И еще одно сразу же привлекло внимание Черноярова к Дробышеву. Из рассказов тех, кто раньше служил в пулеметной роте, Чернояров знал, что был во взводе Дробышева злой, язвительный солдат Чалый, который изводил молодого лейтенанта насмешками, каверзными вопросами и оскорбительным недоверием. Узнав, что Дробышев и Чалый вернулись из госпиталя, Чернояров решил Чалого определить в другой взвод. Но, к его удивлению, Дробышев настойчиво потребовал, чтобы Чалого оставили в его взводе и оставили не наводчиком пулемета, кем он был раньше, а назначили командиром расчета и присвоили ему звание сержанта. Он с юношеским жаром доказывал, что Чалый и пулеметчик прекрасный и человек замечательный, что, став командиром, он сделает свой расчет лучшим и не дрогнет в самом тяжелом бою. Под напором Дробышева Чернояров впервые в своей командирской деятельности отказался от прежнего решения и сделал так, как просил подчиненный.
- Значит, все роет и роет? - зная, что Дробышев устал и задерживать его нехорошо, но не желая отпускать его, проговорил Чернояров. - Ну что ж, и мы не меньше копаем. Что это у вас? - увидев в руке Дробышева толстую книгу, спросил он.
- Томик Куприна достал, замечательная книга! - воскликнул Дробышев. - Я давно мечтал прочитать его, да как-то не попадалось больших сборников, все брошюрки тоненькие. А тут смотрите: "Поединок", "Гранатовый браслет", "Олеся" и рассказов штук, наверно, пятьдесят. Хотите почитать, товарищ старший лейтенант? Я еще "Войну и мир" не дочитал.
- Да некогда читать-то, - смущенно пробормотал Чернояров, вспомнив, что уже много лет, кроме уставов, наставлений и различных пособий, никаких книг не читал, - дела все, работа.
- Да в перерывах, знаете, затишье когда… А у нас теперь все время затишье. Бои-то неизвестно когда начнутся, - пылко убеждал Дробышев. - В этой книге такие вещи, такие вещи… Только читать начните - не оторветесь. Просто дух захватывает.
- Если книга свободна, давайте, - решив доставить Дробышеву хоть маленькое удовольствие, согласился Чернояров, - почитаю, если время будет.
После ухода Дробышева Чернояров дочистил костюм, протер и смазал сапоги и, зная, что завтрак будет еще не скоро, раскрыл книгу. Он не посмотрел названия того, что начал читать, но с первых же строк почувствовал вдруг какое-то удивительное, никогда не испытываемое наслаждение. Обычными словами описывалось ненастье на Черноморском побережье, потом резкая перемена погоды и подготовка княгини Веры Николаевны к именинам. Все было просто, обыденно, буднично, но Черноярова охватила праздничная радость. Он физически ощутимо чувствовал и нудный моросящий дождик, и прозрачные, насквозь пронизанные солнцем морские дали, и тихую радость счастливой именинницы. Он не помнил, сколько прошло времени, забыл, где находится, весь уйдя в переживания Веры Николаевны и влюбленного в нее несчастного Желткова. Когда он дочитал последнюю строчку и, лихорадочно перелистав книгу, увидел название "Гранатовый браслет", невыразимое, и грустно-тоскливое, и безмятежно-радостное состояние овладело им. Он сидел на соломенном тюфяке, опустив голову на руки, и с трудом сдерживал слезы.
С этого дня он не упускал ни одной свободной минуты, чтобы не взяться за книгу. Его внезапно вспыхнувшую жадность к чтению перебарывало только одно - письма к жене и дочке, которые писал он теперь через каждые два-три дня.
XIX
Шел уже пятый час утра, а генерал Федотов все еще не спал. Сняв китель и засучив рукава нижней рубашки выше локтя, он то поспешным шагом из угла в угол ходил по просторной землянке, то вновь присаживался к столу, куря одну папиросу за другой. Усталое лицо его пожелтело, широкий лоб пересекли глубокие морщины, под глазами залегли синие полукружья.
- Что же еще, что еще можно сделать? - в раздумье проговорил он и опять зашагал по дощатому полу землянки.
Как давно обжитую, до трещинки на потолке изученную квартиру, знал Федотов шестикилометровую полосу обороны, которую занимала его дивизия, перекрывая шоссе между Белгородом и Курском. Стрелковые полки, опоясав траншеями холмы, высоты и лощины, заканчивали последние работы на тыловых позициях. Пушки и гаубицы, закрыв самые опасные и важные участки обороны, могли стремительно переместиться на другие места, где для них уже были готовы запасные позиции. Расставленные саперами минные поля защищали подступы к переднему краю и, все расширяясь, уходили в глубь обороны. Сложная паутина телефонных линий связала подразделения, как пучок нервов, сходясь на командном пункте Федотова. Склады, обозы, медпункты и медсанбат зарылись в землю, ожидая начала нелегкой работы.
