– Придется нам справляться с ними самим. Но, право, они далеко не так опасны для нас, как полиция, – отвечал Якоб.
* * *
Они благополучно добрались домой, и Мартин отнес оба мешка на чердак. За обедом они слушали радио: передавали, что полиция арестована по всей Дании якобы за "враждебное отношение к германским вооруженным силам". Две тысячи датских полицейских уже отправлены в немец-"кие концентрационные лагеря.
– Две тысячи полицейских! С ума сойти! – воскликнул Якоб. – Неужто в Дании еще остались люди, не понимающие, что такое нацизм?
Якоб лег на диван; необходимо было отдохнуть перед ночной сменой.
– Запри дверь, когда уйдешь, – попросил он сына.
* * *
Вечером все вернулись домой с работы – Карен и Вагн с Мартином. Они разбудили Якоба. Он неторопливо встал с дивана, потянулся, зевнул, почесал голову, затем подозвал Мартина и тихо сказал ему:
– Возьми-ка велосипед да сгоняй – сам знаешь, к кому – и передай от меня поклон… Да, да, поклон… Скажешь им, что я хочу потолковать с ними завтра вечером в обычном месте… Передай им только это и ни слова больше, понял?
– Понял, отец!
– Когда увидишь Каструпа, скажи ему, чтобы он приехал на грузовике…
– Хорошо, отец, я все передам.
– И следи за женой Нильса Нильсена. Постарайся, чтобы она тебя не заметила! Она сумасбродная баба, на нее никак нельзя положиться. Лучше всего сперва пройди в сад и посмотри, нет ли Нильса у голубятни, и если его нет, позвони в парадное и спроси, нельзя ли купить у них голубей… Пожалуйста, при этом не суетись и не напускай на себя важного вида, будто ты ужасно много знаешь, потому что в сущности ты не знаешь ровно ничего. Идет?
– Идет, отец!
– Запомнил все, что я сказал? Ну, беги…
В несколько прыжков Мартин одолел лестницу, вскочил на велосипед и помчался так быстро, как только мог.
* * *
Отсутствие полиции все же повлекло за собой множество неприятных последствий. Беззакония процветали, как сорная трава на заброшенном поле.
Для спекулянтов настали светлые денечки. Грабители чуть ли не открыто орудовали повсюду, их наглость не знала предела. Укрыватели краденого наперебой подсчитывали доходы. Цены на черном рынке поднялись до астрономических высот. Здесь, точно плесень на болоте, выросли свои заправилы и князьки.
Жители города все время жили в страхе; почти все поставили на входную дверь дополнительные замки и цепочки – каждая квартира превратилась в маленькую крепость.
Страх быстро поднял спрос на собак. Люди, которые никогда не славились особой любовью к животным, теперь заводили себе овчарок и даже боксеров: чем страшней глядели собаки, тем спокойней были хозяева, тем меньше боялись они злобных сил, которые подстерегали их за дверью и грозили каждому дому.
Граждане организовали свою охрану, всю ночь сторожившую улицы и дворы. Охрана эта была вооружена увесистыми самодельными дубинками. Но преступники по-прежнему были убеждены, что отныне на их улице праздник. Воровство и грабежи со взломом стали повседневным явлением. Наскоро созданные сторожевые посты не могли углядеть за всем: они старались не допускать драк в трактирах, задерживали воров, когда удавалось застигнуть их на месте преступления. У них не было, да и не могло быть того разветвленного аппарата, каким располагала полиция.
Зато и выигрыш оказался немалый – немцам стало заметно труднее находить подпольные группы Сопротивления. У немецких шпиков был далеко не такой хороший нюх, как у датских полицейских. Патриоты радовались, что остались теперь один на один с немцами. К тому же полицейские, сумевшие скрыться во время немецкой облавы, влились в ряды борцов Сопротивления.
Глава девятнадцатая
Но тайная полиция продолжала делать свое черное дело.
Каждую ночь оглашались стонами застенки. У гестапо была своя сеть платных агентов, разбросанных по всей стране.
На какое-то мгновение в поле зрения этих шпиков попало круглое, добродушное лицо Вагна, и вот уже его имя отстукивают на пишущих машинках и донесение летит в гестапо, там отдают приказ, и через несколько минут автомобиль с четырьмя гестаповцами мчится к его дому. Сейчас семь часов вечера – в это время легко застать человека врасплох, почти так же легко, как ночью.
