- Как интересно вы все рассказываете!
Павел вспомнил своего учителя Тарле:
- У меня был учитель - академик Тарле…
Плетнев тут же горячо перебил:
- Как же, как же, знаю, читал его книги. Замечательно глубокие книги. Вы сказали - "был". Куда же он делся?
Павел грустно покачал головой:
- Арестован и сослан.
Плетнев нахмурился:
- Вот оно как… я не знал. - После долгой паузы он спросил: - Так что вы хотели сказать про несчастного академика Тарле?
Павел вежливо продолжил:
- Я хотел сказать, что в вас я вижу такую же глубокую культуру, как в моем учителе. Я потому вас сравнил, что вы так же интересно рассказываете про медицину, как он рассказывал про историю.
- Вы так думаете?
Мария воскликнула:
- Ваши рассказы расширяют наш кругозор. Они особенно важны мне - для моей будущей работы.
- Ну да, да, я рад… Спасибо. Да, чего только не бывает в жизни врача.
- Мы с Машей очень счастливы, что познакомились с вами.
- И мы рады познакомиться. Давайте не будем прерывать нашего знакомство.
У себя в комнате Павел говорил:
- Да, Машуня, он очень напоминает моего учителя Тарле. Вот это люди! Но Тарле уже арестовали и сослали. Надеюсь, что этого никогда не случится с Плетневым.
* * *
В Москве, у Крестовской заставы, в 1899 году построили большой и красивый Виндавский вокзал, потом его переименовали в Рижский. Район вокзала сразу оживился: вокруг начали открывать трактиры, гостиницы и строить жилые дома. А за вокзалом купец-меценат Ведерников построил на свои деньги больницу из нескольких двухэтажных кирпичных корпусов. По тем временам больница была оснащена передовым оборудованием и в ней работали лучшие кадры.
Когда Москва в 1918 году стала столицей, большевистская власть начала жестоко разделываться со старой интеллигенцией: Москва, а с ней и вся Россия, лишилась высококвалифицированных врачей. В начале 1930-х годов будущий нарком здравоохранения Митерев стал набирать в Москву профессоров из разных городов. В Ведерниковской больнице разместили первый научный институт - Московский областной научно-исследовательский институт клинической медицины (МОНИКИ), туда были собраны лучшие медицинские силы страны.
В одном из корпусов помещалась клиника терапии, директором ее был назначен профессор Дмитрий Дмитриевич Плетнев, один из лучших терапевтов. Он также заведовал кафедрой медицинского института и был автором самого популярного учебника. Плетневу было тогда шестьдесят шесть лет, он принадлежал к старой школе искусных клиницистов, которые лечили, как они сами говорили, "не болезнь, а больного". В Москве не было более известного ученого и практика медицины.
У Плетнева была еще одна должность - консультант Кремлевской поликлиники (тогда она называлась Санитарным управлением Кремля), где он лечил советскую номенклатуру высшего ранга - высокопоставленных лиц и их семьи. И, как выдающегося специалиста, его назначили главным терапевтом Красной армии, со званием бригадного военврача, с одним ромбом в петлице (что соответствует званию генерал-майора).
При всем своем интеллекте Плетнев радовался как мальчишка тому, что мог носить военную форму, хотя это было и не обязательно. Ассистенты посмеивались за его спиной над этой слабостью: "на всякого мудреца довольно простоты".
Павел и Мария были счастливы, что смогли познакомиться с таким выдающимся специалистом и прекрасным человеком. А Плетнев тепло относился к этим интересным для него молодоженам, рассказывал им разные поучительные случаи из своей богатой медицинской практики. Мария, будущий доктор, просто боготворила его:
- Вот с кого я буду брать пример в работе всю свою жизнь.
В 1933 году по Москве прокатился зловещий слух: неожиданно скончалась жена Сталина - Надежда Аллилуева. На следующий день в газете появилось сообщение: "С прискорбием сообщаем, что Надежда Петровна Аллилуева, жена товарища Сталина, неожиданно скончалась дома от приступа острого аппендицита".
