- Мои милые, ничего не понимающие друзья, наивность - качество, достойное уважения, - сказал он рассудительно, - и в этом вы можете удостовериться, обратясь к Шиллеру. Однако он не был знаком с не имеющим себе равных фюрером. Ведь наш нынешний мир состоит не только из друзей и врагов, и среди друзей могут оказаться смертельные враги.
- Возможно, - согласился лейтенант. - Но бывает итак, что среди товарищей по оружию вдруг обнаруживаешь изменников, которые до сих пор хитро маскировались.
Капитан кивнул.
- А может так случиться, - заметил он, - что как раз эти изменники в действительности окажутся настоящими товарищами по оружию.
Графиня наклонила голову - ее шелковистые волосы тускло блеснули. Изящная линия ее затылка пробудила нежные мысли у Константина, он восхищенно смотрел на девушку и, казалось, совершенно не слышал последнего замечания брата.
- Я предоставил бы тебе возможность, сколько угодно пожирать глазами графиню, если бы не одно обстоятельство: нам все-таки надо иногда работать. - Капитан улыбнулся, по улыбка его была вовсе не ласковой. - И еще. Нельзя исключать одно довольно примитивное положение: лишь немногие на поверку оказываются тем, чем они являлись в нашем представлении.
В качестве характерного примера, подтверждающего это положение, капитан мог бы привести ефрейтора Лемана - специалиста по взрывчатке, автомобильного гонщика и надежного связного заговорщиков. Он как раз вошел в комнату и, дружелюбно ухмыльнувшись, кивнул присутствующим. Передвигался он по чужому кабинету так непринужденно, словно был здесь хозяином. Наконец он сел и подчеркнуто спокойно положил ногу на ногу.
- Ну, где любовное письмо, из-за которого взбесились гестаповцы? - осведомился капитан.
Ефрейтор вытащил сложенный пополам лист бумаги и вручил его капитану. Тот положил письмо перед собой, развернул, заботливо расправил и принялся читать. Его волевое лицо с ястребиным носом осветила признательная улыбка.
- Интересно, отчего эти люди так много пишут друг другу? - спросил Гном. - Ведь было бы вполне достаточно, если бы они сказали: "Я с вами", или: "Это мне нравится", или же: "Мне это не по душе". А они все пишут и пишут. Генерал-полковник переписывает начисто почти каждое, иногда даже глупое замечание. Ну а этот наш обер-бургомистр! У него из всех карманов торчат бумаги. Это ли не явное разгильдяйство?
- Пожалуй, - согласился капитан. - Но им же не запретишь писать, во всяком случае, я не в силах это сделать. Я тружусь во имя великого дня, и только. А генерал-полковник вместе с нашим обер-бургомистром думают, как лучше устроить мир, который наступит после нашей акции.
- Прекрасно! А что, если этим миром будет управлять гестапо?
Капитан усмехнулся, но глаза его были невеселы и серьезны, как на похоронах. А лейтенант все больше бледнел: он никак не мог понять, о чем идет речь. Он бросил на графиню взгляд, полный немой мольбы о помощи, но та не обращала внимания на лейтенанта: она сама была сбита с толку и стояла озадаченная, слегка открыв рот от удивления.
- После вашего сегодняшнего состязания с гестапо вам надлежит немедленно скрыться, - твердо и спокойно вынес решение капитан фон Бракведе. В его голосе не было ни тени упрека.
- Это, видимо, означает, что меня временно отстраняют от дел, - констатировал с деловым видом ефрейтор.
- Напротив, вы нам нужны, очень нужны. Вам только на некоторое время придется уйти в тень, но зато вы попадете в самое лучшее место, которое только можно придумать.
- Это чересчур, это чересчур, - смущенно бормотал ефрейтор Леман. - Надеюсь, вы не пошлете меня в клуб снайперов генерала фон Трескова? Мне нравятся поездки с комфортом, вы же знаете.
- Да, мой милый, знаю и поэтому командирую вас в Париж.