Дверь отворил Мартин. Отворяя, он уже знал, кто стоит у порога. Сколько раз он со страхом думал о том, что когда-нибудь гестаповцы непременно придут в их дом и вот так постучатся в дверь; что же тогда ему делать? Но сейчас он был совершенно спокоен.
Едва он успел отпереть, как на дверь навалились с такой силой, что, распахнувшись, она чуть не сшибла его с ног. Тотчас же два автомата нацелились дулами прямо в комнату. Карен резко поднялась со стула, холодно спросила, что все это значит.
– Заткнись, ведьма! – крикнули ей гестаповцы и ворвались в квартиру.
– Эй, выходите сюда все, кто здесь есть! – раздался приказ. – Становитесь к стенке да не разевайте ртов, не то мы вас пристукнем!
Первые минуты пролетели совсем быстро, Мартин и Карен не успели оправиться от замешательства. И теперь мальчик и его мать стояли на кухне лицом к стенке и лихорадочно соображали, как быть дальше.
"Лучше не выказывать ни страха, ни ненависти, – думал Мартин, – надо притвориться, будто мы совсем не понимаем, что здесь происходит. А ну, притворись дурачком", – торопливо приказывал он себе.
Он покосился на гестаповцев. Одним из них оказался Юнкер – владелец бара на рыночной площади. Мартин сразу узнал его, хотя давно его не видел и Юнкер с тех пор сильно изменился: теперь его верхнюю губу украшали гитлеровские усики. Кроме Юнкера, здесь были еще три гестаповца, но поначалу Мартину показалось, что их гораздо больше. Он не мог видеть, как эти трое орудуют в квартире, но слышал, что они переворачивают все вверх дном, и понял: это обыск. Облокотившись на кухонный стол, Юнкер закурил. Карен и Мартин спиной чувствовали его злобный взгляд. Швырнув спичку на пол, Юнкер прошипел:
– Где ваш старший сын, Вагн Карлсен?
– Не знаю, – отвечала Карен.
– А почему не знаете?
– Он взрослый парень, приходит и уходит, когда хочет.
– Вот как! Значит, он что хочет, то и делает? А известно вам, что он подлец?
– Нет, неизвестно, – отвечала Карен.
– А где же ваш муж, почему его нет дома? Может статься, и он такой же подлец, как сын? Я бы не удивился!..
– Не знаю я, где он, – сказала Карен.
– Вот как! – издевательски протянул Юнкер. – Да, конечно, эти бабы никогда ничего не знают. Но, может, память вернется к вам, когда мы уведем вот этого щенка!..
Он сбросил на пол пепел от сигареты.
Ни Мартин, ни Карен не нашлись, что ему ответить. Мысли лихорадочно проносились в голове. Только бы не вернулся Вагн! Хоть бы он зашел к своей девушке! Дай бог, чтобы он остался у нее ночевать! Но ведь Якоб придет домой… Боже, что будет, когда он вернется, он же всегда носит при себе револьвер…
* * *
А между тем Якоб и Фойгт шагают по улице. Они идут, тесно прижимаясь к стенам домов, высоко подняв воротники, чтобы защититься от назойливо моросящего дождя. Ни тот, ни другой не произносят ни слова.
Дойдя до городского пункта скорой помощи, друзья остановились, торопливо оглянулись кругом – но нет, они совсем одни на улице. Тогда они вошли во двор здания и направились к гаражу, где стояли автомобили. Во дворе какой-то человек тщательно мыл и скреб санитарную машину; в одной руке у него был шланг, в другой – щетка.
– Добрый вечер, – окликнул его Фойгт.
– Добрый вечер, – ответил рабочий, оглядываясь на вошедших.
– Значит, так: мы сейчас возьмем напрокат санитарную машину! – заявил Фойгт.
– Это еще что за новости? – удивился рабочий и даже выпустил из рук шланг.
Фойгт неторопливо вынул из кармана револьвер. В то же мгновение санитар услыхал шорох за своей спиной. Обернувшись, он увидел Якоба – тот тоже сжимал в руке оружие.
– Понятно, – сказал санитар. – А не хотите ли вы, чтобы я сам повел машину? Вам будет и спокойнее и удобнее.
– Нам нужна только машина и ничего больше, – ответил Фойгт. Показав на один из автомобилей, он спросил: – А эта в порядке?
– Конечно, все машины у нас в порядке. На всякий случай я сейчас до отказа заправлю ее бензином, – заметался санитар. – Только уберите эти чертовы револьверы.