Мария очень удивлялась:
- Что-то очень странно, я знаю, что от острого аппендицита неожиданно не умирают. Она должна была лежать в больнице, ей должны были делать операцию, бороться за ее жизнь. А пишут, что она умерла дома.
Медицинское чутье Марии не обмануло ее. Действительно, на самом деле все было не так, как писали. По указанию наркома внутренних дел Генриха Ягоды в Кремль срочно были вызваны главный врач поликлиники Александра Каиель, главный терапевт поликлиники доктор Левин и главный терапевт Красной армии профессор Плетнев, но ни одного хирурга. Как раз накануне все они осматривали Аллилуеву в поликлинике на обычной ежегодной проверке, и она была совершенно здорова. Когда их ввели в квартиру Сталина, они увидели ее мертвой, лежащей на диване с пулевым отверстием на правом виске. Сталина в комнате не было, нарком Ягода и секретарь Сталина Дмитрий Товстуха коротко предложили врачам:
- Вы должны написать заключение, что Надежда Петровна скончалась от острого аппендицита.
Это была явная ложь, они видели, что она умерла от выстрела в голову, более всего картина напоминала самоубийство. Все трое отказались подписать заведомо ложное заключение. Товстуха и Ягода их упрашивали, приказывали, грозили, но они не согласились. Подписи поставили другие врачи.
Но Сталин не забыл их отказ.
29. Командарм Тухачевский
Павел узнал, что в санатории, в специальном флигеле для высших командиров, с ними отдыхал Тухачевский. Его редко видели на территории санатория, он не появлялся в общей столовой, даже пляж у него был отделен от общего и охранялся. Непросто было пробиться к нему, но Павлу это все-таки удалось.
- Миша, это я, Павел Берг. Помнишь меня, не забыл?
- Пашка, как я рад тебя видеть! Неужели ты думаешь, что я мог забыть Алешу Поповича?
- Я здесь отдыхаю с женой. Но ты теперь такой важный, я еле к тебе пробился.
- Ладно, ладно, знаю, станешь говорить, что, мол, я заважничал. Меня многие порицают. Но на самом деле это не от меня зависит. Я по-прежнему люблю людей, люблю общение. А это такое новое веяние - формируют советскую иерархию. Но мы с тобой друзья-однополчане, и тебе я не "иерархия". Так ты женился? Поздравляю. Познакомь меня с женой.
- Конечно.
- Я читал твою статью про Антокольского, Левитана и Третьякова. Статья прекрасная, умная, тонко написанная. Я думаю, что она полезна и интересна не только евреям, но и нам, русским. Я же говорил тебе, что революция сдвинула пласты общества. Мы теперь все одна социалистическая семья и должны лучше знать и уважать друг друга. Ты хорошо пишешь, стал настоящим интеллигентом. Никогда бы раньше не мог представить себе, как изменится наш Алеша Попович.
- Спасибо за похвалу, - Павел прищурился, подумал и решил сказать: - Я тоже читал твою статью про подавление тамбовского восстания кулаков.
- Ах, это, - Тухачевский отмахнулся, - теперь я понимаю, что нечем гордиться в том деле. Сам знаешь - время было суровое, жестокое. Боролись против антоновщины, а замели многих других. Тогда в горячке казалось, что те тамбовские мужики и есть внутренние враги новой власти и с ними надо бороться. В общем-то ты был прав, что не присоединился тогда ко мне. А теперь мне предлагают написать воспоминания о моей польской кампании, в которую я не смог взять Варшаву. Но я не Юлий Цезарь и не хочу описывать свою военную судьбу. Пусть когда-нибудь кто-то другой напишет обо мне. Вот хотя бы ты.
- Я? Почему ты думаешь, что я могу описать твои походы?