- Будет сделано! - Ефрейтор довольно потер руки. - Вот это мне по душе. Уж там-то я развернусь вовсю. И заявляю при свидетелях, будь они чьими угодно братьями, больше впросак я не попаду.
- Я прибыл с Восточного фронта, - доложил обер-лейтенант. - Генерал фон Тресков поручил мне сделать доклад генерал-полковнику Беку, а тот направил к вам.
Обер-лейтенанту на вид не было еще и двадцати пяти, но глубокие морщины пролегли от его щек к углам рта. Правда, лоб оставался гладким, но взгляд его был тусклым, как у старика.
- Я видел все собственными глазами, - сказал обер-лейтенант и прикурил предложенную сигарету. Руки его дрожали, и, чтобы унять дрожь, он сжал их. Но голос звучал уверенно, словно то, что он говорил сейчас, ему приходилось повторять уже много раз.
- А почему генерал-полковник Бек направил вас сюда?
- Чтобы я рассказал вам то, что видел.
Фамилия офицера была Бар. Он сидел в конторе барака, где Лебер торговал углем, а вокруг него на ящиках, мешках и простых табуретках расположилось с десяток людей - друзья Лебера: бывшие профсоюзные лидеры, бывшие депутаты рейхстага от социал-демократической партии, два священника - все участники заговора. Среди них - почтенный Вильгельм Лёйшнер, в прошлом министр внутренних дел земли Гессен, а сейчас владелец фабрички по производству кранов для пивных бочек. Аннелоре, супруга Лебера, ухаживала за гостями.
- Их убивают в газовых камерах, - рассказывал офицер, - а трупы сжигают в печах. Все налажено как на конвейере, по-фабричному. Число жертв на сегодняшний день достигло примерно четырех миллионов.
Черные, как ночной мрак, стены деревянного барака окружали присутствующих. Слабый свет затемненной лампы с трудом добирался до бледных лиц. Люди тяжело дышали, словно были придавлены непосильной ношей, а офицер продолжал:
- Лишь в одном из лагерей, под названием Аушвиц, ежедневно умирает несколько тысяч человек. Что касается положения на фронте, то там потери все увеличиваются. Генерал фон Тресков считает, что русские через несколько недель выйдут к границам рейха, а спустя пару месяцев будут стоять у ворот Берлина. Вот что я должен был вам доложить.
Обер-лейтенант Бар сел: больше ему нечего было добавить. Он попытался рассказать о неслыханных злодеяниях нацистов самыми простыми и понятными словами. В бараке повисло тяжкое молчание. Люди сидели не шевелясь, и никто не отважился прокомментировать доклад обер-лейтенанта.
- Каждый день тысячи людей! - с трудом вымолвила потрясенная Аннелоре.
- И каждый новый день уносит тысячи человеческих жизней, - обронил Юлиус Лебер и посмотрел на свои руки, сложенные как на молитве. - Вот что хотел сказать нам генерал-полковник Бек устами этого офицера.
- А какую цель он преследовал?
- Получить мое согласие на акцию Штауффенберга! Я дам согласие. Пора положить конец этим ужасным убийствам!
- Ну как? - спросил капитан фон Бракведе брата, когда ефрейтор Леман, сияющий от радости, удалился. - Ждешь от меня объяснений или обойдешься без них?
- Нет, не жду, - ответил Константин.
- Почему же?
- Потому что они совершенно не нужны, Фриц.
Братья взглянули друг на друга. Все еще бледное лицо младшего излучало безграничное доверие. Старший удовлетворенно отметил это, он был глубоко тронут.
Графиня Ольденбург-Квентин с облегчением улыбнулась:
- Мы в нашем ведомстве часто занимаемся делами странными и необычными. Наш отдел иногда называют мусорной свалкой Бендлерштрассе, но это лишь первое впечатление. И оно не должно ввести вас в заблуждение, хотя, в наших делах трудно разобраться.
- Попросите штурмбанфюрера Майера! - крикнул раздраженно капитан и, увидев, что лейтенант собирается встать, сказал ему: - Оставайся тут и слушай внимательно. Весьма вероятно, что кое-что бросится тебе в глаза.
