* * *
Это было 13 июля 1943 года. Группа Александра Ивановича с набором высоты шла к линии фронта. Вот в наушниках шлемофонов уже слышны возбужденные голоса летчиков группы Аркадия Федорова:
- Два "мессера" от солнца! На левый боевой!..
- Коля, в хвосте "худой"! Уйди вправо! Бью!.. Все понятно: там, впереди, идет жестокий бой. Покрышкин вызывает наземную станцию наведения:
- "Пеликан", я Сотый. Дайте воздушную обстановку!
- Сотый! Я "Пеликан". Со стороны Темрюка большая группа Ю-87 под прикрытием "мессеров". И еще слева от вас впереди четверка Ме-109!
- Вижу, я Сотый. - И Голубеву: - Пятьдесят пятый, прикрой, атакую!
Два "мессершмитта", завывая моторами, левым боевым взмыли вверх. Но Сотый идет с превышением, разгоняет скорость, неумолимо сближаясь с противником. Голубев ни на метр не отстает от ведущего, с беспокойством поглядывает по сторонам: ведь было четыре фашиста, куда ж подевались еще двое?
И тут же резкий голос Клубова, ведомого четверки прикрытия.
- Сотый! Атакую вторую пару!
Георгий облегченно вздохнул, перевел взгляд вперед и увидел, что Покрышкин уже открыл огонь. Оранжевые трассы хлещут по фашисту. "Мессер", вспыхнув, резко пошел к земле. Второй Ме-109 круто отвалил вправо, и тут же последовала команда Покрышкина:
- Жора, не упусти!
Голубев дал полный газ, входя в правый вираж. "Мессер", почуяв недоброе, отчаянно мечется из стороны в сторону, его силуэт никак не вписывается в сетку прицела. Наконец Георгию удается поймать момент, машину сотрясает от мощных залпов тридцатисемимиллиметровой пушки. Отчетливо видно, как снаряды разворачивают дюраль, впиваясь в камуфлированный фюзеляж "мессера". Но тут же дымчатый след вражеской трассы зловеще промелькнул над самой кабиной Голубевской "кобры", огненными шапками впереди разметались разрывы эрликонов.
Георгий резким переворотом через крыло ушел вниз и тут же отчаянно потянул на боевой разворот, мгновенно поняв, что ему зашел в хвост один из тех, которых атаковал Клубов. Словно огнем обожгла мысль: "Не оторвусь - собьют!" Но бросая свой самолет в новый каскад фигур, краем глаза видит: Покрышкин с крутого виража короткими прицельными очередями уже бьет по "его" немцу, отсекая огнем от машины своего ведомого.
Голубев смахнул ладонью горячий пот, заливавший глаза, счастливо улыбнулся: "Спасибо, командир. Выручил!"
…И вот пришел этот бой, который Георгий запомнил на всю жизнь.
* * *
23 августа 1943 года в 5 часов утра шестерка истребителей, ведомая Покрышкиным, взлетела с фронтового аэродрома. Тихо, безоблачно. Прошли передний край. В наушниках раздается знакомый до малейших интонаций голос командира:
- Сомкнуть строй, усилить осмотрительность. И тут же доклад Виктора Жердева:
- Сотый, я - Двадцать первый, на курсе сто двадцать вижу группу самолетов!
Команда Сотого - доворот влево. Стремительное сближение. Вот хорошо уже видна большая группа двухмоторных бомбардировщиков Ю-88 под прикрытием шестерки "мессеров". Они летят к линии фронта бомбить скопление наших войск.
Снова в эфире звенит голос Покрышкина:
- Я - Сотый! Паре Труда прикрывать, остальным - атака!
Немцы словно почувствовали этот тактический ход, на нашу четверку ударной группы сверху наваливаются сразу четыре Ме-109. Но пара прикрытия Андрея Труда начеку. Устремившись наперерез "мессерам", она отсекает их плотным огнем. Фашисты уходят на боевой разворот, готовясь к новой атаке.
Голубев идет правее и сзади Покрышкина, видит, как, сраженный меткой очередью командира, запылал один из "юнкерсов". Из его люков градом посыпались бомбы на свои же войска.
