Теперь самолет летит вдоль Ворсклы метрах в двухстах от берега, на северо-восток в сторону Борисовки. По пути попались две малые переправы: видно, для пехоты и легкого транспорта. Но вот впереди слева, не долетая Борисовки, Иван замечает понтонный мост и сразу смекает, что к чему: не для повозок же он наведен… но и танков на нем нет. Впрочем, это понятно: немцы стали осторожнее, боятся налетов нашей авиации и перебрасывают резервы из пунктов сосредоточения только ночью. И вдруг видит въезжающие на понтоны бензоцистерны. Вот в чем дело! За переправой желтела хорошо накатанная дорога. Алимкин резко разворачивается влево, пересекает реку, идет вдоль дороги. Приглядывается к ней. Так и есть: на обочинах в местах объездов всюду хорошо видны отпечатки танковых гусениц! По самолету со стороны переправы, которая осталась теперь справа сзади, открыли огонь эрликоновские установки. Алимкина охватывает чувство боевого азарта:
- Алеха, тысяча чертей! Кажется, напали на верный след!
- Точно! На обочине дороги вижу отпечатки танковых траков. Да и БЗ неспроста туда топают.
- То-то!
Все было правильно: через пять минут лету дорога стала расширяться, распадаться на отдельные рукава, незаметно переходя в пологий, густо поросший лещинником широкий овраг - надежное укрытие. Там-то, в овраге, Иван и увидел их - более сотни замаскированных броневых машин. Он прошел вдоль оврага. Зенитки молчали: враг не хотел демаскировать себя огнем в надежде, что летчик ничего не заметит.
Далее овраг круто поворачивал влево. "Интересно, что там? А вдруг тоже танки? Еще немного - и домой! - думал Иван. - Линия фронта рядом…"
Но в этот момент, как выстрел, бьет в уши резкий голос стрелка:
- Командир, нас атакуют!
- Держись, Алеша!
Иван делает "змейку", осматривая заднюю полусферу. И точно - сзади шесть вражеских истребителей. Они уже рядом - всего пятьсот метров. Понял: так просто от них не отвязаться…
Алимкин взял курс на север, дал полный газ, отжал ручку управления, ближе прижимаясь к земле. И тут же почувствовал, как, дробно сотрясая корпус самолета, лихорадочно застучал пулемет Рыжова.
- Не спеши, Алексей! Бей короткими!
Первая пара "мессершмиттов", выходя из атаки, стремительно пронеслась справа, промелькнув черными в белых обводах крестами над самой кабиной. Иван приподнимает нос самолета и бьет из пушек им вдогонку. Но поздно: "мессеры" уже вошли в боевой разворот, готовясь к новой атаке. На фюзеляже одного из них красуется бубновый туз.
Вторая пара "худых" подходит почти вплотную к "илу" и бьет наверняка: высекая искры, фашистские снаряды рикошетят о бронекорпус и, видно, поражают винт. Мотор начинает трясти. Повреждены и рули: Иван пытается маневрировать, но самолет реагирует вяло. А тут еще умолк и пулемет стрелка.
- Алексей, почему не стреляешь? Алексей!
Но Рыжов молчит… А "мессершмитты" заходят, как по конвейеру: пара, еще пара, еще…
Иван чувствует, что его расстреливают в упор. Дробно и хлестко стучат по корпусу "ила" снаряды. Вот уже и кабина разбита, густо дымит мотор… Но есть еще оружие - рация. Задыхаясь от дыма, Алимкин нащупывает кнопку передатчика, вызывая станцию наведения:
- "Вега!" "Вега"! Я "Байкал-дзенадцатый"! Большее скопление танков противника в пятнадцати километрах западнее Борисовки!
- Я "Вега", тебя понял: пятнадцать километров западнее Борисовки, - ответил ему твердый голос с грузинским акцентом. И, почувствовав недоброе, с беспокойством спросил: - Двенадцатый, что у тебя, дорогой?
