только разврат. Как нам теперь воспитывать детей, в каких традициях? У молодежи уже переворот в мозгах. Что это такое, - евреи женятся на шиксах, а еврейки выходит замуж за русских, за украинцев, за кого хотите! Это же против всех традиций. Но я вам все-таки скажу: таких чистых, как та девушка, с которой я могу вас познакомить, - таких уже не осталось.
Опять перебивая, вступил муж:
- Ах, Муся, кому теперь интересны традиции и чистота? Никому они не нужны. А вот деньги нужны всем. Когда в 1921 году объявили НЭП, для гешефтов свободы было больше. Конечно, евреи пошли торговать. А теперь? Теперь налоги повышают, жмут, обзывают нас частниками. А я спрашиваю - что в этом плохого? Почему плохо быть частником? Весь мир стоит на частной торговле. Говорят, при социализме все будет общее, ничего частного. Посмотрим, как это у них получится. Пока что некоторые уже не выдержали и закрыли свои точки. Впечатление такое, что приходит конец нашему НЭПу. Поэтому я и говорю - азохен вэй. Но нет, жить, конечно, можно.
Павел, усмехнувшись его приговорке, спросил:
- Вы все говорите: жить можно, жить можно… Так чем же вы недовольны?
Муля развел руками:
- Да когда мне все это не нравится…
В примерочной Павел натянул обметанный белыми нитками пиджак, а маленькая юркая Муся встала на скамейку и принялась нахваливать:
- Ну-ка, посмотрите в зеркало. Сидит так, будто я наметывала его специально для вас, - и грудь, и плечи, нигде не морщит.
- Вот здесь немного морщит.
- Где морщит? Здесь морщит? - она сильно одернула пиджак, так что большой Павел покачнулся. - Нигде не морщит.
- И вот здесь немного морщит.
- Где морщит? - опять дернула. - Нигде не морщит. Ну как, нравится?
- Кажется, ничего.
- Нет, вы только послушайте - он говорит "ничего"! Да это не "ничего", это то, что вам надо. В других магазинах вам такого не продадут.
Смущенный ее напором, Павел объяснил:
- Я ведь костюмы никогда не носил.
- Сейчас я его быстро зашью на зингеровской машинке, будете носить и останетесь довольны. Надо вам и пальто, - и приказала мужу: - Муля, принеси из задней комнаты разных цветов и фасонов, большого размера. Вот это вам особенно подойдет. Это я завтра подошью. А вы, извините, женаты?
- Нет, не успел.
- Ой, так я же познакомлю вас с одной очень интересной девушкой.
Женитьба была последним делом, о котором хотел бы думать Павел:
- Спасибо, мне теперь не до этого.
Но женщина загорелась желанием сватать и вцепилась мертвой хваткой. Сидя за ножной швейной машинкой "Зингер", она быстро-быстро говорила:
- Ой, так вы же не знаете - это такая девушка, такая девушка! Такой кристальной чистоты девушка! Таких теперь больше нет.
Павел отговаривался:
- Я совсем об этом не думаю.
- Может, вы боитесь, что она отстала от времени? Уверяю вас - совсем не отстала. У нее очень передовые взгляды, она девушка новой формации.
Муж скептически ее прерывал:
- Формации-швармации. Скажи ты ему просто, что она есть на самом деле.
- Отстань! Вы не слушайте его, он ничего не понимает в девушках.
- Это я-то не понимаю? А как же я выбрал тебя?
- Со зрением плохо было, вот как. Вы, товарищ красный командир, только ее увидите, сразу влюбитесь.
Муж продолжал перебивать:
- Муся, ты что, не знаешь, что теперь евреи хотят жениться только на русских девках? Все евреи женятся на русских девках.
- На русских? На этих шиксах? Так они же почти все потаскухи. А это такая чистая девушка, такая невинная.
- Кому это теперь интересно? Я тебе говорю - евреи теперь женятся на русских.
- Вот я ему покажу ее фотографию, она такая хорошенькая, он сразу влюбится.
На фото Павел увидел удлиненное миловидное лицо, изящно очерченные миндалевидные глаза с поволокой.
- Что, красивая? Она работает в магазине военной одежды.
- Да, хороша. Только мне теперь не до любви.
- Эх, вы, мужчины - не умеете словить свое счастье!