Вашему вниманию предлагается роман Бориса Крамаренко "Плавни". В нем рассказывается о Гражданской войне на Кубани.
Содержание:
ПЛАВНИ - Роман 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 24
ПЛАВНИ
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Высокий худощавый генерал в светло–серой черкеске недоуменно глядел на визитную карточку.
Sir Thomas.
Limited company Thomas and son
- Похож он на коммерсанта?
Скорее на военного, ваше высокопревосходительство.
- И вы говорите, что он ждет уже больше часа?
- Так точно. Он явился, когда у вас уже был с докладом генерал Писарев… Я не осмелился прервать доклад и попросил его подождать…
Заметив, что генерал хмурится, адъютант смутился.
- Вы должны были доложить о нем тотчас же.
Он резким движением отодвинул от себя пачку бумаг и сердито взглянул на адъютанта.
- Просите!
Адъютант мгновенно исчез за суконной портьерой.
По натертому до блеска паркету большого зала с высокими окнами медленно прохаживался широкоплечий пожилой человек в штатском платье, безупречно на нем сидевшем. Адъютант приветливо улыбнулся.
- Его высокопревосходительство барон Врангель просит вас к себе. - Он звякнул шпорами и отступил в сторону, давая дорогу.
Посетитель молча наклонил голову и не спеша прошел в кабинет. Адъютант с любопытством посмотрел ему вслед, потом осторожно подошел к двери кабинета и чуть–чуть приоткрыл ее. Через суконную портьеру был слышен разговор.
- Еще все поправимо… Я привез не только план разгрома красных, выработанный генштабами Великобритании и Франции… Две великие державы окажут вам значительную помощь. В ближайшие дни к вам приедет представитель генштаба Франции…
Скрипнуло кресло и раздались шаги, приглушенные ковром. Адъютант отскочил от двери, но любопытство пересилило и вскоре он снова приоткрыл дверь.
- По нашему настоянию, Польша в конце апреля вторгнется в Украину и Белоруссию. Тогда все силы красных будут направлены на этот новый фронт… Вам надо срочно переформировать свою армию, сведя ее примерно к четырем корпусам. Укрепление Крымского перешейка усилить, довести до крепостного типа… В начале же лета развернуть общее стремительное наступление на Северную Таврию. Против вас будут двинуты лишь слабые силы Тринадцатой армии и кое–какие резервы. Это, конечно, не сможет остановить вашего наступления. Мы советуем вам, одновременно с наступлением, бросить из Крыма два крупных отряда: один - на Дон, а другой - на Кубань.
- Это осуществимо! - сказал Врангель. - На Кубани, в плавнях, скрывается много офицеров, тысячи отборных казаков.
- О, они очень пригодятся… Кроме того, вскоре в центре Кубани, недалеко от берегов Азовского моря и Екатеринодара, будет расквартирована казачья бригада в составе трех полков. Она перешла под Новороссийском на сторону красных. Благодаря некоторым дружественным нам лицам из главного командования в Москве, эта бригада сохранила весь свой командный состав и отведена на отдых. Все уже подготовлено: по первому вашему зову бригада восстанет и, что особенно важно, захватит центральные районы Кубани. Тогда она, получив большое пополнение на местах - в первую очередь из плавней, - за несколько дней вырастет в корпус, а затем - в армию… И вот, барон, когда вы при поддержке нашего флота высадите десант, вы сразу сможете опереться на крупные казачьи части и быстрыми ударами захватить Кубань.
- Вы правы, полковник, - проговорил Врангель.
Его собеседник продолжал авторитетным, не допускающим возражения, тоном:
- А сейчас мой совет: объедините под единым руководством разрозненные казачьи отряды, оставленные на Кубани, перебросьте на Кубань опытного генерала–казака. Кроме того, надо подорвать доверие к Советской власти, а для этого внедрите в советские учреждения своих людей. Пошлите также по станицам эмиссаров,
пусть вербуют на вашу сторону всех малоустойчивых и озлобленных чем–либо советских работников, пусть объединяют местные антибольшевистские элементы, пусть сеют среди населения полезные нам слухи и готовят почву для восстания. Денег у вас будет достаточно. Кроме того, мы пришлем военных инженеров, снаряжение, оружие…
Послышался взволнованный голос барона Врангеля, так непохожий на обычный для него тон холодной усталости:
- Я никогда не забуду, полковник, того, что великие державы делают для России. Я вновь подтверждаю все обещания, данные вам генералом Деникиным.
