– Эй, охрана, черти бы вас взяли! Погасите свой проклятый прожектор и отворите ворота. Нам каждая минута дорога! – завопил он, размахивая руками.
Один из охранников подбежал к воротам.
– Эй, ты, потише! – крикнул он. – Чего вам здесь надо?
– Нас вызвали сюда! Кого-то задавило прессом! – заорал Фойгт.
– Ничего я не знаю! – крикнул часовой. – А ну, подъезжай ближе!
Лучи прожектора все также цепко держали машину в своих когтях.
Фойгт сел за руль и медленно двинул машину к воротам. Часовой отвел в сторону правую створку и вышел на улицу. Фойгт незаметно подрулил к правой стороне дороги.
– Другого выхода нет, – прошептал Фойгт, – по-хорошему они нас не пропустят.
Он резко нажал на педаль, и машина с ревом рванулась вперед.
Часовой застыл на месте с разинутым ртом, он не успел отскочить в сторону, машина наехала на него, подбросила вверх… Пулеметная очередь прорезала воздух – на переднем стекле санитарной машины крест-накрест легла пулевая строчка.
Послышался громкий треск. Сметая ворота, машина прорвалась во двор и въехала на территорию завода с разбитым вдребезги передним щитком. Тут заработал миномет у реки, и прожектор на крыше погас.
На всей территории завода грохотала стрельба. Слышался яростный собачий лай.
Фойгт остановил машину за одним из строений, куда не доставал пулемет, установленный на крыше.
Его товарищи отворили заднюю дверцу и направили дуло мелкокалиберной пушки прямо на эсэсовцев, которые лихорадочно и бестолково метались возле стенки, стараясь повернуть пулемет. Первый же снаряд уложил их наповал.
Двое из сидевших в машине были ранены: первому пуля угодила в плечо, у другого содрало кожу со щеки под правым глазом. Кровь залила лицо юноши, и он не мог оправиться от шока. Раненых оставили в машине. Остальные бойцы побежали к заводским корпусам, прижимаясь к стенам и перебегая от одного укрытия к другому. Над фабричным двором по-прежнему стоял страшный грохот, в котором сливались стрельба и яростный собачий лай, оглушительные разрывы мин и крики людей.
* * *
Продвигаясь вперед, бойцы Фойгта наткнулись на часовых с овчарками. Солдаты сразу побросали свои автоматы и подняли руки вверх. Собаки же с рычанием кинулись на нападавших, и их пришлось уложить на месте.
Прорвавшись к дежурке, где размещалась охрана, бойцы Фойгта выломали дверь и, прочесав комнату автоматной очередью, приказали охранникам выйти во двор с поднятыми руками. Шестеро эсэсовцев в панике выбежали наружу, никто из них не успел даже натянуть штаны.
Они стояли на дожде в одних рубашках, дрожа от холода и страха. Всех шестерых отвели к стенке и обыскали.
Между тем пулемет на крыше умолк – его вывели из строя мины Красного Карла.
Якоба и одного из парней помоложе поставили сторожить пленных. Фойгт с тремя бойцами побежал дальше – надо было разоружить последних четырех часовых, патрулировавших вдоль ограды.
Привлеченные доносящимся со двора несмолкаемым грохотом, рабочие стали выходить из цехов.
Якоб крикнул им, чтобы они вернулись на свои рабочие места, остановили станки и не вмешивались в происходящее. Но они не послушались его. Сгрудившись тут же во дворе, они с любопытством стали наблюдать, что же будет дальше. За несколько минут вокруг Якоба собрались сотни зрителей.
Какой-то низенький толстый человек изо всех сил проталкивался сквозь толпу и громко кричал:
– Что случилось? Что случилось?
Увидев восьмерых пленников, стоявших лицом к стене с поднятыми руками, он оторопело уставился на них и, казалось, совсем утратил дар речи, но затем приосанился и важным голосом произнес:
– Укажите мне, кто стрелял? Надо прекратить эти бандитские выходки!
