В НАЧАЛЕ ДНЯ
И умер он, судьбу приемля, Как подобает молодым, Лицом вперед, обнявши землю, Которой мы не отдадим.
И. Уткин
В польском городе Пшемысле на берегу реки Сан возле железнодорожного моста стоит скромный памятник. Несколько положенных друг на друга каменных плит с гербами Советского Союза и Польши. На металлической дощечке написано, что памятник поставлен в конце шестидесятых годов лейтенанту Нечаеву П. С. и бойцам-пограничникам - защитникам железнодорожного моста.
"Кто же был этот П. С. Нечаев и в чем заслуга его и бойцов?" - может спросить случайный прохожий, каких, особенно в летние дни, немало на туристских тропах Подкарпатья, живописной местности, богатой памятниками прошлого. Сколько их, больших и малых, величественных или почти неприметных, увидишь и на людных площадях городов, и у немых развалин какого-нибудь старинного замка или крепости, или вот здесь, на берегу реки, чей тихий плеск время от времени заглушается стремительным шумом проходящего поезда… И попробуй расшифруй эту короткую надпись! Разве лишь какой-нибудь краевед расскажет в подробностях про подвиг маленького отряда соЁетских пограничников в самом начале войны, или по-польски валки, с которого все - и русские, и поляки - ведут отсчет героическим делам, происходившим тогда в этом городе.
Много воды утекло с того дня. Выросло новое поколение, и мало уже тех, кто знал лейтенанта Нечаева - и в Перемышле, и в других городах и весях. Даже могилу его по сей день не нашли.
Только память о нем живет!
I
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант?
- Докладывайте.
- За время нахождения в дозоре на нашем участке ничего подозрительного не обнаружено, за исключением трубочиста.
- Опять? - живые темные глаза лейтенанта мгновенно загорелись. - Тот самый?
- Так точно. Только цилиндр на шляпу сменил… Но мы его, товарищ лейтенант, - красивый, ладный Саша Калякин подмигнул своему напарнику, худенькому, малорослому Кузнецову, - по ноздрям узнали. И по почерку.
- Передавал?
- Похоже. Слишком уж часто метлу дергал.
- А ты записал?
- Конечно. Вот, - Калякин поспешно достал из сумки испещренный значками листок бумаги. - Как вы учили: тянет - значит тире, дергает - точка…
Лейтенант жадно схватил листок, глаза его забегали по строчкам.
- Так… Так… - забормотал он. - Вроде что-то получается. - Он вскинул голову, прищурился. - А как ты узнал, где слова кончаются?
- Сам догадался. Если выпрямился, - значит, думаю, слово кончилось. Ну, а если выпрямился и постоял, да еще шляпу потрогал, значит - фраза…
- Молодец, москвич! Так… "Брата"… "понедельник"… - забормотал лейтенант, разбирая шифр. И вдруг хлопнул ладонью по столу: - Прочел! Три раза одна и та же фраза: "Брата ждем понедельник обедню новостями". Смотрите! - Он стал читать вслух.
Отпустив обрадованных его похвалой бойцов, лейтенант тут же, не откладывая, написал донесение в штаб комендатуры, высказав свое предположение насчет того, что под "братом" следует понимать какое-нибудь духовное лицо, которое должно в назначенное время передать на ту сторону вышеуказанные "новости" с помощью церковного колокола. Он хотел добавить, что, по его мнению, в понедельник надо записать вот так же азбукой Морзе, звон всех имеющихся в Перемышле колоколов, но - воздержался. "Это уж слишком, - решил он. - Там и без меня сообразят. А то еще посмеются, что яйцо курицу учит!"
Однако, как человек, привыкший любое дело доводить до конца, пожалел, что лишен возможности вытянуть всю эту ниточку, которая незримо тянется с немецкого берега на наш…
В коридоре послышались знакомые шаги, звон шпор, и в комнату вошел начальник заставы Патарыкин.
- Происшествия есть? - спросил он, садясь за свой стол.
- Есть, - заместитель положил перед ним донесение. - Прочитай и подпиши.
Патарыкин размашисто подписал, а потом уж прочел.
- Смотри-ка: трубочиста приспособили. - Потарыкин хохотнул, покрутил круглой, как шар, головой. - Или он такой же трубочист, как мы с тобой? Как ты его засек?
- Заочно, по обзорным данным. В октябре бойцы доложили, что на крыше дома, где монахи живут, трубочист возился, и в начале ноября тоже. А кто же дважды за месяц трубы чистит?
- Ишь ты, знаток печного дела! - умилился Патарыкин. - Откуда это у тебя?
- Я же сибиряк, из кержаков. А в Сибири печь - едино, что икона.
