* * *
Когда они в следующий раз пошли в театр смотреть "Трех сестер" Чехова, администратор Михальский встретил их приветливо, но казался чем-то смущенным.
- Сегодня у нас замена. Недавно была специальная правительственная комиссия и велела переделать "Кремлевские куранты". Как раз сегодня мы пустили этот спектакль в новой редакции. Хотите посмотреть?
Они заинтересовались и остались. Действие и диалоги были все те же. Но на этот раз Сталин был на сцене почти все время, постоянно рядом с Лениным и даже немного впереди, ближе к рампе, - так было задумано режиссером. Ленин по ходу пьесы произнося любую реплику, приближался к Сталину и несколько заискивающе обращался к нему:
- Правильно я говорю, товарищ Сталин?
И Сталин важно кивал головой и отвечал:
- Правильно, Владимир Ильич.
Через пять минут Ленин опять подскакивал к нему с вопросом:
- Правильно я говорю, товарищ Сталин?
- Правильно, Владимир Ильич, - и опять кивок головы.
Провожая их до дверей после спектакля, Михальский осторожно прошептал:
- Комиссия приходила потому, что товарищ Сталин сам захотел посмотреть пьесу. Поэтому нам велели поставить спектакль в новой редакции. Как она вам понравилась?
Августа ответила с обворожительной улыбкой:
- Очень интересные и симптоматичные переделки.
- Как вы правильно заметили!
И Михальский, и Августа с Павлом понимали, кому в угоду была сделана "новая редакция" и ясно видели, что она только испортила спектакль, но говорить этого вслух не решались. Отойдя от театра, Августа тихо сказала:
- Теперь в пьесе вместо одной любовной коллизии между моряком и дочкой профессора разыгрываются как бы целых две - между двумя вождями тоже. Неприлично эго говорить, но поведение вождей на сцене похоже на поведение гомосексуалистов, когда один, пассивный, стремится угодить другому, активному.
Павел хохотнул и удивился - может быть, она была и права, но он не ожидал от нее упоминания о гомосексуалистах.
* * *
Семен с Августой были нежно влюбленной парой и не уставали постоянно нахваливать друг друга. Павел с добродушной завистью посмеивался над ними:
- Ваша семья - это прямо институт взаимного восхищения.
Августа рассмеялась этому определению:
- Посмотрим, что ты будешь говорить о своей жене.
Они были очень общительны, любили принимать гостей, танцевать, петь, веселиться. Большинство гостей были сослуживцами Семена, молодые, всем лет по тридцать с небольшим, все много трудились, пробивались, долго испытывали тяготы жизни и лишения революционного периода и теперь достигли достаточно устойчивого положения.
Хотя во всей стране был еще голод и действовала карточная система, но для Гинзбургов и их друзей уже начиналась более благополучная жизнь. Им хотелось расслабиться, повеселиться, начать получать удовольствие от жизни. В их еврейскую, отчасти мещанскую среду Августа вносила дух салонного аристократизма. Поэтому собрание их гостей Семен в шутку называл "Авочкин салон".
Ближайшими друзьями Гинзбургов были их соседи по дому Моисей Левантовский и его русская жена Ирина. Августа с Ириной стали неразлучными подругами. Августа как-то рассказала Павлу:
- Мы с Ириной не работаем, поэтому часто заходим друг к другу в гости, начинаем штопать носки наших мужей, пришивать пуговицы, ставим заплатки, что-нибудь еще в этом роде.
- Авочка, неужели ты сама штопаешь носки?
- Конечно, я. Кто же еще? Я очень даже хорошо умею это делать. А пока мы этим занимаемся, болтаем обо всем на свете, рассказываем друг другу о нашей жизни. Я хочу вас познакомить, сейчас я ее позову. У нее очень интересная жизнь.
Августа постучала в стенку условным сигналом, и в ответ раздался такой же стук. Через несколько минут пришла Ирина. Августа подвела ее к Павлу:
- Я хочу познакомить вас с братом Сени.