Все было готово к отражению вражеского наступления. Но беспокойство не покидало Федотова.
Что будет, когда от Белгорода, от Борисовки, заполняя просторные поля массой людей и машин, развернется вражеское наступление? Выдержат ли его подразделения и части первый, видимо, самый мощный удар противника? Несомненно, главное будет решаться на переднем крае. Достаточно ли мин, чтобы хоть на полчаса, хоть на десять минут задержать противника?
До мелочей продуманные варианты ответных действий на удары противника один за другим чередовались в памяти Федотова. Если противник наиболее сильно жмет на левом фланге, то он, Федотов, сосредоточивает туда огонь всей своей артиллерии, вызывает авиацию, подводит резервы. Если главный удар обрушится на полк Поветкина, что наиболее вероятно, тогда все силы сосредоточиваются у него, привлекаются соседние полки. А если обстановка усложнится, приходят на помощь корпусная и армейская артиллерия, подвижные отряды заграждений, артиллерийские противотанковые резервы.
Да, но… Но пока все это произойдет, выдержат ли стрелковые полки? С пехотой они, безусловно, справятся. Но танки!.. Сможет ли устоять оборона при массовой атаке танков?
Конечно, помогут минные поля, но мины не так-то уж сложно обезвредить. Пустит противник саперов, противоминные танки, в конце концов ударит артиллерией - и вот они, проходы для танков. Нет! Главное в борьбе с танками - артиллерия. Эх, хоть бы еще один полчок противотанковый! "Буду, буду просить у командующего…"
"Просить! - упрекнул самого себя Федотов. - А если и у командующего нет? Ты сам, сам найди выход, а не хнычь. Помнишь, Подмосковье в октябре сорок первого? Две пушки на километр фронта - и удержались! А теперь восемь - и поджилки дрожат. Да, но под Москвой и танков у немцев было не столько, как сейчас, да и танки не "тигры", не "пантеры".
Споря сам с собой и раздумывая, что еще можно сделать для усиления обороны дивизии, Федотов лег спать только на рассвете. Но и во сне тревожные мысли не оставляли его. Колонны фашистских танков то развертывались перед фронтом всей дивизии, то, сгущаясь к левому флангу, давили полк Поветкина, то опять, заполняя всю полосу дивизии, катились широкой, нескончаемой волной. Встречь им били пушки, бронебойки, гаубицы, но угловатые длинностволые "тигры" и "пантеры" неудержимо ползли и ползли. Федотов бросил в бой свой резерв, выдвинул к шоссе отряд заграждения, выкатил на прямую наводку гаубицы. Однако натиск противника все не ослабевал. На левом фланге у сожженной деревни нарастающим гулом взревели моторы и вспухла смрадная волна дыма и пыли.
"Прорвались!.." - вскрикнул Федотов и проснулся.
В землянке было сумрачно и душно. Все тело сковала ломящая боль, и пересохло во рту.
- Просить, просить еще артиллерии, хотя бы несколько батарей, - торопливо вставая, решительно проговорил Федотов. - Усилить левый фланг, создать еще один противотанковый узел на шоссе, часть пушек поставить в глубине обороны. Иначе - беда!
С этим твердым намерением и выехал Федотов в штаб армии, куда его, начальника штаба и начальника политотдела дивизии вызывали на совещание.
Светлый, просторный зал школы села Ворскла, где размещался штаб армии, был сплошь заставлен рядами столов, на которых лежали свеженькие, очевидно только что склеенные, топографические карты, стопки белой бумаги и коробки цветных карандашей. Над каждым столом темнел четко выписанный на белом прямоугольнике номер корпуса или дивизии. Почти все места были уже заняты генералами и офицерами, но в зале стояла удивительная, совсем не привычная для таких собраний тишина.
"Это скорее экзамены академические, а не совещание", - осматриваясь, подумал Федотов.
Едва успел он занять свое место, как позади послышался шум отодвигаемых стульев и в проходе между рядами показались Ватутин и Хрущев. За ними шли командующий и член Военного Совета армии, командиры корпусов, генералы армейского управления.
Ватутин шагал твердо, строго и сосредоточенно глядя прямо перед собой. На его обветренном, округлом лице залегли упрямые морщины. У покрытого красным сукном стола он резко повернулся, из-под опущенных бровей строгим взглядом окинул собравшихся и, не меняя все того же строгого выражения на лице, поздоровался.
