* * *
Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.
Комбат-раз - капитан Иван Жук - приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того. Десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча - что самое страшное! - прыгнули на их головы.
Через полчаса, когда под Большим Опуево ещё только разгорался бой - батальон Жука уже зачищал от недобитков деревню.
- Молодцы, мужики! Молодцы! - орал он ребятам, деловито - отделениями - прочесывающим избы.
Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел…
Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемёт. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещённую багровым огнём разгорающихся пожаров.
- Подавить пулемётчика! Бегом! - заорал Жук. - Где командир штурмового взвода?
- Убит!
- Мать твою… Морозов! Морозов! - крикнул комбат бегом к штурмовикам, пусть давят пулемёт!
- Есть, товарищ капитан! - комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.
Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули - вместо того, чтобы порвать живую плоть - выщепили дыры по стене избы.
Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Ещё несколько десятков метров и…
- Товарищ лейтенант… Комбат…
- Да понял я! - лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки. - Фомичев штурмовиками сейчас…
Договорить он не успел. Немцы начали миномётный обстрел и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.
- Тьфу… - приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.
- Ранены?
Лейтенант застонал, держась за лицо.
Дайте посмотрю. Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону…
- Фингал будет. А глаз вроде цел… Холодное приложить надо…
Новый взрыв заставил ткнуться в "холодное".
И в этот момент немецкий пулемёт захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва и миномёты тоже замолчали.
- Ай, Фомичев, ай, молодец! - вскрикнул лейтенант, вставая на колени. - Рота, вперёд!
Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулемётчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина - разбросав конечностями и кишками по снегу валялись дохлые фрицы-миномётчики. Тех, кто ещё пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.
- Языка! Языка оставить!
- Некого, товарищ лейтенант! - развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев. - Все умерли, почему-то!
В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер - без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада в спину.
- Связать и в штаб бригады, - распорядился комроты.
- Скотина… - удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг. - Какую вещь испортил…
- Неееет! - закричал вдруг кто-то тонким голосом. - Не трогайте его! Он мой!
Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.
От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить:
- Не трогайте, ироды! Мой он, мой! Прошу вас… - и зарыдала.
- Это что за явление Христа народу! - грозно рявкнул на бабу подошедший незаметно комбат.
- Товарищ капитан… - начал было лейтенант.
Жук остановил его движением руки и присел перед валяющейся на снегу бабе:
- Эй, ты кто такая?
- Авдотья я… - распрямилась та. Круглое ее лицо покраснело от слез. - Отдайте Вовочку, а?
- Какого ещё Вовочку? Ты что, Авдотья, с ума сошла?
- Вольдемара моего отдайте. Он мирный. Он велетинар. Он мне корову сладил…
Жук сдвинул шапку на затылок:
- Вольдемара? Немца, что ли?
- Муж он мне! Христом богом клянусь, муж!
- А что, русского мужа не смогла найти?
Баба вдруг затихла.
- Что молчишь-то? - потряс ее за плечо капитан.
- Без вести пропал в сорок первом… А что ж мне… Одной, тут хоть и немец, а мужик же! Велитинар опять же, велитинар… - и опять зарыдала.
Она почти молитвенно повторяла крестьянски уважаемую профессию пленного, как будто бы это могло помочь ему и ей.
- Велитинар!
По лицу комбата пробежало судорогой презрение:
- Он твоего мужа и убил…
Авдотья затрясла неприкрытой головой:
- Да что ты, что ты… Вовочка и муху не обидит, вона он мне как корову слечил… Что ты, что ты…
Волосы ее, в которых уже блестела седина, немытыми прядями раскидались по плечам.
- Что ты говоришь, то а? Как же он мужа моего убил? Ты ж советский человек, как такую ерунду говоришь? Он же корову!
Жук сплюнул себе под ноги:
- Корову говоришь? Корову это хорошо… Это он молодец! В сарай потаскуху. Этого в штаб.
Баба завыла, вцепившись себе в волосы. Когда двое десантников подхватили ее под руки и потащили в сарай, она извернулась и пнула капитана по ноге. Тот только покачал головой в ответ:
- Советский, значит, человек…
- Нет продуктов, товарищ капитан! Вообще ничего нет. Так, по мелочи насобирали, - подошёл к нему начштаба батальона. - У кого колбаса, у кого галеты. И у местных тоже ни черта нет. Все выскоблено.
Жук опять сплюнул. На этот раз от досады. Главная цель операции не была достигнута:
- А корова этой бабы?
