Батюк скомандовал перекур. Пятеро моментально собрались в кучу: Осокин милостиво разрешил закурить из своего кисета. В неглубоком покуда котловане остался один Карцев - он был некурящим. Лопата досталась ему самая большая и самая неудобная с кое-как вставленным черенком. Отяжелев, она начинала крутиться, норовя сбросить груз, неоструганное дерево натерло на ладонях волдыри.
На краю ямы, свесив ноги в новых ботинках, сидел подносчик снарядов Моисеев и курил, спрятав чинарик в рукав шинели.
- Интеллигенция! - сказал он, показав пальцем на Карцева. - Лопату держать не умеет! - Он искательно заглянул в глаза старшине: пять минут назад ему здорово досталось за прикуривание третьим. Величайшую эту оплошность Гаврило Олексич приравнивал к преступлению… - Лопату, говорю, держит, как баба!
- Бачу…
- Молчи уж, Моисей! - посоветовал Стрекалов.
- А что, неправда?
- Правда. Черенок-то кто стругал? Ты?
Моисеев коротко хохотнул.
- Все одно - гнилая интеллигенция. Ему хошь какой инструмент дай - все одно не к рукам.
На этот раз ему никто не возразил. Спрятанные глубоко в рукава шинелей цигарки вспыхивали, тускло освещая выпяченные губы и узкие мальчишеские подбородки.
- В самом деле, Карцев, - сказал Уткин, - глядеть на тебя тошно.
Стрекалов спрыгнул в яму.
- Левой бери поближе к железке да держи крепче. Вот… А теперь давай на перегиб. Жми к земле, жми! Коленку подставь, не то кувырнется. А теперь обеими с маху! Ничего, научишься…
Сашка с Сергеем выбрались из ямы.
- Спасибо тебе, - сказал Карцев, вытирая шапкой обильный пот, - сам вижу, что не так…
- А ты правда интеллигент? - спросил Стрекалов.
Карцев пожал плечами.
- Вообще-то дед у меня врач. Мать учительница. Может, поэтому он так…
Сашка вздохнул.
- Да нет, не поэтому, - сказал он, взяв протянутый Кашиным обсосанный, скользкий окурок, прихватив его согнутой пополам веточкой - не потому, что брезговал, а потому, что был окурок слишком мал, - и раза три затянулся крепким, до тошноты, самосадным дымом. - Не потому… А вот почему, хоть убей, не понимаю…
- В тылах, говорят, опять ту самую махорку получили, - сказал Кашин. - И мешки те. Вредители, что ли, тама засели, на фабрике? Либо случайно как подмочили, а потом высушили да нам и спихнули. Она, подмоченная-то, в аккурат такая: дым есть, а крепости никакой.
- Писать надо, я говорил! - донесся приглушенный голос Богданова. - На фабрику писать. Разнести их там. И подписать всей батареей.
- Коллективно нельзя, - сказал Карцев, - запрещено Уставом. Только по одному.
- А мы не жалобу. Мы письмо. Так, мол, и так: мы кровь проливаем, сражаясь с фашистскими извергами, а вы там…
Бросившись к Богданову, Стрекалов едва успел прижать его к земле. Над головой пронеслась пулеметная очередь. Солдаты попадали в снег.
- Какого дьявола надумали здесь хоронить? - рассердился Богданов, освобождаясь от Сашкиной тяжести. - Не могли в тыл отправить? Посшибает фриц нас, как куропаток!
- Что, и у тя кишку заслабило? - сказал Моисеев, все еще лежа на снегу рядом с Кашиным.
- Неохота дуриком пропадать!
- Сашке спасибо скажи, - напомнил Кашин. - И как это тебе, Стрекалов, удалось опередить выстрел?
Сашка усмехнулся.
- Ничего хитрого, вспышку случайно засек и на всякий случай Глеба прижал, вот и все.
Богданов даже приподнялся.
- Но ведь это же секунда! Одна секунда только! - Он смотрел в сторону реки.
Выстрелы не повторялись. Солдаты поднялись. В почти готовую могилу спрыгнули Уткин и Богданов. Не торопясь подошел Батюк, долго всматривался в темень за рекой.