Майер ворвался в кабинет, словно разъяренный бык. Потом он быстро пожал руку капитану, едва заметно поклонился графине, дружески кивнул лейтенанту, опустился на тот самый стул, который совсем недавно занимал ефрейтор Леман, и непринужденно спросил:
- Ну, в какой стадии битва? Выдадут мне наконец этого фрукта?
- А как вы представляете это на практике? - вопросом на вопрос ответил подчеркнуто услужливо фон Бракведе. - Даже если тот, о ком вы говорите, и совершил уголовно наказуемое деяние, вести расследование надлежит органам юстиции вермахта, а не гестапо.
- Уважаемый, не будем обманывать друг друга! - возразил Майер. - Ведь существуют, и вы это прекрасно знаете, определенные правила передачи…
- Сожалею, мой дорогой, но это меня не касается. Я здесь поставлен, чтобы защищать наши особые интересы, и иногда мне приходится действовать даже вопреки собственным убеждениям.
- А ну-ка давайте выкладывайте правду! - Слова Майера прозвучали довольно грозно, но лицо, как всегда, сохраняло бесстрастное выражение. - Так где же на сей раз кроется подвох?
Капитан, как бы сожалея, пожал плечами. Он настолько увлекся словесным поединком со штурмбанфюрером, что уже не замечал ни напряженно затаившую дыхания графиню Ольденбург, ни застывшего от удивления брата. Письмо, которое вручил ему ефрейтор Леман, лежало перед ним на письменном столе. Он не накрыл его служебными бумагами, и это являлось, конечно, грубой ошибкой: Майер тотчас же заметил письмо. Капитан быстро отвел взгляд в сторону, хотя это вряд ли могло помочь, и сказал:
- Мы расследовали действия ефрейтора, за которым вы гнались, и нашли у него частное послание, точнее сказать, в некотором роде любовное письмо.
Майер недовольно запыхтел:
- В таком случае пройдоха, пока с ним возились, подменил письмо. Этого нужно было ожидать. Он же отпетый негодяй! Но мне плевать на это с высокой колокольни! Я должен его получить, и баста!
- К сожалению, я не могу выдать его вам… - капитан фон Бракведе придал своему голосу самый убедительный тон, - потому что этот ефрейтор уже не относится к числу сотрудников нашего отдела. Он переведен в другое место, а куда именно - в данный момент мне неизвестно.
- Послушайте, это же свинство! Если я вас правильно понял, этот негодяй уже не в вашей власти?
- Вы поняли меня совершенно правильно.
Майер вскочил, уронив стул, на котором сидел, однако не обратил на это никакого внимания. Графиня была взволнованна, ее лицо, покрытое легким загаром, порозовело. Лейтенант Константин опять посмотрел на нее с восхищением. Капитан же сидел не шевелясь, как изваяние.
- Это ваше последнее слово, - выдавил Майер, - может испортить наши отношения.
- Они только сейчас и приняли надлежащий характер, - твердо ответил граф фон Бракведе. - И каждый из нас сможет извлечь выгоду, если не станет мелочиться. Но мы же не мелочные люди, не правда ли?
ЧТО ДОЛЖНО ОБЕСПЕЧИТЬ ПОБЕДУ
Командующие будут с нами, - уверенно заявил генерал Хеннинг фон Тресков, - конечно, при одном условии: акция должна быть удачной.
- Следовательно, - с легкой иронией констатировал полковник Штауффенберг, - они перекладывают на нас не только грязную работу, но и всю ответственность. Они лишь принесут присягу новому государственному порядку, и все проблемы для них будут решены.
- Полагаю, не следует ожидать многого от этих господ. - Генерал Ольбрихт, как всегда, стоял за компромисс. - Немаловажен уже один фактор - что есть командующие объединениями, которые по меньшей мере благожелательно относятся к нашим усилиям.
- И не только благожелательно относятся… - многозначительно заметил фон Тресков. - Генерал-фельдмаршал фон Клюге определенно с нами. Он заверил меня в этом лично.
