С тех пор как Павел приехал в Москву, он жил почти впроголодь: еще действовала карточная система и он питался жидкими супами и тощими котлетами - в столовой, по купонам. Теперь Павел ел, с удовольствием и довольно громко прихлебывая борщ с каждой ложки. Прасковья Васильевна от этих звуков недовольно морщилась, но хозяева делали вид, что ничего не замечают. А Павел ел и вспоминал забытый вкус домашнего борща, который когда-то, давным-давно, готовили дома.
Он спросил:
- Кто это готовил такой замечательный борщ?
- Как ты думаешь, кто? Да Авочка, моя Авочка, конечно. Вот именно.
- Борщ прямо еврейский, такой наша бабушка нам варила. Как это ты научилась и селедку по-еврейски готовить, и еврейский борщ варить?
Августа рассмеялась:
- Хотела угодить мужу, вот и научилась. Мы поехали с Сеней в Рыбинск, там его мама меня научила.
- Отменный борщ.
По давно усвоенной простонародной привычке, доев борщ, Павел стал насухо вытирать хлебными корками остатки со стенок тарелки. Это очень понравилось стоявшей в двери домработнице Лене: она смотрела на него как завороженная и вполголоса смеялась. Бабушка недовольно отвернулась, а хозяева переглянулись между собой.
- Ты для чего это делаешь? - с улыбкой спросил Семен.
- Чего делаю?
- Тарелку хлебом вылизываешь зачем?
- Я так привык, да и борщ больно хорош. Самый смак очистить тарелку корками и съесть их. А что - не надо?
Семен похлопал его по плечу:
- Деревенский ты мужик лапотный - есть еще не научился. В порядочном обществе так не делают. Манер не знаешь. Вот именно.
- Так я отродясь и не был в порядочном обществе, - Павел смущенно отодвинул тарелку. - У меня ведь школа манер какая - походная ложка за голенищем сапога, вот и вся манера. Ну извините, больше не стану.
- Мы с Авочкой обучим тебя хорошим манерам.
Августа недовольно попеняла мужу:
- Зачем ты смутил Павла?
- Надо ему приучаться.
Павел спросил брата:
- Помнишь, Сенька - ты мечтал, что станешь советским министром, как теперь называют - наркомом.
- Ну, это мои юношеские фантазии, мечтания. Нарком у нас есть, блестящий нарком, - Семен с воодушевлением заговорил о своем начальнике. - Зовут нашего наркома Серго Орджоникидзе. Вообще-то его зовут Георгий Константинович, но он любит, чтобы его звали товарищ Серго, по партийной кличке. Он возглавляет развитие промышленности, а я в штате его помощников по строительным делам. Мы, Пашка, проводим теперь индустриализацию всей страны. Серго - давний соратник Сталина, еще по работе на Кавказе. Знаешь, он многое делает по-своему, даже вопреки указаниям Сталина. И всегда оказывается прав. Вот именно.
- Да, он должен быть сильной личностью, твой Орджоникидзе, если действует вопреки Сталину и проявляет смелость и самостоятельность.
- Вот именно, он и есть сильная личность. Настоящий коммунист. А ты каких взглядов придерживаешься - сталинских или троцкистских?
Для Павла это был по-прежнему трудный вопрос:
- Каких взглядов-то? Понимаешь, до приезда в Москву я был простой военный и не очень занимался политикой. Мы твердо знали одно - мы воюем за красных, за большевиков. Скакали на конях и пели: "Мы смело в бой пойдем за власть советов, и как один умрем в борьбе за это". Солдату что надо? Надо уметь стрелять, рубить шашкой, надо уметь отдать жизнь за то, за что воюешь. А какие там внутри партии политические течения - это ни меня, ни кого другого из нас не интересовало. На то у нас были комиссары. И вот один комиссар из нашей бригады - Левка Мехлис…
- Это который секретарем у Сталина?
- Да, он самый. Он все время зазывал меня в партию большевиков. А я все оттягивал: еще, мол, надо мне побольше образования получить. Ну, все-таки пришлось вступить в партию, чтобы зачислили в институт. Иначе не брали. А своих взглядов у меня пока нет.
- Ну, ты еще молодой большевик. А я давно в партии.
- Так ты ведь и более образованный. Я никаких взглядов строго не придерживаюсь: теперь троцкистские взгляды стали опасными, а к сталинским у меня что-то душа не лежит. Они сохраняют видимость голосования и выборов, а на самом деле остается только "воля большинства" и изымается сердцевина демократии - права меньшинства. Меня пытаются затащить в лагерь сталинистов, но я стараюсь отдалиться от политических группировок. В нашем институте это не так просто, у нас все время партийные диспуты.
