* * *
В полк Поветкин возвратился поздно вечером и, выпрыгнув из вездехода, нетерпеливо спросил подбежавшего дежурного:
- Где начальник штаба?
- На передовой, с командиром взвода разведки.
"Значит, поиск еще не начали", - облегченно подумал Поветкин и, зайдя в свою землянку, позвонил в первый батальон, куда ушел Привезенцев. К его удивлению, всегда спокойный комбат растерянно ответил, что Привезенцев ушел в разведку.
- То есть как ушел? Сам? Один?
- Никак нет! Вдвоем с командиром взвода разведки.
- Да не может быть!
- Так точно, вдвоем, - подтвердил комбат и, видимо чувствуя возмущение Поветкина, успокаивающе добавил: - Минут двадцать, как уползли. Я отговаривал, доказывал, а капитан и слушать не хотел. Приказал только, если что случится, огнем поддержать.
Хорошо зная лихачество Привезенцева, Поветкин мог всего ожидать от него, только не этого сумасбродного поступка.
- Что подготовлено для их поддержки? - оправясь от неожиданности, спросил он комбата.
- Артиллерийский огонь, минометный, пулеметный…
- Хорошо. Будьте наготове, я иду к вам, - поняв, что ничего другого сделать уже нельзя, сказал Поветкин. Не успел он переодеться в плащ, как совсем близко гулко ахнули взрывы и одна за другой вразнобой затрещали пулеметные очереди.
- Все! Обнаружили!.. - проговорил Поветкин и бросился на свой НП.
В кромешной тьме тусклыми отблесками полыхали все учащавшиеся взрывы. Где-то позади них, еще плотнее сгущая мрак, взвилось и погасло несколько осветительных ракет. Треск пулеметов и автоматов уже слился в сплошной гул и охватил почти весь участок полка.
- В чем дело? Что случилось? - вскочив в нишу своего НП, спросил он по телефону командира первого батальона.
- Ничего не понимаю!.. - растерянно ответил тот. - Ни с того ни с сего немцы вдруг начали палить как ошалелые.
- От Привезенцева сигналов не было?
- Нет. Ни одного сигнала.
Стрельба так же, как и началась, внезапно стихла. Поветкин стоял у амбразуры НП и ничего, кроме сплошной тьмы и шелеста все усиливающегося дождя, не видел и не слышал. Что было там, впереди, за рядами колючей проволоки, на этой совсем пустой, но такой недоступной "нейтральной зоне"? Где сейчас Привезенцев и командир взвода разведки? Как получилось нелепо! И надо же додуматься - самому пойти за "языком"! Сделать ничего не сделает, погибнет, а еще хуже - сам в плен угодит.
Сбросив фуражку, Поветкин прижался подбородком к холодной земле амбразуры. Брызги дождя били в лицо, но он не отстранялся, напряженно думая.
"Ну, что делать, чем помочь, как выручить этого сумасброда? Людей послать? Бессмысленно! В такую темнотищу все равно не найдут, только всполошат противника. Открыть огонь? Но куда? Как глупо, как нелепо! И Лесовых, как назло, в политотдел армии уехал. Он бы его остепенил. Погибнет, погибнет по глупости. Лужко пострадал ни за что ни про что, а теперь этот".
От напряжения ломило глаза, стучало в висках. Поветкин отодвинулся от амбразуры и закурил. Стало немного легче. Дождь стучал все ядренее и гуще. Тяжелый мрак, казалось, поглотил все живое. Влажный воздух словно загустел и стал вязким. Оглушающе резко прогудел телефонный зуммер.
- Да, я слушаю, - схватив трубку, прокричал Поветкин. - Вернулись? Пленного взяли? Молодцы! Что? Привезенцев ранен? Правый глаз? Ходить может? Немедленно Привезенцева на медпункт, а пленного ко мне.
Поветкин распахнул шинель и, жадно дыша, с силой взмахнул руками. В висках стучало все реже и спокойнее. Нежно голубел просвет амбразуры. В мягкой тишине убаюкивающе шуршали капли дождя.
- Ах, Привезенцев, Привезенцев! - вздохнул Поветкин, осторожно взял телефонную трубку и вполголоса сказал: - Врача.
- Я слушаю, - мелодично пропел в телефоне голос Ирины.