Поняв, что разговор заканчивается, адъютант поспешно отошел от двери кабинета.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Камышовые крыши казачьих хат еле проглядывают среди буйного бело–розового цветения садов. Спряталась среди них станица Старо - Минская, и если б не золоченые кресты на синих куполах белой церкви, можно было бы принять всю станицу за огромный фруктовый сад.
Через станицу идет широкая улица, заросшая по обочинам молодой травой. Вдоль тесовых заборов выстроились высокие тополя, чередуясь с белыми акациями.
На самом краю станицы, там, где переплетаются дороги, на большом кургане высится ветхий, заброшенный ветряк. Лиловые фиалки на изумрудном фоне травы делают курган по–весеннему нарядным, а старый ветряк- еще более сиротливым и заброшенным.
Апрельский вечер. Уже зажглись в небе одинокие звезды, в густых малинниках ревкомовского сада звонко защелкал соловей.
У ветряка слышатся молодые голоса.
- Мне пора, Тимка. Уже смеркается.
- Еще немного, Наталка. Хочешь, спою твою любимую песню? Слушай:
Солнце низенько, вечер близенько,
Выйди до мэнэ, мое серденько…
- Хорошо ты поешь, Тимка!
- А ты поцелуй меня за это.
- Спой еще… тогда.
- А почему не сейчас?
Послышался звонкий смех. Его приглушил звук по целуя. И опять девичий голос нежно просил:
- Проводи меня, Тимка, уже совсем темно… Я бандитов боюсь.
- Не бойся, моя ласточка. Со мной тебя ни один бандит не обидит.
- Слово такое знаешь?
- Не шуткуй… Я всурьез говорю.
- Тимка, а правда, что твой батько и брат в банде есаула Гая?
- Это… кто ж тебе сказал?
- Вчера у колодезя Мотька рыжая встретилась: "С Тимкой, говорит, гуляешь, а у него вся родня в плавнях".
- Мотька? А ты верь ей больше!.. Мой батько убит, а брат со Шкуро ушел… Сам не знаю, где он. И что я людям зробил? Целый день верчусь, как чертяка, чтобы мать да братневу жену с дитем кормить…
- Не сердись, Тимка, мало ли что люди брешут. Моя батько тоже убит. Хороший у меня батько был, жаль мне его… А на рыжую Мотьку ты заглядываешься…
- Вовсе нет, откуда ты взяла?
- Вся станица знает, гулял с ней, потом бросил. Она теперь злится на меня, глаза выцарапать готова.
- Нужна она мне!
- Значит, была нужна… Меня разлюбишь… я тоже… не нужна буду.
- Зачем плачешь Наталка?
- И вовсе не плачу… очень нужно!
- Нет, плачешь. Зачем? Ведь я ее не любил и гулял–то с нею всего два вечера… Наталка!
- И слушать не хочу… Не замай меня! Не хочешь проводить, сама пойду, а ты ступай к своей рыжей.
- Наталка!..
- Отстань… Я все знаю.
- Наталка, вот честное слово, я люблю тебя, а не Мотьку. Ну, хочешь, я при ней тебе это скажу?
- Очень нужно! Пойдем, уже ночь.
- Давай сперва споем… ту, что вчера, помнишь… про васильки.
- Сам ты василек. И почему только тебя Тимкой назвали… Ты ж василек - потому глаза у тебя голубые, голубые, почти синие.
- А у тебя черные… как бархат. А сама на цыганку похожа.
- Вот уж неправда. Это учительница выдумала, а ты и рад дразниться.
- Я не дразнюсь.
- Да… знаю! Вот у тебя оспины на носу и около губ, я же не дразнюсь… И ростом ты ниже меня.