Павел взглянул на Ирину с высоты своего роста, и черты ее лика показались ему знакомыми. Она тоже пристально смотрела на него, как бы узнавая:
- Мы, наверное, где-то встречались.
- Конечно, я вас узнал. Это ведь вы рассказывали мне про храм Христа Спасителя. Вы еще спрашивали меня, не агент ли я ГПУ. Помните?
- Да, да, в сквере у храма. Меня тогда поразило, как внимательно вы рассматривали его.
- Вы тоже поразили меня… - он запнулся, - вы были очень грустная.
- Вы правы. Это было вскоре после моей трагедии.
Августа с удивлением и интересом наблюдала их.
- Так вы, оказывается, знакомы! Как же вы познакомились?
- Виделись пятнадцать минут, случайно, в сквере у храма, - сказала Ирина.
Павел обратился к ней:
- Знаете, когда я подошел к храму, он казался мне таким светлым и радостным, как будто парил над городом. Но после вашей грустной истории и сам храм показался мне тоже каким-то грустным.
- Да, у него тоже грустная история. Ходят слухи, что скоро его хотят взорвать. А вы с Семеном братья? Вы абсолютно не похожи.
- Мы двоюродные.
- А, тогда понятно. А я ведь не досказала вам тогда всего. У меня тогда, после расстрела мужа, было такое ощущение, что вся моя жизнь рухнула. Я ждала, что меня тоже арестуют, подозревала каждого военного и подумала сначала, что вы пришли меня арестовать.
- За что же вас-то?
- За что? За то, что была замужем за "троцкистом".
- Но этого просто не может быть! - воскликнул Павел.
- Может, может быть все. Нас было три сестры. Вот для Чехова был бы сюжет для новой пьесы о трех сестрах. Мы, как и чеховские героини, тоже дочки царского полковника. Я была третья, тоже как у Чехова. Жила себе наша семья спокойно, но началась революция, и вскоре после нее мы, три сестры, вышли замуж. Конечно, из военной семьи, да еще в Гражданскую войну, мы могли выйти замуж только за красных командиров. Это были не просто командиры, а высшие чины, интеллигенты из бывших офицеров. Военным министром был тогда Троцкий, а они были его помощниками. Как только Троцкого выслали, наших мужей, одного за другим, арестовали и скоро расстреляли. Понимаете, какой сюжет с террором?..
- Понимаю. Вы правы - это террор, по-другому не назовешь. Так и во время Французской революции было.
- Но на этом мой сюжет не заканчивается. Двух моих старших сестер тоже арестовали и сослали в Сибирь, только меня почему-то не тронули. У меня на руках осталось трое их маленьких детей, и пришлось мне вместе с моей пожилой матерью растить детишек: мы бедствовали, и я страшно всего боялась. Я очень любила мужа и была совершенно потеряна от горя, только изредка приходила к храму, чтобы поплакать возле него…
Павел слушал с грустью. Дальше продолжила Августа:
- Но и это еще не конец. Как раз в то время в Ирину влюбился Моисей Левантовский. Он, как и вы с Сеней, еврей, выбился из низов, большого образования не получил, но это очень талантливый человек, поэтому сумел достичь многого. Он долго уговаривал Ирину выйти за него, но она была ужасно травмирована и отказывала ему. Вот представь ситуацию: дворянка, полковничья дочка, вдова расстрелянного красного командира, совсем потерянная сама, да еще и с таким приданым - племянники. И тут ей предлагает союз человек совершенно чуждого ей круга.
Ирина с улыбкой вставила:
- Сеня ведь тоже был чуждого вам круга.
- Но у меня не было позади такой трагедии. И я полюбила сразу. А вы ведь не могли полюбить сразу, согласились скрепя сердце - куда же было деваться?
- Да, деваться было некуда.
