Мы над целью. Внизу в мертвенном, голубовато-ледяном свете САБа - ровная каменистая степь, покрытая редкими пятнами растительности. Это и есть Херсонесский аэродром. Никаких признаков присутствия человека. Наверно, этот мыс выглядел так же тысячи лет назад. Но это обманчивое впечатление. Под нами - важный военный объект, отличный аэродром, здесь могут приземляться и взлетать в любом направлении самые тяжёлые самолёты. Возможно, в капонирах притаились транспортные самолёты, бомбардировщики. Капонир - углубление в земле, с двух сторон - насыпи. Сверху натянута маскировочная сеть размером пятьдесят на пятьдесят метров с привязанными к ней кусочками зелёной материи. Так же замаскированы дворики, в которых укрыты зенитные орудия и пулемёты; траншеи и блиндажи, в которых притаились 600–700 гитлеровцев, обслуживающих аэродром; механические мастерские, склады продовольствия, боеприпасов, горючего и смазочных материалов. Днём аэродром просматривается с Сапун-горы, там теперь расположены наши батареи, поэтому принимать и отправлять самолёты немцы могут только по ночам.
САБ догорел. Валя сразу бросила второй. Перегнувшись через борт, она внимательно осматривает каждое пятно на аэродроме, ищет цель.
Наша задача - сбросить бомбы в этом квадрате и вернуться на свой аэродром. Мы так бы и поступили, если бы нас обстреливали, но немцы затаились, поэтому спешить не будем. Если не обнаружим конкретную цель, постараемся увеличить зону поражения - сбросим бомбы в два приёма, разбросаем термички по всей территории аэродрома. Бомба может взорваться рядом с капониром - укрытый в нём самолёт не пострадает. Только прямое попадание выведет его из строя.
Немцы надеются, что мы покружимся и улетим. А они свернут сети в рулоны, выкатят самолёты по откосам капониров на лётное поле или встретят желанных посланцев из Румынии - пузатые транспортные "фокке-вульфы" и - прощай, Крым. "В первую очередь улетят генералы, - подумала я, - гестаповцы, самые гнусные выродки, которые потом появятся снова, может быть, в Белоруссии. Как не хочется выпускать их из капкана!"
- Ничего не видно, - недовольно проворчала Валя. - Умеют маскироваться, черти. Бросаю!
Громыхнул двойной взрыв, и началась огненная свистопляска. Самолёт качнуло. Валя сбросила оставшиеся бомбы, принялась за термички… Пронесло. Поразили мы цель или нет, неизвестно. Надежды мало, но теперь мы точно знаем, что аэродром действует, к будем колошматить его до утра. Летим над Казачьей бухтой.
- Магуба, поверни к берегу, - попросила Валя. - Какие-то тени.
Она бросила САБ, и мы увидели колонну автомашин. Из прибрежных траншей вырвались снопы трассирующих снарядов и пуль. Я отвернула в море, от греха подальше.
- Драпают! - ликующим голосом крикнула Валя. - Эх, где наши четыре "сотки"!
- А куда им драпать? На мыс, под наши бомбы?
- Да, крышка 17-й армии. Доложим Бершанской?
- Непременно.
В час ночи мы возвращались после четвёртого вылета. Поравнялись с Северной бухтой. И вдруг… Всё побережье к северу от Севастополя и к юго-востоку до самого горизонта озарилось множеством разноцветных огней. В голове мелькнула дикая мысль: "Десант!" Но Валя сразу сообразила в чём дело:
- Мамочка моя! Салют! Севастополь наш! Ура!
Стреляли из всех видов оружия, сотни ракет осветили небо.
- Магуба-джан, выпущу все ракеты?! - взмолилась Валя.
- Давай! Оставь одну красную, на всякий случай.
И мы внесли свою долю в этот стихийный, победный салют, первый в нашей жизни, который мы видели воочию. Умирать буду, вспомню это майское ночное, крымское небо, расцвеченное огненным дождём, и смутные очертания севастопольских руин.
В час ночи 10-го мая по радио Левитан прочитал приказ Верховного Главнокомандующего:
"Войска 4-го Украинского фронта, при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии, в результате трёхдневных наступательных боёв прорвали сильно укреплённую долговременную оборону немцев, состоящую из трёх полос железобетонных оборонительных сооружений, и несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Чёрном море - городом Севастополем.
Тем самым ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму, и Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков".
Немцы ещё удерживали мыс Херсонес и несколько бухт, но Ставка, по-видимому, эту группировку в расчёт уже не принимала.
Наша радость в ту ночь была омрачена; дежурная по аэродрому сообщила, что Лейла ранена и отправлена на санитарном самолёте в Ялту, в госпиталь.
- Рана пустяковая, - успокаивала она меня. - Лейла даже хотела скрыть, что ранена, но Бершанскую не проведёшь.