Алимкин хотел ответить, как положено: "Конец связи", потому что самолет, уже не слушаясь рулей, просаживался, падая на поле, но успел сказать только одно слово: "Конец…"
Земля, поросшая травами и кустарником, стремительно побежала под брюхо "ила". Иван резко взял на себя штурвал, чтобы хоть как-то смягчить силу удара, двинул педаль, помогая убрать крен, и тут же почувствовал, как его швырнуло вперед. Привязные ремни впились в плечи, тупая боль сковала все тело. Но едва машина остановилась, Алимкин, превозмогая боль, отстегнул ремни, выбрался на крыло, огляделся по сторонам. Кругом - ни души. Вдалеке, у самого горизонта, на пологом взгорье виднеется село. Там наверняка уже заметили столб дыма, густо поднимающийся из-под капота его машины. Надо торопиться…
Алимкин пробрался к задней кабине, растерзанной снарядами, и увидел стрелка, уткнувшегося лицом в пулемет. Осторожно повернул его голову и понял, что Рыжов убит. Иван откинул фонарь, пытаясь вытащить боевого друга, чтобы фашисты не глумились над ним, пусть уже и мертвым, но тут же заметил, как у дальнего косогора показался немецкий бронетранспортер.
Иван перегнулся в кабину, коснувшись своей щекой холодной щеки друга, отстегнул пистолет и вынул из нагрудного кармана документы. В последний раз, стащив со своей головы шлемофон, горестно поглядел на спокойное сейчас Алешино лицо. С ненавистью перевел взгляд в сторону бронетранспортера:
- Ну уж черта с два! Ишь чего захотели, гады!
Сунув в карман куртки пистолет, одним прыжком очутился возле сорванного лючка бензокрана, резко открыл его. Тугая струя бензина ударила в землю, растекаясь широкой лужей. Отскочив в сторону, Иван метнул в нее зажженную спичку и бросился к оврагу, поросшему густым кустарником. За его спиной раздался легкий хлопок, а через несколько секунд гудящее пламя уже охватило весь самолет.
…Поздним вечером 18 июля в штабе 2-й воздушной армии генерала Красовского собрался Военный совет. Пригласили в основном командиров штурмовых соединений. Присутствовавший здесь член Военного совета Фронта генерал Худяков кратко доложил обстановку: наступление фашистов на Обоянь и Корочу провалилось; силами танковых соединений и штурмовой авиации немцам нанесено поражение под Прохоровкой; действия крупных сил бомбардировочной и штурмовой авиации оправдались полностью…
- Командующий фронтом генерал армии Ватутин, - продолжал далее Худяков, - требует от вас, товарищи, еще более решительных действий при поддержке наступления на Белгород. Силы врага, особенно танковые и авиационные, подорваны. Но у фашистов есть еще немалые резервы. Особенно опасны 4-я танковая армия Гота и ударная группировка "Кампф", расположенные южнее и западнее Белгорода. С воздуха их прикрывают свежие силы истребителей пятьдесят второй эскадры люфтваффе. Степан Акимович, - обратился Худяков к генералу Красовскому, - какие у вас будут соображения по этому поводу?
- Думаю, товарищ генерал, необходимо продолжить активные действия именно крупными силами авиации, - сказал командующий армией. - Эта тактика в последних боях показала себя как наиболее результативная. Но прежде чем говорить по существу задач, поставленных перед нами штабом фронта, я попрошу вас, Георгий Филиппович, - обратился он к генералу Байдукову, - и вас, Андрей Никифорович, - к полковнику Витруку, - доложить о результатах воздушной разведки.
- Экипажи четвертой штурмовой дивизии, - начал генерал Байдуков, - были в районе между Липовом и Северским Донцом, где противник при поддержке оперативной подвижной группы "Кампф" пытался отрезать и окружить нашу шестьдесят девятую армию. По данным нашей разведки были введены в бой два полка дивизии, нанесшие значительный урон противнику. Это способствовало успешному выходу из полуокружения частей армии.
- Вот видите, что значат резервы? И это после того как под Прохоровкой было уничтожено более трехсот немецких танков! - заметил Худяков. - Так, а что нам скажет Андрей Никифорович? - И генерал выжидающе поглядел на Витрука.
Тот помолчал, соображая. По его худому скуластому лицу было видно: волнуется.