– Стой на месте, стрелять буду! – крикнул ему молодой боец.
Но толстяк не унимался, а, напротив, стал наскакивать на бойца. От резких движений полы его халата разлетались в разные стороны. Кто-то из рабочих крикнул ему:
– Не лезь не в свое дело, немецкий прихвостень!
– Хватит, здесь командую я! – сердито сказал толстяк.
Неожиданно перед ним вырос Якоб.
– Ошибаешься, – сказал он, – здесь командую я! Одним ударом кулака Якоб свалил толстяка с ног.
Судорожно икнув, тот плюхнулся на спину и остался лежать неподвижно, точно мешок с мукой.
* * *
Старый грузовик Каструпа, замаскированный до неузнаваемости, трясясь, въехал на территорию завода. В кузове было семь человек и двести килограммов взрывчатки.
Каструп медленно въехал в гущу толпы, нехотя расступавшейся перед грузовиком. Бойцы перемахнули через борт и приказали всем спуститься в убежище. Рабочие нехотя повиновались, с любопытством оглядываясь на диверсантов.
– Поторопитесь! Вам же лучше будет!
– А что вы сделаете с эсэсовцами? Расстреляете их?
– Да, да. Не задерживайте нас!
– А убежище не разлетится от ваших бомб? – опасливо спросил кто-то.
– Если вы не выйдете оттуда в ближайшие двадцать минут, с вами ничего не случится… Давайте скорей, друзья, мы торопимся!
– Понятно… Мы сейчас…
То тут, то там снова раздавался треск автоматов, затем все стихало.
Красный Карл подошел к Якобу.
– Ты не видел главного инженера? – спросил он.
– Не он ли там валяется? – Якоб показал на распростертого в грязи толстяка.
– Да, черт побери, это он. Ты что, убил его?
– Да нет, просто мне пришлось разок двинуть ему, – ответил Якоб.
Красный Карл рассмеялся и, подойдя к толстяку, начал обыскивать его карманы. Тот застонал и заворочался, что-то бормоча. Красный Карл достал из его кармана связку ключей. Проходя мимо Якоба, он сказал:
– Между прочим, он нацист.
Вскочив на подножку грузовика, Карл крикнул Каструпу:
– Трогай!
Грузовик заворчал, затрясся, пересек заводской двор и остановился у здания электростанции. Красный Карл без труда отпер тяжелую железную дверь, его люди принялись торопливо сгружать взрывчатку и носить ее внутрь.
Между тем все рабочие укрылись в убежище. Трое бойцов встали у дверей, остальные тоже кинулись сгружать взрывчатку.
* * *
Показался Фойгт. Он один вел троих пленников. Их поставили к стене рядом с другими.
– Где остальные ребята? – шепотом спросил его Якоб.
Фойгт грустно поглядел на друга.
– Мальчишку ранило в живот, – тихо сказал он. – Вилли с Нильсом понесли его в санитарную машину.
– Как думаешь, оправится? Фойгт вздохнул и покачал головой.
– Не знаю, я не врач, – сказал он.
Вместе с Якобом он вошел в опустевшую дежурку. Набрав столько ружей, сколько они могли унести, Якоб и Фойгт побежали к санитарной машине. Одежда на них совсем вымокла под дождем.
– А машину-то как они нам разукрасили! – прокряхтел Фойгт, согнувшись под тяжестью ноши.
– Да, плохо наше дело, – откликнулся Якоб.
– Есть у тебя закурить?
– Обожди, – сказал Якоб. – Потом.
– Ладно.
– Боюсь, немцы сейчас прискачут! Небось услышали стрельбу, – проговорил Якоб.
– Гм, да, уж они смекнут, что к чему. Красный Карл раньше, чем через четверть часа, не управится. Хоть бы не столкнуться с ними на обратном пути, – проговорил Фойгт. Оступившись, он едва не упал и зло выругался.