Рана в самом деле была не опасной, мне сказала Руфа, ей-то я поверила. Осколок попал в ногу, выше колена. Бершанская испугалась, что Лейла потеряла много крови, и в ране могли быть осколки, настояла на отправке в госпиталь.
"Нет худа без добра, - размышляла я, - для Лейлы война в Крыму закончилась. Она отвоевала у захватчиков своё прекрасное крымское "поместье". Говорят, после окончания боевых действий в Крыму нам предоставят недельный отдых. Навещу Лейлу. Все будут воевать, а мы… Целую неделю! Мамочка моя, как говорит Валя, не может этого быть. Впереди ещё Белоруссия, Польша, Германия, отдыхать не время. Правда, бои были очень тяжёлыми, изнурительными, как никогда, отдохнуть бы не помешало. Потом будем сражаться, как львы!"
Ночь семьсот седьмая
Более 50 тысяч гитлеровцев, вооружённых до зубов, имеющих в своём распоряжении сотни орудий и миномётов, бронетранспортёры, огромное количество боеприпасов, были оттеснены нашими войсками к мысу Херсонес. В их руках находились бухты, расположенные между этим мысом и Севастополем: Стрелецкая, Омега, Камышёвая, Казачья. Нашим войскам предстояло в кратчайший срок уничтожить эту армию или принудить её к капитуляции.
На разборе полётов Бершанская как бы между прочим сказала:
- Сегодня на рассвете от мыса Херсонес в Румынию отправились два крупных немецких транспорта "Тея" и "Тотила", несколько десантных барж, на борту которых находились тысячи гитлеровцев. Караван обнаружили лётчики Черноморского флота. Вблизи крымского берега штурмовики и бомбардировщики потопили "Тотилу", две баржи. Через два часа настигли "Тею", остальные баржи и тоже потопили.
Меня это сообщение обрадовало, но Валя была недовольна. На пути к самолётам возмущалась:
- Прохлопали. Могли бы и сами потопить. Есть же в дивизии разведотдел, чем они там занимаются? Лопухи.
- Какая разница, кто обнаружил, кто потопил, - попыталась я успокоить её. - Фашисты пошли на дно, чего ещё тебе. Если бы прорвались, другое дело.
- Вот именно, другое дело, - не унималась Валя. - Ордена бы мы получили как ты не понимаешь. Тебе хорошо…
На аэродром пришла Рачкевич, сообщила кое-какие подробности о штурме Севастополя. Над Графской пристанью кто-то из моряков водрузил вместо флага бескозырку. Приморский бульвар был превращён гитлеровцами в концлагерь, точнее, в перевалочный пункт для заключённых. Отсюда их отправляли па Керченский полуостров, в лагерь смерти, увозили за город, расстреливали. На берегу - десятки трупов эсэсовцев с простреленными висками, рядом - пристреленные, видимо, хозяевами, овчарки.
До войны в Севастополе было более 100 тысяч жителей, в день освобождения из руин вышла примерно тысяча человек, в основном женщины, старики.
Пленные румыны клянут Гитлера и Антонеску, возмущаются, что немцы не разрешают им грузиться на… транспортные суда.
"Правильно делают, что не разрешают, - подумала я. - Так им и надо, фашистским прихвостням, быстрее прозреют".
В свете САБа видим на берегу Стрелецкой бухты фантастическую картину: по крутому, почти отвесному склону медленно скатывается гирлянды человеческих фигур. Внизу - большой транспорт и пять десантных барж.
- За что они цепляются? - удивлённо спросила Валя. - За каменную стену?
В этот момент под обрывом взорвались две бомбы, и мы увидели сходни, спущенные к берегу. Наверху - множество автомашин, суета.
Валя все четыре "сотки" всадила в горящий транспорт, на него же со второго захода высыпала термитные бомбы.
С берега и транспортных судов остервенело били "эрликоны" и крупнокалиберные пулемёты, велась беспорядочная стрельба из автоматов.
"Бессмысленность сопротивления очевидна для нас, - думала я. - А для них? Может быть, верят до сих пор, что на море они хозяева, что Черноморского флота не существует? Отойти от берега - и все страхи позади? Почему румыны не поворачивают оружия против немцев? Ждут очереди, надеются, что Гитлер и Антонеску ночи не спят, думают, как бы их выручить?.."
Когда мы вернулись в Стрелецкую бухту с новым запасом бомб, от транспорта остались одни обломки, а баржи исчезли. Осмотрели другие бухты - пусто
- Что будем делать, штурман? - спросила я.
- Ударим по траншеям. Неужели наши потопили все баржи?
- Вряд ли. Бомбили в основном транспорт. Баржи ушли.
- Попробуем догнать? Попытка не пытка. Морские лётчики спят, если упустим, пиши пропало.
