- Отходим, летеха, отходим! - закричал Новокрещёнов, продолжая стрелять из "тэтэхи" по фрицам.
Они бросились обратно к залегшим под плотным огнём цепям бригады…
…Три раза поднимались в атаку десантники. И три раза немцы отбивали их. И сами поднимались в контратаки, сбивая зацепившихся за окраинные дома деревни красноармейцев…
Начинало светать. А бою не было конца. Заработали ледяные фланговые доты, не обнаруженные разведкой. А как их обнаружить? Холмик и холмик… Заснеженный… А вот сейчас из таких холмиков бьют немецкие пулемёты.
Юрчик же орал на свой взвод.
- Что, суки? Зассали за командиром? Я, сука, вам устрою, когда домой вернемся! Спать, сука, не дам, будем учиться работать!
Кроме слова "сука", он другие матерные слова ещё не научился говорить…
Впрочем, его не слышали. Артиллерия из Демянска начала долбить по целям, которые давали немецкие корректировщики.
Тогда он встал в полный рост, машинально отряхнув колени от снега…
- За мной, ребята, ну… Пожалуйста, а?
С него тут же сбило шапку пулей. Он ойкнул и сел на снег. По лицу его потекла темная струйка…
- Да что же это мы, мужики… - растерянно крикнул сержант Заборских. - Десантники мы или погулять вышли?
И взвод, те кто ещё не был убит или тяжело ранен, пошёл вперёд. А за ними поднялись и другие пацаны. Других взводов.
И в сером свете утреннего неба - да, да! - уже в сером, шёл бой. Уже несколько часов, неубиваемые, поднимались и поднимались белые призраки страшных немцу - русских лесов. Прав был великий Фридрих. Выстрели в русского, потом толкни. Иначе не упадет. И, на всякий случай, еще прикладом добавь. А все равно не помогает! Встают и снова идут на пулеметы.
Штык-ножи втыкались в шинели цвета фельдграу, маскхалаты окрашивались своей и чужой кровью, гранатные взрывы разрывали тела, выстрелы в упор расплескивали красную смерть по снегу, лопатки страшным звуком разрубали лица, пальцы ломали кадыки и выдавливали глаза.
И десантура победила!
По обоим деревенькам - маленьким, затерянным в лесной глуши России - раздавались одиночные выстрелы. Добро добивало зло…
Младший лейтенант сидел рядом с мертвым телом немецкого офицера, пытаясь стереть засохшую свою кровь с лица. Пуля выдрала кусок волос и кожи с головы, да сбила шапку. Повезло! Комвзвода сидел и улыбался.
А вот комбату-два не повезло…
Жизнь медленно вытекала из двух ранений в живот, полученных ещё в самом начале боя. Он, лежа в каком-то сарае, старательно царапал карандашом на клочке бумаги, вынутым из эбонитового медальона:
"Ирина, будь счастлива! Не моя вина, что не дожили, не долюбили. Целуй всех. Твой навеки Алеша"
- Вань… Сунь подальше… - протянул он записку трясущейся рукой санитару.
- Да вытащим мы вас, Алексей Николаевич, товарищ капитан!
- Если что… Съешь, чтобы немцам не досталось…
- Сейчас, сейчас… Потерпите…
Ваня Мелехин сжимал здоровой рукой ладонь комбата. Вторую ему перебило осколком. Но все равно санитар прибил в рукопашной здоровенного немца и отобрал у него автомат. А сейчас сидел рядом с умирающим капитаном Струковым, понимая, что не вытащат его. Немцев-то они победили, а смерть-то нет…
- Вытащим, вытащим мы вас, товарищ капитан!
К комбату подбежал кто-то из командиров рот. Струков уже плохо различал лица, они плыли в каком-то тумане.
- Товарищ капитан. Тут нет никаких продскладов. Что делать?
- Что немцы?
- В контратаку собираются, товарищ капитан!