- Да, - протянул Патарыкин, любовно глядя на своего заместителя и вдруг, вспомнив что-то, нахмурился. - Слушай, ты мне сегодня утром насчет отпуска говорил. Это серьезно?
Нечаев покраснел.
- Серьезно.
- Нашел время! Немцы к границе войска стягивают, а он… На сколько дней просишь?
- Хотя бы на десять.
- А куда поедешь? К своим старикам?
- Нет. В Ростов-на-Дону.
- В Ростов? - Патарыкин испытующе посмотрел на заместителя. - Кто там у тебя объявился?
- Невеста.
- Какая это еще такая невеста? - Глаза у Патарыкина вдруг округлились. - Постой, постой, уж не та ли это дивчина, которая в прошлый раз, когда мы у Белецких чай пили, тебе на фотографии приглянулась?
Нечаев еще больше покрасил.
- Она.
- Так это же, как у нас на Украине говорят, мрия, пустая думка! Или ты с ней уже списался?
- Нет.
- А как же?
- Так, по-пограничному… Оперативно.
Голос у лейтенанта был преувеличенно бодрый, на щеках, покрытых юношеским рыжеватым пушком, пламенел румянец.
Патарыкин насмешливо фыркнул и, махнув рукой, погрузился в чтение деловых бумаг. Поведение заместителя на этот раз показалось ему несерьезным. "Еще одумается, - решил он. - Или здесь, в Перемышле, для него невест нет?"
Нечаев помрачнел. Он уже готов был пожалеть, что открылся в своем, может быть, и впрямь немного безрассудном намерении. Впрочем, что же здесь особенного, бывает ведь любовь с первого взгляда? И у него тоже вспыхнуло чувство к этой девушке с нежным овалом лица и черной челочкой. Он выделил ее из всех школьных подруг Леры, жены своего друга и сослуживца Феди Белецкого, когда в тот самый вечер рассматривал альбом с фотографиями. "А ты глазастый! - сказала Лера. - Тамара Шерстобитова была гордостью нашего класса - училась хорошо и в самодеятельности участвовала - пела, танцевала. Вот бы тебе, Петя, такую жену! Между прочим, она и сейчас не замужем…"
Разговор был, конечно, шутейный. А запали эти слова Петру в душу. Он не раз вспоминал о них, возвращаясь после служебных забот и хлопот в свою пустую холостяцкую квартиру. И девушка являлась к нему в мечтах - красивая, веселая, ласково смотрела на него синими большими глазами, и на душе у него становилось тепло и спокойно. А этой ночью он увидел ее во сне, будто бы она плыла вместе с ним в лодке и пела звонко-звонко. Петр проснулся, счастливый, и, вдруг решившись, написал рапорт об отпуске. Нет, теперь отступать нельзя! Он поедет, увидится с ней и расскажет все, как есть. Неужели она его не поймет?
Патарыкин, читая рапорт, искоса поглядывал на лейтенанта. Тот сидел, отвернувшись к окну, за которым буйствовал осенний ветер, срывая с деревьев последние листья, и задумчиво барабанил пальцами по стеклу. "Та… Ти-та… Та-та… - Ухо начальника заставы уловило привычную дробь. - Ти-та-ти… Ти-та". "Тамара", - прочел Патарыкин и чертыхнулся в душе. - Фантазер!"
* * *
А Тамара Шерстобитова и в самом деле ничего не знала. Вернее, знала, что где-то, чуть ли не на краю света, в далеком и таинственном Перемышле (говорили, что туда пускают только по пропускам), на одной лестничной площадке с ее бывшей школьной подругой Лерой Бышевской и ее мужем, командиром-пограничником Федей Белецким, через стенку, живет какой-то холостой лейтенант, Федин начальник, который, будучи у них в гостях, увидел фотографию Тамары и сказал, что на этой красивой девушке он хотел бы жениться. Тамара, кажется, посмеялась тогда, читая Лерино письмо. Оно даже в памяти не осталось.
У Тамары в девятнадцать лет была своя заповедь: "Любовь не надо торопить, она придет сама". В соответствии с этой заповедью Тамара вот уже около года дружила с Сережей Саркисовым, молодым и тоже красивым, даже очень красивым инженером, ходила с ним на танцы и в кино, постепенно привыкая к нему. Нет, она еще не любила его, но он ей нравился - у него были хорошие манеры, он был ласков и предупредителен, хотя держался с Тамарой чуть покровительственно, как старший. Знакомые говорили, что они - "пара, что надо", на них любовались, встречные на улице оборачивались им вслед. И Сергей был доволен, он шел, бросая по сторонам гордые взгляды и демонстративно обнимал Тамару, чем немало смущал ее.