- Эх, комбат, комбат! Нэ послухал мэнэ. Як быжахнулы тоди с четырех стволов… Стрекалов, тоби старший лейтенант гукае. Казав, щоб зараз…
Спускаясь по крутой вертлявой тропинке, Сашка еще издали заметил темную массу на снегу - это лежали рядом, покрытые орудийным чехлом лейтенант Андрей Гончаров и санинструктор Валя Рогозина. Над ними стояли пятеро людей, из которых Стрекалов сразу узнал двоих: младшего сержанта Сулаева и командира батареи старшего лейтенанта Гречина. Остальные трое были ему незнакомы, и, подойдя ближе, он доложил не им, а командиру батареи.
- Доложите начальнику штаба дивизии товарищу полковнику Чернову. Это он хочет с вами поговорить, - сказал Гречин.
Стрекалов доложил. Низкорослый и широкоплечий, почти квадратный человек в белом полушубке и надетой сверху накидке, приблизив свое лицо вплотную к лицу Стрекалова, некоторое время рассматривал его и затем спросил голосом тонким и надтреснутым, как звон разбитого стеклянного абажура:
- Ты последний видел лейтенанта Гончарова живым?
Стрекалов кивнул. Сулаев досадливо крякнул, комбат недовольно засопел, и только Чернов не обратил на это внимания.
- Когда это произошло? - спросил он.
- Часов около трех, - ответил Сашка.
Полковник повернулся к нему боком так, что стал виден только его профиль с крючковатым носом.
- Рассказывай дальше, я слушаю. Ты ведь хвастался, что видел, как его убили. Так это или не так? Или, может, соврал? Но мне-то ты скажешь правду!
- Скажу, - согласился Сашка, проглотив внезапно вставший в горле комок, - что видел, скажу…
Полковник нетерпеливо топал своими щегольскими хромовыми сапожками по утрамбованному, потемневшему пятачку снега. Сашка торопливо собирал в кучу растрепанные и странные мысли, вот уже много часов бродившие в его мозгу. До этого он был уверен, что может собрать их в любую минуту, потому что все происшедшее еще стояло перед его глазами, но сейчас это оказалось делом нелегким. С чего начать? С того разве, как он, выйдя на пост, увидел Андрея, а через несколько минут мимо него прошла Валя? Или, может, с того вечера в землянке, когда он узнал… они все узнали, что Андрей и Валя - муж и жена, и вышли на мороз, оставив их одних со своим, таким большим и таким до смешного крохотным счастьем? Важно ли все это сейчас, когда Вали и Андрея больше нет?
- Он вышел из землянки и пошел в рощу, - начал Стрекалов.
- Кто "он"?
- Он, Андрей…
- Что такое?!
- Товарищ лейтенант Гончаров, - поправился Сашка.
Полковник укоризненно покачал головой.
- И далеко отошел?
- Метров на сто.
- Из чьей землянки вышел лейтенант Гончаров? - спросил, помолчав, начальник штаба. - Ну, где он провел эту ночь? Ведь не во взводе же, нет? И зачем ему понадобилось идти в рощу? Ведь не лето!
Стрекалов молчал.
- Лейтенант Гончаров всю ночь находился в расположении взвода, - сказал Гречин. - За это я ручаюсь.
- Ручаешься?
- Так точно, ручаюсь.
- А что скажешь ты, младший сержант? - Полковник повернулся к стоящему чуть поодаль Сулаеву. Тот с готовностью, как будто только того и ждал, вскинул ладонь к виску.
- Лейтенант Гончаров находился в землянке санинструктора Рогозиной с двадцати трех ноль-ноль до двух тридцати ночи. В два тридцать в землянку с дежурства пришла радистка Мятлова и легла спать.
Полковник повернулся к Гречину.
- Что скажешь, комбат? Молчишь? Так-то лучше. А то развел антимонию! "В расположении взвода". "Я ручаюсь"…
- Товарищ полковник…
- Молчать! Проглядел аморалку? Панибратство развел! Может, и тебя такие вот сопляки Колей кличут? - Он пошел, прихрамывая, вниз к разрушенному блиндажу, где его ждал "виллис".
