К утру от колонны остались рожки да ножки.
- Мужской полк пришлось бы выволакивать с этой поляночки тягачами, - заявила Валя, когда мы, выполнив "программу", взяли курс на аэродром.
- Почему ты так уверена? - я решила немного подзадорить своего штурмана.
- Потому. Во-первых, мужчины тяжелее. Во-вторых, такого командира, как Бершанская, в мужских полках не было, нет и не будет.
- Очень убедительно, - согласилась я.
- Это ещё не всё. В-третьих, она верит в вас, лётчиц, беспредельно. Была бы площадка в два раза меньше, вы всё равно взлетели бы, как миленькие.
- Просто она очень опытная лётчица, - по инерции продолжала я. - Прикинула, глаз у неё точный.
- Сердце у неё точное, - перебила меня Валя. - Это самое главное.
- Ты права, мой штурман. Сдаюсь…
На другой день погода испортилась, полётов не было. Вечером в парадной форме, при орденах и медалях, с полковым знаменем, мы выстроились на площади города. Посмотреть на нас собралось всё население, как говорится, от мала до велика. Ребятишки облепили заборы, ближайшие деревья, крыши. Раздалась команда:
- К исполнению Государственного Гимна, полк, смирно!
И мы вдохновенно исполнили принятый у нас недавно новый Государственный Гимн Союза Советских Социалистических Республик. Так здорово, пожалуй, мы больше никогда не пели. Слушали нас со слезами на глазах. Мы-то разучивали Гимн, а эти люди, пережившие страшные годы оккупации, слушали его впервые:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Великий, могучий Советский Союз!
Ночь семьсот восемьдесят первая
Валя крепко держит меня под руку, старается идти в ногу. Мы бредём, не спеша по лесной тропинке к аэродрому, с наслаждением вдыхаем сырой, пахнущий хвоей и грибами воздух. Впереди и сзади нас то и дело вспыхивают фонарики, не заблудимся. У Вали тоже в руке фонарик, но она почему-то не включает его.
- Испортился? - спросила я.
- Нет, в порядке. Не бойся, я тебя держу крепко, упасть не дам. Знаешь что, я получила от Игоря сразу два письма.
- Поздравляю. Что пишет? Жив-здоров?
- Слушай. Письмо первое. "Ненаглядная моя красавица…" Даже повторять неудобно, какая я красавица. "Добрый день или добрая ночь, как поживаешь? Жду, жду, жду твоего письма, а его нет, нет и нет…" Давно написала, наверно, уже получил. "Что-нибудь случилось? Ты меня разлюбила?.." Надо же, разлюбила! "У девушек это бывает…" Издевается он, что ли? У девушек бывает! А у парней - нет? Ох, зла не хватает.
- По-моему, он шутит, - заметила я.
- Любовью не шутят! А дальше… "Я знаю, ваши бочаровцы от тебя без ума…" Надо же такое выдумать… Он знает, откуда, интересно? Сорока на хвосте принесла? Бочаровцы меня и в глаза не видели.
- Видели, - возразила я.
- Ну, несколько человек, и то издали.
- Он, Игорь, этих, несколько человек, и имеет в виду. Не думала я, что он такой проницательный.
- И ты туда же, - рассмеялась Валя. - Но на тебя я обижаться не могу.
- И на Игоря не обижайся. Шпарь дальше.
- "Бочаровцы от тебя без ума… Выбор богатый…" Делать мне больше нечего, только выбирать неизвестно кого, неизвестно зачем.
- Всё известно, - не удержалась я и сама рассмеялась. Давай, давай вспоминай.
- "Мы так мало были вместе. Всё время думаю о тебе. Ты такая чистая, доверчивая…" Понимаешь, куда он клонит? Доверчивая! Как бы не так. "И за тысячи вёрст от меня. Правда, с тобой рядом командир, старший лейтенант, она мне очень понравилась, в обиду тебя не даст, передай ей привет и мою просьбу: если будут какие-то перемены, пусть мне напишет…" Ты поняла что-нибудь? Какие перемены он имеет в виду?