- Ну, ты видный военный историк, тебе, как говорится, и карты в руки. Но тогда надо будет объяснить, почему так произошло, что я не смог взять Варшаву. А ты лучше других помнишь, чье вмешательство испортило все дело. Я ведь помню, как ты прислал мне записку и потом рассказывал новости из вашего штаба. Нет, писать я не буду, да и тебе не советую - это опасно. Теперь у меня есть дела поважней, у меня ведь новая должность - начальник вооружений Красной армии.
И Тухачевский предложил:
- Пойдем на мой пляж, там никого нет, поговорим. Я тебе интересные вещи поведаю.
Они сидели в удобных шезлонгах с парусиновой защитой от палящего солнца, пили холодную воду "Боржоми", и Тухачевский рассказывал:
- Тебе, как историку, пригодится для будущей работы то, что я расскажу. Помнишь, после смерти наркома обороны Михаила Васильевича Фрунзе меня Сталин назначил начальником штаба Красной армии?
- Конечно, помню. Я тогда еще служил и радовался - за тебя и за армию.
- На том посту я стал продолжать линию Фрунзе, против которой возражал Сталин. Я уговаривал его, что надо перевооружать армию, переводить с коней на танки и самолеты. Для этого нужно было создавать в стране оборонную промышленность. Сталин оттягивал, не слушал. Тогда в 1928 году я сам подал заявление об отставке. Но он меня только понизил и послал командовать Ленинградским военным округом.
- Помню и это. Я очень удивлялся.
- Откровенно говоря, я был уверен, что больше мне наверх не подняться. Но, к моему удивлению, совсем недавно, в 1931 году, Сталин вдруг неожиданно вызвал меня, улыбался, был даже ласков и назначил заместителем наркома обороны, членом Революционного военного совета и начальником вооружений. Теперь в моих руках вся научная и техническая служба обороны. Для страны очень важно, чтобы армия была вооружена на современном техническом уровне и готова к войне. Теперь слушай: Сталин отдыхает здесь на своей даче. Знаешь, сколько у него дач? Одна здесь, другая за Сухуми, на озере Рица, третья еще где-то: вот что значит новая иерархия. Но дело не в этом. Я иногда бываю по вечерам у него то на одной даче, то на другой. Мы с ним жарим шашлыки на мангале, он большой мастер этого дела. Мы давно забыли наши споры тогда, в 1920-м, перед Варшавской операцией.
Павел вспомнил тот эпизод, подумал о коварстве Сталина и недоверчиво посмотрел на Тухачевского. Тот продолжал:
- Да, мы оба забыли, пьем армянский коньяк и много спорим. Я продолжаю уговаривать его оснащать армию новым автоматическим оружием, новыми танками и самолетами. Ведь наши громоздкие фанерные бомбовозы такие тихоходы, их ничего не стоит подстрелить даже из винтовки. И танки наши слишком слабы. А Сталин все продолжает верить в пулеметы и живую силу. У него своя концепция наступательной войны - воевать на чужой территории и малой кровью. А я доказываю, что будущая война может начаться как оборонительная, а потом, в случае успеха, перейти в наступательную. Для этого нужны танки, танки и самолеты. И не просто самолеты, а специального штурмового типа, такие, знаешь, мощные штурмовики с пушками. Я и авиаконструктора нашел, по фамилии Ильюшин. У него интересные проекты. Но не только самолеты нам нужны, но и ракеты. Знаешь, что это такое?
- Нет, не слышал.
- Это, брат, чудо будущей техники - ракета без пропеллера, а летит быстрей и дальше любого самолета. О такой еще старик Циолковский мечтал - запустить на Луну и на Марс. А теперь я нашел талантливого молодого инженера Сергея Королева, который горит этой идеей. Я помог ему создать Государственный институт реактивных двигателей, ГИРД. Вот увидишь, когда мы запустим первую ракету, весь мир содрогнется - кто от восторга, кто от ужаса.