Сотый сделал доворот для очередной атаки, и вдруг ведомый заметил, как что-то стремительной тенью промелькнуло над его кабиной. Резко вскинул взгляд вверх и тут же увидел впереди над собой черные кресты "мессера".
Его по-осиному тонкий корпус нацелен в атаку на Сотого.
"Откуда свалился?!" - обожгла отчаянная мысль Голубева. - Прозевал!"…
Теперь фашист хладнокровно вгоняет в сетку прицела русский истребитель, который сам все внимание сосредоточил на своем прицеле, где сейчас разрастается темная громадина "юнкерса".
Покрышкин был уверен, что хвост его машины, как и всегда, надежно защищен. Он надеялся на ведомого, верил ему, как себе. Знал, что на Георгия в бою можно положиться. Так было всегда.
А теперь?.. "Лучше погибнуть, чем принять такой позор!" - тревожно пронеслось в голове у Голубева. И дав форсированный режим мотору, Георгий бросил свой "ястребок" наперерез врагу, под смертоносный ливень его пуль и снарядов. "Только бы успеть!"
Невероятной силы перегрузка втиснула Георгия в сиденье, перед глазами в багровом мареве побежал горизонт.
И вот - страшной силы удар со стоном и скрежетом потряс всю машину. Ручку управления выбило из туго сжатой ладони. Самолет стал переворачиваться на спину…
* * *
Георгий вновь поймал ручку, с трудом вывел истребитель в нормальное положение. Осмотрелся. В поврежденном центроплане была видна пробоина, за самолетом тянулась серая полоса дыма. Машина горит и плохо управляется.
А тут новая беда: сзади на глубоком вираже в хвост заходит пара "мессеров". Наверняка решили прикончить. Дистанция быстро сокращается. Вот-вот откроют огонь.
Каким-то шестым чувством уловив это мгновение, ослабив ручку управления, Голубев резко дал правую ногу - и в тот же миг огненно-дымчатый жгут трассы промелькнул левее фюзеляжа. Повторив еще дважды свою атаку и окончательно потеряв надежду доконать этого "русского дьявола", израсходовав боеприпасы, "худые" отвалили в сторону. Но прежде чем это сделать, один из них - ведущий - пристроился вплотную к подбитой "кобре". Фашист прильнул к остеклению фонаря своего "мессершмитта" и пристально, словно стараясь запомнить, вглядывался в худощавое, жесткое лицо пилота.
Откуда было ему знать, что это был ведомый самого Покрышкина…
Внизу, под приборной доской, вовсю расплясались языки пламени. Кабину заполонило удушливым дымом. Жарко. Трудно дышать. Вот-вот на летчике вспыхнет одежда. Нестерпимая боль сковывает все тело. Но, кажется, линия фронта позади. Надо прыгать!
Георгий аварийно сбросил фонарь, руками закрыл лицо от бушующего вовсю пламени, и перевалился за борт…
* * *
На следующий день капитан-пехотинец из передовых траншей на газике доставил Голубева на аэродром. А того всю дорогу мучила мысль: "Успел ли?.. Что с командиром?!"
И только когда увидел в группе летчиков осанистую фигуру Александра Ивановича, легко вздохнул, словно непосильный груз сбросил с плеч.
Командир, улыбнувшись, крепко пожал Георгию руку:
- Молодец, Жора! Спасибо.
Голубев заметил, что летчики смотрят на него с радостью и чуточку - с хорошей завистью. Кто-кто, а они-то знали: Покрышкин зря не похвалит.
ВПЕРЕДИ - РЕЙХСТАГ
Штурмовой батальон Самсонова овладел домом, обозначенным на карте цифрой 104. Вместе с пехотой здесь обосновались и саперы капитана Лебедева. Но странное дело: вскоре немцы контратаковали здание. Атаку, конечно, отбили, но и удивились: с чего бы такая прыть у фрица. Вскоре все выяснилось. Парторг батальона Пулявский и комбат Лебедев рассматривали немецкую трофейную карту, которую капитан взял на том берегу Шпрее у пленного гитлеровца. Подсвечивая карманным фонариком, они пыхтели над мудреными немецкими названиями площадей и улиц. Вот и дом с отметкой 104.
- А черт его знает, - досадует Пулявский, - разве в их грамоте разберешься.