Друзья спрятали револьверы, и санитар отправился за горючим. Якоб следовал за ним по пятам. Наливая бензин, парень спросил:
– А вы далеко? Когда вернете машину?
– Нет, приятель, недалеко. Самое большее через два-три часа она будет свободна. А сейчас дайте нам две форменные фуражки и флажок!
– Н-да, – крякнул санитар, снял с головы фуражку и протянул Фойгту. Затем, смерив Якоба взглядом, приоткрыл дверцу соседней машины и достал фуражку, лежавшую на сиденье. – Ну как, подойдет?
– Не то чтобы уж очень, но ничего, годится…
– Форму свою тоже давай-ка сюда! – потребовал Фойгт.
– Может, уж заодно вам и жалованье мое отдать? – огрызнулся санитар, но все же покорно снял форменную куртку.
Фойгт сел за руль. Прежде чем опуститься на сиденье рядом с ним, Якоб тронул санитара за рукав:
– Через два часа можешь сообщить о том, что произошло, а пока держи язык за зубами. Мы полагаемся на тебя. Я знаю, санитары народ толковый.
Парень коротко кивнул головой.
Санитарный автомобиль с потушенными фарами выехал на улицу. Забегали по стеклу "дворники"; выбравшись на асфальт, Фойгт сразу же переключил скорость и стремительно помчался по городу. Он умышленно выбирал самые пустынные улицы, затем свернул на проселочную дорогу, держа курс к порту. Машина по мосту промчалась через реку и поехала предместьями. У развилки дорог Фойгт затормозил и, не выключая мотора, медленно подтянул машину к раскидистым придорожным кустам. Из кустов вышли шестеро парней с автоматами наперевес. Они молча забрались в машину, разместились на полу, кто как мог, тут же поставили мелкокалиберную пушку и захлопнули дверцу изнутри.
Достав желтый флаг, Якоб водрузил его на крыше. Ни Фойгт, ни он – никто не произнес при этом ни единого слова. Якоб вернулся на свое место, и автомобиль снова помчался по шоссе. Лица друзей окаменели от напряжения. Фойгт ехал со скоростью сто километров в час, Якоб равномерно нажимал гудок.
Дождь усиливался, черное гладкое шоссе лентой вилось под машиной.
Фойгт резко свернул в сторону и поехал по усыпанной гравием дорожке, и тут на санитарную машину упал луч прожектора. Прожектор стоял на немецкой сторожевой башне во дворе машиностроительного завода "Алето".
Фойгт едва не ослеп от резкого света.
– Ничего, Якоб, – крикнул он, – на этот раз мы добьемся своего, нажимай на рожок, что есть сил!
* * *
Юнкер растоптал на чистом кухонном полу третью сигарету и тут же закурил новую. Рука, державшая спичку, чуть заметно дрожала.
У него было худое, нервное лицо, круглые глаза с томными веками. В первый раз, когда Мартин увидел Юнкера, он подумал: "Какой красивый человек!" С тех пор утекло много воды. Бойцы Сопротивления яростно охотились за Юнкером, но ему до сих пор чертовски везло – он все еще был жив, хотя дважды получал серьезные ранения и потом долго лежал в больнице. Юнкер неизменно участвовал во всех вылазках тайной полиции.
Все это было хорошо известно Мартину. Вот и сейчас Юнкер стоял, прислонившись к кухонному столу, и не выказывал ни малейших признаков жалости или сострадания к своим соотечественникам. Подошел один из гестаповцев, в руках у него был номер "Ланд ог фольк". Мартин судорожно глотнул и заморгал глазами: "Так, – подумал он, – час от часу не легче…"
Юнкер рванул газету к себе, лицо его исказилось, глаза сузились и загорелись злобой.
– А муженек-то твой коммунист, сволочь такая! – завопил он.
– Вот уж чего нет, того нет! – спокойно ответила Карен. Никто, кроме Мартина, не мог заметить, как изменился ее голос.
– Откуда же тогда у вас газета! А? Отвечай, сука!
– Да уж, видно, кто-то бросил ее в почтовый ящик; нам что ни день подбрасывают разные рекламные проспекты!
– А вы все читали ее? Признавайся, старая!
– Да нет, мы никогда не читаем рекламных проспектов…
– Что там еще нашли? – спросил у своих приятелей Юнкер, но те в ответ лишь покачали головой, – ничего, мол, больше нет.