- Да, планы у тебя большие.
- Я прямо горю этими планами. На моей стороне Серго Орджоникидзе, нарком тяжелой промышленности. Он очень мощная фигура, давний соратник Сталина, единственный, кого Сталин слушает. Орджоникидзе понимает, как важно перевооружать армию, в его власти перестроить для этого промышленность.
Павел много слышал об Орджоникидзе от Семена, и характеристики обоих мужчин сходились. Орджоникидзе был родом из Кутаиси, по профессии - медицинский фельдшер, рано примкнул к большевикам Закавказья. Теперь он занимал такой высокий пост, что фактически был вторым лицом в государстве. Павел и раньше думал - хорошо, что в окружении Сталина есть хотя бы один человек, с которым он считается и которого слушается. А Тухачевский продолжал:
- Меня поддерживают почти все главные военачальники - Блюхер, Егоров, Уборевич, Примаков. Понимаешь, Сталин никогда не был военным и мыслит прежними мерками, он не в состоянии оценить боевую силу техники в новой войне. А война будет, наши шпионы доносят, что немцы исподволь готовятся к войне, хотят отыграть свое поражение в Первой мировой. Помяни мое слово, будет жестокая война на выживание. Вот мне и приходится спорить и доказывать. Надеюсь все-таки переломить его.
Павел слушал и взвешивал возможности Тухачевского. Тухачевский - до мозга костей военный, он мыслит стратегически. Но он не политик. А в государственных делах кроме стратегии имеет значение тактика. Сталин, может быть, не военный стратег, но в политике он опытный тактик. Именно поэтому он сумел подчинить себе все силы, теперь все исполняют только его волю. Конечно, хорошо, что одинаково с Тухачевским думают и другие большие командиры, Блюхер например. Это поддержка. Но Павел хорошо знал по примерам из истории, что Робеспьерам внушить что-либо трудно, Робеспьеры не терпят чужих мнений и возражений.
Тухачевский продолжал, будто понял мысли Павла:
- Понимаешь, Блюхер командует самым большим Дальневосточным округом, он знает расстановку сил, он сам был в Китае, видел армию и агрессию японцев. Он со мной заодно, и это меня очень подбадривает. Но Сталин окружил себя преданными сатрапами, которые ему во всем поддакивают. Вокруг Сталина идет постоянное соперничество, к нему так и льнут бесталанные карьеристы. Ближе всего к нему - Ворошилов, но он ничего не стоит. А во мне нет обманутого честолюбия, вся моя жизнь - это Красная армия. Сделать Красную армию действительно непобедимой - в этом вся моя задача. Я доказываю ему одно, но знаю, что завтра Ворошилов станет поддакивать ему в другом. А он нарком обороны, его нелегко переспорить. Еще и Буденный, твой бывший командующий, заместитель Ворошилова: его страсть - только кавалерия, ему бы скакать в седле и махать шашкой. Да, конечно, оба они с Ворошиловым большие герои и заслуженно имеют много орденов. Но время не стоит на месте, а они оба в прошлом, в прошлом. Что же мы до сих пор выставляем на военных парадах на Красной площади тачанки с пулеметами, на каких мы с тобой воевали больше десяти лет назад?! Ведь это же смешно! На парадах присутствуют военные атташе посольств западных стран - Англии, Франции, Германии. Что ж, они не понимают, что ли, что мы будем воевать с ними на тачанках? Нет, брат, теперь Красной армии нужны танки, танки и самолеты.
Он так разгорячился, говорил так громко, что Павел невольно оглядывался: не подслушивает ли кто? Вокруг никого не было. А Тухачевский вдруг сменил тему разговора:
- Ну, теперь давай о другом. Сегодня вечером в здешнем театре будет концерт московских артистов. Я, брат, большой театрал. Приглашаю тебя с женой в театр, а потом закатимся в ресторан.
