- Меня зовут Нечаев, Нечаев Петр.
- Очень приятно… Но, может быть, мы сядем?
Она слегка улыбнулась и села на диван. Петр тоже сел. "А глаза у нее не синие, - отметил про себя он, - и не карие, а золотистые. И ласковые…"
- Где же письмо, давайте?
Он расстегнул планшетку, торопливо достал письмо.
- Здесь, на конверте, даже план нарисован, как вас найти.
- Оригинально! - Тамара усмехнулась.
Она быстро пробежала глазами коротенькую записочку. Подруга просила отвести лейтенанта к ее маме, чтобы он рассказал подробно об их с Федей житье-бытье, посколько в письмах ("Не маленькая, сама понимаешь") многого писать нельзя. "Кстати, - добавляла она в конце, - это тот самый наш сосед, которому ты понравилась на фотокарточке".
"Ах, вот в чем дело!" Тамара разгадала нехитрый замысел подруги: Лера решила познакомить ее с этим лейтенантом и теперь старается, придумывает всякие уловки. А он… Уж не рассчитывает ли на скорую победу? Но кажется, он не похож на повесу. На вид он, скорее, человек серьезный, обстоятельный, только немножко смешной.
Лейтенант рассказал о себе, поглядывая то на Тамару, то на ее родителей.
- Я ведь по происхождению не городской - деревенский. Алтайские мы. - Он достал несколько любительских фотографий. - Вот мои старички. Сам снимал. Папаша - красный партизан, член партии, большого ума человек, хотя и не шибко грамотный. Таежник. На все руки мастер - и печь сложить, и крышу покрыть. На охоту до сих пор ходит, белку из винтовки бьет. А это мамаша, домохозяйка. Все с детьми да с детьми. Видите, их сколько! С этим братом, Павлом, мы погодки, даже одни сапоги на двоих носили. Когда на улице грязь, то друг друга на закорках через лужи переносили. А сейчас - оба командиры.
- А жена или невеста у вас есть? - полюбопытствовала мать.
- Нет.
- И не было? Петр замялся.
- Была одна… Не невеста, а так, знакомая. Только давно. Вот!
Он показал фотокарточку неулыбчивой белокурой девушки. Тамара из вежливости тоже взглянула мельком.
- Храните? Значит, любили.
- На границе обо всех вспоминаешь. Но любви у меня не было. - Он испытующе посмотрел на нее. - А у вас, есть кто-нибудь… близкий вашему сердцу?
- Конечно. Даже несколько.
- Она шутит, - поспешно вставила мать.
- Почему же? А ты, а папа?
- Я о других.
- Есть и другие.
Она отодвинулась от него. Помолчали. Лейтенант тронул ее руку:
- Вы меня проводите… до Лериной мамы?
- Может быть, я лучше вам расскажу, как туда пройти?
- Иди! - строго сказал отец. - Он же наш гость. Только не задерживайтесь, оба приходите к обеду.
"Этого еще не хватало!" - подумала Тамара. А лейтенант просиял.
Они вышли на улицу.
Наконец-то вдвоем, без свидетелей! Как он ждал этой минуты. Сейчас он скажет ей одну из тех пламенных речей, которые придумывал бессонными ночами. Но робость, проклятая робость, которую он ненавидел в себе, словно сковала язык. Все пылкие речи вылетели из головы, осталась какая-то жалкая труха. Он вспомнил наставления Леры: "Говори о книгах, о кинофильмах - она девка начитанная, грамотная".
А Тамара шла и, казалось, не замечала его, чему-то рассеянно улыбнулась. "Где сейчас Сережа? Неужели все еще в командировке?" Она вдруг подумала о нем, проходя через скверик и посмотрела на скамью у фонтана, которую они звали "нашей".
- О чем вы думаете?
- Угадайте. Вы же пограничник.
- Пограничник должен угадывать только мысли врага. А вы… вы для меня… - Он даже задохнулся, - так она была хороша в своей синей шубке и синем беретике, с розовыми от мороза щеками, темными локонами, припорошенными легким пушистым снежком.
Девушка засмеялась махнула рукой. Они вышли на оживленный Буденновский проспект, уже весь белый от снега.