- Рыченков! - зовет комбат адъютанта, - ну-ка веди своего ганса, где он?
Из подвала показывается голова с прилизанными волосами. Вращая глазами, немец настороженно озирается по сторонам. На нем клетчатый пиджак, манишка и галстук-бабочка. Но вот он поднимается выше и все видят генеральские лампасы на брюках. Это производит эффект. Раздается сдержанный смех.
- В ворохе бумаг хотел отсидеться, да не вышло, - торжественно сообщил ефрейтор Рыченков.
Немец поясняет, что здание с отметкой 104 - не больше не меньше, как дом самого Гиммлера, то есть министерство иностранных дел.
- А это, - указывает пальцем капитан Лебедев, - это рейхстаг? - по слогам, внятно произносит он непривычное слово.
- Яволь! Рихтиг! - подтверждает фашист и поспешно шепчет, испуганно озираясь по сторонам:
- Криг капут, Гитлер капут…
- Ишь ты, как своего бесноватого фюрера боится, проклинает, а сам со страху весь трясется, - удивился усатый гвардеец с автоматом на груди.
Солдаты, услышав подтверждение пленного, нетерпеливо сгрудились у разбитого окна, напрягая зрение, всматриваются сквозь густую пелену дыма в мрачное здание фашистского парламента. Гремит, не смолкая, бой. В парке напротив то и дело вздымаются черно-рыжие фонтаны взрывов, о стену здания беспрестанно щелкают пули и осколки. Вдали словно в призрачном тумане виднеется рейхстаг. Площадь перед ним вся вспахана снарядами и минами. На изуродованных и обгорелых деревьях повсюду белые тряпки. Их рассмотрел в бинокль лейтенант артиллерист. Бинокль пошел по рукам.
- Действительно, белые тряпки, черт возьми… - подтвердил Лебедев, глядя в бинокль.
- Может, капитулируют? - предположил лейтенант артиллерист, ведущий отсюда корректировку огня своего полка.
- Ну да, держи карман шире. Гитлер здесь одних головорезов собрал, - заметил кто-то.
Командир стрелкового батальона старший лейтенант Константин Самсонов снял каску, вытер пот с лысеющей головы и пояснил:
- Белые тряпки - это парашюты. Вчера ночью немцы высадили десант моряков из Ростока.
Поднеся к глазам бинокль, он долго смотрит на рейхстаг, на развевающееся над входом большое фашистское знамя со свастикой. Из каждого окна, каждой бойницы бьют пулеметы и скорострельные пушки.
- Да, - проговорил Самсонов опуская бинокль, - эти фанатики так просто не сдадутся…
* * *
Вся Королевская площадь - Кенигплац - запружена изуродованной техникой: обгорелыми тягачами и танками, разбитыми орудиями и фургонами, вздыбленными железобетонными балками и рельсами.
Каждое подразделение наметило себе, согласно с общим планом штурма, маршруты движения к рейхстагу, проводили накоротке комсомольские и партийные собрания, готовили свои флаги, чтобы водрузить их над последней поверженной фашистской цитаделью.
Примкнув к стрелковому батальону Самсонова, саперы были готовы к последнему бою.
Комбат Лебедев и парторг Пулявский решают трудную задачу: как лучше распределить поредевшие в боях силы батальона, чтобы оказать максимальную помощь атакующим.
- Думаю, тебе, парторг, надо идти с ротой Гринина, - решает комбат, - я буду в роте Сунцова. В рейхстаге, если останемся живы, друг друга найдем.
Пулявский напомнил:
- Нам с отдельной ротой приказано быть на КП комдива Негоды. Сам видишь, как фашисты уцепились. С первой атаки их возможно не удастся выбить. Тогда очередь будет за нами.
Лебедев согласно кивнул головой, мол, верно говоришь парторг, без расчета в таком деле рисковать нельзя. Ближайшие события подтвердили правильность этого решения. Уже в момент штурма рейхстага немцам тяжелой артиллерией удалось разрушить переправу через Шпрее, отрезав подход нашим войскам. Часть саперного батальона Лебедеву пришлось срочно перебросить на восстановление моста.