– Странное дело, весьма странное дело! – угрожающе прогремел он. – А ну-ка, стать к стенке! Не оборачиваться! Тошно глядеть на ваши дурацкие хари! Руки вверх! Перед уходом мы вас пристукнем – так и знайте!
Отыскав в кладовой несколько пивных бутылок, гестаповцы уселись за стол и принялись ждать, потягивая пиво. Вся квартира была перевернута вверх дном: кровати опрокинуты, вещи выброшены из шкафа и свалены на пол. В беспорядке громоздились ящики, а содержимое их валялось на полу.
Время ползло точно улитка, комнатные часы мерно тикали, отмеряя секунды, дождь барабанил в оконное стекло, с плеском и фырканьем стекал по водосточной трубе.
Гестаповцы весело болтали между собой по-немецки. Кто-то из них, видно, сострил – его приятели громко загоготали. Но вскоре они умолкли – видно, скука одолела. Один из немцев кашлял сухим, отрывистым кашлем. Это был единственный звук, нарушавший тишину.
Мартин стоял, уставившись в голубую кухонную стену. Ему ужасно хотелось обернуться и взглянуть на Карен, но он не смел. Он чутко прислушивался ко всем звукам и с отчаянием думал: пусть лучше вечно длится эта пытка, только бы отец с Вагном не вернулись домой!..
* * *
До войны завод "Алето" был небольшим предприятием, производившим конторские машины. Тогда он играл совсем незначительную роль в жизни города. Теперь же завод выполнял крупные военные заказы для немецкой армии. Старое заводское здание совершенно потонуло среди множества новых строений, вырастающих как грибы после дождя.
Дважды борцы Сопротивления атаковали завод и дважды несли тяжкие потери. С каждым разом немцы усиливали охрану "Алето". Теперь завод сторожили датские эсэсовцы, вернувшиеся с Восточного фронта.
В каждой смене охраны было по восемнадцать человек. Шесть эсэсовцев круглые сутки патрулировали вокруг завода со свирепыми овчарками. Территория завода была обнесена трехметровой оградой из колючей проволоки, по которой проходил смертоносный ток. На крыше самого высокого здания был установлен сторожевой пост, оснащенный крупнокалиберными пулеметами и прожекторами. Здесь постоянно дежурили три эсэсовца.
Единственным слабым местом в этой обороне были широкие ворота, предназначенные для въезда автотранспорта. Сами немцы отлично понимали это, именно потому они и возвели против ворот железобетонную стенку. Из единственной бойницы торчало дуло пулемета. Еще шестеро часовых постоянно находились в дежурке, расположенной в центре заводской территории. Все эти сведения были получены от рабочих. Командование Сопротивления отдало приказ вывести "Алето" из строя.
Судя по всему, на заводе изготовлялись детали для немецких снарядов "Фау-1", что день за днем с воем обрушивались на Лондон. Задание взорвать "Алето" было дано Красному Карлу и его бойцам. Накануне вылазки они получили инструкции в штабе Сопротивления и советовались с экспертами. Каждый боец знал, что ему делать.
В мокрой траве у самой реки залег Красный Карл. Чуть поодаль смутно проступали очертания нескольких фигур: спутники Карла застыли каждый на своем месте, словно камни. С величайшей осторожностью Карл установил в траве миномет – его тонкий ствол сразу заблестел под дождем.
– Мины! – шепотом скомандовал он кому-то позади себя, не отрывая лица от земли. Человек в полицейском мундире без нашивок, лежавший за Карлом, осторожно пододвинул плоский ящик. Трава заскрипела под деревянным дном, и люди снова напряженно застыли на месте, боясь, как бы их не учуяли собаки за заводской оградой.
Вот тогда-то они и услышали гудок санитарной машины. Извиваясь, как змея, полицейский подполз к Красному Карлу, открыл ящик и достал из него мину.
– Хочешь, буду стрелять? – предложил он. – Ведь я, как-никак, старый унтер-офицер.
– Нет, спасибо, – отвечал Красный Карл, – я, знаешь, сам старый солдат-фронтовик, воевал в Испании. Стрелять мое дело.
Приподнявшись на локтях, Карл выглянул из травы.
– А вот и санитарная машина, – сказал он. – Они навели на нее прожектор.
В тридцати метрах от заводских ворот Фойгт резко затормозил. Эсэсовцы из-за железобетонной стенки стали стрелять прямо по крыше машины. Выскочив из автомобиля, Фойгт выпрямился во весь рост и стоял, купаясь в свете прожектора.