- Нету коровы. Видимо, немцы увели.
Комбат нахмурился:
- Потери?
- Подсчеты ведем ещё. Струков помощи просит. Завязли на подступах.
- Поможем. Кто командир штурмового взвода был?
- Погиб, товарищ капитан… Вместо него старший сержант Фомичев.
- Где он?
- Тут я, товарищ капитан, - откликнулся рядом стоявший Фомичев.
- Твой взвод остается здесь. Занимайте оборону. Раненых оставляем тут. Пусть отогреются ночку-другую в избах.
Фомичев приложил руку к грязной ушанке, но ответить не успел. Со стороны сарая раздался выстрел.
Командиры обернулись на звук. От сарая неторопливо отходили двое десантников.
- Что там, бойцы!
- Да бабу эту… Осколком… Случайно…
Жук поджал губы, подумал…
- Ну и черт с ней! Действуй, Фомичев! Да… Дорогу заминируй чем-нибудь…
Раненых оказалось аж шестьдесят человек.
Их растащили по уцелевшим избам.
А потом, под звуки боя, доносившиеся с той стороны Чернорученки, стали занимать окопы, брошенные немцами.
Комбат двинулся было со своим штабом обратно в лес, но его остановил крик одного из бойцов:
- Товарищ капитан, товарищ капитан! Идите скорее сюда!
Жук оглянулся на крик. Боец стоял возле немецкой траншеи, сняв ушанку и молча смотря себе под ноги.
- Что у тебя, рядовой? - подошёл капитан.
Вместо ответа десантник показал себе под ноги. На бруствер. Капитан, посмотрев туда же, побелел от увиденного…
14
- И куда же делся наш офицер?
Тарасов хмыкнул:
- Расстреляли. А куда ж его? Мне и своих-то нечем было кормить.
- Подполковник! Вы понимаете, что нарушили все правила войны? - в голосе обер-лейтенанта звякнул металл. - Вы убили пленного, безоружного человека. Не лично, конечно, но по вашему же приказу! Так?
- Так, - спокойно ответил подполковник. - А вы бы предпочли, чтобы он замерз в первую же ночь? Мне его приволокли в одних подштанниках.
- Согласно Женевской Конвенции двадцать девятого года, вы должны были обеспечить ему приемлемые условия содержания! Впрочем, ваша страна ее не подписала, - всем своим видом фон Вальдерзее показывал презрение и отвращение к русским варварам, не умеющим цивилизованно воевать.
- Зато ваша страна ее подписала… - криво усмехнулся Тарасов.
- И мы ее выполняем, между прочим! - гордо сказал обер-лейтенант.
- Да. Мы видели, как вы ее выполняете. Я лично видел.
- На что вы намекаете? - не понял немец.
- Я не намекаю, а прямым текстом говорю, что лично видел трупы попавших к вам в плен наших разведчиков.
- идёт война и здесь не санаторий, господин подполковник. Они вполне могли скончаться от ран, даже несмотря на высококвалифицированную помощь немецких врачей, - пожал плечами обер-лейтенант.
- Да… Помощь была высококвалифицированная. Даже очень. Это у ваших врачей новейшие методы лечения такие - раздевать догола, укладывать на бруствер окопа и заливать холодной водой? Общеукрепляющая бруствер метода? При этом, что бы ребята не дергались, их протыкали штыками. Это у вас вместо фиксации?
- Этого не может быть! - возмутился фон Вальдерзее. - Мы воюем по европейским законам, а не по азиатским!
- Да, да… Я помню… Женевскую конвенцию вы подписали, ага…
- Нет, конечно, и у нас бывают воинские преступления… - стал оправдываться обер-лейтенант.
- Ага… Приказ о комиссарах, например. Нам политработники читали его вслух ещё осенью, во время формирования бригады.
Немец аж пошёл красными пятнами:
- В конце концов, это не вермахт! Это СС! В обоих Опуево стояли эсэсовские части, вы это прекрасно знаете! Солдаты они хороши, но у них бывают перегибы в отношениях с местным населением и пленными…
- А мне было без разницы, какого-такого ветеринара расстреливать. Эсесовского или из вермахта…
* * *
- Товарищ подполковник! Там это…
- Что? - раздраженно спросил адъютанта Тарасов.