Семен разъяснил Августе:
- Павлик учится в Институте красной профессуры. Он будет профессором.
- Ну, я не знаю, каких из нас профессоров готовят. Все наши слушатели - это пролетарии, голытьба полуграмотная, вроде меня.
Семен рассмеялся:
- Да, азохен вэй, какие профессора будут, вот именно! - и добавил: - Но и отмалчиваться в наши дни тоже опасно стало.
- Да, я знаю, но душа не лежит ходить на все эти митинги. Ну а насчет того, чтобы мне самому стать профессором, не знаю - наверное, не по зубам. Но наш преподаватель из старых спецов, Тарле, Евгений Викторович, историк, дал мне тему для диссертации. Вот он-то настоящий профессор. Только недавно его арестовали.
- За что арестовали?
- Они найдут - за что.
Августа грустно посмотрела на Павла:
- Ты расстроился?
- Расстроился - это не то слово. Я совершенно обескуражен - такого ученого арестовать. Я даже пытался что-нибудь сделать через Мехлиса, но он отказался.
Августа сказала задумчиво:
- Это ужасно, что вокруг делается. А на какую тему диссертация?
- О войнах периода Французской революции.
- О, это должно быть интересно! Ты хочешь стать историком?
- Вообще-то хотел бы. Поэтому по горло занят учебой, сижу в библиотеке, изучаю французский язык.
- Ты говоришь по-французски? - живо заинтересовалась Августа и сразу сказала ему несколько фраз.
- Нет, разговаривать я пока еще не могу, практики нет. А вот читать научился, со словарем, конечно.
- А за что ты получил орден? - спросила Августа.
- Да так, ничего особенного - в войну с белополяками я поднял в атаку эскадрон и мы захватили важную высоту. Меня потом писатель Бабель прозвал Алешей Поповичем, ну тот, который из трех богатырей. Знаете картину?..
Августа воскликнула:
- Сам Бабель? Он интересно пишет. Сеня, ты посмотри - а ведь действительно, Павлик похож на русского богатыря с картины Васнецова.
- Да, припоминаю, - наклонясь к Павлу, Семен тихо сказал: - Это у нас Авочка по части искусства. А я отстал. Вот именно. - Но чтобы угодить жене, тут же воскликнул: - А действительно похож! Значит, ты настолько обрусел, что стал русским богатырем.
- Обрусел, конечно. Для этого мы с тобой и ушли из нашего еврейского гетто в Рыбинске. Я, когда работал грузчиком на волжских пристанях, дружил с русскими грузчиками. Когда воевал, дружил с русскими бойцами, они вояки смелые. Ну и обрусел. Как говорится влияние окружающей среды.
Семен воскликнул:
- А мне что говорить, если у меня еще и жена русская? Вот именно. Ну, давай выпьем за наше обрусение.
- И за мое еврейское превращение, - засмеялась Августа.
Бабушка при этом недовольно потупилась, а Августа спросила:
- Ну и как тебе нравится Москва?
- Москва-то? Конечно, нравится. Я ведь отсталый провинциал, в большом городе никогда и не жил. Теперь хожу, смотрю вокруг, интересуюсь чем могу. Ходил любоваться храмом Христа Спасителя. До чего хорош - просто парит в воздухе! Был я и в Третьяковской галерее. Посмотрел там на этого Алешу Поповича, - и добавил смущенно: - А заодно влюбился.
- В кого? - живо заинтересовалась Августа.
- Не поверите - влюбился я в портрет "Неизвестной" Крамского.
- О, у тебя хороший вкус. Но это и все?
- Пока ничего другого.
Семен вставил:
- Ну, наверное, она не красивей моей Авочки.
- Сеня всегда превозносит мою красоту, где только может. А ты в театры ходил?
- Да, побывал на постановках передовых режиссеров Всеволода Мейерхольда и Сергея Эйзенштейна. Мне уж очень любопытно было, как эти режиссеры-евреи смогли так быстро выдвинуться в русском театре. Я помню, что в прежней России евреи не проявляли себя в театральном искусстве. А спектакли их мне не понравились.
Семен сказал наставительно:
- В театре тоже революция, брат. Вот именно. Но есть в Москве и еврейский театр. Вот это пример революционных преобразований.