"Горючего надолго не хватит, - подумала я. - Баржи могли уйти далеко, обнаружить их очень трудно".
Мои сомнения разрешились неожиданно: далеко в море мы увидели яркие вспышки.
- Давай туда! - крикнула Валя.
- Хлеб отбивать у черноморцев? - рассмеялась я, разворачивая самолёт.
Мы прилетели, как говорится, к шапочному разбору. Пятёрка торпедных катеров уходила на восток, последняя баржа на наших глазах ушла под воду.
- Опоздали! - сокрушённо воскликнула Валя. - Здорово работают моряки, ничего не скажешь… Десять градусов вправо! Подозрительное пятно. Так держи. Не пойму…
Она сбросила САБ и доложила?
- Плот. Снижайся.
На плоту было человек тридцать.
- Будем бомбить? - спросила Валя.
- А зачем мы здесь, штурман? И зачем они?
- Это, наверно, румыны.
- Не румыны, а враги…
Я легла на боевой курс и увидела, что люди на плоту сидят и стоят с поднятыми вверх руками.
- Отставить! - скомандовала я и дала полный газ. - Ну их к чёрту.
- Правильно, Магуба-джан, - одобрительно сказала Валя. - Жалко бомбы на них тратить. Они же подохнут, как мухи.
Валя была права. Но что их заставило пуститься в это безнадёжное путешествие? Я не понимала этого тогда, не понимаю и сейчас.
Бомбы нам пригодились: у побережья мы обнаружили сторожевой катер. Как он ни метался, как ни огрызался "эрликоном" и двумя пулемётами, одна бомба угодила в цель. На катере вспыхнул пожар, он потерял ход. Валя выбросила термички, но, видимо, поторопилась, ни одна не попала в катер. Когда мы вернулись, его на прежнем месте уже не было.
Утром мы узнали, что немцы отвергли предложение нашего командования о капитуляции.
В этот день мне приснилась Лейла - в купальном костюме она бежала по мелководью, я смотрела и ждала, когда она взлетит.
Ночь семьсот восьмая
В очередную встречу Магуба Хусаиновна показала нам карту Севастополя и его окрестностей, которую нарисовала сама, попросила меня прикрепить её к книжной полке. Карта была раскрашена в разные цвета, на ней были обозначены объекты, о которых шла речь в предыдущие вечера: обводы, окружающие Севастополь, и другие оборонительные рубежи, бухты, Корабельная сторона и Северная, Графская пристань, Константиновский равелин, Малахов курган, Сапун-гора, мыс Херсонес, аэродром, Балаклава, Инкерман, балки и горные леса.
После того, как слушатели получили наглядное представление о месте действия, хозяйка продолжила свой рассказ.
- Гитлеровцы несли огромные, потери, но сопротивлялись отчаянно. По мнению наших стратегов Макаровой и Белик, это объяснялось просто: Гитлер панически боялся, что после завершения военных действий в Крыму наш полк бросят на Берлин, и ежедневно присылал командующему 17-й армией строжайшие приказы - любой ценой удерживать мыс Херсонес.
Девушки высказывали не только шутливые, но и серьёзные соображения по поводу военных действий в Крыму и на других фронтах. Например: блокированная группировка сковывает две наши армии, участие которых в ожидаемом летнем наступлении советских войск было для гитлеровского командования крайне нежелательно.
Жаркие дискуссии на военные темы в нашем общежитии разгорались довольно часто, я обычно не принимала в них участия, но слушала с интересом. Особенно бурно обсуждался вопрос об открытии второго фронта. Девушки разделились на две группы - оптимисток и пессимисток. Первые считали, что сигналом для открытия второго фронта послужит наша победа в Крыму. Вторые придерживались мнения, что наши союзники вообще не собираются высаживаться во Франции. А Валя уверяла, что когда война с Германией закончится, англичане и американцы выступят против нас.
Я причисляла себя к первой, более многочисленной группе. Почему? Верила, что народы Соединённых Штатов Америки и Англии заставят свои правительства принять, наконец, решительные меры для быстрейшего разгрома фашизма и освобождения Европы от гитлеровских захватчиков.
Вскоре после нападения фашистской Германии на Советский Союз в Англии и Америке прошли многочисленные демонстрации, митинги, конференции, участники которых приняли резолюции с требованием немедленно начать военные действия против общего врага - фашизма. Учитывая настроение подавляющего большинства населения, Черчилль 22-го июня 1941 года заявил: "Мы окажем русскому народу и России любую помощь, какую только сможем". Но это были слова, а не дела.
Советское правительство летом и осенью 1941 года предлагало. Англии и США открыть второй фронт в Европе - все необходимые условия для этого были. Но Черчилль и его единомышленники под различными предлогами откладывали начало активных боевых действий против Германии, хотя под давлением широкой общественности вынуждены были взять на себя определённые обязательства. В опубликованных совместных англо-советских и советско-американских заявлениях прямо говорилось: "Достигнута полная договорённость в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году".