Я, конечно, всё поняла, но промолчала. Шла и улыбалась в темноте. Валя замедлила шаг, все девушки нас обогнали.
- "Моё пожелание вам обеим: летайте вместе до конца войны, до победы…" Вот с этим я согласна. "Скоро и я полечу, переучиваюсь на штурмана, разрешили…" Лучше бы не разрешали. Это не в письме, это я говорю. "Хочется написать ещё многое, но подожду твоего письма. Обнимаю, целую, твой Игорь…" Письмо второе. "Здравствуй, моя милая, сероглазая ведьма. Вчера отправил тебе письмо, сегодня решил написать снова, кое-что добавить, очень важное. О любви я писать не умею, но одно скажу…"
В лесу, справа от нас, прогремела короткая автоматная очередь, пули пропели у моего виска. Валя толкнула меня вперёд, крикнула:
- Беги!
Сама отскочила куда-то в сторону и начала палить из пистолета.
- Отставить! - приказала я и кинулась к штурману. В голове мелькнуло: "Это она нарочно, отвлекает огонь на себя, врежут по вспышкам…"
Обхватив Валю руками, я повалила её на землю, нащупала губами её ухо, прошептала:
- Спокойно. Отползаем в лес.
За деревьями мы почувствовали себя в безопасности. Медленно, стараясь не шуметь, стали пробираться к аэродрому.
- Я в него попала, - шёпотом сказала Валя. - Стреляла по вспышкам, по тому месту. Чувствую, что попала. Завтра утром придём сюда, ладно? Обнаружим труп, вот увидишь. И почему они не сдаются, недобитки несчастные. На что рассчитывают? Бродят по лесам, как волки.
Мы увидели огоньки на тропинке, они двигались нам навстречу, наверно, девушки возвращаются, услышали выстрелы.
- Нас идут выручать, - сказала Валя. - Крикнуть?
- Подожди, подойдём поближе.
Оказалось - бойцы из батальона аэродромного обслуживания, их направила сюда дежурная по аэродрому. Я рассказала, что произошло.
Бойцы пропустили нас вперёд, и Валя, снова взяв меня под руку, продолжала:
- "Но одно скажу: мою любовь к тебе даже сравнить не с чем…" Вот уж точно: ни в сказке сказать, ни пером описать. "Верю, что всё у нас будет хорошо. Я без тебя жить на свете не могу. Буду ждать, и ты вернёшься. Обнимаю, целую, твой навеки Игорь."
- Хорошее письмо. Пиши ему почаще.
- Два письма уже написала. Он мне два, и я ему два, баш на баш. Вот послушай. Письмо первое. "Здравствуй, мой дорогой Игорь. Долетели благополучно. Всю дорогу думала о тебе, мысленно написала миллион писем, а вот сейчас не знаю, о чём писать. Как хорошо, что мы встретились, как плохо, что расстались. О будущей встрече стараюсь не думать, слишком она прекрасна. Но всё это должно быть: победа, мир, встречи. Знай: я теперь живу в ожидании твоих писем. Привет от моего командира. Целую. Валентина." Ну как? "спросила она и, не дав мне слова сказать, продолжала:
Письмо второе. "Игорёк, любимый мой, когда же я получу письмо от тебя? Мне кажется, что ждать первого письма, именно первого, труднее всего. Потом, наверно, будет легче…"
- Вы о чём шепчетесь, ведьмы? - раздался сзади мужской густой голос. - Что за секреты?
- А вам интересно? - спросила Валя, даже не обернувшись.
- Очень даже.
- Да вот, рассказываю командиру о своих, любовных приключениях.
- А много их было?
- К сожалению, мало. Меньше, чем хотелось бы.
- И когда вы успеваете?
- Используем нелётную погоду, - нашлась Валя. Любопытства у идущего следом прибавилось:
- А как Бершанская на это смотрит? - со смешком спросил он.