- Вон там, - показала Тамара, - видите гостиница "Ростов", а рядом, под куполом дом, где живет Лерина мать. Первый подъезд, третий этаж.
- А вы?
Она посмотрела на его обиженное лицо.
- Не сердитесь. Сегодня к нам могут прийти гости, мне надо сходить в парикмахерскую. Вы же видите, какая я растрепа.
- Послушайте, Тамара! - Он удержал ее и, зардевшись, взглянул на нее так, что она испугалась. - Сколько вам нужно знать человека, чтобы выйти… чтобы заключить с ним брачный союз?
- Года два-три… Собственно, зачем это вам?
Она вырвалась и быстро пошла в другую сторону. "Оглянется или нет?" Ее невысокая стройная фигурка мелькала в толпе, как синий огонек. "Если не оглянется - все пропало". Она оглянулась и махнула рукой. Все в порядке!
Он посмотрел на идущих мимо людей, на деревья, запорошенные снегом, вдохнул свежий, пахнущий миндалем и фиалками воздух и засмеялся: "Два-три года!" А у него в запасе всего семь дней: пятнадцатого он должен быть в Перемышле.
* * *
Если бы люди могли читать мысли друг друга…
Тамара оглянулась просто потому, что почувствовала на себе взгляд этого чудака, и с досадой махнула рукой: идите же! Не придала она значения и его вопросу "о брачном союзе". Как и большинство девушек, Тамара могла бы понять того, кто бы сам понравился ей с первого взгляда. Но появление незнакомого лейтенанта, как и его ухаживания казались нелепыми и смешными.
"Больше я с ним никуда не пойду!" - сказала она родителям. Тамара вернулась сердитая и растроенная: в парикмахерской пришлось выждать большую очередь; телефон у Саркисовых, куда она позвонила с почтамта, молчал, по-видимому Сережа еще не приехал. "Я несчастная! - думала Тамара. - Так ждала праздника, мечтала провести его в какой-нибудь веселой интересной компании… А тут придется сидеть дома, в общества долговязого лейтенанта. Хотя бы он не пришел!"
Но лейтенант пришел - выбритый, сияющий, со свертком в руке. Отозвал на кухню Екатерину Авраамовну и о чем-то долго шептался с ней. Мать вышла оттуда смущенная, с красными пятнами на щеках. "Тамарочка, - сказала она, - ты развлекай Петю. Спой что-нибудь или хотя бы заведи граммофон". Петь Тамара конечно, не стала, а граммофон завела. Лейтенант пригласил ее танцевать. Отодвинули стол, сделали два-три круга и уселись на диван. "Расскажите про шпионов", - попросила сестра Оленька. Отец шикнул на нее, но лейтенант оживился и рассказал несколько случаев из пограничной жизни, предупредив, что о них уже писали в газетах. Он говорил, увлекаясь и не отрывая глаз от Тамары. Она тоже смотрела на него с интересом, вероятно, потому, что впервые подумала о его трудной и опасной службе и представила, как должно быть он одинок в далеком, чужом городе в пустой квартире, куда часто возвращается уставший, промокший до нитки. Перед ней был необыкновенный человек, герой. А она смеялась над ним!
Тамара стала рассматривать его лицо - пристально, как бы определяя, что же в нем героического? Нет, это было заурядное лицо сельского парня - скуластое, с пухлыми обветренными губами, с жестким ежиком темно-русых волос. Ничего примечательного, только, пожалуй, глаза - темно-карие с искринкой, живые, сообразительные. Как они много видели!
Лейтенант ушел поздно, сказав, что поселился в гостинице "Ростов" и что завтра, если Тамара не возражает, он зайдет за ней и они пойдут в театр. "Завтра не могу - у меня ночное дежурство". - "В таком случае разрешите зайти и проводить вас на службу?"
Сейчас он опять был прежний - угловатый, смешной. Тамара хотела отказать. "Вдруг знакомые увидят, скажут Сереже". Но передумала. "Пусть Сережа немного поревнует, в следующий раз не будет задерживаться в командировке!"
Лейтенант просиял.
- Так, значит, завтра в пять ноль-ноль!