Усилиями Черчилля эта договорённость была сорвана. Узнав о том, что союзники не намерены выполнять своих обязательств, Сталин в июле 1942 года направил английскому премьер-министру послание, в котором обвинил его в серьёзном нарушении союзнического долга.
"Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, - говорилось в послании, - я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год".
Понимая, что публичное обвинение в недостойной политической игре, ведущейся за спиной Советского Союза, будет означать конец его карьеры, Черчилль в августе 1942 года поспешил в Москву, чтобы "спасти лицо". Он заверил Сталина, что в 1943 году второй фронт будет непременно открыт. Наше правительство, стремясь сохранить антигитлеровскую коалицию, согласилось с этим. Оно руководствовалось при этом указанием Ленина о необходимости использования "всякой, хотя бы малейшей, возможности получить себе массового союзника, пусть даже временного, шаткого, непрочного, ненадёжного, условного".
В начале 1943 года на англо-американской конференции в Касабланке по настоянию Черчилля было принято решение второй фронт в этом году не открывать. О своём решении союзники известили Советское правительство лишь в июне 1943 года. Очередное послание Сталина Черчиллю от 24-го июня 1943 года заканчивалось так:
"Должен Вам заявить, что дело идёт здесь не просто о разочаровании Советского правительства, а о сохранении его доверяя к союзникам, подвергаемого тяжёлым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идёт о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину".
Переписка Сталина с руководителями союзных государств была опубликована после войны.
Шёл май 1944 года, а второго фронта всё ещё не было. Мы не знали тогда, что к этому времени был разработан наконец план вторжения союзных войск через пролив Ла-Манш в Северную Францию.
Надежды Черчилля и его единомышленников в Англии и США на истощение Советского Союза в борьбе с гитлеровской Германией рухнули окончательно - было очевидно: Красная Армия и без помощи союзников в состоянии освободить Европу.
Второй фронт был открыт 6-го июня 1944 года, но его значение было уже в значительной мере обесценено. К тому же основные силы фашистской Германии, более 200 дивизий, по-прежнему находились на советско-германском фронте. По свидетельству гитлеровского генерала, начальника оперативного отдела штаба Западного фронта Циммермана, "основу немецких войск Западного фронта составляли старики, оснащённые устаревшим вооружением".
Девушки пытались установить и причины временных неудач Красной Армии в 1941–1942 годах. Кто бы мог до войны предполагать, что наши войска будут сражаться с врагом на подступах к Москве, на берегах Волги и Терека, что удар по Севастополю будет нанесён не с моря, а с суши, со стороны Перекопа?
Ссылка на внезапность нападения, получившая распространение, казалась мне маловероятной. Гитлер никогда не скрывал, что враг номер один для него - Советский Союз. Он развернул у нашей границы 190 дивизий, в составе которых было пять с половиной миллионов солдат и офицеров. К бою были готовы около 50 тысяч орудий и миномётов, 2800 танков и самоходных артиллерийских установок, четыре воздушных флота - почти пять тысяч самолётов. О какой внезапности может идти речь?
В первый день войны мы потеряли в приграничных округах тысячу двести самолётов, в основном на земле - они не были замаскированы и не успели взлететь. Лишённые авиационного прикрытия, наши войска несли большие потери. Пограничники были, как всегда, начеку, они сражались с врагом, проявляя чудеса героизма, но, вооружённые лишь стрелковым оружием, не могли сдержать танковые и моторизованные части противника, которые к исходу дня продвинулись в глубь нашей территории на 35–50 километров.
К 10 июля немецко-фашистские войска захватили Латвию, Литву, Белоруссию, значительную часть Украины. Потери, понесённые в первые дни войны, резко снизили боеспособность наших войск, но дух советских воинов не был сломлен, их сопротивление возрастало с каждым часом.
В первый период войны Красной Армии не хватало новейшего вооружения - это главная причина её временных неудач. Надо учесть также, что из-за агрессивного курса Японии, соратницы гитлеровской Германии, Советское правительство было вынуждено в течение 1941–1945 годов держать у дальневосточных границ значительную часть наших Вооружённых Сил - 40 дивизий.
И всё же, несмотря на все неблагоприятные факторы, у. советского народа хватило материальных и моральных сил, чтобы сокрушить до основания, практически в единоборстве, главную ударную силу мирового империализма - фашистскую Германию. Мы не только защитили свою Родину, но и спасли жизнь, свободу, независимость многих народов.
Но вернёмся назад - от светлого дня Победы нас отделяет ещё много грозных боевых дней и ночей…
Разбор полётов в прошедшую ночь не занял много времени: все экипажи действовали уверенно, грамотно, задания командования выполнены, сделано сто пятьдесят два вылета.