Они прогуливались медленно, не спеша, и девушка верила, что когда-нибудь они придут к неизбежному, как приходили к маленькому домику под зеленой крышей в Доломановском переулке, где жила Тамара. Прощаясь, молодые люди стояли у калитки минут пять, иногда десять, но не больше, договаривались о следующей встрече, целовались и расходились.
И вот однажды… Впрочем, дата запомнилась точно, потому что был День Конституции, и еще накануне вечером мать Тамары, Екатерина Авраамовна, поставила тесто, а утром встала рано и занялась пирогами. Старалась не греметь, пусть домашние поспят. Муж ее, Виктор Васильевич, вчера до полночи возился с отчетом, хотел все закончить, чтобы в праздник быть со спокойной душой. Тамара - она работала в редакции корректором - пришла под утро: готовился к выпуску праздничный номер газеты. Есть она не стала и, едва сбросив с себя платье и туфли, нырнула в постель.
Екатерина Авраамовна осторожно подняла заслонку, посмотрела на пироги. "Хороши, не передержать бы только". Она взглянула на часы и ахнула. Уже восемь! Накинула на плечи полушубок, побежала открывать ставни. Светало. Улица, обычно людная в это время, была пуста. Только по другой стороне ходил какой-то военный в длинной шинели, останавливаясь у каждого дома и вглядываясь в номера. Наверное, искал кого-то.
Вскоре встал Виктор Васильевич, прошел, не зажигая света, через столовую, в сумерках, со сна, задел стул, ругнулся - вечно мебель не ставят на место, но, войдя в кухню и получив внушение, подобрел - не столько от слов жены, сколько от наполнявшего кухню сдобного духа и тепла. "Медведь, медведь… - согласился он. - А будить их все одно надо. Ничего, что ночью пришла: поест и снова ляжет".
В десятом часу все сидели за столом, пили чай с пирогами, и Виктор Васильевич похваливал жену - в назидание дочерям, чтоб ценили материнский труд, а также не без тайного умысла получить досрочно, до обеда, рюмку наливки.
Забежала соседка, попробовала пироги, сказала, что по переулку вот уже больше часа ходит военный в зеленой фуражке, с каким-то листком в руке, кем-то интересуется. В это время самая младшая в семье Оля подбежала к окну, крикнула: "Мама! Он на наш дом смотрит!" Отец подошел к окну. Действительно, на той стороне улицы, на тротуаре, стоял высокий стройный военный в длинной шинели и пристально, исподлобья глядел на их дом. Женщины испуганно притихли. Отец решительно распахнул форточку, крикнул: "Вы кого-то ищете?" Военный ничего не ответил и отошел.
Потом все снова пили чай, и Виктор Васильевич шутил над незамужней сестрой жены Галей и старшей дочерью, что вот де, отогнал от дома выгодного жениха, потом пришел племянник Екатерины Авраамовны Аким, слесарь, и стал чинить лопнувшую пружину у старого граммофона, починил, и граммофон завели. Хозяйка, нарушив положенные сроки, поставила на стол бутыль с вишневой наливкой и первой налила себе рюмку. Соседка, конечно, осталась еще "на минутку". Выпили за День Конституции, за то, что каждый человек, у кого совесть чиста, может спать спокойно, за холостяка Акима, чтобы он не мотался, а скорее женился бы на хорошей женщине. И в эту минуту хозяйка чутким ухом, сквозь смех, уловила, что во дворе залаял Мурзик, вскочила, побежала к дверям. Звякнул звонок, Екатерина Авраамовна толкнула незапертую дверь и замерла. У порога, в сенях, почти упираясь зеленой фуражкой в потолок, стоял военный в длинной шинели, тот самый!
Это был он, лейтенант Петр Нечаев.
Три дня назад начальник заставы Патарыкин все-таки подписал приказ об отпуске, но посоветовал своему заместителю не говорить в штабе об истинных намерениях. "Отпуск я тебе, можно сказать, с кровью вырвал, обстановка на границе сам знаешь какая, а ты вдруг, ляпнешь: поеду за невестой. И за какой? За мифологической! - Саша Патарыкин любил иногда подпустить ученое словцо. - Представь, что вернешься назад без молодухи и даже без штампа о браке? Позор будет на весь отряд - и тебе, и мне!"
Петр согласно кивнул, и в штабе, когда начфин, выписывая проездной литер, спросил его, почему он едет не в Сибирь, как прежде, а в Ростов, ответил шуткой, что решил сэкономить государственные денежки: ведь проезд до Ростова, наверное, раза в три дешевле, чем до Сибири. Начфин похвалил лейтенанта за бережливость, хотя понял, конечно, что тот шутит.