Он ушел довольный и весело, заговорщически подмигнул матери. Тамара вспомнила об оставленном свертке. "Что он тебе принес?" - недовольно спросила она. "Это не мне, - призналась мать. - Тебе".
"Нет, он сошел с ума!" - говорила себе девушка. Она пыталась сердиться и не могла: таким красивым и необычным был этот подарок. Неизвестный чеканщик когда-то постарался, словно зная, что украшения достанутся именно ей. И простенькое колье, и серьги - все так шло к ней. А перстенек! Именно о таком она мечтала. Нет, наверное, он и в самом деле может угадывать мысли, и не только врагов.
Тамара, глядя в зеркало, невольно любовалась собой. Сейчас она была похожа на всех своих кинокумиров сразу - на Тарасову, Марецкую, Зою Федорову. Подружки увидят - умрут от зависти!
И вдруг мысль, которая неприятно уколола ее вначале, вернулась и разом стерла улыбку с лица, потушила блеск глаз. Тамара сняла с себя украшения и сложила их обратно в коробку. Какое она имеет право брать этот подарок да еще хвастаться? И кто ей лейтенант? Завтра же она скажет ему, чтобы он больше не приходил. Нет, пожалуй, это слишком грубо! А она не должна грубить, тем более человеку, который служит на границе, защищает Родину. И все равно: как он смеет? За кого он принимает ее. Впрочем, она сама виновата: не сказала ему прямо о Сереже и своей любви к нему.
"Любви?" Тамара на мгновение задумалась, как лучше назвать свое чувство к Сергею. А может быть, между ними пока еще не любовь, а просто дружба? Пусть так, но лейтенант должен понять, что "третий - лишний", и удалиться. А Сережа - хороший, хороший, хороший. И если бы сейчас не был в командировке, то она не разрешила бы лейтенанту прийти, и вообще… Но за что лейтенант так полюбил ее? Или он притворяется, играет? Нет, такой человек притворяться не может. Он тоже хороший. Ей почему-то вспомнилось, как он на улице читал стихи - громко во весь голос. Сережа так не вел бы себя. Нет, этот лейтенант большой чудак. Едва они познакомились, как он уже заговорил о "брачном союзе", и подарок принес…
Ей было жаль огорчать лейтенанта. Тамара снова заколебалась, но вдруг услышала шепот на кухне. Прислушалась. Это разговаривали между собой отец и мать "Он сибиряк, крестьянский сын, уж если полюбил, то крепко, на всю жизнь", - говорил отец. "Но он ей, может быть, не нравится", - пыталась возразить мать. "Понравится! В старое время тоже иногда без большой любви, по сватовству выходили". - "Это верно, - соглашалась мать. - Только ведь теперь у них другое понятие…"
Ах вот как! Значит, они хотят решить ее судьбу за нее?
Вечером она вышла лейтенанту навстречу, в руках коробка. Заученная речь прозвучала торжественно и скорбно.
- Возьмите, Петр. И прошу вас, - она запнулась, не решаясь выговорить "оставьте меня в покое" - прошу… не надо больше.
Лейтенант вспыхнул, прищурился, потом усмехнулся печально.
- Что ж, насильно мил не будешь. А это… оставьте себе на память. Или отдайте кому-нибудь.
Она подняла глаза, но он уже повернулся. Хлопнула дверь, жалобно звякнул звонок.
- Что ты ему сказала? - мать, вышла из столовой, недовольно оглядела дочь. - Эх, обидела человека! Он же от чистой души.
Не слушая ее, Тамара прошла на кухню, торопливо, обжигаясь, выпила стакан чаю, завернула бутерброд, оделась.
В разгоряченное лицо ударил холодный, колючий ветер. "Конечно, мне его жаль. Но я не виновата. Каждая порядочная девушка на моем месте поступила бы так же". Она была даже рада, что все закончилось быстро, без упреков и объяснений.
Качнулся фонарь, метнулась чья-то тень. Тамара испуганно отстранилась. В освещенный круг вышел лейтенант, весь осыпанный снегом.
- Не бойтесь меня, Тамара, - сказал он. - Только ответьте мне на прощание… Вы верите в то, что ваш друг любит вас больше, чем я?
