Пели все, кто был в землянке, пели с чувством, вспоминая о своих друзьях, которые полегли в борьбе с подлым врагом. А Шешеня думал уже о том, что чем дальше, тем все больше ширится круг их друзей. Вот еще с одним партизанским отрядом установлена связь.
- Пускай поют, а мы давай пойдем, продолжим разговор, - перебил мысли Шешени тихий голос комиссара.
- Пойдем.
Николаю в лицо дохнула свежая сентябрьская ночь. Где-то крикнула сова, залаяла собака, под ногой замерцал светлячок. Комиссар сел на пенек. Шешеня примостился рядом.
- Только что получена радиограмма из Москвы, - сказал комиссар. - Приказано активизировать действия партизан, не пропускать на наших участках ни одного поезда с живой силой и техникой противника, идущего на фронт. А нас мало. Нужны бойцы. В Киеве есть люди, которые прячутся, без дела слоняются. Вербуйте их в отряд. Но люди нам нужны преданные, смелые - орлы!
Помолчав немного, комиссар продолжал:
- Между Кабыщей и Бобровицей, неподалеку от Нежина, в лесу собрались коммунисты, комсомольцы и бежавшие из лагерей военнопленные. Они сколачивают партизанский отряд "За Родину". Им нужно помочь. У них нужда во всем - в оружии, медикаментах, продовольствии, в теплой одежде…
Еще долго беседовали Шешеня с комиссаром. На заре комиссар спохватился:
- А теперь - спать! Утром хлопцы тебя из леса на дорогу выведут. Передай Омшанской, что ее письмо пошло в Москву.
…Николай спал крепко. Так спокойно не спалось ему еще с тех пор, как началась война. Разбудил его молодой звонкий голос.
- Вот так сон! Хоть стреляй - не проснется.
Шешеня вскочил на ноги. Перед ним стоял юноша в майке и вытирал полотенцем мокрые русые кудри.
- Только богатыри в сказках так спали, - смеялся юноша. - Можно подумать, не я, а вы, голубчик, пустили ночью под откос немецкий эшелон. Ну, поспали? Теперь дайте другому поспать. Прошу освободить мою лежанку, то есть населенный пункт. И простите, пожалуйста, - забыл представиться: родители нарекли Аркадием, партизаны - Поликарпом.
Шешеня крепко пожал руку шутнику и выскочил из землянки. Около нее на пеньке сидел Юлиан и, закинув вверх голову, что-то пил из горшочка.
- Поехали, Юлиан.
- Не мешай, - пробурчал тот. - Вот и твой паек, - показал он на кружку с молоком, накрытую ломтем хлеба.
Позавтракав, Юлиан и Шешеня тронулись в обратный путь в сопровождении вчерашних разведчиков во главе с кареглазой Татьяной.
- Здесь расстанемся. Мы поедем впереди, а вы подальше от нас держитесь. В случае чего, - мы незнакомы. Понятно? - сказала Татьяна, и партизанские кони привычно загарцевали в такт частушкам:
Ой, на небi, ой, на небi
Чорнi тучi тучаться;
Через Гiтлера-собаку
Вся Європа мучиться.
Каже Гiтлер Рiббентропу:
- Завоюем всю Європу.
А Європа iм в отвiт:
- Ой, не буде левом кiт…
Вдруг Дружок заржал и поднялся на дыбы. Из-под моста выскочили полицаи.
- Бросай оружие!
- На-а! - и бородач метнул в гущу полицаев гранату.
- А-а-а! - в воздух взлетела оторванная рука.
Шешеня увидел, как свалился с коня, скошенный вражеской пулей, бородач, как полицай стащил с коня Татьяну. У Николая перехватило дыхание, он рванулся вперед, но сильная рука Юлиана Ивановича остановила его:
- Сиди! Ты должен возвратиться в Киев. Должен! Это твоя главная задача.
К бричке подскочили два полицая.
- Руки вверх!
- Вверх, так вверх, - улыбнулся Юлиан Иванович, медленно поднимая руки. - Нам-то что? Мы люди коммерческие. Спасибо, вызволили от партизан.
Шешеня молчал. Язык у него точно к нёбу прилип.
- Слезай с брички! - толкнул его полицай. - Где оружие?
Шешеня соскочил на землю.
- Документы показывай!
Шешеня вытащил из кармана бумажку. В ней значилось, что он направлен для закупки торфа.
- А где же торф? - сердито спросил полицай.