А причины для раздражения, честно говоря, были. По докладу медсанбата бригада потеряла уже двести сорок восемь убитых и раненых. А обмороженных - триста сорок девять. Причем, это только с тяжелыми обморожениями. Четвертой степени. А что такое четвертая степень обморожения? Это полный звездец, мягко говоря. Это когда холод убивает не только кожу и мясо, но и кости. Тарасов прошёлся по лагерю санбата. Среди стонов, воплей и скрежета.
Видел, как молодой пацан с хрустом отламывал гниющие фаланги на руках, удивленно приговаривая - Надо же… Не чувствую! Надо же, а?
Были и те, кто не выдерживал. Некоторые стрелялись, нажав сочащимся красно-белесой сукровицей пальцем на спусковой крючок "Светочки", зажатой в прикладе гнилыми, воняющими сыром ступнями.
Не рассчитали, блин… Не рассчитали… Кто мог знать наперед, что день солнцем будет растаивать снег, а ночь будет долбать тридцатиградусным морозом? Валенки промокали, утопая в демянских болотах, а потом - ночью - заледеневали, стягивая оголодавшие мышцы. И у одного за другим отрезали ноги…
- Говори уже, Михайлов! - рявкнул Тарасов на адъютанта.
- Там это… Кажись, двести четвёртая объявилась…
- Что-о-о? - вскочил Тарасов.
Через сорок минут помороженный, в изорванном маскхалате, красноармеец Комлев стоял, полусогнувшись, в командирском блиндаже. Да одно и название-то - блиндаж. Яма - вырытая в снегу. Сверху деревьями завалили, снегом закидали. А вместо печки - бочка, найденная разведчиками.
- Значится так, товарищи командиры…
- Ты присядь, браток, присядь! - участливо сказал комиссар Мачихин. Тарасов нервно барабанил по самодельному столу. Шишкин же с Гриншпуном молча смотрели на бойца из двести четвертой.
- Мы, значит, как линию фронта перешли, по вашим следам. Все нормально было. Как начали Полометь переходить - так немец и вдарил по нам.
- И?
- И мы вот прорвались с ребятами. Батальон прорвался. Там такое было…
- Сядь боец, сядь!
Рядовой виновато кивнул и присел, протянув руки к печке.
- Они, главно, долбят. Визг, свист, а куда бить не понятно. Темно же было! Со всех сторон, сволочь, бьет и бьет! Мы - кто куда, а он все равно бьет! Я это… Сам не понял, как на другом берегу оказался. Бегу, значит, стреляю на огни, а они отовсюду - лезут и лезут! Я туда штыком, в мягкое, обратно прикладом - хрустнуло чего-то. А они все рано лезут!
- Боец, успокойся! - рявкнул Гриншпун.
- А? Да… Значит прорвались мы с комбатом…
- С подполковником Гринёвым? Вдвоем??
- Ну да! То есть, - нет, конечно! - рядовой попытался встать, но снова стукнулся головой о потолок землянки.
- Сиди!
- Ага… Посчитались мы потом. Батальон только прорвался. И товарищ подполковник Гринёв. А три других батальона вместе со штабом бригады там остались. На другом берегу реки. Вот он нас дозором послал значит, чтобы вы его встретили, обеспечили питание, медикаменты и, главное, оружие.
Командиры переглянулись. А Тарасов прищурился:
- Что, значит, оружие?
- Так только у нас у половины винтовки да автоматы. Остальные побросали все, когда патроны закончились, товарищ подполковник сказал, что у вас прибарахлимся…
- Оооот же тварь, сссука, пшёл вон! - заорал на рядового Тарасов. Того как ветром сдуло из землянки. А потом пнул по столу. Так что карты Шишкина слетели на пол. Начштаба флегматично вздохнул и полез под стол - собирать бумаги.
- Млять, млять, млять! - ударил Тарасов кулаком по печке. Та глухо зазвенела в ответ и пыхнула дымом. Дневальный аж забился в угол. - Ну и хули будем делать отцы-командиры?
- Ефимыч, не кипяти кипяток, а? - сказал всегда рассудительный и спокойный Мачихин.
- Не кипяти? Не кипяти, да? Я эту сволочь лично пристрелю, когда появится! Мы двумя бригадами должны были… А мы тут одни! Продуктов нет! Медикаментов нет! И, самое главное, боеприпасов нет! А тут ещё батальон придурков, млять! Мы прошли, почему Гринёв не смог? Где эта сволочь? Пристрелю!!
Тарасов дернулся было на улицу, но Гриншпун внезапно выставил ногу и Тарасов упал, споткнувшись.