- Сквозь пальцы.
- Ну, ну, забавляйтесь. Дело молодое. Только ты выдумываешь всё, я воробей стреляный, меня на мякине не проведёшь.
Потеряв интерес к провожатому, Валя опять перешла на шёпот:
- На чём я остановилась? Ах да… "Потом, наверно, будет легче. Обо мне не беспокойся. Мой командир, старший лейтенант Сыртланова, которой, кстати, ты понравился, - гордись - чувствует себя в воздухе, даже под самым сильным обстрелом, как рыба в воде. Я за её спиной, во второй кабине, песни пою, чтобы она не скучала. К тому же немцы нас почти не обстреливают, не то, что в Крыму. Просто не успевают, бегут сломя голову на запад. Твоё первое письмо я даже во сне видела, держала его в руках, но прочитать не успела. Значит, оно уже в пути, не сегодня-завтра получу. Тоскую, люблю, целую, твоя навеки Валентина…". - Она чуть помедлила и добавила - А третье письмо я ещё не дописала.
- От меня привет, не забудь. И напиши, что я веду за тобой круглосуточное наблюдение, пусть не беспокоится.
В лес на поиски трупа мы, конечно, не пошли. Бершанская не разрешила бы. Да и не до того было - утром мы перелетели на другой аэродром.
Ночь семьсот восемьдесят третья
В полку произошёл несчастный случай - Женя Жигуленко, возвращаясь из ПАРМа, попала в автомобильную аварию, потеряла сознание и её отправили в госпиталь.
- Ничего страшного, кости целы, - успокаивала нас полковой врач Оля Жуковская. - Через несколько дней выпишут.
Размышляя о превратностях судьбы, я бродила возле аэродрома. Что происходит? Нас с Валей едва не изрешетил пулями какой-то бродячий немец или власовец. На счету Жени - более семисот боевых вылетов. Она - настоящий ас, одна из лучших лётчиц полка, в каких переделках не побывала, и вот авария. Не в небе, на земле. Впрочем, действительно, ничего страшного не произошло: я и мой штурман живы-здоровы, отделались, как говорится, лёгким испугом, а Женя… Нет худа без добра, пусть отдохнёт немного от войны. Веселья в полку поубавится, но ненадолго. Женя - неугомонная, жизнерадостная, очень музыкальная девушка, знает наизусть все женские арии из "Евгения Онегина" и "Пиковой дамы". Часто с удовольствием исполняет их по просьбе подруг…
- Магуба, загляни ко мне, - Лейла приглашала меня в свои "хоромы", под крыло самолёта.
Я подошла, улеглась на брезент.
- Поздравляю тебя, - Лейла поцеловала меня в щёку.
- С чем? - удивилась я.
- Взгляни, - она указала на карту. - Сегодня мы перелетим через границу. Я так мечтала об этом дне, вернее, об этой ночи. Думала: пересечём границу, сбросим бомбы на цель и будь что будет.
- Известно, что будет, - я ткнула пальцем в Берлин. - В полосе нашего фронта.
- Да, на пути полка, примерно 750 километров по прямой. Долетим?
- Конечно, мне хотелось добавить для точности "Не всё", но я решила повернуть разговор на другое: - Ахмет пишет? Уже выписался, наверно.
- Да, летает. Привет тебе от него.
- Привет и всё? Хоть бы ручку поцеловал.
- Он не в настроении - погиб командир эскадрильи. На его глазах.
- Понятно. Прощаю…
Женя Жигуленко отдыхать в госпитале не захотела, вечером появилась на аэродроме - в халате и тапочках, весёлая, шумная, как весна. Сбежала.
"Сорвиголова, - огорчённо подумала я. - Будь моя воля, отправила бы её обратно".