Поветкин еще крепче прижал телефонную трубку к уху и замер.
- Слушаю, - настойчиво повторила Ирина, и Поветкин сразу увидел ее недовольно сдвинутые брови и сердитые искорки в прищуренных глазах.
- Здравствуйте, Ирина Петровна, - наконец заговорил он. - Ранен Привезенцев. Очень прошу вас немедленно отправить его в медсанбат, а если потребуется - прямо в армейский госпиталь. Сейчас я пришлю машину.
XV
Гаркуша лежал под голым кустом терновника и, лукаво посматривая на командира расчета, дурашливо распевал:
Ой ты, доля, моя долюшка, доля разнесчастная!..
- Что ты ноешь? - не выдержал Чалый. - Завел волынку и тянет без конца!
- Эх, товарищ сержант, - подчеркивая новое звание Чалого, с притворной горестью отозвался Гаркуша, - тут не то что заноешь, а по-волчьи взвоешь! Вон они, - кивнул он в сторону редкой рощицы, где приглушенно урчали танковые моторы, - ревут, як оглашенные, гусеницами скрегочут, а пид ними наш брат солдатик дрожмя дрожит и матку ридну вспоминае. Ох ты, мати, моя мати, зачим ты мэнэ родила? - вновь несуразно затянул Гаркуша.
- А ну, прекратить кривлянье! - грозно прикрикнул Чалый.
Алеша Тамаев, полузакрыв глаза, смотрел на расстеленные в необъятной вышине серебристые облака. Утреннее солнце ласково пригревало. Только натруженные руки и ноги все еще ныли, напоминая о долгих ночах рытья окопов и траншей. Никогда еще Алеше не приходилось столько перекопать и перебросать земли. С темноты и до рассвета солдаты долбили черную, неуступчивую землю. А утром, позавтракав и поспав всего три часа, вновь разбредались по лощинам и рощицам, отрабатывали перебежки, переползания, стрельбу, маскировку, метание гранат, рукопашный бой и еще многое-многое, что может потребоваться на войне.
В последнюю неделю характер занятий резко изменился. Теперь не кололи больше соломенные чучела, не зубрили до отупения параграфы уставов и наставлений, не повторяли десятки раз взаимодействие частей пулемета и причины неисправной работы механизмов. Теперь началось совсем другое.
В часы занятий, перед обедом, во время отдыха, перед ужином везде и всюду, как только находилась минута свободного времени, командиры, парторги, комсорги, агитаторы по плакатам, брошюрам, газетным статьям и листовкам изучали с бойцами новые немецкие танки, их слабые, уязвимые места. В кустарнике за деревней понарыли окопов, поставили деревянные щиты с прямоугольными просветами, соорудили фанерные макеты танков.
Целыми днями солдаты метали гранаты лежа, с разбегу, из окопа, сидя; метали в круг, в прямоугольники дощатых щитов, в темное углубление окопа и, наконец, в макет танка, который то шагом, то рысью тащила пара лошадей.
Новые занятия властно захватили Алешу. Жадно ловил он каждое слово о немецких танках, до боли в руках бросал гранаты и первым сдал зачеты сержанту Чалому, помкомвзвода и, наконец, взводному командиру лейтенанту Дробышеву. Подступало самое важное, о чем всюду говорили и рядовые и командиры, - "обкатка" настоящими боевыми танками. Об этом теперь, лежа на спине и глядя в бездонное небо, и думал Алеша.
Из рощицы, где проходила "обкатка", доносилось урчание моторов, приглушенный скрежет гусениц, неясные людские голоса.
- Сержант Чалый, расчет на "обкатку"! - прокричал чей-то незнакомый голос.
Эта резкая, отрывистая команда словно подхлестнула Алешу. Он торопливо бежал, то натыкаясь на спину Гаркуши, то отставая от него.
Лейтенант Дробышев первым нырнул в траншею и взмахом руки приказал пулеметчикам делать то же.