Услышав разнобойный ответ генералов и офицеров, Ватутин еще ниже опустил густые изогнутые брови. Его широкие ноздри дрогнули, тонкие губы сжались, и гневно блеснули глаза.
- Отвыкло большое начальство от строевой выучки, совсем отвыкло, - присаживаясь к столу, рассмеялся Хрущев. - Видать, нужна тренировка.
- Несомненно, - хмуро проговорил Ватутин, - и не только в строевой выучке.
Взмахом руки он разрешил генералам и офицерам сесть, а сам, продолжая стоять, заговорил прежним властным голосом:
- Сейчас вы получите выписки из оперативной директивы армии, где указаны боевые задачи каждого корпуса и дивизии. Все изучить, обдумать, оценить и принять решение каждый за свое соединение. На эту работу - два часа. Имейте в виду, - помолчав, добавил Ватутин, - Верховное Главнокомандование таким занятиям придает особое значение. Я хочу, чтобы каждый из вас уехал отсюда, имея полную ясность о характере предстоящих действий.
"Настоящий экзамен, только совсем не академический", - прочитав выписку из оперативной директивы, подумал Федотов.
Думая так, Федотов понимал, что дело не только в том, что здесь приходится выступать не перед группой академических преподавателей, а перед командованием фронта - суровым Ватутиным и требовательным Хрущевым, - но главное в том, что теперь приходится решать именно за свою собственную дивизию, точно такого же состава, какой она имеет, и расположенную на той же местности, где находится сейчас. Разница по сравнению с теперешним положением дивизии была лишь в том, что на усиление вместо одного истребительно-противотанкового артиллерийского полка дивизия получала истребительно-противотанковую бригаду и два отдельных полка - гаубичный и пушечный, инженерно-саперную бригаду, целый танковый полк и три полка реактивных минометов. Никогда еще - ни во время учебы в академии, ни на многочисленных учениях и маневрах - Федотову не приходилось встречаться с таким огромным количеством средств усиления, придаваемых одной стрелковой дивизии.
Глядя, как под рукой начальника штаба дивизии вырастает длинная колонка цифр танков, пушек, гаубиц, минометов, которые будет теперь иметь дивизия, Федотов невольно покачал головой.
- Что, не верится в реальность таких средств усиления? - услышал он прямо над собой тихий голос Хрущева.
- Нет, почему же? - вставая, замялся Федотов.
- Но все же сомневаетесь? - улыбаясь, сказал Хрущев. - Да вы садитесь.
- Вообще-то, конечно. Никогда такого усиления еще не бывало, - сказал Федотов, продолжая стоять.
- Да садитесь же, садитесь, - настойчиво повторил Хрущев. - Сомнения ваши, конечно, оправданны. Весь сорок первый, да и прошлый год мы воевали впроголодь, из всех уголков соскребали все, что можно. Но теперь мы не так бедны. Будет у вас точно то, что написано здесь! А может, и еще кое-что подбросим, если обстановка потребует. И ко всему, что есть, приплюсуйте еще авиацию - бомбардировочную и особенно штурмовую.
"Да, если все это будет, то пусть хоть сотни танков пускают", - радостно подумал Федотов, когда отошел Хрущев.
Мучительные раздумья минувшей ночи, казалось Федотову, дали свои результаты. Теперь можно было усилить не только левый фланг и центр полосы обороны дивизии, но и поставить противотанковые пушки на вторую, третью и даже тыловую позиции, создать еще противотанковый резерв и постоянно держать в своих руках такой мощный ударный кулак, как целый танковый полк.
Шепотом советуясь с начальником штаба и начальником политотдела, Федотов расставлял на карте части и подразделения, обдумывал, что будет делать каждый, когда противник начнет наступление, отвергал одно решение, заменяя его новым, лучшим.
На исчерченной карте постепенно возникала мощная оборона. По всей шестикилометровой полосе обороны дивизии путь противнику закрывали сплошные противотанковые опорные пункты и узлы из пушек, бронебоек, стрелков, пулеметчиков, прикрытых и с фронта и с флангов так же почти сплошной россыпью минных полей. Куда ни ударь противник, его встретят ливень огня, мощь заграждений и препятствий. А если фашистским танкам и удастся прорваться, то они будут остановлены второй и третьей полосами таких же противотанковых опорных пунктов и узлов. И на самый крайний случай у Федотова оставался еще мощный резерв: танковый полк, четыре батареи пушек, саперы, стрелки.