Фойгт и Якоб сложили оружие в багажник санитарной машины. В машине лежал на носилках совсем молодой паренек, пот выступил у него на подбородке и на носу. Еще двое раненых сидели скорчившись на полу. На том, что был ранен в лицо, теперь была повязка, почти совсем закрывшая ему глаза, бинты насквозь пропитались кровью. Якоб подошел к мальчику, лежавшему на носилках, и вытер ему лицо чистым носовым платком. Паренек в полутьме посмотрел на него.
– Это ты, Якоб? – прошептал он, стараясь нащупать его руку.
– Лежи спокойно, – ответил Якоб, наклоняясь над юношей, – тебе сейчас лучше помолчать.
– Мы сделали свое дело на этот раз, верно, Якоб? – с трудом выговорил паренек.
– Конечно, – Якоб утвердительно кивнул.
– Мне крышка, Якоб, солдат ранил меня в живот.
– Лежи спокойно, сейчас мы свезем тебя в больницу, – сказал Якоб.
– Зато я уложил его! – продолжал паренек. Тонкая струйка крови, выбежавшая из углов рта и струившаяся по его подбородку, мешала ему договорить. Он судорожно глотнул. Якоб снова вытер ему лицо, но пот тотчас же опять выступил на нем. Мальчик слабо покачал головой, затем, взглянув на Якоба, прошептал: – Якоб, мне так хотелось бы еще немножко пожить…
– Ну, конечно, ты будешь жить, – отвечал Якоб, не зная, что еще сказать. Кровавое пятно на подушке расползалось. Паренек выплюнул кровь и снова зашептал:
– Якоб, как ты думаешь, нас не забудут потом?
– Честные люди не забудут! – твердо сказал Якоб. – Но сейчас лежи спокойно. Еще немного, и ты будешь в больнице.
Паренек с трудом кивнул и больше уже ничего не смог произнести. Скоро его не стало. По лицу его было видно, что он до конца силился что-то сказать и был в отчаянии оттого, что не смог высказать всех мыслей, волновавших его перед смертью.
* * *
– Вилли, – сказал Фойгт, – ты ведь умеешь водить, возьми санитарную машину и отвези раненых в больницу, но сначала доставь оружие в булочную и спрячь его там хорошенько.
Якоб и Фойгт один за другим обошли окутанные мраком заводские корпуса, чтобы проверить, не осталось ли там людей, не успевших спрятаться в убежище.
Разоруженных эсэсовцев уже давно заперли в подвале, где им не угрожал предстоящий взрыв. Главного инженера тоже снесли к ним, он все еще не пришел в себя. Оружие, взятое на заводе, погрузили на машину Каструпа.
Красный Карл метался по двору, точно одержимый, его помощники закладывали взрывчатку в указанных им местах, и он собственноручно присоединял к ней шнур. Бойцы трудились так, что пот градом стекал с их лиц, смешиваясь с потоками дождя.
Завидев Фойгта с Якобом, Красный Карл выпрямился:
– Через пять-шесть минут мы будем готовы. От электростанции не останется камня на камне. Хорошо бы также взорвать вон те станки, учитывая, что их трудно заменить. А у вас как дела? Порядок? Оружия не оставили?
– Нет, – сказал Фойгт, – все в порядке.
Отойдя в сторону, они стали ждать. Шел дождь. Якоб достал карманные часы.
– Мы не пробыли здесь и получаса, – объявил он.
Фойгт концом сапога отбросил в сторону гильзу.
– В самом деле? – удивился он. – А мне показалось, мы торчим здесь целый день.
Взглянув на Якоба, он сказал:
– Можешь выбросить эту фуражку, теперь уже незачем выдавать себя за санитара.
Оба умолкли, вспомнив о погибшем мальчике. Немного погодя Фойгт спросил:
– Можно у вас сегодня переночевать?
– Конечно, можно, – ответил Якоб.
* * *
Медленно тянулось время, долго-долго Карен с Мартином стояли лицом к стенке. Вдруг Карен глубоко вздохнула и, обернувшись, устало опустила руки.