Прыгнув вниз, Алеша противогазной сумкой зацепился за выступ обрубленного корня и, освобождаясь, увидел на его толстом срезе прозрачные капли свежего сока. Осторожно, почему-то боясь потревожить их, он пригнул обрубок, высвободил лямку, но неловко повернулся, встряхнул корень, и капли одна за другой крупными слезинками упали на утоптанный песок. Алеша невольно вздохнул, вспомнив вдруг старую березу на окраине родного села, на стволе которой каждую весну мальчишки из свежих порубов собирали сок. Это ребячье занятие, раньше такое увлекательное, показалось сейчас Алеше варварским и диким. Он снова взглянул на мокрый от сока срез корня и комочком глины старательно залепил его.
- Танки слева, из-за бугра! Гранаты и бутылки - к бою! - прокричал лейтенант Дробышев.
Алеша вздрогнул, взглянул на лейтенанта и, мгновенно сообразив, что нужно делать, расстегнул сумку и выложил на бруствер деревянные подобия гранат и бутылок.
- Гранатами бить в гусеницы, бутылками - в моторную часть, - тревожным шепотом напоминал Чалый, - только без суетни, спокойно, точно, с расчетом.
- Да где же они? Что не движутся? - нетерпеливо пробормотал Ашот.
- Не торопись пэрэд батьки в пэкло, - съязвил Гаркуша. - Придут да как навалются, как начнут гусеницами утюжить, и света белого не взвидишь!
- Прекратить разговоры! - прикрикнул Чалый.
Гаркуша смиренно потупился и лукаво подмигнул Алеше, неповторимо копируя рассерженного командира расчета. Алеша фыркнул от смеха и вдруг всем телом вздрогнул, прижимаясь к стене траншеи. Неизвестно откуда налетевший гул задавил все, и только через минуту Алеша понял, что это взревели танковые моторы. Он воровато оглянулся и, убедившись, что никто не заметил его испуга, неторопливо переложил болванки. Гул моторов постепенно становился ровнее и тише, но вдруг снова взвихрился до предела, и послышался металлический лязг гусениц. Не то лейтенант, не то сержант прокричали какую-то команду, но Алеша не расслышал и вопросительно посмотрел на невозмутимо спокойного Гаркушу.
Сержант опять что-то крикнул, и только по движению губ Алеша понял: "Не волноваться! Не спешить!"
"А я и не волнуюсь, - мысленно сказал себе Алеша, - и спешить не буду. Ударю точно, без промаха".
Совсем неожиданно из-за желтого бугра вынырнули три танка. Средний шел прямо на Алешу. Неуловимо мелькали его отполированные гусеницы. Черный кружок поднятой пушки угрожающе перемещался то вправо, то влево. Серая с темными пятнами броня холодно отблескивала под лучами солнца. Вся тяжелая, сотрясавшая землю громадина шла, казалось, с невероятной скоростью. Алеша пытался сообразить, сколько же пройдет времени, пока танк приблизится к траншее, но рука сама по себе потянулась к болванке.
Танк двинулся еще быстрее. Намереваясь первым же броском сразить его, Гаркуша схватил болванку, злобно сжал губы и, упираясь ногой в ступеньки траншеи, выполз на бруствер.
- Гаркуша убит! - крикнул Дробышев.
- Як так убит?! - зло огрызнулся Гаркуша.
- Пулей танкового пулемета, - спокойно ответил лейтенант и строго приказал: - Укрыться!
Гаркуша, кряхтя, сполз в траншею и тайком от лейтенанта погрозил танкистам кулаком.
Алеша и Ашот побросали свои болванки раньше, чем танк приблизился к траншее. Дробышев резко махнул флажком, и танк вернулся на новый заход.
Опустив глаза и от стыда боясь поднять голову, Алеша собрал болванки и расслабленной походкой вернулся на свое место.
- Гранаты нужно бросать не бессмысленно, не просто, лишь бы швырнуть, - встав между Алешей и Ашотом, вполголоса говорил Дробышев. - Нужно выбрать место, куда вы сможете добросить гранату, ждать, когда именно к этому месту подойдет танк, и только тогда бросать. Мы же отрабатывали это на фанерном макете. Так что же вы сейчас спешите, бросаете преждевременно?
"И в самом деле отрабатывали, - вспомнил Алеша, и все вокруг сразу посветлело. - Нужно выбрать точку прицеливания и ждать. Так это же проще простого! Мои гранаты падали вон там, у той ямки с кустом полыни. Значит, и бросать нужно, когда танк подойдет к тому кусту. Это будет наверняка".