Августа сказала Павлу:
- Но ее Моисей - очень благородный человек, мало того что он боготворит Ирину, он забрал к себе ее маму и племянников. Теперь Ирина счастлива с ним, у них есть дочка Оксана, чудесная девчушка: Ирина в ней души не чает. А к Моисею она тоже привыкла и полюбила его. Как у Пушкина: "Привычка свыше нам дана, замена счастию она".
Павел слушал внимательно - действительно, история как нельзя больше напоминала "Трех сестер" Чехова, но пришла эпоха, которую все так ждали, - эпоха русской революции. Она наступила - и вот что случилось с тремя сестрами: аресты, расстрелы, ссылки, террор. Это происходило чуть ли ни во всех семьях лояльных к революции интеллигентов. Но была еще одна новая черта, которую вряд ли представлял себе Чехов, - оказывается, браки русских женщин с евреями давали им счастливую семейную жизнь.
17. Будущий поэт Алеша Гинзбург
Племянник Алеша - полноватый мальчик с курчавыми светло-каштановыми волосами, во многом похожий на мать, но смешливый, как отец, - почти мгновенно привязался к Павлу с всей неизбывной детской энергией. Он звал его просто по имени, без обычного прибавления "дядя". Прасковья Васильевна назидательно поправляла его:
- К взрослым надо обращаться "дядя" или "тетя".
А Алеша все равно звал дядю Павликом, как папа. Бабушка была при Алеше и в качестве гувернантки, постоянно учила его хорошим манерам:
- Не шаркай ногами, ходи неслышно.
- Ешь правой рукой, закрывай рот, когда жуешь.
- Сиди за столом прямо, не болтай ногами.
- Не грызи ногти.
Алеша не возражал, но делал по-своему, ему хотелось независимости.
Дети росли под влиянием недавних бурных военных событий, играли во дворах в войну "красных" и "белых", в легендарного героя Чапаева. Алеша спрашивал Павла:
- А ты на тачанке ездил?
- Ездил, много ездил.
- И из пулемета стрелял?
- Стрелял.
- И в белых врагов попадал?
- Попадал.
- Они погибали?
- Конечно, погибали.
- Храбрый ты, раз убивал белых.
В следующий раз он начинал так:
- Паша, ты на коне с саблей скакал?
- Скакал, даже очень много раз скакал.
- У тебя был свой конь?
- Был, замечательный конь был, по кличке Веселый.
- Почему "Веселый"?
- Потому что он никогда на месте не стоял, все хотел скакать, а если я его останавливал, то он весело перебирал ногами на месте.
- А сабля у тебя есть?
- Есть сабля, она зовется "шашка" и она особая - подарок от Буденного.
- От самого Буденного? Можешь показать мне эту саблю - шашку?
- Хорошо, я принесу.
В следующий раз Павел привез мальчику свою именную шашку, а заодно и свое седло. Для Алеши это был праздник, он уселся на седло, держал шашку, но только в ножнах: достать ее оттуда ему было трудно, да и не разрешили - слишком тяжелая и острая.
Во дворе Алеша хвастался другим ребятам, что папин брат Павел - герой войны, кавалерист, на тачанке ездил и из пулемета стрелял, у него есть сабля под названием "шашка" от самого Буденного и орден за храбрость.
И вот теперь, когда Павел приезжал к брату и шел от трамвая мимо церкви, сбегались со всех сторон мальчишки и почтительно его окружали, засыпая вопросами про войну. Алеша при этом шествовал впереди всех и, очевидно, тоже чувствовал себя героем.
Павлу было уже за тридцать, ему не приходилось заниматься детьми, и он впервые открывал для себя ощущения, похожие на чувство отцовства. Он любил дарить Алеше игрушки, но их производили и продавали очень мало, у детей был очень скудный выбор. На Инвалидном рынке, на Лениградском шоссе, он находил для племянника деревянные модели автомобилей и тракторов, а однажды принес целый детский столярный набор - пилу, рубанок, молоток. Вместе с Алешей они увлеченно мастерили пулемет "Максим" со щитом, оба порезались, строгая, но это только усилило их азарт. И потом по всей комнате были рассыпаны щепки, которые с неудовольствием выметала бабушка.