- Тогда к бою. К комбригу связного. Передать, что деревни взяты. Продовольствия не обнаружено. Много потерь. Уничтожено не менее батальона немцев. Уничтожен склад с боеприпасами. Просим разрешения на отход.
- Все?
- Все… Вань… Дай мне автомат…
- Товарищ капитан!
- Мой давай автомат… Трофей себе оставь…
- Вам в тыл надо, товарищ капитан… - всхлипнул молоденький санитар.
- А я и так в тылу. Врага.
Капитан Струков, превозмогая боль перевернулся на дырявый перебинтованный живот. Дал очередь по перебегающей цепи немцев очередь. И потерял сознание.
Когда он пришёл в себя - в сарае их осталось семеро. Очередную атаку отбили без него.
Без него и пришёл приказ об отходе.
Оказывается, он тогда пришёл в себя. Приказал отходить всем. И едва не пристрелил тех, кто попытался его на тех самых волокушах утащить в лес.
- Вань, ты почему не ушёл?
На спине молоденького санитара дымился вырванный пулей клок полушубка. Мелехин неуклюже и смущенно пожал одним плечом. И здоровой рукой поднял и швырнул обратно шлепнувшуюся рядом с ним немецкую гранату с длинной деревянной ручкой.
- Вань… Веди бойцов на прорыв… Вам победу завоевывать…
Санитар сглотнул свою кровь и утер кровь чужую на щеке капитана:
- Товарищ капитан, мы решили тут… Комсомольцы не оставят вас…
Струков обвел лихорадочным взглядом шестерых пацанов. Все израненые. Бинты в свежей крови. Валенки в дырах. Халаты замызганы. А в глазах немецкая смерть…
- Приказываю… Письмо… Жене…
От боли в глазах желтые круги… Сознание плавает…
- Я прикрою… Мужики… Ребята… Ваня…
И санитар Ваня Мелехин, сглотнув тяжелый, горький ком скомандовал:
- Батальон вперёд!
Шестеро раненых десантников бросились в очередную рукопашную. Один, самый ослабевший упал под немецким тесаком. Пятеро прорвались! Огрызаясь выстрелами по отбегающим немцам, пятеро десантников прорвались из деревни - перепрыгивая через тела своих товарищей, убитых ещё ночью и через тела врагов, убитых уже днем.
Капитан Струков остался в сарае деревеньки Большое Опуево.
Десантники выскользнули в спасительный лес. Только там Ваня Мелехин оглянулся. На месте бывшего сарая полыхал пожар. Оттуда ещё бил несколько секунд автомат. А потом затих…
13
- И как же Вы решали проблему с ранеными, господин подполковник? - обер-лейтенант подпер щеку рукой.
- Опуево атаковали только два батальона. Первый и второй. Четвертый и третий прикрывали операцию с флангов. А тыловики в это время оборудовали аэродром на Невьем Моху.
- Прямо на болоте?
- Конечно, герр лейтенант у нас не было другого выхода. И в ночь после операции командование фронта, наконец, установило более-менее постоянную связь с нами. В ту ночь…
- На четырнадцатое?
- Да, на четырнадцатое марта… В ту ночь на взлётные полосы сели первые "ушки".
- Кто, простите?
- У-два.
- Аааа… Ваши "швейные машинки"…
- Почему "швейные машинки"? - удивился Тарасов.
- Стрекочут они как наши "Зингеры". Очень неприятные штучки, господин подполковник. Честно признаюсь.
- Почему? - опять приподнял брови подполковник.
- Их практически невозможно сбить, как ни странно. самолёт можно сбить, а эту летающую мебель… Русская фанера! Разве что, убив пилота или попав в мотор, а это, как вы понимаете…
- Конечно, понимаю. Я видел, как они садились на болото… - шмыгнул носом Тарасов. - Не хотел бы я быть на их месте…
Настала очередь удивляться немцу:
- Можно подумать вашему месту можно завидовать…
- И моему нельзя. На войне вообще нельзя завидовать никому. Впрочем, не только на войне!