- Не ниже.
- Нет, ниже.
- Нет, не ниже. Я еще вырасту.
- Где уж!
- Вырасту, вот увидишь.
- Пусти, скаженный, задушишь!
- А ты поцелуй.
…Этим вечером ревкомовский кучер Панас Качка шел от кума немного навеселе. Проходя мимо старого ветряка, он остановился и долго слушал льющуюся над засыпающей станицей песню. Панас кивал лохматой головой в такт песне. Потом вытер рукавом чекменя мокрые от слез глаза и растроганно пробормотал: - Добре… Эх, добре спивают! И вот ведь скажи, - хлопец из себя не видный, а голос–то какой…
2
Бледнеют звезды. За плавнями начинает пылать заря. Проснулась степь. Аспидные копчики и серые шулики первыми закружились над окутанной туманом землей.
Вдоль степной речки стрелой промчалась пара чирков. Сонно выплеснулся из воды золотистый сазан и ушел на илистое дно. Болотная птица настороженно выплывает на середину спрятанных в камышах озер. Пестро–зеленые лягушки концертом встречают наступающий день.
По мягкой дороге, что вьется вдоль речки, рыжие, белолобые быки тащут телегу. Заложив руки за чубатую голову, спит в телеге, на охапке сена, молодой казачонок. Дорога свернула влево и пошла по–над глубокой поросшей терном балкой, а речка закрутилась петлей и пропала за вишняками небольшого хутора.
Из балки быстро поднялись трое в черкесках, с винтовками в руках. Передний, седоусый казак крикнул:
- Э-эй! Это ты, Тимка?
Казачонок встрепенулся и остановил быков. Казак подошел к телеге.
- Что нового, Тимка?
- Есаул Гай сегодня ночью был у нас. Наказывал передать полковнику, чтобы выслал ему на хутор Черныша полсотни хлопцев и пулемет.
- Что еще говорил есаул Гай?
- Говорил, что от самого Врангеля к нам генерал приехал, будет командовать всеми отрядами, что по плавням прячутся.
- Генерал, говоришь… Из Крыма… Вот оно што–о–о! Ну, значит, скоро…
- Еще говорил, - летом наши на Кубани будут. Из–за моря помощь идет: англичане и французы оружие прислали.
- Ну, а в станице как?
- Казаки ревкомом дюже недовольны. Новый продкомиссар заявился. С бомбами у пояса, весь в кожаном.
Хлеб забирает. И к нам приходили, два чувала муки взяли и всю початку… Я не давал сперва, так один плетью меня огрел… "Бандитское отродье, - говорит, - все у вас, бандитов, позабираем".
- Ничего, Тимка, недолго уже. Сколько их?
- А кто его знает. Должно, взвод.
- Как из станицы выбирался, небось, пытали, куда едешь?
- Да. Я отговаривался - в степь всходы смотреть… оно взаправду надо туда проехать.
- Добрые всходы. Мы вчера с Еркой глядели. Ну, паняй! Да накажи матери, чтоб белья передала, а то смениться не во что.
Тимка порылся в сене, вытащил ковровую торбу и подал казаку:
- Нате, батя. Там белье для вас и Ерки, рушники, портянки, сало…
Казак улыбнулся и бережно взял торбу.
- Вот спасибо, а то овшивели мы тут. Ну, паняй! Ежели что случится, помни, встреча здесь. Каждую ночь наши хлопцы возле этого места будут дежурить.
3
Семен Хмель, командир конной сотни станичного гарнизона, собрался починять забор возле своей хаты, когда к воротам подъехал его ординарец, держа в поводу командирову лошадь.
- Эй! Товарищ Хмель, начальник требует.
Хмель молча подтянул шаровары, поднял топор и пошел в дом. Пройдя через кухню в комнату, он искоса посмотрел на сестру.
У окна смуглая, похожая на цыганку, девушка–подросток вышивала цветными нитками полотенце.
- Что, Тимке рушник готовишь? - резко спросил Хмель.
Девушка ничего не ответила и лишь ниже склонила над шитьем голову.