Августа и Семен наблюдали, как Павел возится с племянником, Августа говорила:
- Ты будешь хорошим отцом, но его ты совсем избалуешь подарками и вниманием.
Дядя с племянником вместе клеили воздушного змея из тонких дранок и промасленной бумаги, а потом запускали его во дворе к восторгу детворы. Водил он Алешу и в зоопарк, показывал ему разных зверей и сам с удивлением и удовольствием впервые видел многих из них. Во время катания на детском аттракционе - верхом на пони - Алеша делал круги и воображал себя кавалеристом:
- Паша, смотри, я скачу в атаку, как ты, - и размахивал рукой, как будто держал шашку.
Как многие маленькие дети, Алеша плохо выговаривал букву "р", она звучала у него как раскатистое "рр-лл". Это расстраивало родителей, Семен говорил, разводя руками:
- Что поделаешь - еврейское происхождение. Вот именно. Ведь и Ленин тоже картавил.
Августа хотела искать для сына специалиста по исправлению речи. Павел предложил свою помощь, сказал, что сам попробует вылечить племянника.
Лечение заключалось в том, что Павел говорил Алеше скороговорки на букву "р" и просил повторять:
- Говори быстро-быстро: КаРл у КлаРы укРал КоРаллы, КаРл у КлаРы укРал коРаллы…
Только из громадного уважения к своему дяде-герою Алеша старательно лепетал:
- Калрр у Крлалры уклралр колралры.
- Еще, еще, знаешь - очень-очень старайся.
Постепенно у Алеши стало получаться почти совсем правильно. Без единого раскатистого "р" он произносил скороговорку:
Ехал Грека через реку,
Видит Грека в реке рака;
Сунул Грека руку в реку,
Рак за руку Греку - цап.
И оба хохотали так заразительно, что бабушка неодобрительно заглядывала в комнату.
Потом Алеша выучил за Павлом еще одну скороговорку:
На горе Арарате
Круторогие бараны
Коров брыкали.
Родители были поражены и счастливы, Августа восхищалась:
- Оказывается, ты мастер! У нас ничего не получалось, а тебя он послушался - и заговорил правильно.
- Вот именно, - смеялся Семен, - тебе надо лечить всех картавых евреев.
В награду за успехи Павел повел племянника в кино - смотреть фильм Чарли Чаплина. Оба хохотали до упаду. Павел не успевал вытирать слезы от смеха, а Алеша от хохота все время просился в туалет. Они бегом бежали в уборную, оттуда бегом возвращались на свои места, и опять заливались смехом.
Водил его Павел и в цирк на выступление труппы знаменитого фокусника-иллюзиониста Эмиля Кио. Настоящая его фамилия была Гиршфельд-Ренард, а псевдоним "Кио" он взял случайно - на вывеске "КИНО" выпала буква "Н" и эта идея ему понравилась. Кио выступал в халате и чалме восточного мудреца и показывал такие фантастические фокусы, что не только дети, но и взрослые немели от удивления.
Но больше всего Алеше понравился клоун по имени Карандаш - артист Румянцев, человечек маленького роста, одетый под Чарли Чаплина, в шляпе "пирожком" и широких брюках. Он смешил публику до слез. Под влиянием его выступления Алеша дома пытался выступать "под Карандаша" и заявил со всей серьезностью ребенка:
- Когда я вырасту, я хочу быть клоуном в цирке.