- Ефимыч, успокойся…
* * *
А красноармеец Комлев сидел у костерка комендантского взвода и взахлеб рассказывал - как они прорывались через речку со странным названием Полометь:
- Так я ж говорю. Мы выползли на посередку речечки и тут как начало долбать! И кто куда! Все попуталось, бегу куда-то. А там берег крутой такой, сверху стреляют - я ползу. А перед глазами только валенки у Петьки, он ими скребет по снегу. Хераць - Петька на меня падает и кровавым по мне как плеснет. А там по верху фриц, ну я туда гранату со страху - бах! - нету немца, и рука его - шлёп перед носом, я как закричу и себя не помню. Бегу, куда-то бегу. Нна! - прикладом, потом нож в руке, опять нна! Черт его знает, как а вот пробежал, лыжами за деревья цепляюсь, падаю. Лыжи, да… А нам комвзвода сказал, лыжи-то привяжите к поясу на переправе, пешком бежите, а уж потом на лыжи. Вот я через немецкий окоп прыгнул, а лыжи туда падают. И застряли. А я как заору, обернулся и тут немец. Молоденький такой, глаза, главно, голубые. И тоже орет. Он на меня орет, я на него ору. И ракеты такие, синие. Он как мертвец - я, наверно, тоже ему как мертвец кажусь. Орем, орем… А я первый стрельнул. Прям в грудь. А он не падает! Упасть должон, а не падает. И так тихонечко… Мутер, говорит, мутер… Я ещё стрельнул. В башку. Она в разные стороны. А из сердца как штык на меня высунется. Немец падает, а за ним сержант наш орет: "Мать твою мутер, ты ж меня чуть не убил!" А сам весь в кровище немецкой. Только крикнул и тут на него другой немец прыгнул. А ото первый, который сдох уже, мне штыком работать мешает. Я и так и эдак, а он… Убили, в общем, сержанта, а немец второй встал и на меня. Я глаза зажмурил и как ткну вперёд винтовкой. И чую, чую как штык по костям скрежёт. Жутко так стало. Ладно бы мягко. Я ж думал мягко, а тут… Винтовочка рукам моим тот скрежет по кости передала. Как по телеграфу. Ага. Ухами не слышу. А рукой чую. И удивился так он, а потом мне как по каске кто-то как въехал. Я упал мордой в снег. Потом прочухиваюсь - немцев нет, меня тащит кто-то за загривок, как кошку. Я-т винтовку свою потерял, бегу по снегу, бегу. Лыжев тоже нет. Аж по пояс падаю. А где-то опять сознание потерял. Утром уже в себя пришёл. В ямке лежу, значит. Пересчет идёт. И прошло нас из двух тысяч только четыреста человек. Половина ранетые, половина безоружные как я. А я, хоть и контуженный, но здоровый, кровища на мене только чужая была, не моя. Вот мне лыжи с умершего дали, напялили "папашу" с полудиском и вперёд, мол, ищи тарасовцев… А пожрать нет ничего у вас, а то я уже вторые сутки нежрамши…
15
- Продолжайте, господин Тарасов!
- А что продолжать-то? Двести четвертая не пробилась. Как объяснил майор Гринёв - не смогли. Вышёл только один батальон.
- А остальные?
- А я откуда знаю? Опять же… Со слов Гринёва. Батальон прорвался к нам, батальон ушёл в сторону Лычково, где вторая бригада действовала…
- Очень неудачно, надо сказать… ещё хуже чем ваша, господин подполковник…
Тарасов ухмыльнулся про себя. "Ага, хуже, конечно, куда уж хуже?"
- Вторая воздушно-десантная бригада должна была атаковать станцию Лычково. Так? В момент атаки ее должны были поддержать войска вашего фронта, - фон Вальдерзее подошёл к карте Демянского котла, висящей на стене. - Отсюда и отсюда.
Он скрипнул карандашом по бумаге.
- Но - увы для вас и к счастью для нас, координации операций вы так и не научились. Бригада атаковала, но мы без труда отразили ее атаки. А потом ваффен-эсэс добили десантников в этих заснеженных болотах. Ваша пехота атаковала на сутки позже. И тоже безрезультатно. Потому как поздно. Интересно, что бы вы сказали вашим гэпэушникам в оправдание?
- НКВД…
- Что? - недоуменно приподнял бровь обер-лейтенант.
- НКВД, говорю, не ГПУ… Ничего бы не стал им объяснять.
- Почему? - удивился фон Вальдерзее.
- А зачем? Они бы сразу меня расстреляли. Кровавые сталинские палачи же, не находите?