- Командующий воздушной армией генерал Красовский поставил перед нашей дивизией задачу активно вести разведку в районах Прохоровки, Яковлева и Борисовки, - доложил Витрук. - Двенадцатого июля под Яковлевом и Прохоровкой были обнаружены крупные танковые силы противника. По ним нанесено несколько штурмовых ударов совместно с бомбардировщиками Пе-два. Противнику причинен значительный урон. - И, понизив голос, добавил: - Летчики сражались геройски. Младший лейтенант Савик со стрелком Кондратюком совершили огненный таран.
- Это, товарищ генерал, уже четвертый такой подвиг в нашей армии, - пояснил Красовский, глядя на Худякова. Тот согласно кивнул:
- Летчики вашей воздушной армии, Степан Акимович, сражаются с невиданной отвагой. Я об этом уже докладывал генералу Ватутину. Кстати, когда летчика-истребителя Горовца вы представили к ордену Ленина, командующий фронтом на представлении лично приписал: "Достоин звания Героя Советского Союза". Так что вы не скромничайте. Ведь Горовец в одном бою уничтожил девять "юнкерсов" - целую эскадрилью!
- У нас своя, строгая мерка, товарищ генерал, - пояснил Красовский. И вновь обратился к Витруку:
- Андрей Никифорович, а что разведано в районе Борисовки?
Генерал Худяков насторожился, придвинув к себе блокнот.
Витрук нагнул голову, развел руками:
- Вчера посылал туда экипаж Алимкина, но он не вернулся. Задание не выполнено…
- Не совсем так, - поправил его командующий и кивнул в сторону своего заместителя: - У генерала Нанейшвили есть другие данные. Доложите, пожалуйста…
- Мне довелось быть на пункте наведения в районе поселка Ивня западнее Прохоровки, - сказал генерал Нанейшвили. - Спустя час после атаки "илов" на Прохоровку и Яковлеве летчик с позывным "Байкал-двенадцать" докладывал, что в пятнадцати километрах западнее Борисовки обнаружено большое скопление танков противника.
- "Байкал-двенадцать" - это Алимкин, - подтвердил Витрук и провел ладонью по разгоряченному лицу… - Значит, добрался все-таки Иван до цели.
- Я лично знаю Алимкина, - поддержал Витрука генерал Красовский. - Это замечательный летчик. Данные, что успел он передать, чрезвычайно важны. Необходимо немедленно продолжать поиск. Нам надо уничтожить танковый резерв врага, с тем чтобы обеспечить наступление войск фронта на Белгород! Таков приказ командующего генерала армии Ватутина.
- Да, именно так, товарищи, - подтвердил генерал Худяков.
- Данные, переданные летчиком, соответствуют предварительным данным фронтовой разведки, - уточнил начальник штаба воздушной армии генерал Качев.
- Степан Акимович, - спросил Худяков у Красовского, - сколько можете выделить самолетов для нанесения удара?
- Три полка штурмовиков, два полка "Петляковых", две эскадрильи истребителей прикрытия, товарищ член Военного совета. Остальные силы - для удара в направлении Белгорода.
- Что ж, добро, - согласился Худяков. - Так и доложу командующему фронтом. - Ну а как насчет доразведывания цели?
- Разведчика вышлем перед рассветом, - заверил Красовский и, обведя взглядом сидящих за столом офицеров, остановил свой взгляд на Витруке.
- Посылай, Андрей Никифорович, разведчика!
ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!
Душный вечер. Механик Алимкина Евсеич все вглядывался на юг, все ожидал чуда: вот-вот на горизонте покажется его самолет!
Подошел механик Дворникова Беднов, положил Евсеичу руку на плечо:
- Пойдем-ка в наш эскадрильский домик, Георгий зовет.
- Зачем? - удивился Евсеич.
- Почем я знаю… - стушевался Беднов. - Газеты Наталья читать будет для сержантского состава, потому как агитатор она.
Они прошагали молча вдоль стоянки, подошли к домику. У порога стояла Беликова. Тусклый свет из распахнутой двери падал на ее выгоревшую гимнастерку, матово озаряя медаль "За отвагу". И еще Евсеич заметил новенький орден Красной Звезды.