Выслушав это, его отец говорил Августе:
- Ну вот, будущее нашего сына обеспечено - он станет клоуном, первым еврейским клоуном. Я знаю директора цирка Данкмана, наш человек - еврей из Жмеринки. Я поговорю с ним, чтобы написал над входом в цирк: "Весь вечер на манеже знаменитый клоун Алеша Гинзбург". Ну а я ведь тоже умею показывать фокусы и стану выступать с ними. А ты будешь нашей ассистенткой на арене. Мы будем прятать тебя в деревянный ящик и распиливать пополам.
Августа, смеясь, отвечала:
- Почему это Алеша будет первым еврейским клоуном? В цирке уже выступают много евреев. А наш Алеша может стать и первым казацким клоуном.
- Какой же казак с фамилией Гинзбург? Это звучит как "Хаим Пугачев".
- Ну, он возьмет мою девичью фамилию Клычевский или псевдоним.
Вопрос о национальности сына время от времени возникал в семье.
По закону дети от смешанных браков могли выбирать себе национальность и фамилию любого из родителей.
- Какую из двух национальностей захочет взять себе наш сын?
Семен ответил:
- Как говорит писатель Илья Эренбург: "Мы все принадлежим к тому народу, на языке которого мы говорим". Конечно, он будет русским. Вот именно.
Павел принес Алеше настоящий пионерский барабан с палочками и научил его песенке про барабанщика. Теперь с утра до ночи тот важно топал по квартире, бил в барабан и громко напевал в ритм:
Старый барабанщик,
Старый барабанщик,
Старый барабанщик
Крепко спал.
Он проснулся,
Перевернулся,
Всех фашистов
Разогнал.
Хотя шума он производил много и бабушка была недовольна, Августа сына не останавливала:
- Пусть в нем вырабатывается чувство ритма.
* * *
Как-то раз одна из соседок Гинзбургов, Фрида Яковлевна Гершкович, мать Алешиного рыжего приятеля Волика (уменьшительное от имени Вольф), пришла к Августе в большом возбуждении. Она в свое время приехала из какой-то южной провинции и говорила по-русски с сильным еврейским акцентом.
- Я хочу вам сказать что-то. Учительница Волика прислала мне записку: "Вымыйте вашего сына, от него дурно пахнет". Ха, как будто я его не мою, а? Так знаете, что я ей написала в ответ? "Мой сын не роза, его надо учить, а не нюхать". Да, я ведь зашла сказать вам что-то. Я такая радая, такая радая - я узнала, что у нас в детской районной библиотеке выступает поэт Лев Квитко. Ой, ви же не знаете - он же самий известный еврейский детский поэт. Ой, ви же не можете его оценить, он пишет на языке идиш. Но это такое счастье на нашу голову, такое редкое событие - знаменитый еврейский поэт выступает для детей. Я решила вам сказать, может быть, ваш Алеша тоже захочет слушать еврейского поэта.
- Конечно, захочет - у нас есть книги Квитко и я читаю их Алеше.
- Ви, ви читаете на идиш?
- Нет, конечно. Я читаю перевод его стихов на русский.
- Ой, но это же совсем не то. Ви даже представить себе не можете, как красиво он пишет на идиш. Ой, так красиво!
- Я охотно верю. Спасибо, что сказали.
Алеша загорелся идеей идти в библиотеку, где еще никогда не был, тем более - на вечер поэта, о чем вообще не имел никакого представления.
- Только ты должен вести себя вежливо. Обещаешь?
Конечно, он все обещал, только бы пойти.
Но Августа заболела, и поход решили отменить. Алеша капризничал и хныкал:
- Хочу слушать стихи, хочу слушать стихи.
Тогда вызвался Павел:
- Я с удовольствием свожу Алешу на вечер Квитко. Мне и самому хочется увидеть знаменитого поэта и послушать в исполнении автора стихи на идиш. Я уже порядочно подзабыл свой первый язык.
В те годы Лев Квитко выпускал много книг стихов для детей. Только в 1928 году вышло семнадцать его книг. Павел видел две-три из них у Алеши, это были русские переводы.