* * *
Импровизированный аэродром освещался кострами, расположенными по краям взлётной полосы. Черное небо подсвечивалось их багровым светом. Из этого света медленно и бесшумно, с выключенными моторами, ровно гигантские птицы планировали один за другим "уточки". Подпрыгивая двухметровыми лыжами на кочках, они неслись по восьмидесятиметровой посадочной полосе, постепенно замедляя скорость. А там к ним подбегали десантники и, хватаясь за крылья, вручную отворачивали лёгкие самолёты в сторону.
Как ни утаптывай снег - каждую ямку не заровняешь. Лётчики рисковали скапотировать или сломать посадочную лыжу, но все же садились друг за другом.
Командиры взводов третьего батальона охрипшими голосами командовали бойцами, спеша разгрузить люльки между крыльев, привешенные вместо бомбовой нагрузки.
Тарасов стоял и смотрел, как они приземляются - "Наконец-то, наконец-то!" - билась в голове единственная мысль.
- Наконец-то! - не сдержавшись он крикнул Мачихину, потом повернулся к нему и схватил его за плечи:
- Ну, сейчас дадим фрицам жару! Слышишь, комиссар!
Мачихин улыбнулся:
- Слышу, командир! Да не тряси ты меня так!
Тарасов с силой хлопнул его по плечу и побежал к первому севшему самолёту.
Из открытой кабины "У-два" неуклюже выбирался лётчик, замотанный тёплым шарфом по самые глаза.
Спрыгнув, наконец, с крыла на снег, он поднял очки и стащил обледеневший шарф с лица.
Тарасов, не сдерживая себя, с разбегу обнял его и даже попытался приподнять от прилива чувств:
- Ребятки! Молодцы! Спасибо, ребята!
лётчик даже не нашёлся, сначала, что ответить коренастому мужику без знаков различия, выскочившему из морозной темноты. Лишь потом, когда Тарасов на мгновение прекратил его хлопать по спине, чуть отодвинулся:
- Мне б к подполковнику Тарасову…
- Да я Тарасов! Я! Слышишь, лётчик! Вы же всю бригаду мне спасли!
лётчик сделал шаг назад и приложил руку к заледеневшему летному шлему:
- Лейтенант Зиганшин! Эскадрилья доставила грузы продовольствия и медикаментов по приказу генерала Курочкина!
- Сколько вас!
лётчик оглянулся. Пять "уточек" стояли в разных углах полевого аэродрома. С каждого десантники сноровисто таскали в общую кучу мешки.
- Все пять, товарищ подполковник! Прибыли без потерь! Линию фронта пересекли с выключенными моторами…
- Как пять… Всего? Этого же мало… - Тарасов растерянно посмотрел на лейтенанта. - Этого же мне на раз пожрать…
- Постараемся ещё рейс сегодня сделать потемну, товарищ подполковник!
- Там чем в штабе думают, а лейтенант? - стал закипать Тарасов. - Мы уже девять дней не жрамши! Они это понимают?
- Товарищ подполковник… Мы и так без бортстрелка все летели, безоружные. По триста кило на самолёт нагрузили и вперёд.
Тарасов выругался. Полторы тонны на две тысячи человек… Меньше, чем по килограмму продуктов на человека. На один раз поесть… И так захотелось дать в морду этому усатому лейтенанту. Но комбриг сдержался. лётчик-то был тут не причем. И так он сделал все что мог - прошёл без потерь линию фронта, нашёл в огромном лесном массиве посадочную площадку, освещённую кострами, сел без потерь, и сейчас ему лететь обратно. И все это в открытой кабине на тридцатиградусном морозе, между прочим!
- Лейтенант, скажи мне как на духу… Почему снабжения нет? Где "тэбехи"? Что у вас там лётчики делают? С официантками спят?
- Товарищ подполковник… - обиделся лётчик.
- Ладно, ладно, Зиганшин, не обижайся… Пойдем-ка я тебя нашим чаем напою…
Тарасов приобнял летеху за плечи и повел к костерку, рядом с которым сидели Мачихин и Шишкин, прихлебывая густо парящий чай.
- Капитан, плесни лётчику. Видишь, замерз в воздухе как собака…
- Спасибо, товарищ подполковник, но я…
- Пей, говорю! - приказным тоном рявкнул на него Тарасов и протянул ему кружку.
Лейтенант Зиганшин взял крагами кружку, осторожно прикоснулся к ней губами… Хлебнул…
- Это ж вода, товарищ подполковник!
- Это по-вашему вода! По-нашему чай! Пей, давай, пей… Тем более, это не просто вода, а вода с брусникой. Выкопали тут пару кустиков. И заварили.
- Правда, мочегонный чай получился, - буркнул майор Шишкин. - Я допить кружку не успеваю, как уже в кусты надо бежать…
- Зато витамины, начштаба… - хохотнул Мачихин.
А лейтенант с тоской подумал, что как бы не обмочиться в полете от такого чая…
- Лейтенант, тебя как зовут? - обратился к Зиганшину Тарасов.
- Сергей…
- А по отчеству?
- Олегович… - растерянно ответил лейтенант. - А что?
- Сергей Олегович, ты мне скажи по душам, что у вас там среди лётчиков говорят? Почему снабжения нет?
- Да как же нет, товарищ подполковник! Вчера ночью "ТБ-три" вылет делали. Сбрасывали на парашютах тюки.
- Какие тюки?? - Немногословный Шишкин едва не выронил кружку с "чаем".
- Ну я уж не знаю… Нас комполка предупредил, что если посадочная оборудована не будет - скидывать по ракетам.
- Что?? - в голос почти крикнули все трое.
- Ну по ракетам. Вы должны были сигналы давать ракетами. Только вот я в полете ещё думал. Тут по всему району ракеты бросают. Не пойми кто, то ли вы, то ли партизаны, то ли… Блин… - До лейтенанта начал доходить ужас ситуации. - Неужели немцам сбросили?
Тарасов матерно выругался.
- Мать их за ногу… Ведь каждый день координаты им шлем… Шишкин!
- Я, товарищ подполковник!
- Докладная записка готова?
- Николай Ефимович… Обижаешь… - Начштаба протянул Тарасову запечатанный пакет.
- Лейтенант… Передашь этот пакет лично комфронта. Понял? Лично!
Зиганшин задумчиво почесал затылок:
- Мне бы ещё до него добраться, до комфронта-то… Впрочем, наверняка вызовут туда.
- Вот там и передашь.
На Тарасова внезапно дунуло едким еловым дымом от костра. Отвернувшись от него, подполковник увидел бойца, подбегающего к нему:
- Товарищ подполковник, разрешите доложить! Разгрузка закончена. Интенданты сейчас сортировкой занялись. Раненых грузить?
- Само собой. И бегом!
На этот раз чертыхнулся Зиганшин:
- Мы много не увезем, товарищ подполковник! Пять человек только. На местах бортстрелков. Так что только сидячих.
- В люльки лежачих погрузим, - отрезал Тарасов.
- Поморозим же! Ветер, а там фанерка…
- А тут умрут. Не сейчас, так через час. Понимаешь, лейтенант…
- Понимаю, но…
- Но? Но?! Ты, лейтенант, знаешь, какие у нас раненые, какие люди? Ты знаешь, что вчера наши раненые сделали? - вспыхнувшая ярость Тарасова вдруг вылилась слезами по щекам. - Ты, лейтенант, герой! Спасибо тебе! А моим ребятам, кто спасибо скажет? Грузите, я сказал!
Через полчаса "уточки" стали подниматься в ледяное небо, неуверенно покачивая полотняными крылышками…
Провожая их взглядом, Тарасов хрипло спросил, не глядя ни на кого:
- Как думаешь, пацаны ещё живы в Малом Опуево?
Ответом ему было тяжелое молчание…