Разгоряченный работой Федотов расправил уставшие плечи и встретился с внимательным взглядом Ватутина.
- Все обдумали, все решили? - спросил Ватутин.
Федотов хотел было сказать, что еще нужно подумать, посмотреть, но, возбужденный столь удачной работой, ответил совсем другое.
- Кажется, все, - вставая, сказал Федотов.
- Кажется? - скупо улыбнулся Ватутин и обернулся к Хрущеву. - Что ж, посмотрим решение.
Ватутин и Хрущев склонились над картой Федотова. В переполненном зале замерла настороженная тишина. Все взгляды устремились на Федотова, но он не чувствовал этого, видя только, как зеленый карандаш Ватутина удивительно медленно ходит там, где изображена оборона дивизии.
- Построение в два эшелона, глубокие боевые порядки, сильные резервы, - вполголоса проговорил Хрущев и еще ниже склонился над картой.
- Да. Глубина достаточная, - в тон ему сказал Ватутин и с непонятной для Федотова иронией добавил: - Уставные нормы выдержаны. И штабная культура на уровне.
- Четыре с плюсом, никак не меньше, - весело проговорил Хрущев, - академическая закваска еще не выветрилась. Вот только на переднем крае жидковато. Как вы думаете, сколько сил противника будет наступать против вашей дивизии? - спросил он, снизу вверх глядя на Федотова.
- Две, максимум три дивизии, из них, вероятно, одна танковая, - уверенно ответил Федотов.
- И сколько танков противник может бросить против вас одновременно? - спросил Ватутин.
- Учитывая состав двух пехотных дивизий и одной танковой, видимо, в атаке одновременно может участвовать до двухсот танков.
- А известно вам, что в районе Харькова и Белгорода стоят танковые дивизии СС "Мертвая голова", "Адольф Гитлер", "Райх", "Великая Германия", "Викинг"?
- Известно.
- И какие выводы из этого?
- Это ударные дивизии. И они будут наступать.
- И наступать на главном направлении, - подчеркнул Хрущев.
- А ваша дивизия находится именно на главном направлении, - сказал Ватутин, - и, несомненно, столкнется с дивизиями СС.
- А всего две такие дивизии - это уже почти четыре сотни танков, - резко взмахнул рукой Хрущев, - че-ты-ре-ста, а не двести!
- Вы прекрасно знаете, что наиболее опасен первый, массированный удар, - продолжал Ватутин. - Выдержит оборона этот удар - победа, не выдержит - все полетит, все развалится! Поэтому оборону нужно строить из расчета удара максимальных сил врага, а не минимальных, и даже не средних. А вы что поставили на первой позиции? Чем встретите первый, самый мощный удар противника?
Незаметно, по одному все генералы и офицеры покинули свои места и плотным кольцом окружили стол Федотова. Словно не замечая нарушения порядка, Ватутин говорил, обращаясь к одному Федотову, зеленым карандашом на его карте переставлял артиллерию, танки, стрелковые и саперные подразделения, рассказывал, как лучше организовать оборону и наиболее полно использовать свои силы.
- Понимаю, товарищ командующий, - с трудом проговорил Федотов, когда Ватутин смолк. - На опыт прошлого ориентировался, не учел изменений в ходе войны, в силах противника.
- Опыт прошлого забывать никогда нельзя, - вполголоса сказал Хрущев, - особенно минувших двух лет войны. Этот опыт нам стоил крови, огромных жертв и усилий. Война - это не только борьба сил, то есть столкновение людских масс и военной техники, война - это и борьба умов. В народе говорят: "Врага бить - не сено косить; ум надобен!" Природного ума нам не занимать, своего хватит. Но ум без знаний - мотор без горючего. Горючее для ума людей военных - это военные знания, военная наука. Нам нужно всесторонне освоить весь наш кровью добытый опыт, соединить его с теорией и все это внедрить в практику. "Набирайся ума в учении, а храбрости - в сражении", - молвит старая русская пословица. Пока у нас передышка - все силы на учебу, на подготовку к борьбе в трудных условиях, к борьбе с сильным, опытным и - этого никогда нельзя забывать - умным противником. Готовьтесь, товарищи, готовьтесь и еще раз готовьтесь. Бои не за горами.
С каждым словом лицо Хрущева все разгоралось. Теперь совсем не похож он был на того веселого, улыбающегося генерал-лейтенанта, каким вошел в эту комнату. Он говорил все отрывистее, все резче. Стиснутая в кулак правая рука его то стремительно взлетала вверх, то с силой опускалась вниз, словно громя и уничтожая непримиримого врага.