- Привет, - глухо поздоровался Евсеич, пряча глаза, словно был виноват перед ней в том, что не дождался Алимкина.
- А Георгий где? - спросил Беднов, заглядывая в дверь. - Доложить мне надо бы, что самолет к вылету готов.
- Его срочно вызвал комполка. Беликова, щурясь от лучистого света маленькой лампочки, подсоединенной к аккумулятору, подошла к столу, развернула газеты и, посмотрев на собравшихся, попросила:
- Если можно, ребята, не курите. Я долго вас не задержу, знаю - вы сегодня и так устали. И летали и работали много. В общем, я зачитаю вам лишь самое главное, а выводы сами делайте.
"5 июля комэск 175-го ШАП старший лейтенант Андрей Долгов направил свой горящий самолет на немецкую автоколонну у села Бессоновка…
6 июля летчик 95-го штурмового авиаполка Иван Гусев бросил свой пылающий "ил" на скопление автомашин и бензоцистерн с горючим у переправы через Северский Донец…
7 июля замкомэска 95-го полка младший лейтенант Николай Томайкин на подбитом Ил-2 спикировал на колонну автомашин с немецкими войсками".
- Ну вот и все, - сказала Наташа в грустном раздумье, бережно складывая газеты. - Думаю, что всем все ясно.
- Понятно, - за всех сквозь зубы процедил стрелок Вася Петрушевич, сжимая кулаки. И вдруг взорвался: - Бить их нужно, как бешеных собак!
А как его не понять: в Белоруссии у Васи фашисты за помощь партизанам расстреляли мать, брата и сестренку. И вот теперь погиб в бою лучший друг Алеша Кондратюк, стрелок из экипажа Савика…
Наташа, придержав дверь, чтобы не скрипнула, тихо вышла из землянки. Было душно. Приближалась гроза. Западный край беззвездного неба то и дело высвечивался бледными отсветами зарниц. Над черной бескрайней степью, как и тогда, когда они бродили по ней с Иваном, стоял терпкий горьковатый запах полыни и чебреца. Только сейчас к нему примешивался еще и смрад сгоревшего тротила, каленого железа, принесенный сюда южным ветром с полей великой битвы.
Наташа расстегнула нагрудный карман, достала алую пластинку с вырезанной на ней маленькой звездочкой, ощупала пальцами острые ее грани.
- "Нужно выжить и победить!" - произнесла она вслух слова Алимкина.
- Ты это с кем тут разговариваешь? - послышался из темноты голос Дворникова. Он подошел и встал напротив - коренастый, крепкий.
- Так, ни с кем, - растерянно ответила Наташа, пряча свой талисман. - А знаешь, командир, Иван вернется, вот посмотришь!
- Если бы, - Георгий тяжело вздохнул. - Ты вот что, ступай-ка, Наташка, отдыхать. Завтра перед рассветом наш вылет.
- Вылет? Куда?
- Туда же, где был Иван…
* * *
Алимкин, сжимая в ладони рукоять пистолета, бежал по оврагу. Ветер гудел в ушах, ветки кустарника наотмашь стегали по лицу, рвали одежду. Он пересек болотистый перелесок, углубился в березовую чащу, и выбившись из сил, свалился на поросшем березами и орешником взгорке.
Отдышавшись, Иван сунул в карман пистолет и, ухватившись руками за ствол молодой гибкой березы, поднялся в рост, вглядываясь в далекий теперь столб дыма над тем, что было его самолетом.
И вот огромное багрово-черное облако поднялось над Ивановым "илом", а через несколько секунд докатилось и сюда, на взгорок, перекатистое эхо мощного взрыва…
Не оборачиваясь, Иван побрел на гул канонады, на север - там фронт. С каждым шагом все ближе к своим…
Вдруг он услышал похрустывание сухих веток, насторожился, вскинул пистолет, но тут же опустил его: сквозь кусты орешника на поляне заметил изможденного, оборванного мальчишку лет двенадцати, собиравшего хворост. Подождав еще с минуту и убедившись, что больше никого поблизости нет, тихо позвал:
- Поди-ка сюда…
Мальчик вздрогнул, уронил вязанку, переброшенную на бечевке через худенькое плечо.