Девушки встретили беглянку как героиню. Она торопливо рассказывала:
- Открыла глаза, не пойму, куда попала: светлая комната, роскошная постель. Вспомнила всё, сообразила - госпиталь. Думаю - как глупо. Ощупала себя - всё на месте, только голова немного побаливает. Вошёл врач, я взмолилась: "Отпустите! У меня ничего не болит, полк будет выполнять очень важное задание…" И улыбаюсь ему самой обворожительной, как мне казалось, улыбкой. Не помогло. Лежите, говорит, спокойно, это самое важное задание. И ушёл. Я полежала немного, всё обдумала и быстренько сориентировалась. Перво-наперво установила, где склад. Подхожу, говорю кладовщице: голубушка, дай мою одежду, я её почищу, меня завтра выписывают. Она смеётся, пальчиком грозит: "Сбежать хочешь? Марш в палату!" Делать нечего, выбралась на дорогу и на попутной машине - сюда.
Ликование длилось недолго: из госпиталя пришла машина, и беглянку под охраной увезли обратно. Если прочитаете в какой-нибудь книге, что раненый сбежал из госпиталя, и это сошло ему с рук, не верьте. Порядок есть порядок, без него никуда…
Наши войска уже вели бои на территории Польши. Полк получил задание нанести удары по переправам и дорогам в районе Белостока, которые были забиты отступающими частями противника.
Как обычно - взлетели, набрали высоту, легли на курс. А на душе светло, пою про себя: "Широка страна моя родная." Удивляюсь, что Валя молчит, спрашиваю:
- Где мы?
Она словно ждала моего вопроса, весёлым голосом, громче, чем всегда, ответила:
- Через две минуты - граница. Польша!
"Приступаем к освобождению Европы, - подумала я с гордостью. - Что бы ни случилось, свою миссию мы выполним. По-другому нельзя. Рокот наших моторов для поляков сейчас, наверное, самая сладкая музыка".
- Ура! Ура! Ура! - выкрикнула Валя с воодушевлением и ворчливо добавила - Опять работаю за двоих.
- Я кричала вместе с тобой, только мысленно.
- Ты права. Выразить вслух словами то, что мы испытываем в эти мгновения, невозможно.
- Стихи напиши, - сказала я серьёзно.
- Попробую, только вряд ли что получится. Очень правильно замечено: лицом к лицу лица не увидать. Кто бы другой написал, я бы послушала… До цели десять минут…
Над переправой висели САБы, качались световые столбы прожекторов. Я легла на боевой курс. Отчётливо видела тёмную полоску, пересекающую реку. Взрывы слева и справа. На моих глазах полоска оборвалась - прямое попадание. Это работа Никулиной - Рябовой. Ничего не скажешь - молодцы.
Наш самолёт качнуло - Валя сбросила сразу четыре бомбы. Теперь уходить. Я резко отвернула влево, в сторону реки. Прожекторы, как ни старались, нас не поймали. Восстановить переправу гитлеровцам теперь не удастся, не позволим…
Это была незабываемая ночь-максимум. Когда приземлился последний самолёт, девушки запели "Гвардейский марш", хотя и шатались от усталости.
Засыпая, я услышала радостные возгласы:
- Жигули! Жигули!
Так называли Женю Жигуленко её самые близкие подруги. Сон как рукой сняло. "Неужели опять…" Я приподнялась и увидела, что Женя - в форме - исполняет с подругами какой-то первобытный танец. Успокоилась, снова легла и сквозь сон услышала голоса:
- Здорово попало?
- Ограничились строгим внушением…
Давно я так не спала, как в этот день, - без снов, без галлюцинаций.
Ночь восемьсот восьмая
В августе 1944 года на нашем фронте шли бои местного значения. После катастрофического поражения в Белоруссии немцы начали возводить на территории Польши мощную оборонительную систему, включающую множество прожекторов и зенитных установок. В Восточной Пруссии совершенствовались старые и создавались новые долговременные железобетонные сооружения. Общая протяжённость траншей и противотанковых рвов, проволочных и минных заграждений, прикрывающих Берлинское направление, исчислялась тысячами километров.