Хмель надел поверх чекменя серую черкеску, шашку и, пристегивая к наборному поясу маузер, подошел к сестре.
- Отец - партизан, за Советскую власть голову сложил, а дочь с бандитом путается. Куда как хорошо!
- Девушка прошептала: И вовсе он не бандит. - Она подняла на брата большие черные, полные слез глаза. - Не виноват он, что Шкуро мобилизовал его брата.
- А ты и веришь Тимкиным россказням? Хоть бы мать свою вспомнила; за меня да за батька нашего при кончили ее беляки!
Хмель сильно хлопнул дверью и вышел во двор. Наталка видела в окно, как брат, не касаясь стремян, вскочил на лошадь и поднял ее в галоп. Наталке стало грустно.
Брат был пятнадцатью годами старше и заменял ей погибшего в бою отца. Она знала, что брат никогда не даст согласия на замужество ее с Тимкой. "А чем виноват Тимка, что его отец и брат были у белых? Ведь их уже нет, а сам он, может быть… А что, если попросить брата взять Тимку к себе в сотню? Да только нет, не возьмет. У него в сотне все - партизаны, его старые друзья по фронтам. Еще посмеется или выругает".
Наталка снова принялась за шитье, но через минуту швырнула его на стол и расплакалась.
4
Командир сотни хмуро слушал своего начальника, то и дело посматривая на улицу, где строился его отряд. Начальник гарнизона, молодой казачий офицер, взволнованно провел ладонью по лысеющему лбу.
- Это второй налет за последнюю неделю, Семен Матвеевич. В понедельник двух продработников зарубили, сейчас опять двух. Скоро нельзя будет со своего двора на улицу выйти… Вы, Семен Матвеевич, поезжайте на хутор старого Черныша, там, есть сведения, банда есаула Гая сосредоточивается для налета на Канеловку. Комендантская же рота останется здесь, в резерве.
- Силы банды вам известны, товарищ Петров?
- Говорят, сотня конницы при одном пулемете.
Хмель, уловив в голосе начальника гарнизона нотку неискренности, передернул плечами и поднялся. Встал и Петров. Оба испытующе смотрели друг другу в глаза.
- Сотня?.. А может - три? Известно ли вам, товарищ Петров, что в наших плавнях у одного полковника Дрофы несколько сот человек?
Начальник гарнизона хотел что–то возразить, но Хмель перебил его нетерпеливым движением руки:
- А у меня в отряде, вы знаете, шестьдесят семь сабель при двух пулеметах… Я был партизаном, потом командовал эскадроном у Киквидзе… я не могу… не привык зря рисковать людьми.
- Что ж вы хотите, товарищ командир сотни?
- Я требую вызова карательного отряда.
- Ах, вот оно что!..
- Я знаю плавни, как свой сад. Я проведу отряд тропами в самую глушь.
- Чтобы весь отряд утопить в трясине?! Впрочем, я дал телеграмму в Ейск. Ответили, что отряд сейчас занят операцией против полковника Рябоконя, просили обойтись своими силами. Сюда на этих днях прибывает кавалерийская бригада. А пока я вас очень прошу пугнуть Гая и загнать его в плавни.
"Черт его знает, может, он и прав", - подумал Хмель и ответил:
- Хорошо, я поеду.
- Вот и отлично, - улыбнулся Петров и, взяв Хмеля под руку, направился с ним к двери.
- Кстати, Семен Матвеевич, у вас в сотне исключительно бывшие партизаны, почему вы не хотите брать молодежь?
И опять Хмель подумал: "Пожалуй, Петров прав, поеду - пугну Гая: не в первый раз. А придет бригада, - мы ему кишки выпустим. И насчет отряда правду сказал, надо отряд пополнять".
5
Заведующий финансовым отделом ревкома - он же управляющий маслобойкой, - сухонький небольшой старичок с рыжеватыми с проседью усами, подошел к бедарке. Возле нее стояли два пожилых казака с шапками в руках. Третий, молодой, в защитной гимнастерке, оправлял сбрую на мышастом коньке с отвисшей от старости губой.