Солдаты и офицеры штурмовых батальонов комдивов Шатилова и Негоды ждут сигнала к атаке, накапливаются у оконных и дверных проемов. Константин Самсонов обходит своих гвардейцев, дает последние напутствия. Сильны гвардейцы Самсонова. Это они первыми вступили в Берлин. Уверен комбат - и сейчас не подведут.
Готовы к штурму и саперы. Многие из них торопливо что-то пишут.
- Последнее письмо с войны? - указывая на них парторгу Пулявскому, предположил комбат Лебедев.
- Нет, заявление в партию, - пояснил Пулявский. - Почти все комсомольцы изъявляют желание. Только вот рассматривать заявления некогда. - И вдруг оживился: - А что, командир, проведем прием в партию в рейхстаге?
С КП дивизии вернулся замполит батальона майор Цивилев. Он несколько расстроен. Выяснял, почему саперам политотдела не выдал знамени для водружения над рейхстагом. Всем ведь батальонам, идущим на штурм, вручили… Там ответили коротко: у самсоновцев, мол, есть, считайте, что оно и ваше.
- Так-то оно так, да неплохо бы и свое иметь, - озадаченно проговорил Лебедев. - Сейчас соорудим. Старшина Гричуха чего-нибудь придумает.
Но старшина на сей раз ничего не "придумал". После поисков по подвалам "дома Гиммлера" возвратился пустой.
- Вот чертовщина! - растерянно оправдывался он. - Ни красной материи, ни красных чернил у них нема. Видать, красный цвет у фашиста не в почете.
- Ничего, - успокаивал его Цивилев, - сочтемся славою. Главное сейчас не в этом…
Неожиданно сзади кто-то сильными руками обнял Лебедева. Тот обернулся и глазам не поверил: старый друг еще по обороне Ленинграда испанец Альберти! Вот так встреча!
- Слыхал о твоих подвигах, Альберти. Молодец!
- Какой молодец? Зачем забыл друга, капитан? Совсем не хорошо!..
Только коротка встреча. Альберти спешит к своим саперам. Возле проема в стене обернулся, поднял над головой сжатый кулак:
- Но пасаран! Это им не Испания. За все расквитаться будет с Гитлером! - и погрозил кулаком в сторону рейхстага.
* * *
Комбат Самсонов получил сигнал к атаке.
- Вперед, гвардейцы! - громко командует он. - На последний бой!
Солдаты, вскинув автоматы, бросаются в дымное грохочущее марево. Вместе с ними - саперные роты Сунцова и Гринина. Автоматные и пулеметные очереди, залпы пушек слились в сплошной гул. Но и они не смогли заглушить могучие раскаты русского "Ура!", взметнувшегося над Кенигплац.
Рейхстаг ощетинился сотнями огневых точек, бьющими взахлеб, без роздыха - пулеметами и скорострельными пушками. Но было уже поздно. Батальону наших пехотинцев и группе саперов удалось первыми ворваться в рейхстаг и завязать там бой.
Из "дома Гиммлера" оставшиеся с солдатами офицеры, корректировщики огня, связные, готовые в любую минуту броситься в бой, с нетерпением взглядывались в хаос огня и дыма. Значительной части подразделений еще не удалось достичь здания фашистского парламента, и они, прижатые губительным огнем противника, вынуждены были залечь, укрываясь в бесчисленных воронках и котлованах. Но вот внезапно набежавший порыв ветра на мгновение развеял плотную пелену дымовой завесы, и все увидели - над входом в рейхстаг вместо знамени со свастикой гордо развевается наше советское алое знамя! Там, в рейхстаге, - наши! Они ведут неравный бой, и срочно требуется помощь!
Самсонов, и радостный, и возбужденный, докладывает по телефону на КП:
- Атакующие роты ворвались в рейхстаг! Над входом вижу наше знамя! Срочно дайте огня! Наступление приостановлено!
- Поможем! - успокоили с КП дивизии. - Готовьтесь к новой атаке! Комбата саперов - к комдиву!
Командир 171-й дивизии полковник Негода, высокого роста, плотный, встретил капитана озадаченно, без своего обычного "как дела, саперики?". Он указал на план Кенигплаца:
- Резервная штурмовая группа 525-го полка ударит по рейхстагу с фланга. Нужно в стене взрывом открыть проход. Кого пошлешь, капитан? Хорошо бы помоложе да порасторопнее. Время не ждет!