Августа рассмеялась:
- Сеня в искусстве не разбирается, а в театральном искусстве - меньше всего.
Семен развел руками:
- Никто не герой перед своей женой - жена, как всегда, права. Вот именно. А у моей Авочки, действительно, настоящий вкус к искусству.
16. Августа
С восемнадцати лет, как ушел из дома, Павел не знал тепла семьи. И никогда в его окружении не было интеллигентной женщины. Теперь, в доме Семена, он впервые обрел ощущение семьи, впервые увидел, что такое настоящая женщина, более того, женщина аристократического круга, и с интересом к ней приглядывался.
В Августе были все приметы врожденного аристократизма: вежливость, полностью исключающая даже тень фамильярности; деликатность по отношению ко всем без исключения людям, в том числе и к ее деревенской домработнице Лене, - так проявлялось чувство собственного достоинства и едва уловимое понимание некоей своей исключительности. И это при врожденной элегантности и спокойной, скромной манере всегда и везде держаться благородно.
Все это отражалось в ее едва заметно улыбающихся глазах светло-серого цвета. В этой полускрытой улыбке отражался интерес ко всем и ко всему, что она видела вокруг. Павел впервые видел, чтобы лицу была присуща необычная способность мгновенной смены выражений - от приятной широкой улыбки до грустной сосредоточенности. А ведь он до сих пор считал, что русские люди, очевидно, почти всегда угрюмы и сосредоточены. Наблюдая за ее лицом, Павел как-то сказал Августе:
- Сколько я перевидел разных русских лиц - они все казались мне бесцветными, как черно-белый рисунок. Ты первая, чье лицо по-настоящему ярко: оно выражает все твои настроения!
Она весело рассмеялась и ответила:
- Мой отец дал мне хороший завет: всегда быть на людях и никогда не быть при них скучной, больной и бездельничающей. Ведь черты лица опускаются, когда людям скучно, когда они больны или ничего не делают. Я всю жизнь стараюсь следовать этому завету.
Другой характерной чертой Августы была ее абсолютная непрактичность в денежных тратах. Довольно хороший заработок Семена позволят ей тратить деньги, не особо задумываясь, но муж нередко добродушно над ней посмеивался:
- У моей Авочки такие манеры, как будто у нее денег куры не клюют. Вот именно.
Это была фраза из его далекого мещанского детства, так говорил его отец про расходы матери.
Августа много тратила на наряды и на уход за собой. Она неплохо рисовала и сама придумывала себе фасоны платьев. Журналов мод тогда почти не было, она там и сям ловила веяния моды и переносила их на бумагу, потом сама кроила себе платья или отдавала выкройки портнихе. У нее даже была своя массажистка, которую они звали просто по отчеству - Терентьевна. Дни, когда Терентьевна приходила делать массаж, были днями ее священнодействия. Августа звала к себе соседку и подругу Ирину Левантовскую, они ложились на диваны, и Терентьевна покрывала их лица каким-то своим особым кремом - накладывала маску. С этой маской надо было пролежать не менее часа, а за это время Терентьевна делала им массаж спины и рассказывала сплетни, принесенные от других клиенток. Ими были две ведущие актрисы Художественного театра Алла Тарасова и Ксения Еланская, и, естественно, Терентьевне было что порассказать.
Кроме всего прочего, Августа любила щеголять шляпками и заказывала их только у самой модной шляпницы Ялтовской: в те годы еще носили шляпы с вуалями, и Августе они очень шли. Она любила пудриться и душилась духами "Красная Москва". Узнав об этом, Павел начал дарить ей на праздники только "Красную Москву".
* * *
Семен часто бывал в командировках, на стройках страны, Августа водила Павла в кино, по театрам и музеям. Она любила Художественный театр. Когда они ходили туда, Павел обычно ждал ее на ступенях перед входом в театр. Здание было построено в 1902 году по проекту архитектора Шехтера на средства купца-мецената Саввы Морозова.
Августа появлялась со стороны Тверской улицы. Каждый раз она была в чем-то новом - то в облегающем темно-синем костюме с меховой оторочкой и модной шляпе, то в сером свободном платье чуть ниже колен. И на улице, и в театре на нее все оглядывались. Павел это замечал и думал, как щедро природа ее одарила.
Как-то раз в кассе не было билетов, и Августа сказала:
- Идем к администратору, - и направилась к артистическому входу.
- Ты думаешь, он даст нам билеты?