Старичок схватился руками за края бедарки и, кряхтя, уселся на охапке сена, положенного на сиденье. Взяв веревочные вожжи, он строго поглядел на казаков:
- И не просите, казаки. Когда мог… делал, а теперь никак нельзя.
Оба пожилых заговорили сразу:
- Уж ты, Митрич, не отказуй, похлопочи… Не дай
помереть голодной смертью.
- Зря просите, старики. Видели нового продкомиссара? Уж такой лютый! - Митрич вздохнул. - Говорят, из Москвы. Самим Совнаркомом прислан.
- Неужто вчистую… до последнего зерна?
- Значит, так надо. Армия, слышь, голодает.
В разговор вмешался третий, в защитной гимнастерке.
- "Надо–надо!" Что ж нам, лебеду жрать, что ли? А у других еще ни разу не брали!
- Возьмут и у них. А ты еще молод, тебе бы помолчать следовало!
- Жрать одинаково все хотят.
Митрич пожевал губами, словно хотел возразить, но, видимо, передумав, дернул вожжи. Мышастый конек нехотя направился к раскрытым воротам.
На улице Митрича окликнул человек в синих, непомерно широких галифе и солдатской гимнастерке. На плечи его была накинута серая офицерская шинель.
- На маслобойку? - спросил он.
- На маслобойку, товарищ военком.
Человек в шинели подошел к бедарке и протянул руку.
- Здравствуй, Митрич!
Митрич приветливо улыбнулся.
- Здравствуйте. В ревком идете?
- Угу. Ты зайди вечерком, поможешь сводку написать.
- Зайду. Слышите, казаки дюже недовольны. Уж больно продотрядчики лютуют.
Военком поморщился.
- Ничего твоим казакам не сделается. Армия без хлеба, в России голод, а твои казаки пшеницу - в землю, а сами за винтовки да в плавни.
- Полегче бы надо…
Тут будем полегче, а на фронте красноармейцы пояса будут потуже затягивать - так, что ли, по–твоему?
- Эх; товарищ военком, долго ли до греха? Восстание поднять могут. Ведь продкомиссар у иных все под метлу вымел.
Военком задорно сдвинул на затылок фуражку:
- Пусть попробуют! - Но, видно, предположение Митрича о возможности восстания озадачило его. Он уже не так уверенно добавил:
- Генерала какого–то ждут. Полстаницы самогон
варит. Видать, генерал тот выпить не дурак. Вот бы нам с тобой, Митрич, на генерала того посмотреть.
Митрич усмехнулся.
- Что, давно не бачили, соскучились?
- Ей богу, давно. Последнего из тех, что на мою долю пришлось, в восемнадцатом зарубал.
Военком весело хлопнул Митрича по плечу и пошел к ревкому.
Серые глазки Митрича, только что с ласковой усмешкой смотревшие на военкома, внезапно стали холодны и злы.
Заведующий финансовым отделом ревкома Бровко работал. в станице недавно. В его документах значилось, что он младший урядник, служил в Красной Армии писарем при штабе пехотного полка "и демобилизован по болезни. Фамилию его все скоро забыли, а звать стали Митричем.
Митрич побывал на маслобойке, где плотники меняли тесовую кровлю. Заехал на мельницу, оттуда на почту, а к концу дня сидел уже в ревкоме и, щелкая на счетах, распекал своего помощника за путаницу в документах. Вечером ушел в военкомат, где пробыл долго, и лишь далеко за полночь возвратился домой. Сняв замасленный френчик, он зажег каганец и поставил его на табурет возле койки.
В ставню кто–то стукнул. Митрич накинул на плечи френчик и прислушался. Стук повторился. Митрич прошел в сени, а оттуда на крыльцо. Возле стены дома притаился в тени человек в солдатской шинели.
- Это вы, Петров?
- Я. Вы один?
- Тс, тише! Проходите в комнату.
Заперев за гостем дверь, Митрич с минуту прислушивался, потом повернулся к Петрову и тихо проговорил:
- Ну, садитесь, есаул, рассказывайте.
Петров осторожно сел на краешек походной койки.