В Тухачевском оставались барские манеры прошлого, он любил общество, веселье, музыку, красивых женщин. Поехали на его большой открытой машине "Линкольн" с шофером- красноармейцем. Двенадцатицилиндровая машина с никелированной борзой собакой на длинном радиаторе плавно проезжала по улицам, время от времени ее боковые клаксоны издавали мелодический сигнал: "Ауэу, ауэу!" Люди оглядывались, восторгались, некоторые узнавали Тухачевского. Он был в белой форме с четырьмя ромбами на красных петлицах и тремя орденами Красного Знамени на груди.
Выступали звезды московского Большого театра - знаменитая сопрано Валерия Барсова, знаменитый бас Степан Пирогов и первая танцевальная пара - Суламифь и Асаф Мессерер, сестра и брат. Тухачевский хорошо знал их по выступлениям в Москве, он любил и знал оперу, балет, музыку и часто ходил на представления. В сочинском театре у него была своя ложа. Он весело и со знанием дела комментировал гостям искусство певцов, был внимателен к Марии, говорил ей комплименты и обворожил ее полностью. После оперы он повел их за кулисы, там расцеловался с очень полной Барсовой, с маленькой Суламифью, обнимался с Пироговым и Асафом, познакомил с ними своих гостей и пригласил всех в лучший ресторан города на берегу моря.
Перед красивым старинным входом висел большой плакат. "Чаевые - это пережиток прошлого, у нас чаевые не дают и не принимают". Для Тухачевского был приготовлен стол на балконе, прямо над морем. Метрдотель и официанты улыбались ему как завсегдатаю. Проходя мимо одного из официантов, судя по всему, ветерана своего дела, Павел полушутя тихо спросил:
- Что, правда у вас чаевые не дают?
- Которые сознательные, те дают, - был дан тихий ответ.
Тухачевский сам рассадил гостей, сам пододвигал стулья женщинам, улыбался.
- Хочу спросить всех - против грузинской кухни возражений нет?
- Нет, нет, нет.
Тогда он с большим знанием дела, так же, как комментировал выступления артистов, заказал сначала вина, потом закуски:
- Принесите две бутылки водки, три бутылки столового вина "Цинандали", две бутылки коньяка, армянского, выдержанного, шесть бутылок "Боржоми". Под конец будем пить шампанское, заморозьте две бутылки. Теперь так: на закуску лобио, чахохбили, сациви, чтоб на всех хватило, хлеб - лаваш, чтобы теплый был. Да, под водку, конечно, селедку, нарежьте и покройте белым луком под постным маслом - так, по-еврейски.
Павел рассмеялся:
- Откуда ты знаешь, как селедку делают по-еврейски?
- Как откуда? От евреев, конечно. Я считаю, что под водку это самая лучшая закуска. Ну а потом будем есть шашлыки по-карски и цыплят табака.
Сделав заказ, Тухачевский наклонился к Павлу и шепнул на ухо:
- Это я у него, у хозяина, научился такому изобилию. Он всегда широко принимает. Здорово, а?
Когда уставили стол так, что он чуть ли не ломился под тяжестью блюд, Павел толкнул ногой под столом Марию и незаметно кивнул на изобилие изысканных кушаний и лучшие вина. Она поняла - он напоминал ей бедность русских деревень на всем их пути на поезде, и тоже едва заметно ему кивнула.
Весь вечер Тухачевский по русско-грузинскому обычаю произносил тосты в честь гостей, остроумно и весело характеризовал каждого. Сначала был общий тост за женщин за столом, за их красоту.
- Друзья мои, мы осчастливлены присутствием трех прекрасных дам - Валерии, Суламифи и Марии. Я поднимаю этот бокал за их красоту, за их таланты, за их индивидуальность. Мужчины, за женщин нам полагается пить стоя и до дна.
Потом пили за каждую женщину отдельно, за артистов-мужчин. Наконец дошла очередь до Павла: