* * *
- Ты сержант, все-таки, полный дурак. Нет. Не так. Ты абсолютный дурак. Полный, безнадежный и беспутый дурак. Это же надо… Невзрачный старикашка… ещё и зажигалку ему с портсигаром отдал, - ворчал Кочуров на командира отделения, долбя промерзлую землю малой саперной лопаткой.
- И портсигар с часами. Часы золотые, между прочим… - подтвердил Саня Щетнев - молодой пацан из Северодвинска, неведомым путем попавший осенью сорок первого в Кировскую область, где и пошёл добровольцем в десантники.
- Заткнитесь мужики, а? - сержант Клепиков разогнулся, потирая ноющую поясницу. - И так хреново. Долбим тут, м-мать, сортирную яму…
- А кто виноват? - Щетнев встал с колен. - Кабы ты генерала того не отпустил, так сейчас бы медали получали. Или ордена.
Клепиков виновато поджал губы и снова стал долбить землю.
Минут через двадцать через лед стала сочиться вода. Ледяная. Рука выдерживала ее секунд десять. Потом судорогой начинало схватывало мышцы. Наконец, углубились, примерно на полметра. Перекурили трофейными сигаретами.
- Ну что, мужики, будем жребий бросать? - устало сказал рядовой Кочуров, передавая сержанту треть окурка.
- Не… По старшинству пойдем. Я первый, - Клепиков жадно затянулся и собрался уже прыгать в ледяную жижу, замерзавшую на глазах.
Щетнев глубоко зевнул. Мартовское солнце хотя и не грело толком, но припекало. И после бессонной ночи хотелось спать, спать, спать…
- Рот закрой, а то ворона насерет! - рявкнул командирским голосом подошедший незаметно военврач. - Готова яма?
- Ещё нет, товарищ военврач третьего ранга! - бойцы подскочили как куклы на веревочках.
Военврач посмотрел на жижу:
- Достаточно. А ты, боец, не вздумай в эту чачу лазать. Понял? - врач был устал и зол.
- Дык, товарищ военврач, углубить бы надо…
Военврач третьего ранга Николай Попов махнул, вместо ответа, бойцам державшим чуть в отдалении тяжелую плащ-палатку, провисшую почти до снега.
Санитары сноровисто подбежали и стали ссыпать в яму валенки с торчащими оттуда обпилками костей и мяса.
Много валенок.
По верху черной торфяной жижи побежали ручейки красного.
Бойцы, не отрывая глаз, смотрели на это.
- Закапывайте, - равнодушно сказал военврач.
Десантники не шевельнулись.
- Закапывайте!
Попов закурил, с присвистом втягивая воздух ощерившимся ртом:
- А если ты, сержант, полезешь в воду в валенках, я лично тебя пристрелю. За измену Родине.
Сержант сглотнул, глядя на тонущие в яме окровавленные кости:
- А Родина-то тут причем?
Военврач протянул ему окурок:
- Родина - это девка, которая тебя с ногами дома ждет. Понял?
Клепиков кивнул. И мигнул дольше обычного.
- А глаза-то не закрывай. Смотри. И учись. И немца - убей. Встретишь - сразу убей. Иначе не то что ногу, а тебя тут похороню. Или друзей твоих. Понял, сержант?
Клепиков снова кивнул. Но военврач уже не смотрел на него. Он возвращался назад. Его ждали новые ампутации обмороженных ног. Не глядя назад он кинул:
- Закапывайте эту. И ещё одну выкопайте.
Санитары обтерли плащ-палатку о снег и пошли за врачом. Один из них вдруг остановился, подошёл к бойцам и сказал:
- Можете поменьше копать. Там десять гангрен осталось. На сегодня все.
И ушли.
А парни молча стояли и смотрели им в след.
И даже миномётный взрыв не сразу уронил их в снег.
Спустя несколько секунд, когда комки мерзлой земли посыпались на них.
А потом ещё один взрыв. И ещё один.
Бестолковой толпой они бросились от ямы сначала направо. А потом налево. А потом опять направо.
- Ложись, ложись!! - заорал сержант Клепиков, снова обнаружив себя командиром отделения.
Бойцы рухнули - кто-где - наземь, разбросав вокруг саперный инвентарь.
Глеб приподнял голову. Из командирского шалаша выскакивали политруки всех рангов и тут же разбегались в разные стороны. Глеб тихо ругнулся про себя. А потом понял, что политруки разбегались каждый по своим местам.
- Гриншпун! Гриншпун! - орал кто-то из бригадного начальства. - Бери своих архаровцев и на левый фланг. Разведка - на левый! Политотдельцы ко мне!
- Мачихин, что ль командует? - крикнул через грохот разрывов и выстрелов сержанту Клепикову Щетнев. - А Тарасов где?
- А я, млять, у него вторая мама? Слышал команду? Разведка налево!
- Командир! У нас и винтовок-то нет!
- Лопатки есть, понял рядовой Кочуров? За мной!!
Клепиков вскочил и отделение рвануло за ним, выходя с линии обстрела. Немцы хлопали из винтовок и пулемётов - нет! одного пулемёта! с левого, как раз фланга, тварь! - по суматохе штабного лагеря. И не заметили в этой суматохе рывок на дурь группы пяти десантников. А они проскочили сектор обстрела и рыбкой нырнули за аппендиксовый выступ леса.
- Лопатки у всех? - рявкнул Клепиков. И, не дождавшись, ответа крикнул:
- За мной, славяне!
Удмурт Култышев даже не улыбнулся. Не хватало смелости улыбаться.
Наконец фашистам стали отвечать наши стволы.
Клепиков упрямо полз по снегу на злые очереди немецкого пулемёта. С малой саперной лопаткой в руке.
За пять метров до пулемёта он приподнялся, прицелился и метнул лопаткой в первого номера.
И промазал. Лопатка вскользь звякнула по каске пулемётчика. Тот чуть привстал на локтях и зачем-то повернулся к своему второму номеру. А потом стал оборачиваться, но этой секунды ему не хватило. Сержант Клепиков уже прыгал на него, крича что-то нечленораздельное и, скорее всего, матерное.
А за ним на немецких пулемётчиков бежали четверо рядовых.
Кочуров.
Щетнев.
Кутергин.
Мельник.
Немцы не ждали броска с фланга. И это им стоило жизни. Их зарубили лопатками.
- Подавай!! - заорал сержант на Кутергина.
Тот неумело схватил ленту тридцатьчетвертого машиненгеверка и стал ее придерживать, пока Клепиков разворачивал пулемёт.
Короткими очередями Глеб стал садить по берёзовой роще, не видя немцев, но предполагая, что они где-то там.
- Ленту! Ленту меняй!!
- Как??? - заорал в ответ Кутергин.
- Бегом!!!!
Рядовой завозился в ранцах убитых фрицев. И достал только пачку сигарет и какую-то банку.
И внезапно, так же как начался, бой кончился. Резко так навалилась тишина. Конечно, не тишина. Только после разрывов мин и гулких хлопков карабинов и винтовок тишина показалась оглушительной.
Мимо вдруг побежали десантники.
- Клепиков? Почему ямы не роешь? - вдруг рявкнул густым басом пробегающий мимо старший лейтенант Малеев. Сержант не успел ответить. Командир разведроты исчез в лесу.
- Фу… Фубля… - заматерился Мельник. - Это что было?
Потом встал, навалился на берёзу и сполз в снег.
Кутергин кинул ему банку и уселся на труп немца:
- Тёплый ещё… - нервно засмеялся он, сдвинув шапку-ушанку на лоб. - Открывай консерву, не томи!
Немец тихо обливал дымящейся кровью из рубленных ран истоптанный - весь в гильзах - снег.
Мельник достал финку и, в три движения, вскрыл банку. Там внутри было нечто густое желто-белого цвета. Не задумываясь, он хлебнул тягучей жидкости.
- Сладко, - хриплым голосом сказал он. - На!
И протянул банку командиру.
Тот равнодушно сделал глоток. Действительно, сладко.
В три приема они прикончили банку.
- Пить хочется… - скрывая дрожь, сказал Кочуров.
- Сгущенка она такая, - ответил ему Кутергин. И заел сладкую липкость розовым снегом.
Кочуров прикрыл глаза и ответил:
- Чё?
- Сгущенка, говорю. Молоко сгущеное. Сладкое. Я в Москве пробовал, -
Кутергина вдруг пробило на разговоры. - Мы на ВДНХ были два года назад, в сороковом, вот тогда и попробовал.
- О! А Култышев где? - встрепенулся кто-то
- Тут… - ответил ленивый голос. Рядовой Гоша Култышев лежал, раскинув руки крестом, и молча смотрел в мартовское небо.
- Ранен, что ли?
- А нах? - ответил Култышев.
- А пох…
Вдруг зашевелились кусты и оттуда вышел почему-то немец.
Парни не успели ничего сказать, как тот послушно выбросил карабин в снег и поднял руки:
- Ich bin Kommunisten!
Немая сцена длилась не меньше часа. Секунд десять точно.
После этого фрица сбили могучим ударом в спину. Старший лейтенант Малеев потер обмороженный кулак. Оглядел сцену боя и сказал только одно слово:
- Молодцы!
Потом потащил одной лапищей фрица в сторону шалашей. Немец волочился за ним ровно половая тряпка.
Сделав несколько шагов, комроты разведчиков оглянулся:
- Дохликов прикопайте, гляжу и лопатки есть…
И утащил фрица за собой.
Старались парни не особо. Разгребли снег и уложили изрубленные немецкие тела в ямку. Потом стали заваливать. Молча. Потому как руки ходуном ходили, и смотреть друг на друга было почему-то стыдно.
Чтобы скрыть смущение, сержант Клепиков стал разбираться с пулемётом. И только он его взял в руки, как появился Малеев.
- За мной, бойцы.
Все пятеро послушно побрели за командиром.
- Здесь стоять, - остановил он их перед шалашом комбрига. Через минуту оттуда вывели пленного немца.
За фрицем вышёл и сам комбриг. Осунувшийся, с рыжей щетиной на почерневшем лице, но с прежним огнём в глазах.
- Выдайте им личное оружие, - скомандовал Тарасов.
Бойцы из взвода охраны сноровисто раздали винтовки отделению сержанта Клепикова.
Тарасов обвел их взглядом. Помолчал. Потом резко произнес:
- Расстрелять фрица.
Машинально бойцы стали поднимать винтовки.
Комбриг напрягся, чуть не отпрыгнув в сторону:
- Да не здесь, долбодятлы! В сторону отведите. И прикопайте там. По исполнению задания доложите командиру роты старшему лейтенанту Малееву. Потом в строй.
Немец тихо плакал, когда они шли в те же берёзки, откуда он выскочил, потеряв направление в суматохе боя. На голове его была немецкая пилотка, натянутая почти до ушей, а шея обвязана серым старушачьим платком.
- Стой! - скомандовал Малеев, когда они отошли в сторону. - Снимай с фрица!
Разведчик одним движением сдернул с него стеганку.
- Валенки потом снимем… Пусть пока погреется
Капитан отошёл в сторону.
- Целься!
Пацаны подняли винтовки, ставшие почему-то очень тяжелыми.
Ствол ходил. Через мушку все казалось очень четким, даже резким. Кроме фигуры этого трясущегося немца. То ли от холода он трясся, то ли от страха. И что-то бормотал себе под нос…
Расплывался он в прицеле… Ну вот расплывался и все. И не надо думать, что ты бы смог, пока сам не стрелял. Вот так вот. В безоружного. В глаза в глаза. Во врага.
- Огонь!
Залп хлестанул так, что осыпалась мелкая труха с деревьев. А фрица просто отбросило назад. Он ещё сучил ногами, а бойцы комендантского взвода уже стаскивали с него валенки.
- В расположение. Отдыхать. Завтра пообщаемся, - проводил отделение взглядом капитан Малеев.
Десантники шли молча. Опустив головы. Мельник даже не заметил, что комендач, добежав до них, бросил ему на плечо пять ремней.