Он стиснул болванки в руках, весь напрягся и, совсем не слыша грохота наползавшего танка, всем телом подался вперед.
- Спокойно, спокойно, - как сквозь сон, доносился тихий говорок лейтенанта. - Не спешить, помнить, что промах - гибель. Бить точно, без промаха.
"Ударю, не промажу! - не сводя взгляда с танка и куста полыни, беззвучно шептал Алеша. - Гранатой остановлю, а бутылкой подожгу".
Руки все так же мелко дрожали и тянулись назад, но Алеша, стиснув зубы, пересилил себя, выждал и со всей силой метнул болванку, когда танк правой гусеницей почти наехал на полынок. Он отчетливо видел, как, мелькнув в воздухе, прямо на гусеницу упала его болванка, как под второй гусеницей и рядом с ней легли еще две гранаты, брошенные Гаркушей и Ашотом. Словно пораженный в самом деле, танк резко остановился, и на его броню упали еще три болванки. Только через секунду Алеша сообразил, что одна из трех болванок была его условная бутылка с горючей смесью.
- А-а-а! Бензин с керосином! - махая третьей, уцелевшей болванкой, кричал Гаркуша. - Угомонился! Ну, двинься только, двинься, у нас боезапаса вдосталь!
Курносый танкист высунулся из башни и задористо прокричал:
- Представление еще не окончено. Сейчас утюжить будем. Держись, пехотка!
- Не икри, не икри! - парировал Гаркуша. - Сам нос не расквась, барабулька чумазая!
В новый заход танк ринулся на огромной скорости, вздымая клубы пыли и грозно ревя мотором. Но сколь ни стремителен был его натиск, весь расчет Чалого еще метрах в сорока от траншеи забросал его болванками, а уж совсем близко ударил условными зажигательными бутылками. И лишь когда тяжелая машина, сотрясая землю, надвинулась на траншею, Алеша и Ашот, не выдержав напряжения, упали на дно, ничего не видя, что делалось над ними. Гаркуша и Чалый только пригнулись и, когда танк прогрохотал над траншеей, послали ему вслед еще по одной болванке.
- Молодцы! - радостно кричал Дробышев. - Так и надо действовать! Отлично!
Оглушенный, запорошенный землей, Алеша поднялся и никак не мог понять, кого хвалил лейтенант.
- Пропустить танк через траншею, бить в моторную часть! - скомандовал лейтенант.
Эта команда вернула Алеше уверенность. Неотрывно глядя на стремительно наползавший танк, он инстинктивно пригнулся, когда танк уже почти наполз на траншею. Оглохший от рева и грохота над собой, он распрямился и со всей силой одну за другой бросил в заднюю часть танка все три болванки.
- Есть, товарищ лейтенант, есть! - закричал Алеша, увидев, как его болванки упали точно на сетку, прикрывавшую мотор, и совсем непочтительно схватил Дробышева за руку.
- Замечательно! - так же взволнованно и гордо воскликнул взводный. - И вы, Карапетян, действовали чудесно! Вот так и в бою нужно! Тогда никакие "тигры" и "пантеры" не страшны.
Еще дважды танк на полной скорости перескакивал траншею, и теперь, уже не цепенея, не врастая в землю, Алеша встречал и провожал его точными ударами болванок.
- Выползай, браток, из своей раковины! - крикнул Гаркуша вылезавшему из башни знакомому танкисту. - Покурим, побалакаем. Землячок, может?
- Конечно, земляк! - весело отозвался танкист. - Ты сам-то откуда родом?
- Одессит коренной, - стукнул Гаркуша кулаком в свою эффектно выпяченную грудь.
- Точно, земляки! - важно подтвердил танкист. - Ты одессит, а я пензенский.
- Тю, - разочарованно протянул Гаркуша, - у вас там, в Пензе, и курице утонуть негде, а у нас простор черноморский. Ну ладно, все равно на одной земле родились, - снисходительно уступил он. - Давай знакомиться, коль уж ты меня в землю втоптал, а я тебя пять раз подбил и трижды сжег. Наводчик станкового пулемета, - приосанясь, важно протянул он руку, - рядовой Гаркуша Потап Потапович.