- Да ты не бойся, свои…
- А я не пужачий, чего мне вас бояться-то? Чай, не ограбите…
Все сомнения паренька разом развеялись, как только он увидел шагнувшего к нему из кустов советского командира.
- Дяденька, дак вы наш? - не веря своим глазам, переспросил мальчик.
- Как видишь, - спокойно ответил Алимкин. - Ты помог бы мне к линии фронта пробраться! Знаешь, как?
- А то не знаю. Пройдем по старым оврагам через два леса в сторону Ракитного. На Томаровку нельзя. Далеко, видать, туда немцы зашли. А со стороны Ракитного уж и пулеметы слышно как строчат. - И вдруг спросил: - Дяденька военный, а вы кто будете?
- Беда случилась. На самолете подбили.
Алимкин теперь хорошо разглядел паренька. Синяя застиранная рубаха, короткие штаны в заплатах. На сером, землистом лице пролегли глубокие не по годам морщины. Заметил и то, что у мальчишки не было кисти на левой руке.
- А наши-то скоро придут, дяденька летчик? - большие глаза пацана нацелились прямо в лицо Ивана. И было в этих глазах столько боли и нетерпения, что Иван поневоле отвел взгляд в сторону, кивнул:
- Теперь скоро, парень, скоро…
- Ладно, подождем, - деловито согласился мальчик. - Однако тут опасно, дорога рядом. Пойдемте в лисьи копи, там до вечера и подождете. Я к вечеру приду, честное пионерское.
- А лисьи копи, что это?
- Раньше глину брали в овраге, ну а теперь ямы остались. Их там не перечесть. Да и кустов много - не найдут…
Ямы и впрямь оказались отличным укрытием.
- Спасибо, брат, - похвалил Иван мальчишку, устраиваясь поудобнее, - а как зовут тебя?
- Васькой. А вас как?
- Иван Николаевич. Зови просто дядей Ваней. Хорошо?
- Ага!
- А что это, брат, у тебя ладошки нету? Небось, запалы от гранат разряжал?
- Не-е, - протянул Вася. - Это Ганс с Прошкой мне так сделали.
- Как это "так сделали?" Какие еще Ганс с Прошкой?
- Прошка - это полицай местный. От Красной-то Армии улизнул, в погребе отсиделся. А фашисты пришли - он и грудь колесом. Я, говорит, от большевиков во как натерпелся. Хватит, говорит, не желаю! Ну, его в полицаи и обрядили.
- Да ты про руку свою скажи…
- К тому и веду, - не сплоховал Васятка. - Ты, дядя Иван, не торопи. Все одно раньше вечера нам отсюда не выбраться. Ну вот, вскорости этот Прошка отъелся на немецких харчах так, что мундир трещать стал и рожа вот-вот лопнет. Ну мы, пацаны, и давай его поддразнивать: "Прошка - большая ложка". Прослышал он про то, рассвирепел. Особливо меня возненавидел, потому как и батя мой, и старшой брат на фронте. Как увидит меня - сам не свой. Ага, кричит, попался, краснопузый! И кирпичом или камнем.
А тут ще сдружился Прошка с Гансом. Этот у немцев главный по харчам. Приедет на машине - и с Прошкой по дворам: "Матка, млеко! Матка, яйки". Все подчистую выгребают. А сами пьяные, гады.
Ну вот, пошел я как-то за хворостом и встретил их на опушке. Сидят на бугорке у дороги, гужуются награбленным. Увидел меня Прошка, вытер рукавом сальные губы и кличет: "Эй, краснопузый, ну-ка подь сюда, шоколаду немецкого дам". Делать нечего, подхожу. Сидят они с дружком пьяные, ухмыляются. Потом Прошка как рявкнет: "Беги, змееныш, считаю до трех!" - и затвором карабина - щелк. Тут и немец из кобуры пистолет достает и показывает рукой в сторону. Кричит: "Шнель!" Рванулся я что было сил, да далеко, видать, не убежал.
Алимкин пристально глядел на мальчика, не веря ушам своим.
- Так… Ну дальше-то что?