Наши наземные войска вгрызались в оборону немцев, захватывали отдельные населённые пункты, плацдармы. А полки ночных бомбардировщиков делали своё дело - наносили удары по вражеским позициям, лишали гитлеровцев отдыха и сна…
18-го августа мы прилетели на новый аэродром, расположенный возле деревни Куровице, разместились в красивом белом доме с колоннами. Это было имение какого-то богатого польского пана, удравшего с немцами.
После шалашей и землянок военная судьба преподнесла нам, как на блюдечке, просторные светлые комнаты, старинный парк с тенистыми аллеями, большой пруд. "Шикарная" жизнь, однако, продолжалась недолго - два дня. Среди нас нашлась принцесса на горошине, которой почудилось, что где-то под полом тикает часовой механизм. И хотя на стене дома красовалась надпись "Разминировано", Бершанская приказала нам переселиться в парк, под деревья. Погода стояла тёплая, в имении нашлась солома, и мы без особого сожаления покинули панские апартаменты. Ждали, что дом вот-вот взлетит на воздух, но он так и не взлетел. Шутки по этому поводу сыпались, как из рога изобилия:
- Гостиница "Тик-так".
- Обидно, улетим и не узнаем, была мина или нет. Надо оставить адрес, пусть нам сообщат.
- Не улетим, пока не взорвётся.
- Ни одного минёра в полку, безобразие…
Таня Макарова и Вера Белик получили почётное задание - разведать погоду к северу от аэродрома, пересечь границу Восточной Пруссии и сбросить бомбы на вражеские позиции. Пусть гитлеровцы знают, что "ночные ведьмы" близко. Это будет первый удар, нанесённый силами нашего полка по фашистам на их собственной территории.
Набрав высоту, "блондинка" скрылась в мглистом вечернем небе. Все экипажи, конечно, завидовали Тане и Вере, каждая из нас мечтала о таком полёте. К этому времени мы уже многое знали о цитадели прусской военщины, знали, - что именно в Восточной Пруссии находилась ставка Гитлера.
- Вот бы долбануть по этому логову, прихлопнуть фюрера, - мечтательно вздохнула Валя. - Представляешь, подлетаем ночью с выключенным мотором - бац! - четыре "сотки" залпом, и порядочек. Мы - Герои Советского Союза, слава на весь мир.
- Ты думаешь, ставка Гитлера - это дачный домик? - усмехнулась я. - Долбануть можно, но что толку. Эти гады сидят в подземелье, над ними такие железобетонные пласты, никакими бомбами не прошибёшь.
- Всё равно, - заупрямилась Валя. - Попытка не пытка.
- И не жалко тебе бомбы? - переходя на шутливый тон, спросила я.
- Выходят же они подышать свежим воздухом.
- В самом деле, как я не подумала. Что ж, может быть, сегодня и долбанём. Нагоним на них страху, и то хорошо. Хенде хох! Капут! Полундра!
Валя весело рассмеялась, потом напустила на себя озабоченный вид, взглянула на карту:
- Установить бы точно, где это подземелье.
- Установим. Столько генералов в плен взяли, кто-нибудь из них наверняка наведывался в ставку.
- Паулюс!
- Да, он-то уж точно там бывал и не раз. Попросим Бершанскую, пусть позвонит в разведотдел…
Стоя у самолёта, мы продолжали досконально разрабатывать свою операцию, пока вдали не послышался рокот заходящего на посадку "По-2".
Макарова и Велик считали эту ночь самой счастливой в своей жизни. Они сбросили бомбы на вражеские траншеи, немцы не ожидали удара и открыли беспорядочный огонь, когда "По-2" был уже недосягаем.
В эти дни в Москве, в зале имени Чайковского, проходил Четвёртый антифашистский женский митинг, в котором участвовали представительницы нашего полка: Евдокия Давыдовна Бершанская, командир эскадрильи Мария Смирнова и штурман Полина Гельман. Когда на трибуну поднялась Бершанская, стройная, в парадной форме, при орденах, в зале долго-долго не смолкали аплодисменты.