- В Макарове не достали. Сейчас в Кодру едем, может, там посчастливится, - сказал Шешеня и незаметно посмотрел на связанную Татьяну. Он прочитал в ее глазах: "Выкручивайтесь, удирайте, спасайтесь!" Это был приказ.
Полицай еще раз прочитал документ Шешени и крикнул:
- Погоняй, да гляди, больше не попадайся.
Юлиан Иванович дернул вожжи, Шешеня на ходу вскочил в телегу. Его сухие глаза, покрасневшие от ветра, смотрели на дорогу, по которой фашисты гнали в последний путь народных мстителей. А на мостике чернело мертвое тело бородача…
5.
Михаил Демьяненко со своими товарищами устроил побег десяти военнопленных из Дарницкого лагеря. Беглецов спрятали на Трухановом острове. Женщины собрали для них платье и белье, дали помыться, накормили. Но долго держать их там было опасно. Решили вывести людей в партизанский отряд.
Приготовили документы на лесорубов, которые якобы едут в Кобыщу заготовлять дрова для Ярославской районной управы Киева. "Лесорубов" двумя группами вели Сергей Ананичев и Николай Шешеня. В мешках были патроны, медикаменты, гранаты - все, в чем нуждались партизаны в лесу. Операция прошла удачно. Руководящий центр парторганизации решил направить в лес вторую группу.
На этот раз в отряд шли киевляне. Трудней всего было переправить их через Днепр: билеты на катер продавали только тем, кто имел специальный пропуск. Неожиданно повезло: Машу Омшанскую устроили на пристани кассиром. И все же Кочубей волновался: он знал, что у Днепра шныряют переодетые гестаповцы. К этому времени в Киеве начал действовать "Аргус" - тайная гитлеровская организация, названная так по имени стоглазого мифического существа. Ее агенты - разный сброд, продажная сволочь, бандиты, убийцы, бывшие белогвардейцы - шатались по рынкам, на предприятиях, в столовых, очередях и подслушивали, шпионили за советскими людьми, выдавали их. Поэтому подпольщикам нужно было действовать очень осторожно: малейший непродуманный шаг, лишнее слово могли привести к провалу.
Переправлять людей решили под вечер, последним катером. Широкий Днепр катил тяжелые седые волны. Ветер бил в лицо не речной свежестью, а смрадом войны. Чего только не скрывала под собой холодная толща воды: человеческие тела, пароходы, танки, машины, разрушенные мосты…
Кочубей в переднике, с метлой в руках ходил по набережной, внимательно следя за тем, что происходит на причале.
Веселая и приветливая кассирша продавала билеты. У кассы появился Михаил Демьяненко. Омшанская, заметив Михаила, вытащила из кармана желтый платочек, вытерла им правый глаз и засунула платочек за отворот левого рукава. Это означало: не подходи, опасно!
Кочубей насторожился. Кого заметила Маша? Но вот появился Ананичев. На этот раз людей через Днепр Сергей перевозил один. На спине у него мешок, из которого торчит пила, за поясом - топор. Настоящий лесоруб! За Сергеем шли четверо мужчин. Истощенные, с обросшими бородами. Эти люди долгие месяцы не выходили на улицу, жили в погребах, скрываясь от фашистского плена. Ананичев начал проталкиваться сквозь толпу к кассе, но Маша снова вытерла желтым платочком правый глаз.
Кочубей подошел ближе. У кассы стоял юноша лет двадцати, в засаленной кепке и стареньком пиджачке. Кочубея точно током ударило. Где он видел этого парня? И вспомнил… Весной оккупанты устроили в Киеве празднование по случаю 53-летия со дня рождения Гитлера. Во всех православных храмах правили службу, гражданскому населению обещали выдать по пятьсот граммов пшеничной муки. У памятника Шевченко состоялся парад. Кучка продавшихся мерзавцев, одетых в красные шаровары и подпоясанных пестрыми кушаками, преподнесли генеральному комиссару Киевского округа Магунии - фашисту с лицом палача, портрет именинника. Нет, Кочубей не ошибся: среди "верноподданных" был и этот субчик…
До отхода катера осталось пять минут. Раздался первый звонок. Что делать?
К катеру подошла группа рабочих, видимо, возвращавшихся домой на Труханов остров. Кочубей начал подметать, сильно размахивая метлой. Остановился около Сергея, шепнул ему:
- Устрой возле кассы свалку. Надо оттеснить вон того типа в серой кепке, - и пошел дальше.