- Командир танка, - встряхнув руку Гаркуши, в тон ему гордо ответил танкист, - гвардии лейтенант Малышев Антон Андреевич.
От неожиданности Гаркуша попятился, выдергивая свою руку из руки лейтенанта, потом вдруг озорно улыбнулся, взмахнул свободной рукой и по своему обыкновению задиристо воскликнул:
- Рядовой, лейтенант - все одно бойцы одной армии!
- Верно, пулеметчик, - ответил танкист. - Не в званиях дело, а в умении фрицев бить наповал. А бить, видать, ты мастак, чуть мне башню своей болванкой не разворотил. Кройте так же фрица, чтобы не только на фронте, а в самом Берлине земля дрожала!
- Уж будьте уверены, промашки не будет! - строго заверил Гаркуша. - Мы этих "тигров" и "пантер", как котят, передушим и в землю вобьем на веки вечные!
XVI
Много хлопот доставляла Листратову единственная на весь район МТС. Она ютилась в домах и сараях бывшей помещичьей усадьбы, где до МТС сначала была коммуна, затем совхоз и склады утильсырья. Перед войной начали было сараи перестраивать под цехи, но работу закончить не удалось, и МТС так и жила в полубеспризорном состоянии.
В МТС Листратов пробыл весь день. Набранные с горем пополам курсы трактористов застряли на изучении общего устройства мотора и никак не могли двинуться дальше. Шустрые на вид девчата из районного центра и пригородных сел, казалось, лезли из кожи вон, чтобы освоить новую специальность, но механик - недавно оправившийся от ранения танкист - категорически заявил, что они ничего не соображают и вместо серьезной учебы думают только о танцульках. Больше двух часов провел Листратов на курсах и убедился, что вся беда не в девушках, а в бывшем танкисте, который и сам толком не знал не только трофейных, но даже отечественных машин. Пришлось обращаться в стоявшую на формировании воинскую часть и просить хоть на пару недель выделить своего специалиста.
Уладив дела на курсах, Листратов зашел в ремонтные мастерские. Шефская бригада тульских рабочих уже пускала в ход четвертый трактор. Листратов от радости чуть не расцеловал седоусого бригадира и с яростью набросился на директора МТС, узнав, что рабочие целую неделю питаются только тем, что привезли с собой из Тулы.
- Где, ну, где я возьму продукты?! - отчаянно защищался директор. - В МТС никаких фондов нет. А в городской столовой одна свекольная бурда.
На свой риск и страх Листратов приказал директору мельницы отпустить два мешка муки, а заготпункту - бычка-двухлетка и центнер картошки. Повеселевшие туляки, окружив Листратова, наперебой заверяли, что будут работать день и ночь, но к посевной поставят на ноги не меньше пятнадцати машин.
Возбужденный Листратов размечтался, как выйдут эти тракторы и тягачи на колхозные поля, и незаметно дошел до райисполкома.
"Фу ты, черт, хоть бы домой заскочить, перекусить что-нибудь, - подумал он, входя в наполненную людьми свою приемную, - тут, видать, до полночи просидишь".
Опять началось то, что нескончаемо продолжалось изо дня в день. Председатели сельсоветов и колхозов осаждали его требованиями на семена и машины. Заведующий районо вопил о нетопленных школах. Больница требовала хоть какого-нибудь дополнительного помещения для ликвидации буйной вспышки гриппа. Райвоенком категорически настаивал на ремонте квартир для семей фронтовиков. Древняя старушка в изорванном ватнике молила о выдаче ей пособия.
Листратов, привычно подавляя в себе раздражение и усталость, выслушивал просьбы, давал указания, советовал, звонил по телефону, вызывал нужных людей и только в двенадцатом часу ночи, до изнеможения отупев, закончил дела.
На пустынных улицах городка торжественно сиял лунный свет. Листратов не торопясь миновал центральную площадь, обогнул развалины разбомбленной в прошлом году школы и удивленно остановился против своего дома. Окна столовой ярко светились. У палисадника лениво похрустывала сеном чья-то лошадь.
Еще в прихожей Листратов услышал смех жены и басистые раскаты голоса Гвоздова.
- Наконец-то! - увидев мужа, пропела Полина Семеновна. - Мы с Алексеем Мироновичем второй самовар допиваем, а хозяина все нет и нет.