- Лейтенанта Иванникова можно, товарищ полковник. Этот справится.
- Добро. Да только поживее!
- Есть поживее, товарищ комдив!
* * *
Во второй половине дня 30 апреля группа саперов из 137-го батальона, куда кроме лейтенанта Иванникова вошли сержант Олейник, ефрейтор Петровский и пятнадцатилетний воспитанник батальона Миша Коптелов, вместе с солдатами штурмовой группы короткими перебежками добралась до рейхстага. Укрываясь от сильного огня противника за выступами здания, саперы заложили взрывчатку в одну из пробоин от снаряда в стене. Мощный взрыв потряс воздух. Солдаты штурмовой группы через проем в стене устремились в здание, поддерживая огнем автоматов и гранатами пехотинцев Сьянова, Греченкова и Самсонова, первыми ворвавшихся в рейхстаг.
Капитан Лебедев снова в "доме Гиммлера". Вместе с комбатом Самсоновым он следит за ходом боя. Но на площади перед рейхстагом вновь залегли наши пехотинцы, не смея поднять головы: из всех бойниц рейхстага площадь простреливается кинжальным огнем.
* * *
С площади в здание приполз ординарец Лебедева ефрейтор Рыченков. Весь в глине, насквозь мокрый, без каски. Докладывает, что в рейхстаг прорвалась только одна рота стрелков да несколько саперов. Если не помочь - погибнут.
Остальные залегли недалеко от входа. Многие ранены и убиты…
- Да что же бог войны молчит! - почти выкрикнул раздраженно Самсонов.
Но его слова потонули в грозных раскатах нашей артиллерии: словно сговорившись, разом ударили все калибры. С протяжным воем "заиграли" гвардейские минометы - "катюши". Застонала, сотрясаясь, земля, заходил ходуном пол в "доме Гиммлера". Словно в сумасшедшей пляске мечется огонь на позициях врага в парке Тиргартен.
Комбат Самсонов, бросив трубку телефона, выхватил из расстегнутой кобуры ТТ, взметнул его над головой:
- Гвардейцы, вперед! За Родину!
- Урра-а-а! - дружный боевой клич врывается в нарастающий грохот бод.
- Саперы, за мной! - вторит Самсонову капитан Лебедев. И его напряженная фигура, озаренная всполохами взрывов на секунду четко обозначается в оконном проеме, вороненой сталью блеснул кожух автомата.
- Коммунисты, вперед! - поддерживает комбата замполит Цивилев.
Саперы с карабинами и автоматами устремляются за ними.
Могучее русское ура гремит над площадью королей.
Неудержимой лавиной бегут атакующие. В голове у каждого одна мысль: "Скорее в рейхстаг! Там - конец фашизму, конец войне!"
Свист пуль, разрывы мин и гранат, уханье фаустпатронов - все слилось в сплошную дикую какофонию. Жарким дыханием обдают солдат проносящиеся низко над ними снаряды орудий прямой наводки, танков и самоходок, ведущих беглый огонь.
Неожиданно, словно из-под земли, впереди атакующих поднимаются в рост наши бойцы, устремляются к входу в рейхстаг, обтекают его со всех сторон. Это те храбрецы, что еще днем, начав атаку, были прижаты к земле кинжальным огнем пулеметов врага.
Капитан Лебедев перепрыгивает через рвы и воронки, оступается и падает в котлован, наполненный водой. Но через мгновение - откуда только силы взялись - он снова наверху, нагоняет своих и бьет на ходу из автомата под самую крышу рейхстага, откуда цветными пунктирами несутся навстречу атакующим пулеметные трассы.
Ефрейтор Рыченков бежит рядом с капитаном, тоже стреляет из автомата, что-то кричит. Скуластое смуглее лицо его разгорячено боем, глаза блестят. Чуть правее крупным шагом вымахивает замполит Цивилев. За ним, припадая на раненую ногу, торопился изо всех сил старшина Полинчук.
Вот и темный провал входа. Солдаты неудержимым потоком врываются в него, растекаясь по лестничным маршам, залам и коридорам. Повсюду в удушливом, смрадном воздухе мелькают вспышки выстрелов и разрывов гранат. На всех этажах идет жестокий рукопашный бой.