Старший лейтенант пошел за ним. Возле убитых остались Сулаев и Стрекалов.
- Зачем было врать? - сказал Сулаев, ногой поправляя загнувшийся край брезента. - Незачем было врать. Я всегда говорил: добром это не кончится.
- Что не кончится? - Стрекалов медленно наливался яростью.
- А все. И это тоже. - Он кивнул на торчавшие из-под брезента ноги - одни в кирзовых сапогах, другие - рядом - в новых американских ботинках, надетых на шерстяной носок домашней вязки. - Тоже мне молодожены! Рази так делают? Ну, повезло, договорился… Так уйди с глаз долой, подальше! Нет, им надо у всех на виду любовь крутить, чтоб все знали! Теперь вот и старший лейтенант безвинно пострадали через их…
- Сволочь ты, - тихо сказал Сашка.
Сулаев покосился на Сашку, по-видимому, оценивая соотношение сил, и решил не связываться.
- Показал бы я тебе, если б не должность…
- А ты покажи! - Стрекалов усмехнулся. Ему захотелось выкинуть одну из тех штучек, которые входу были в разведроте: миг - и Сулаев лежал бы на земле, а его карабин… Эх, на кой ляд Сашке его карабин, когда свой холку намял!
Он повернулся и стал карабкаться вверх по склону холма, особенно крутого здесь, цепляясь за обледеневшие камни. Кошмарная ночь все не кончалась, она высветилась яркими, равнодушными звездами, притихла, притаилась небывалой, таинственной немотой.
Стрекалов долго блуждал по склону, то проваливаясь в снег, то натыкаясь на оголенные ветром валуны, пока не вышел случайно на тропинку. По ней к вершине холма шестеро солдат несли на плечах тяжелые свертки: один шел впереди, другой сзади, третий посередине поддерживал провисающее тело…
- Пидмэны Осокина, - сказал Батюк, увидев Стрекалова.
Ленивый и нескладный Осокин с готовностью выскользнул из-под тяжелой ноши. В этот момент голова убитого запрокинулась, край плащ-палатки, в которую он был завернут, сполз, и Стрекалов увидел белое, неузнаваемое лицо Андрея, его по-детски беспомощно раскрытый рот…
- Чего стал? - возмущенно крикнул Богданов и толкнул Сашку коленом. - Жмуриков не видел?
- Тихо вы! - одернул их Кашин. - Хотите, чтоб всех ухлопали?
Они шли на виду у немцев по западному склону холма. Восточный для подъема с такой ношей был вообще непригоден.
- И какой дурак здесь хоронить надумал? - снова вспомнил Богданов. - Люди лишние, что ли?
- Комбат велел тут, - сказал Кашин, - на самой вершине. Говорит: "Чтоб на века". Кругом-то низина. Вёснами вода заливает. После и следов не найдешь. Только и есть, что этот бугор.
Подошли бойцы второго расчета Зеленов, Царьков и Грудин, молча подставили плечи. Скоро процессия достигла вершины, и все вздохнули свободней. Без лишних слов опустили убитых по одному вниз, накрыли брезентом и принялись торопливо забрасывать могилу комьями мерзлой глины. Моисеев нашел обломок доски, Кашин послюнявил карандаш и написал две фамилии.
Батюк укоризненно покачал головой.
- Мы ж только, чтоб место заметить, - виновато пояснил Кашин. От холода у него стучали зубы.
- Памьятник бы який, чи мрамор, - неопределенно проговорил старшина. - Може, пошукать на погости?
- Легко сказать, - возразил Богданов, - в нем одном небось пудов десять. Да и где он, этот погост? Километров пять до него? Я думаю так: до весны простоит как есть, а весной настоящий памятник сделаем. Со звездой.
- Сперва доживи до весны, - негромко сказал Уткин и, закинув лопату на плечо, стал спускаться с холма.
Остальные постояли над могилой, сняв шапки, повздыхали от того, что даже салют дать нельзя - враз накроют минами, - и пошли вниз в полном молчании. У подножия еще раз сняли шапки, снова постояли, прощаясь, и тогда уже пошли быстро, почти бежали под пронизывающим ветром. Всем хотелось поскорее добраться до тепла, упасть на утрамбованную телами солому и спать, спать, спать…
РАДИОГРАММА "Командующему армией
30 ноября 1943 г.