- Парни, а парни… А я ведь глаза-то закрыл, когда стрелял… - подал голос Ваня Кочуров.
А я - нет! - Клепиков резко остановился. Развернулся к отделению. Сунул руку за пазуху. Достал оттуда фляжку. Открутил пробку. Хлебанул сам. Передернулся. Потом протянул по кругу. Дождавшись, когда трофейная фляжка ополовинится, сунул ее обратно. Потом развернулся и повел бойцов в расположение роты.
Заканчивалось пятнадцатое марта тысяча девятьсот сорок второго года.
10
Немец сидел и старательно делал вид, что пишет протокол. Сам же, украдкой, разглядывал подполковника. Тот прикрыл глаза, в ожидании следующего вопроса и не замечал как обер-лейтенант наблюдает за ним. А может быть и замечал.
Фон Вальдерзее пытался понять этого чертовски уставшего, дважды раненого, грязного человека. Поняв его, он бы понял логику и всей этой безумной операции.
- Скажите, Николай Ефимович… Вас я понимаю. То, что вы до последнего следовали присяге и своему воинскому долгу вызывает у меня неподдельное восхищение и уважение к вам…
"Как он не по-русски все-таки строит фразы…" - заметил про себя Тарасов, не поднимая век.
- Вы жутко голодали, почему же ваши совсем молодые ребята не сдавались в плен? Ведь они же понимали, что смерть неизбежна? Почему они, как правило, дрались до последнего?
Тарасов удивился и открыл глаза:
- А вы до сих пор этого не поняли?
- Я понимаю, что они были фанатики, практически все до одного…
- Вовсе нет.
- Как вас прикажете понимать?
- Если Красная армия придёт на Одер и Шпрее, вы это поймете, - осторожно подчеркнул слово "если" Тарасов.
Фон Вальдерзее поморщился:
- Я это слышал уже десятки раз, допрашивая пленных. Первый раз ещё прошлым летом. Однако почти год с начала русской кампании уже прошёл, а мы под Москвой. И давайте не будем придумывать альтернативное будущее. Оно четко предопределено.
- Кем же? - усмехнулся подполковник.
- Германией, конечно же! К концу этого года вы сами это увидите! Когда вермахт возьмет Петербург, Москву и Сталинград!
Тарасов, хмуро потер небритую щеку, услышал в словах обер-лейтенанта намек на жизнь:
- Увижу, если вы меня сегодня не расстреляете. Не Вы лично, конечно!
- Таких ценных людей мы не расстреливаем, - откинулся на спинку стула обер-лейтенант. - Зачем же расходовать вас так по глупому?
- А как меня израсходовать по-умному? - левая щека у Тарасова вдруг слегка задергалась, что случалось с ним только в минуты большой злости…
* * *
- Что ты сказал? Повтори! - Тарасов схватил командира разведроты Малеева за грудки и стал яростно трясти.
- Товарищ подполковник, - руки старший лейтенант пытался держать по швам, сдерживая рефлексы разведчика. Пока получалось. - Товарищ подполковник, разведгруппа не вернулась из под Малого Опуева. Должны были вернуться к утру, а нету…
- Почему раньше не доложил! С ума сошёл? Потери прикрываешь? Немцы бригаду уже ищут из-за твоих лопухов! - Тарасова трясло от злости. И опять стала дергаться левая щека. След той ещё, с гражданской войны, контузии.
- Почему это, товарищ подполковник?
- В плен твои орелики попали. Если просто не сдались! Не орелики, а курицы!
- Десантники в плен не сдаются! - набычился здоровенный Малеев. А руки его сжались в пудовые кулаки. - Вы же сами знаете, товарищ командир, что у немцев приказ - русских десантников в плен не брать!
- Ты эти сказки, старший лейтенант, бойцам своим рассказывай! Да почаще! А мне не надо! Немцы за одного пленного десантника сейчас рады десять своих положить! Лишь бы языка взять! Шишкин!