- Пани, скорее! Катер отходит, - подгоняет Сергей Омшанскую.
- Ишь, разболталась, краля! Слышишь, звонят на катере! - раздалось из толпы.
- Нахал! Это тебе не при Советах - обижать человека! - вступился за Машу какой-то старичок.
- Сударь, а вы не мешайте. Чего торчите у кассы? Завтра поговорите, - снова крикнул Сергей, и Кочубей увидел, как агент отскочил в сторону. Кто-то из хлопцев Сергея "нежно" обнял его:
- Поедем с нами, серая кепка, лес рубить. Поедешь, а?
Парень отмахнулся, выругался и пошел прочь, трусливо озираясь. Тем временем Маша сунула Сергею билеты. Раздался третий звонок. Бригада Ананичева прыгнула на катер.
Кочубей отдал Маше фартук, метлу и подался в гору.
6.
Станислава Францевича Вышемирского, экспедитора хозяйственной части генерального комиссариата, где он работал уже более года, знали как человека спокойного, уравновешенного, дисциплинированного, преданного немецким властям. Начальник хозяйственной части Векманн доверял ему важные дела. Сейчас Вышемирскому поручено готовиться к приему высокого гостя, возможно, самого рейхскомиссара Украины гаулейтора Эриха Коха! В частности, он должен помочь оборудовать резиденцию в тихой Пуще-Водице. Все там должно быть удобно, красиво, уютно.
Вышемирский почтительно выслушал распоряжения начальника, поклонился, ловко выкинул руку вперед, крикнул "Хайль!" и вышел из кабинета.
Какой неприятный день! Станислав загрустил. Черт бы побрал этого проклятого Векманна с его высоким гостем.
В ближайшие несколько дней у Вышемирского не останется ни одной свободной минуты. Надо мотаться по разным учреждениям, встречаться с десятками людей, подыскивать мебель, выписывать продукты.
А у Станислава на эти дни были совсем другие планы. Например, сегодня он пригласил на прогулку фольксдейче Людочку, заведующую складом комиссариата, а на завтра у него назначено свидание с женщиной, которую зовут Катюшей. Он ее никогда не видел. Знает лишь, что у нее голубые глаза, что на ней должен быть зеленоватый мужской пиджак, с засученным левым рукавом, а в руке - черная клеенчатая сумка. Эта Катюша будет его ждать в четыре часа дня на бульваре Шевченко, около городской управы. В том месте к концу рабочего дня бывает много людей, и устраивать свидание не очень опасно. Он должен передать Катюше бумагу, так как запасы типографии на исходе. Все тяжелей становилось снабжать типографию бумагой, - там ежедневно выпускают по триста и даже больше листовок.
Когда Вышемирский с шофером Костей перевозили бумагу, он брал себе немного, чтобы не очень-то заметно было. Но в последнее время что-то не приходится возить бумагу, и Станислав вспомнил о длинной, как жердь, заведующей складом. Ему нужно только два-три раза погулять с Людочкой, и несколько пачек бумаги он, несомненно, достанет. Так было и два месяца назад… Они сидели тогда над Днепром в Царском саду, где с трудом можно было найти целую и чистую скамью. Станислав через силу развлекал стареющую фольксдейче, а она таращила свои белесые глаза и ржала, как лошадь.
- Пан Станислав, откуда вы знаете столько пикантных историй?
- Я же бывший актер. В петроградском театре на первых ролях был, - врал Вышемирский. - А теперь ударился в литературу. Роман пишу, но вот беда - нет бумаги.
- А большой этот роман? О чем, наверно, о любви? - и Людочка закатывала глазки.
- Вам первой, милая пани, дам почитать. Но раньше надо переписать набело, а вот бумаги нет, - намекнул "писатель".
- Ах, да! Бумага? Какие пустяки; приходите на склад, берите, сколько угодно.
Вышемирский действительно достал тогда немало бумаги. И теперь сумеет вырвать. Скажет, что нужно перепечатать роман в трех экземплярах.
Итак, достать бумагу и передать Катюше - его первое задание. Но было еще второе, куда более сложное. На Железнодорожном шоссе слоняется подозрительный человек. Загорный поручил Станиславу выяснить, не стало ли гестаповцам известно что-нибудь об их парторганизации. Это можно разузнать через одного знакомого парня, который завел дружбу с инспектором гестапо.
Дела важные, неотложные. Как же быть?