Белецким же Нечаев прямо заявил: "Еду к Тамаре, давайте письмо". Федя иронически хмыкнул, но промолчал, не решился отрезвлять начальника. А скучающая в Перемышле Лера, увидев литер до Ростова, восторженно захлопала в ладоши: "Аи да Петя! Ну и молодец!" - и тут же настрочила записочку подруге. И вот Петр в незнакомом городе. В темноте вышел на привокзальную площадь, ежась от влажного ветра, остановился под фонарем, посмотрел на план, нарисованный Лерой. Стрелка вела прямо, потом направо, через мостик над речушкой вдоль трамвайной линии, до продуктового магазина.
А уж оттуда до заветного дома не больше пятидесяти метров: четвертый или пятый от угла, в три окна, под зеленой крышей.
Петр шел быстро, походным шагом, ни о чем не думая. Но ориентиры засекал - "на случай отхода". Вот тумба с афишами, здесь кончается дорога к вокзалу и начинается шоссе. Вот поворот направо, где-то здесь должен быть мостик. Ага, есть! Петр облегченно вздохнул. Теперь лежащий в белесой мгле город уже не казался чужим.
Вот и переулок. Единственный фонарь освещал лишь два-три домика, дальше все тонуло в темноте. Петр толкнул в плечо сторожа, дремавшего на ступеньках магазина. "Где дом восемьдесят три?" Сторож испуганно вскочил, наверно, приняв его за милиционера. "Тут, товарищ начальник!" - он махнул рукавом тулупа вправо и отдал честь.
Ломая спички, лейтенант светил на номера. Но Лера, видимо, что-то напутала. Дом под номером восемьдесят три был длинный, в шесть окон, с высоким чугунным крыльцом и какой-то табличкой на двери.
"Нет, это явно не то! - решил пограничник. - Буду ходить взад-вперед, пока не рассветет. - Чтобы убить время, начал считать шаги. - Ведь где-то же она здесь, близко?" - думалось ему.
Наконец появились первые прохожие. Загремели ведра, заскрипели, захлопали ставни. Две женщины, набиравшие из колонки воду, показали на маленький домик с дымящейся трубой. "Не восемьдесят третий, а восемьдесят четвертый, - наперебой объяснили они. - И хозяин там есть, и хозяйка, и две дочки, одна уже барышня, Тамарой зовут".
Он быстро подошел к домику, но в калитку войти не решился. "Боишься? - спросил он себя и тут же ответил: - Не боюсь, а неудобно влетать так, с ходу". Он снова перешел на другую сторону и стал не спеша прохаживаться, поглядывая на домик. Вдруг занавеска в среднем окне зашевелилась. "Она!" Но распахнулась форточка, и мужчина в синем кителе крикнул, не ищет ли он кого. Петр смутился, отошел. Своей зеленой фуражкой, письмом в руке, а главное, сосредоточенным видом он привлек внимание жителей этого тихого переулка. На него смотрели из окон, оглядывались при встрече.
Он сунул письмо в планшетку, надвинул фуражку и зашагал к дому.
Дверь была не заперта. Пригнувшись, он вошел в сени и услыхал хриплые звуки граммофона, смех.
Лейтенант решительно шагнул вперед, дернул шнурок звонка. Открылась дверь, невысокая темноволосая женщина, увидев незнакомца, слегка отпрянула. "Свадьбу играете?" - спросил он. "Нет… День Конституции отмечаем. А вы, простите, к кому?" - "К Тамаре, - и быстро добавил, - от Леры Белецкой, из Перемышля". Женщина радостно всплеснула руками. "От Лерочки?" - она засуетилась, крикнула в столовую: "Тамарочка, к тебе гость!" И опять к нему: "А вы снимите шинель и проходите. Слава богу, пироги есть… Тамарочка сейчас немного приберется, она с ночного дежурства пришла, ну, а у нас все свои, родичи и соседка".
Но он смотрел мимо нее, на узкую полоску в дальней двери, куда скрылась Тамара. Он увидел ее только в спину - голубой халатик и темную шапку волос. А сейчас увидит в лицо. "Скорее же, скорее!" Он даже шинель снял, не поворачиваясь, и машинально, наугад, повесил на вешалку. "Что же она?" Петр прошел в столовую, познакомился со всеми, продолжая поглядывать на слегка приоткрытую дверь. Там, за дверью, не торопились. "Так как там, Белецкие? - наконец, услышал он голос хозяина, - довольны жизнью в Перемышле? Или это военная тайна?" - "Нет, почему же, конечно, довольны", - заговорил он.
Дверь за спиной легко скрипнула. Он повернулся и вскочил.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте.
Девушка покраснела и быстро взглянула на него. Лейтенант стоял, вытянувшись, как на параде.