- Слушаю, Николай Ефимович! - флегматичный начальник штаба бригады был полной противоположностью, вспыхивающему как порох Тарасову.
- Сколько у нас на сегодня пропавших без вести?
- К точке сбора после выхода в немецкий тыл не дошли тридцать два бойца. В стычках пропало еще шестеро. Итого, на сегодняшний день, не считая разведгруппы - сорок восемь.
- Слышал, Малеев? Сорок восемь бойцов неизвестно где шляются! Дай Бог, чтобы погибли, а не в немецком плену прохлаждались!
- Николай Ефимович! Попридержи коней… - взял комбрига за рукав Мачихин.
- Лучше, комиссар! Лучше! Для всей бригады лучше! Что остальные разведчики докладывают, звуки боя слышали?
- Никак нет!
- Либо заблудились, либо в плен сдались, - вставил свое мнение начштаба.
- Не могли они сдаться! Генерала могли упустить по неопытности да раззявистости, а сдаться не могли! Верю я им! Они же комсомольцы! - почти закричал, вконец обидевшийся Малеев.
- А я, старлей, беспартийный, значит, мне веры по твоей логике нет? - прищурился Тарасов. - Да ещё и репрессированный, когда-то! А мне командование поверило. И отправило сюда. Вместе с вами. Только я вот перед тобой стою, а твои комсомольцы - нет. Не в комсомольском билете дело, а в мозгах!
Мачихин покачал головой, чувствуя неизбежный и тяжелый разговор с командиром бригады…
Тарасов же поиграл желваками.
- Что за разведгруппа пропала?
- Отделение сержанта Клепикова…
- Те самые, проштрафившиеся? С генералом?
- Те самые… - совсем убито, почти прошептал, Малеев.
Тарасов внезапно успокоился:
- Ладно, деревню возьмем, разберемся. Что остальные докладывают? Шишкин, давай карту!
По наблюдениям разведчиков, в Малом Опуево немцы, действительно, сосредоточили какой-то склад. В Большом же Опуево, сосредоточена основная часть немецкого гарнизона. Обе деревни обнесены ледовым заграждением - в снег вкопаны доски и бревна и густо залиты водой. За речкой - да какая речка - так, ручеек! - немецкая миномётная батарея. А от Глебовщины - деревни под самим Демянском, - может достать артиллерия фрицев.
- Следовательно, операция должна пройти максимально быстро! - подытожил Шишкин. - Немцы даже чихнуть не должны успеть!
В штаб фронта полетела очередная радиограмма:
"Штабу фронта. Бригада выдвигается на позиции перед Малым и Большим Опуево. Просим разрешения на атаку. Иначе погибнем. Где Гринёв? Тарасов. Мачихин"
И когда батальоны уже готовились к выходу, дожидаясь приказа, к Тарасову прибежал взволнованный радист:
- Товарищ подполковник! Шифрограмма из штаба фронта!
Тарасов нервно вырвал листок бумаги из руки сержанта. И прочитал, не веря своим глазам:
"Тарасову, Мачихину. Операцию по захвату Малого и Большого Опуево не разрешаем. Бригаде, не дожидаясь Гринёва, сегодня нанести удар по аэродрому в Глебовщине. Продукты будут сегодня. Себя обозначить ракетами. Курочкин. Ватутин."
Закусив губу, чтобы не обматерить начальство при подчиненном, быстрым шагом подполковник направился к Шишкину.
- Что? - спросил тот с недоумением смотря на бледное, обросшее рыжей щетиной лицо комбрига.
Тот без слов протянул радиограмму.
- Твою мать, - единственное, что смог сказать начштаба. - И каким же образом?
Тарасов устало сел на снег:
- Вот именно таким, майор, именно таким. По-русски. Через задницу. Срочно комбатов сюда!
Через час, без разведки, батальоны бригады выдвинулись совсем в другую сторону от немецких продуктовых складов. На центральный аэродром всего Демянского котла. Деревня Глебовщина была практически пригородом Демянска - маленького городка, в котором концентрировались все резервы немецкого второго корпуса…
На стоянке остались только санбат, рота охраны штаба и интендантская служба…