Вышемирский подошел к окну. С высокого здания на Банковской, в котором расположился комиссариат, открывался страшный вид на Крещатик: руины пожарища… Но ничего - скоро советские воины прогонят фашистов, и вырастут на Крещатике здания, еще более красивые, чем были. Только бы дожить до этого часа, только бы выстоять!
Выстоять! Вышемирский редко думал о том, удастся ли ему выжить, ведь каждую минуту в генералкомиссариате могли узнать о его связях с подпольщиками. Он не был трусом; ему даже казалось, что он делает мало, действует медленно. Он и сейчас об этом подумал, и кулаки у него невольно сжались от злости. Нет, обязательно надо встретиться с этим парнем! Вышемирский подошел к телефону:
- Валерий! Добрый день, дружище! Как ты смотришь на то, чтобы распить сегодня бутылочку неплохого вина?
Валерий смотрел на это весьма благожелательно.
С Катюшей Вышемирский смог встретиться лишь через четыре дня, когда особняк был готов к приему высокого гостя.
В условленное время - ровно в 4 часа - Вышемирский подошел к зданию городской управы и увидел небольшую, худенькую женщину в зеленом мужском пиджаке и с черной сумкой в руке; левый рукав пиджака был засучен. Женщина посмотрела на Вышемирского.
- Катюша, здравствуйте. Сколько лет, сколько зим! Как поживаете? - словно давнюю знакомую встретил Станислав женщину и крепко пожал ей руку.
- Здравствуйте, здравствуйте! - обрадовалась и Екатерина. - Пойдем, Стасик, посидим на скамеечке, поговорим… Как здоровье бабушки?
Когда они уселись в укромном местечке, вдали от людей, улыбка исчезла с ее лица:
- Я уже четвертый день прихожу сюда. Что-нибудь случилось? Мы все очень переволновались.
- Все в порядке. Был очень занят. Вот бумага, возьмите. Передайте Борису: шоссе вне всяких подозрений. Однако следует быть осторожными: в гестапо поступили листовки с подписью "Смерть немецким оккупантам!" от шпиков из Киева, Нежина, Бровар, Фастова…
Они распрощались.
Екатерина волновалась. Сегодня она выполнила первое задание, которое поручил ей двоюродный брат Борис Загорный.
Владимирская горка. Отсюда по крутым тропинкам она сбежит вниз, на Подол, как бегала сотни раз в детстве. Там она условилась встретиться с братом. Екатерина торопилась. Она с утра не была дома и беспокоилась о своих детях - четырехлетней Нонне, восьмилетней Эле и пятнадцатилетней Гале.
Что заставило ее, мать троих детей, связаться с подпольщиками? Ведь она никогда не интересовалась политикой, не была даже в комсомоле. Жила себе с мужем метеорологом, помогала ему составлять прогнозы погоды. А когда муж умер, целиком отдалась воспитанию дочерей. Поселилась в Мыльном переулке у родителей, в старой хате. Но и сюда, в заросший бурьяном гористый, безлюдный переулочек, в маленькие хатенки, ворвалась война.
Никогда не забудет Екатерина одного летнего дня 1942 года. Ничего не подозревая, возвращалась она домой с базара. На улице ее остановил старый Мюллер, сосед-немец. Его седые волосы шевелил ветер, а лицо было такое же белое, как волосы.
- Катя, тебе домой нельзя… Там гестапо. Беги, дочка, а то схватят… И не проклинай немцев. Эти ироды, захватившие Киев, убивающие невинных людей, - не немцы. Это фашисты, звери. Будь они прокляты! - старик Мюллер плакал. - А о дочках не беспокойся: пока они будут у меня, потом заберешь.
Екатерина поселилась на Кожемяцкой, где жили Загорные.
…Вот и Подол. Вот и улица, на которой ее ждет Борис. Она сразу заметила невысокую фигуру брата. Настоящий пан! К его рыжеватой шевелюре и острой бородке очень идет светло-серый костюм. Рядом с братом - высокий, русоволосый юноша. Борис взял юношу под руку и пошел с ним навстречу сестре. "Видно, свой", - подумала Екатерина.
- Наконец встретила! Вот возьми, - подала она брату сверток и шепотом передала слова Вышемирского.
Борис крепко обнял сестру:
- Катя, ты сегодня сделала большое дело! Спасибо, родная. Но отныне тебе придется встречаться со Стасиком чаще. И этого парня на всякий случай запомни, вероятно, он тебе еще пригодится.
Высокий улыбнулся Екатерине. Это был Сергей Ананичев.