Окруженные нашими частями подразделения и части 2-й немецкой армии за последнее время проявляют повышенную активность. Они ведут между собой регулярные радиопереговоры, из которых следует, что их первоначальное намерение - сложить оружие - оказалось обманом. Командир 412-го отдельного батальона СС, ведя с нами переговоры о сдаче от имени генерала Шлауберга, намеренно оттягивал время. Есть основания полагать, что в районе гг. Платов - Ровляны - Окладино находится в окружении не 3,5 тысячи активных штыков, как предполагалось ранее, а значительно больше, исправная военная техника - танки, бронетранспортеры, орудия разного калибра и боеприпасы также в значительно большем количестве, чем было установлено нами в самом начале. Считаю: в районе окруженной группировки происходит переброска частей и подразделений от северных границ окружения к южным, что создает реальную угрозу прорыва.
Учитывая, что 201-я с. д. находится в настоящее время в стадии формирования и имеет лишь 60 процентов списочного состава, прошу направить для ликвидации окруженной группировки боеспособные части.
Командир 201-й с. д. генерал-майор Пугачев".
Высота 220,0, которую стоявшие здесь ранее пехотинцы прозвали Убойным холмом, была не только самым высоким местом на всей болотистой равнине в квадрате пятьдесят километров, это был еще и единственный удобный наблюдательный пункт. С него открывался вид на Бязичи, Юдовичи, Алексичи; железная дорога была видна вплоть до Великих озер, а причудливые извилины Пухоти просматривались до самого горизонта.
Еще не зная намерений Шлауберга, советское командование приказало командиру 216-го стрелкового полка полковнику Бородину не допустить выхода Шлауберга к Платову, перекрыв тем самым для него ближайший путь на запад. Поскольку 216-й полк был недоукомплектован, командование 201-й стрелковой дивизии отдало в распоряжение Бородина 287-й отдельный зенитный артдивизион, занятый до этого охраной железнодорожного моста через Пухоть. Восьмидесятипятимиллиметровые орудия могли вести огонь но наземным целям - они были оборудованы броневыми щитами, но личный состав, включая офицеров, до этого вел стрельбу только по самолетам и с практикой наземной стрельбы был знаком теоретически. Кроме того, недавно из дивизиона, оставшегося в тылу, откомандировали во фронтовые части больше половины кадрового состава. Взамен прислали мобилизованных парней рождения 1926 года.
Всего этого Шлауберг, естественно, не знал. Этим объяснялись его нерешительность и излишняя осторожность в первые дни окружения. Затем его действия стали носить более активный характер; артиллерия наносила ощутимые удары по обороне 216-го полка.
1 декабря, рано утром, немцы атаковали ближайшего соседа Бородина подполковника Вяземского. Удар был нанесен в северо-западном направлении, где у Вяземского имелось самое слабое место - стрелковый батальон неполного состава. Атаку отбили с трудом.
- Если бы Шлауберг повторил, мог бы прорваться, - признался Вяземский Бородину.
- Мне кажется, он просто нащупывает слабое место в нашей обороне, - подумав, сказал Бородин.
- Я такого же мнения, - ответил Вяземский, - теперь, надо полагать, твоя очередь.
Бородин и сам это понимал. Его полк день и ночь укреплял оборону - зарывался в землю.
Беспокоили Бородина все усиливавшиеся действия шлауберговской разведки, а также то, что противник продолжает ревностно следить за высотой 220,0.
РАДИОГРАММА
"Командиру 201-й стрелковой дивизии
1 декабря 1943 г.
Согласно данным разведотдела армии численность немецких солдат и офицеров окруженной в районе Ровлян группировки не превышает 3,5–4 тысячи. Наличие боевой техники подтверждено донесениями авиаразведки, а также выступлением Шлауберга против полка Вяземского, однако оно не превышает известного нам количества.
Учитывая ваш численный перевес в технике, считаю, что вы выполните возложенную на вас задачу своими силами.