Тамара молчала.
- Ага! - воскликнул лейтенант. - Вы не уверены в его чувствах! Мне Лера кое-что говорила. Но я не хочу повторять. Я хочу только одного, чтобы вы были счастливы.
- Почему вы так думаете, что я не уверена? - с вызовом ответила Тамара. - Вам наговорили…
- Нет, нет! - выкрикнул лейтенант. - Я только предполагаю. Где он, ваш друг, его не было ни вчера, ни сегодня? - Он прислонился к столбу, фуражка упала с его головы.
Тамаре снова стало жалко этого чудака. Ну что, что с ним делать? Она осторожно погладила его волосы, лоб, мокрую от снега щеку!
- Петя, милый, прошу вас…
Он встрепенулся.
- Как вы сказали? Повторите. - Петр отпрянул от столба, схватил ее руку, поцеловал.
- Сумасшедший, из-за вас я могу опоздать на работу.
- А вы подайте заявление об уходе.
- Кто же меня будет кормить?
- Я.
Она надела ему на голову фуражку, взяла под руку, и они быстро пошли через темный сквер по направлению к Буденновскому. Тамара искоса поглядывала на лейтенанта. У него снова было веселое лицо.
Не доходя до проспекта, Тамара остановилась.
- Петя, мы должны поговорить серьезно. Но сейчас у меня нет времени.
- У меня его еще меньше.
- Вот и хорошо. Давайте разойдемся, вы уедете к себе, проверите свои чувства, а я свои, и будущим летом или осенью мы, возможно, встретимся опять, тогда все будет ясно.
Лейтенант вздохнул.
- "Возможно!" - он покачал головой. - Нет, тогда-то уж мы не встретимся.
Он улыбнулся какой-то вымученной улыбкой, и Тамара почувствовала, что за всеми этими недомолвками, вероятно, кроется некая тайна, о которой лучше не расспрашивать. И снова, неожиданно для себя, погладила его по руке…
* * *
Тамара пришла в корректорскую тихая, задумчивая. Сослуживица, пожилая корректорша Людмила Михайловна, вся в мелких подкрашенных букольках, с нарумяненными щеками, оторвалась от газетной полосы и, щурясь, оглядела ее.
- Что-то случилось, Томочка? - пропела она. - На тебе лица нет.
- Случилось. Мне сейчас сделали предложение.
- Боже, это же чудесно. Тот красавец брюнет, с которым я тебя как-то видела?
- Нет, другой.
- Другой? Кто же он?
- Военный. Пограничник из Перемышля.
И Тамара рассказала о событиях последних двух дней: как приехал Петр, как начал ухаживать за ней, как только что на ступеньках редакционной лестницы, прощаясь, сделал предложение. Она ему ничего не ответила, побежала наверх. Он крикнул ей вслед: "Все равно ты расстанешься со своей редакцией!"
Ну как, как ей поступить с человеком, который не хочет ничего слушать и твердит одно?
Людмила Михайловна, считавшая себя специалистом в сердечных делах, пришла в восторг.
- Влюбиться по фотографии и приехать черт знает откуда, чтобы сделать предложение, - это же прелестно, восхитительно! Боже, как романтично! Он меня заинтересовал. Нет, нет, Томочка, - Людмила Михайловна так разволновалась, будто ей самой сделали предложение, - я не видела, но уже представляю себе этого решительного лейтенанта. У меня был когда-то такой же неистовый поклонник. Конечно, он не уедет от тебя просто так.
Приходили и уходили метранпажи, вычитывались и правились полосы, а в перерывах между правкой неугомонная Людмила Михайловна бегала в редакционную библиотеку то за энциклопедическим словарем, то за картой, пока не уточнила, что представляет из себя Перемышль, куда лейтенант зовет Тамару. Сквозь сумятицу мыслей до Тамары доносились восторженные восклицания: "Да это же чудесный древний город - в нем больше десяти монастырей! В окрестностях - старинные усадьбы, замки. Ты будешь жить как в сказке!"