– Мне надоело стоять у стенки, – сказала она. – Я хочу сварить кофе, не согласятся ли господа выпить со мной по чашке?
Вслед за матерью Мартин тоже отвернулся от стены.
– А ну, живо повернись назад, старуха! – заорал Юнкер и, вытащив револьвер, замахал им перед лицом Карен.
Мартин задрожал всем телом; глядя на револьвер, он подумал: "Сейчас я вырву у него оружие и всажу ему пулю в лоб". Но тут Юнкера схватил за руку немец, тот самый, что все время кашлял.
– Брось, – сказал он. – Фрау хочет угостить нас кофе, что ж тут плохого?
Немцы получили по чашке кофе и после этого заметно смягчились. Один из них даже сказал по-немецки:
– Беспорядок, знаете, это не так страшно, вы быстро все уберете!
– Что такое он говорит? – спросила Карен.
– Он говорит, что беспорядок – это не так уж страшно, – перевел Мартин.
– Ну, конечно, – кивнула мать.
Немцы похвалили также ванильный пирог, который испекла Карен. Один Юнкер отказался от всего и, сидя в стороне, с ненавистью глядел на мать и сына. Не дожидаясь приглашения, он допил последнюю бутылку пива.
Грохнул взрыв на "Алето" и разнесся по городу, сотрясая все улицы и дома. Тарелки в буфете и те зазвенели. Опустив на стол чашки с дымящимся кофе, немцы прислушались.
Юнкер швырнул бутылку на пол, вскочил на ноги, бледный как мел.
Взрывы продолжали грохотать, и при каждом взрыве немцы едва заметно вздрагивали.
– Лидице, Орадур – вот что надо этой сволочи! Вот единственное, что они понимают! – прошипел Юнкер. Резко повернувшись к Мартину и Карен, он завопил: – А ну, к стенке, живо! Не желаю глядеть на ваши жидовские морды! Довольно церемоний!
Матери и сыну пришлось повиноваться.
– Стой как следует, балбес! – тут же крикнул Юнкер и больно стукнул Мартина по затылку, так что тот ударился лбом о стенку.
Долго-долго продолжалась эта пытка. Наконец Юнкер сказал по-немецки:
– Пойдем отсюда! Негодяев предупредили, не то они уже давно были бы здесь!
– Гм, да, пожалуй, – откликнулся немец и, кашлянув, сплюнул в умывальник.
– Что они говорят? – шепотом спросила Карен.
– Кажется, уходят, – шепнул Мартин. В дверях Юнкер обернулся и крикнул:
– Мы спустимся вниз и там подстережем вашего сына! Мы застрелим его, как только он покажется! Размозжим ему голову, так что кровь брызнет на стены дома! Ха-ха-ха… А вы, мокрицы несчастные, не сходите с места, а не то мы вернемся и вспорем вам животы!
Злобно смеясь, он закурил новую сигарету и вышел, не затворив за собой дверь.
* * *
Якоба и в самом деле предупредили, что ему нельзя возвращаться домой. Жители заднего двора расставили своих часовых по всему кварталу.
Пересекая двор, четверо гестаповцев не подозревали, что шагают по краю пропасти, – дула двух автоматов неотступно сторожили их. Если бы они взяли с собой заложников, им бы несдобровать.
Последние два часа весь двор жил в неослабном напряжении, казалось, бешено колотилось одно огромное человеческое сердце.
Поднявшись в свою квартиру, Якоб сказал домашним:
– Мы с радостью застрелили бы этих четырех бандитов, но сперва надо было увезти отсюда вас обоих! Кроме того, я боялся, как бы они не учинили расправу над нашими соседями!
Увидев, что творится в доме, он окончательно рассвирепел:
– Гады проклятые! Знал бы я это раньше, я погнал бы их наверх прикладами и заставил все убрать. – Вот свиньи!
– Где Вагн? Скажи, не случилось ли чего с ним? – спросила Карен.