Одновременно указываю на недостаточно интенсивное обучение личного состава ведению боя, а также медлительное формирование подразделений. Требую закончить формирование дивизии в кратчайший срок. Об исполнении доложить не позднее 10 декабря с. г.
Командующий армией генерал-лейтенант Белозеров".
Глава вторая. Назначение
Никто не слышал, когда ушел Батюк. Только, наверное, кому-то стало просторнее на нарах, и Стрекалов почувствовал, как в спину ему уперлись чьи-то колени.
Пожалуй, нигде не видишь таких снов, как в армии. В ту ночь Сашке снился родной город. Стрекалов шел по его улицам от вокзала к кирпичному заводу, и его новые со скрипом сапоги звонко стучали по деревянному тротуару.
Городок Сашкин крохотный. Наяву он и то проходил его насквозь за пятнадцать минут, во сне это произошло молниеносно. Вот и окраина городка, и маленький домик с зеленым палисадником и скрипучей калиткой. Буйно разросшиеся кусты сирени совсем заслонили окна, поэтому, наверное, Сашку никто не увидел; даже в солнечные дни в комнатах царит полумрак.
Не останавливаясь, Стрекалов толкнул калитку. Из-за сарая, волоча по земле цепь, мчится Буран. Почему-то он не такой старый, каким был, когда провожал Сашку в армию.
В сенях Сашке послышались чьи-то шаги, он бросился к двери и распахнул ее. Вместо тетки навстречу ему вышел Андрей с ягдташем и отцовским ружьем за плечами. Он в кожаной куртке, черных суконных штанах и высоких сапогах.
- Где тебя носит? - сердито говорит он. - Ждал, ждал… Хотел один идти. Ладно, бери топор.
- Андрей, - говорит Сашка, - я ненадолго. На минутку только. С эшелона убежал. Еще и тетку не видел. Ну как вы тут без меня? Как тетка Аграфена? А Валя? - Он оглядывается и видит Рогозину. Она сидит в траве под вишнями в своем голубеньком платье, из которого давно выросла, и чистит ягоды, срывая их прямо с дерева. Руки ее до самых локтей испачканы красным соком. Смутное подозрение охватило Сашку: что-то уж слишком ярок этот сок…
- Андрей, - говорит Сашка, - иди посмотри, что там.
- Зачем?
- По-моему, у нее на руках кровь.
Андрей идет напрямик через двор по утренней, седой от росы траве, и темно-зеленый мокрый след тянется за ним до самой скамейки…
- Стрекалов, к командиру полка!
Часовому пришлось раза три прокричать это во всю силу легких, прежде чем Сашка открыл глаза.
- В штаб тебя, - пояснил часовой и отправился обратно на пост. Одеваясь, Сашка все еще досматривал сон, вернее, его постепенно ускользающие фрагменты.
Вот Андрей подошел к Вале, взял ее за руку, нагнулся… Кажется, он хотел ее поцеловать. "Ну так что из того, - думал Сашка, когда сон исчез окончательно, - они муж и жена. Правильно, теперь муж и жена. Но тогда, на гражданке, этого еще не было. Они были просто знакомы. Жили на одной улице, и Валя свободно могла полюбить Сашку, а не Андрея. Впрочем, не просто были знакомы. Скорей всего уже тогда между ними было что-то, ускользнувшее от его внимания. Да, наверное, было…"
Сашка вздохнул и тщательно расправил складки шинели - он приближался к штабу полка.
Возле входа спиной к Сашке стоял часовой в тулупе и слегка пристукивал новыми валенками.
"Ишь, вырядился: тулуп, валенки! К такому бегемоту любой подойдет неслышно…" - подумал Стрекалов.
Часовой слегка повернулся, и Сашка увидел черные пышные усы под красным мясистым носом, руки, похожие на крючья. Этот, пожалуй, сам кого хочешь сграбастает…
- Стой! Тебе чего?
- Меня в штаб вызывали, - смиренно начал Сашка, машинально прикидывая, как все-таки можно одолеть такого верзилу. Не его, конечно, а такого, как он, фрица…
- Зенитчик?