В полночь, когда последняя, четвертая, полоса была вычитана и в корректорской наступило затишье, Тамара попросила у ответственного дежурного разрешения позвонить в Таганрог, в гостиницу судоремонтного завода. "Скажите, у вас живет инженер Саркисов? - спросила она вахтера. - Пригласите его к телефону". - "А что сказать?" - Она замялась: "Скажите - невеста".
Трубка дрожала в ее похолодевшей, влажной руке. В трубке слабо попискивало, где-то далеко, чуть слышно играло радио. Тамара села, у нее подкашивались ноги. "Скорее, Сереженька, - молила она. - Скажи мне только два слова…" - "Вы слушаете, - раздался хриплый голос. - Не отпер он дверь, выругался. Нет, говорит, у меня никакой невесты".
Тамара положила трубку. Посидела с минуту, закрыв глаза. Вошел дежурный со свежим оттиском, поинтересовался:
- Ну, как там у тебя, в порядке?
- Да, - сказала она. - Спасибо.
И удивилась своему спокойному голосу. Неужели в жизни все так просто? Или она еще вообще не знает, что такое жизнь?
II
Свадьба была скромная - только родственники и мать Леры. Подруг Тамара не пригласила, зная, что они ее не поймут.
После свадьбы всей компанией пошли на вокзал. Шли в темноте, стараясь не шуметь. Переулок еще спал, лишь кое-где сквозь щели в ставнях пробивался робкий огонек. Аким и мать Леры, Нина Петровна, рослая, красивая, были навеселе, шли позади всех и пытались иногда нарушить тишину. "Степь, да степь кругом"… Но на них тут же шикали - первая Тамара, за ней остальные: "Люди еще спят". - "А пусть не спят, - возмущалась Нина Петровна, - пусть смотрят, какого орла наша Тамарка отхватила!"
На вокзале, прощаясь, Екатерина Авраамовна и Тамара заплакали. "Живите хорошо, дружно… Бог даст, весной приеду, перед посадками!" - "Не бог даст, - подхватила Нина Петровна, - а зятьки наши пропуск для нас у начальства выхлопочут. Вместе поедем. Смотри, орел! - грозила она Петру своей увесистой рукой. - Не обижай Томку".
Наконец поезд тронулся, в последний раз мелькнули родные лица, слились в желтую полосу фонари, потом полоса оборвалась. Прощай, Ростов!
Тамара села, глядя в темное окно с отражающейся в нем лампочкой. Лампочка мерно подрагивала. "Поехали, поехали", - стучало под полом.
Петр сел рядом, тихо положил руку на плечо жены.
- Может быть, ляжешь, поспишь немного?
Тамара кивнула. Петр сбегал к проводнику, принес постель, быстро и ловко разложил на полке. Тамара легла, не раздеваясь, закрыла полотенцем лицо. Петр подоткнул в ногах жены одеяло и вышел в коридор. "Поехали, поехали!" - стучали колеса. За окном светлело. Мирно курилась розовыми дымками станица, искрились голубовато-серыми боками башни элеватора, по узкой протоптанной в снегу дорожке гуськом бежали ребятишки в школу, приветливо махали руками.
На маленькой станции долго стояли и тронулись снова, когда мимо промчался новенький пустой поезд. Петр успел разглядеть лишь красные кресты и окна с матовыми стеклами. "Санитарный, - догадался он. - Тоже на запад". В душе екнуло, натянулась невидимая струна. "Не журись, лейтенант, - он успокоил себя, - все будет хорошо!"
В Киеве к ним в купе вошли новые попутчики - высокая, худенькая женщина с двумя детьми, - мальчиком и девочкой. Дети шалили, показывали стоящей за окном старушке какие-то знаки. Тамара уловила взгляд Петра: он с нежностью наблюдал за детьми. "Вот и моя участь!" - Тамара почему-то вспомнила корректорскую, редакционную суету. "Неужели все это уже в прошлом?" - спросила она себя. Где-то там, далеко, ее родные - мать, отец, сестра Оленька, ее товарищи и подруги. А здесь только Петр. Тамара с любопытством разглядывала мужа. Она привыкнет к нему, к его широким скулам, к этой складке на лбу. Теперь он стал самым близким для нее человеком. А еще неделю назад они были чужими. Как странно…