Генерал Хеннинг фон Тресков, начальник штаба группы армий "Центр", прилетел с Восточного фронта. Решительные действия Штауффенберга взбудоражили его, и он захотел сейчас же, пусть всего лишь на несколько часов, оказаться полезным друзьям, укрепить их в трудном решении, высказать, как глубоко он в них верит.
Ясным, солнечным днем три главных участника заговора сидели на Бендлерштрассе и обсуждали план действий: Ольбрихт - холодная рассудочность, фон Тресков - горячая голова и фон Штауффенберг - сгусток энергии. Вместе с Мерцем фон Квирнгеймом, который им помогал, напряженно работая дни и ночи, они составили план "Валькирия". В соответствии с этим планом, задуманным в стиле лучших традиций генштаба, намечалось провести в день "Икс" все необходимые акции.
- Я не раз вел продолжительные беседы с генерал-фельдмаршалом фон Клюге, - продолжил фон Тресков свое сообщение, предназначенное специально для Штауффенберга. - Мы говорили совершенно откровенно, и я сказал генерал-фельдмаршалу: "Гитлер должен быть уничтожен". А далее я ему заявил: "Попытаюсь сделать это вместе со своими друзьями". И он воскликнул, словно повинуясь душевному порыву: "Я на вашей стороне!"
- И как долго он будет с вами? - спросил скептически Штауффенберг.
- Конечно, Клюге не такой человек, чтобы действовать необдуманно. Он все рассчитал наверняка, - признался фон Тресков. - Но он презирает Гитлера, ему противны гитлеровские методы, и он не станет колебаться, когда дело дойдет до переворота.
- И я так думаю, - убежденно заверил Ольбрихт. - Клюге хорошо понимает, что война проиграна. Это, разумеется, укрепляет его в принятом решении. Многие разделяют мнение Клюге и будут действовать соответствующим образом. Впрочем, мы не должны забывать, что еще в тридцать девятом некоторые генералы, такие, например, как Браухич, были готовы закончить развязанную Гитлером войну на любых условиях.
Полковник Клаус фон Штауффенберг откинулся на спинку стула и улыбнулся. Заученным движением он поправил черную повязку, прикрывавшую выбитый глаз.
- С твердым намерением Браухич направился к фюреру, однако Гитлер осыпал его такими угрозами, что он вернулся из имперской канцелярии, по его собственному признанию, в полном смятении.
- Его мнение до сих пор не изменилось, - утверждал фон Тресков. - Он смирился, но так ведь поступили и многие другие. Несколько месяцев назад я беседовал с Браухичем и генерал-фельдмаршалом Манштейном. Они выслушали мои доводы и дали понять, что очень заинтересовались ими.
- Но они же совсем не готовы к действиям…
Штауффенберг стремился к предельной ясности: он не хотел, чтобы будущее рисовалось в оптимистических тонах, хотел знать, что же произойдет в действительности, а не то, что может произойти.
- Никто из них не будет противиться, если мы осуществим задуманное, - сказал Ольбрихт.
- Главное - чтобы акция удалась. - Фон Тресков кивнул полковнику. - Тогда сдвинется лавина и погребет под собой всю эту коричневую сволочь. Я гарантирую, что так и будет! Решающая задача - проникнуть к Гитлеру. Это может удаться только Штауффенбергу. Далее важно найти отличного специалиста, который смонтирует бомбу. И такой человек есть - это ефрейтор Леман, который прошел мою школу.
- Можно обойтись и без Лемана, - заметил Ольбрихт: он старался избежать любой отсрочки. - В нашем распоряжении несколько первоклассных подрывников. А Лемана пришлось срочно откомандировать в Париж: гестаповцы начали проявлять к нему повышенный интерес.
- Кто отдал такое распоряжение, которое ведет к дополнительным трудностям? - возмутился фон Тресков. - Мне это совсем не нравится.