– Вагн в безопасности, – успокоил ее Якоб. – Мы послали своего человека в пивную, там он и сидел, твой Вагн, и ворковал со своей Пией. Девушка сразу же закрыла лавку, они сели в поезд и уехали в Хадсунд, к ее родителям.
– Вот это хорошо! – вздохнула Карен.
– Но вам тоже больше нельзя здесь жить, – сказал Фойгт.
– А куда же нам деваться? – спросила Карен, оглядывая свое разгромленное жилье. Она сразу же засуетилась и начала прибирать, а Мартину велела повесить одежду на плечики. Постучались соседи, предлагая свою помощь. Соседка зашла на кухню и тут же выскочила оттуда с криком:
– Боже пресвятой, Карен, неужто ты поила этих гадов кофе?
Хотя они были измучены тяжким потрясением, женщины рассмеялись и весело болтая, принялись за дело.
В тот же вечер друзья снесли в машину белье, одеяла и другие вещи Карлсенов, и они побрели по мокрым от дождя улицам к Гудрун.
Там их ждала добрая, сердечная встреча.
Отныне у них больше не было своего дома. И все же их не покидало ощущение счастья. Карлсенам отвели комнату, в которой стояла всего одна кровать. Мартину пришлось спать на полу, завернувшись в коврик.
Когда все легли, Карен прошептала:
– Только сегодня я поняла, что не все потеряно в моей жизни. Лауса нет – это так, но у меня остались два младших сына, и ты остался со мной, мой Якоб!
Муж и жена поцеловались.
Мартин в темноте заморгал глазами, которые неизвестно почему предательски увлажнились. Немного погодя Карен прошептала:
– Кажется, мальчик заснул. Да, мальчик спал крепким сном.
Глава двадцатая
Вот он! Держи его! Это один из них! – раздались крики.
Толпа разъяренных людей – многие в замасленных рабочих спецовках – бросилась вдогонку за человеком, на которого пало подозрение.
Беглец – высокий, худой, темноволосый, в поношенном костюме – мчался, не разбирая дороги. Лицо его было искажено страхом. Волосы влажной прядью свисали на одно ухо. Судорожно пригнувшись, он тяжело и прерывисто дышал открытым ртом. Все так же бегом он пересек пустынную площадь, но, споткнувшись о край тротуара, беспомощно взмахнул руками и, не проронив ни единого звука, растянулся на каменной мостовой.
Площадь огласилась торжествующими воплями преследователей, которые приближались с молниеносной быстротой.
Но долговязый снова вскочил на ноги, голова его резко дернулась в сторону – то ли он хотел увидеть своих врагов, то ли просто шею свела судорога. Быстро оглянувшись, он снова помчался вперед с невероятной скоростью.
– Хватай преступника!.. Держи собаку!.. – раздавалось за его спиной.
Вдогонку ему полетели тяжелые камни, но ни один из них не достиг цели. Полы его куртки взметнулись, как крылья, когда он исчез за поворотом. Спустя несколько секунд, когда преследователи добежали до угла, беглеца уже и след простыл, на улице не было ни души.
– Что за чертовщина!
– Куда он спрятался?
– Сейчас мы его найдем!
Высокий, широкоплечий кузнец охрипшим голосом отдавал распоряжения. Маленькие группы по три-четыре человека начали обшаривать дворы и парадные. На улицу вышли владельцы лавок и магазинов. Каждый из них был подвергнут строгому допросу – не видел ли он, куда спрятался долговязый. Но те только пожимали плечами и качали головой. Патрули возвращались из подъездов и дворов, растерянно разводили руками. Досада охватила всех. Кузнецы сели на ступеньки у подъезда и закурили. Пальцы их оставляли черные отпечатки на белой папиросной бумаге. Кузнецы нетерпеливо постукивали по мостовой самодельными дубинками – кусками резинового шланга, залитыми свинцом.
– Пошли дальше!
– Но ведь он должен быть здесь, чудес не бывает!
– Еще успеем схватить его!