- Конечно.
Администратором был давнишний служащий театра Федор Михальский, несостоявшийся актер. При виде Августы он с почтением поднялся со стула, пораженный ее внешностью:
- Добрый вечер, что я могу для вас сделать?
Она обворожительно улыбнулась:
- Добрый вечер, видите ли, билетов в кассе нет, а мы очень хотим попасть на спектакль.
Михальский рассыпался в любезностях:
- Не могу отказать такой даме и герою-орденоносцу Гражданской войны, - и сам проводил их в директорскую ложу.
А потом в антрактах приходил и спрашивал:
- Как вам нравится пьеса? Приходите к нам еще, я всегда буду рад вашему приходу.
Павел с интересом наблюдал, какой неотразимый эффект производила внешность Августы на незнакомых ей людей.
На сцене шла новая пьеса молодого драматурга Николая Погодина "Кремлевские куранты". Сюжет состоял в том, что после революции часы на Спасской башне - Кремлевские куранты - остановились и Ленин попросил еврея-часовщика привести их в порядок. На сцене присутствовал и Сталин, но ему была отведена небольшая роль, почти совсем без текста. По ходу действия в поиски часового мастера включается матрос-балтиец из охраны Ленина и молодая интеллигентная девушка из семьи профессора. Между ними возникает любовь, хотя они принадлежат к разным классам. Все заканчивается хорошо - и часы починены, и влюбленные соединены.
В первом антракте Августа спросила Павла:
- Это выдумка или действительно была какая-то история, связанная с починкой Кремлевских курантов?
Павел как историк интересовался разными событиями своего времени и рассказал ей:
- Починка курантов действительно имела место, и их действительно чинил в 1920 году мастер-еврей по фамилии Бернс. Первые часы были установлены на башне еще при царе Михаиле Романове в 1585 году, но вскоре были проданы. Новые были изготовлены в 1621 году иноземным мастером Христофором Головеем. Для них на Спасской башне был построен специальный шатер. Новые часы были устроены с боем "перечасьем", для этого были отлиты 13 колоколов. При Петре Первом из Голландии привезли часы с 12-часовым счетом и музыкой и установили их в 1706 году, но в 1737 году музыкальный бой перестал действовать. В 1850 году их исправили и они исполняли мелодию гимна "Коль славен" и Преображенский марш. Во время революции, в 1917 году, при обстреле Кремля часы снова были повреждены. И тогда в 1920 году по распоряжению Ленина их исправил мастер Бернс, и часы стали играть "Интернационал".
- Какой ты молодец, что так много знаешь.
- Авочка, я только интересуюсь многим, но знаю пока что мало.
По дороге домой Августа рассказывала Павлу о своей юности:
- Мужчины нашей семьи поколениями служили в армии, в войсках терских казаков. Они поверх кавказских бурок носили башлыки были ярко-синего цвета, у донских казаков башлыки были красного цвета, у кубанских - оранжевого. Мой дед и старший брат моего отца стали генералами. Но мой папа, Владимир Владимирович, был младшим сыном в семье и по закону мог не служить в армии. Он стал железнодорожником: в конце прошлого века это было очень ново и интересно. А моя мама, Прасковья Васильевна, которая живет с нами, - из простых казачек. Отец женился на ней по любви: увидел ее раз в окошке и влюбился. Наша семья вся влюбчивая - так и я влюбилась в Семена. Но потом вся родня относилась к маме холодно - они считали, что она не пара для папы. А родители счастливо прожили вместе почти сорок лет. Меня отдали учиться в институт для благородных девиц во Владикавказе. Там же учились две мои старшие сестры, Тоня и Оля. Старший брат Виктор стал тоже железнодорожником, а младший - Женя - был офицером и ушел с армией Деникина из России. С тех пор след Жени потерялся, только мы об этом никогда не говорим - упоминать врагов новой России опасно.
Павел поинтересовался:
- А как твоя мама относится к тому, что ты вышла замуж за еврея?
- Она верующая христианка, очень религиозная, поэтому вначале была недовольна. Уходящее поколение не понимает молодых. А потом сказала, что браки совершаются на небесах и, наверное, Бог так хотел. К тому же Сеня такой замечательный зять, так всегда добр к ней, и она видит, что я с ним счастлива. Вот и примирилась, - и Августа добавила со смехом: - Теперь, если он уезжает в какую-нибудь важную командировку, мама крестит его на дорогу. А Сеня не возражает, даже кажется довольным.