- За него в ответе капитан фон Бракведе, - пояснил полковник. - И признаюсь откровенно, меня мучает мысль: уж не из дружеских ли чувств ко мне он принял это решение? Весьма вероятно, что таким образом Фриц попытался воспрепятствовать моему участию в акции.
- Но он же своевольничает… - не сразу среагировал генерал Ольбрихт.
Фон Тресков прищурил глаза:
- И тем не менее я убежден, он чертовски неодобрительно отнесся к тому, на что решился граф. Однако я не осуждаю Бракведе: пути дружбы неисповедимы, и со стороны трудно понять, куда они приведут.
- Я никогда не пыталась вмешиваться в ваши дела, - сказала Элизабет Ольденбург-Квентин, - наоборот, я всегда старалась относиться уважительно к вашей личной жизни. Это вы должны признать…
- Охотно, если вы придаете этому значение. - Капитан фон Бракведе с настороженным интересом разглядывал свою секретаршу, которая подчеркнуто отмежевывалась от него. - Вас снова что-то тревожит?
- Бестактность, с которой вы пытаетесь втянуть в ваши дела лейтенанта.
Они сидели за столиком в офицерской столовой на Бендлерштрассе. Со стены на них взирал Гитлер - его портреты были непременной частью обычного немецкого интерьера. Огромное помещение с помпезным убранством, в котором когда-то собирался по праздникам весь офицерский корпус Берлинского гарнизона, теперь пустовало. Но это огорчало лишь немногих офицеров, служивших на Бендлерштрассе. Люди, уже привыкшие к частым бомбежкам, даже если им предоставлялась возможность хотя бы недолго побыть в комфорте, относились к этому равнодушно.
- Между нами, графиня, существует некое принципиальное соглашение. Мы условились, что вы подшиваете у меня дела, но ничего не знаете о содержании документов, которые в них находятся. Вы составляете бумаги для меня, но вам также неизвестно их содержание. Вы ведете разговоры по телефону, но не запоминаете ни фамилий, ни дат, ни фактов.
- Я знаю, вы стараетесь не подвергать меня опасности. Однако вы, вероятно, догадываетесь, что я не могу полностью отключить свой разум и чувства. Ну ладно, большую часть из того, что вы мне доверили, я уже забыла. Но я не могу оставаться равнодушной, когда вижу, что вы творите над своим братом.
- Как лестно для него ваше участие!
Капитан фон Бракведе огляделся. Кажется, их никто не слышал. Занято было лишь несколько столиков; офицеры, сидящие за ними, равнодушно впихивали в себя и молча жевали жесткое мясо.
- Знаете, графиня, я не занимаюсь благотворительностью, но умею ценить людей, которые это делают. Своему брату я позволил бы трудиться на этой ниве, если бы вы пришли к выводу, что это целесообразно. Вы не против?
Графиня Ольденбург не ответила, так как к их столику подсел полковник Мерц фон Квирнгейм, не забыв предварительно испросить разрешения, как того требовал этикет. Естественно, они не отказали ему. С несколько смущенной улыбкой полковник поправил очки в черепаховой оправе, похожие на те, что обычно носят ученые. Его голый череп матово отсвечивал. Сначала он сделал комплимент графине, затем обратился к графу фон Бракведе: мол, он, Мерц, несколько озабочен, потому что этот Майер из гестапо кажется не таким уж безобидным.
Капитан сказал, что разделяет мнение полковника, и добавил:
- Но именно это и облегчает дело. Майер прожженный тип, поэтому его можно обвинять во многом.
Ординарец поставил перед полковником тарелку с мутной жидкостью, в которой плавало несколько разваренных зерен риса, и Мерц фон Квирнгейм сосредоточенно заработал ложкой. Однако это не помешало ему продолжать разговор.
- Гестапо - это Гиммлер, а Гиммлер добивается, как известно, поста командующего армией резерва. Он ухватится за любую возможность, чтобы сделать гадость нашему генерал-полковнику, а следовательно, и нам. А этот Майер, по-моему, именно тот тип, который сумеет подыскать для рейхсфюрера необходимый предлог, чтобы утвердиться на Бендлерштрассе.