Порой, когда здание у них под ногами вдруг пускалось в пляс и все на свете пушки и минометы, казалось, именно в него плевались своими "косточками", а все самолеты кружились именно над их дырявым кровом, друзья не смогли бы сказать наверное, чего им хотелось бы больше: чтобы смерть настигла их или - миновала. Лучше всего, думали они, если бы обвалился брандмауер, разделявший чердак пополам. Тогда они смогли бы выбраться на волю.
Большую часть времени Шани и Янчи проводили в состоянии полусна или близкого к обмороку оцепенения. Однако, приходя в себя, они говорили только на одну тему: как бежать. Бежать!..
Но бежать можно только через чердак. Эх, если бы хоть какая-нибудь бомбочка продырявила эту проклятую стену! И нужна-то им лишь узенькая щель, ровно такая, чтобы протиснуться в нее… Остальное они уже продумали до мельчайших подробностей: до ночи спрячутся на другой половине чердака, затем отыщут водосточный желоб и по нему спустятся на землю… Пробовали они сами вынуть хотя бы один кирпич, выковырять ногтями, пряжкой от ремня… Но стена не поддавалась. Оставалась единственная надежда - на бомбу. Одна она может освободить их или свергнуть весь дом, вместе с ними, в тартарары!.. И то лучше, чем так вот!
Однако когда снаряды начинали падать особенно густо и высокая глухая стена дрожала и ходила ходуном, они бросались на пол и, затаив дыхание от страха, старались сжаться в комок… а Янчи Киш - эта гора мышц, этот человек, словно высеченный из камня, способный в одиночку перетащить с этажа на этаж стальной сейф, - даже он скулил и плакал от страха, как ребенок. А то, потеряв всякое самообладание, бросался к двери и бил в нее кулаками и орал благим матом… Да только кто же мог его услышать?
Ласло терпеливо ждал подходящего момента, чтобы распроститься со своей новой работой. Положение его, правда, нельзя было назвать невыносимым. По утрам он наравне с солдатами получал кофейный концентрат. На обед давали немного супу, иногда хлеб - суррогат из кукурузной муки. А как-то на ужин писарям выдали даже сало, - правда, по тонюсенькому ломтику, но зато настоящее, копченое свиное сало! Работы у Ласло было немного. Да и к ругани прапорщика с курчавыми усиками он тоже постепенно привык.
Каждый раз, когда бомбежка была в самом разгаре, в конторе появлялся некто по фамилии Тарьян, из нилашистской "гвардии". Он цеплял на крючок в стене свой увешанный ручными гранатами пояс, садился на стул верхом, растопырив ноги в стороны, и криво улыбался, словно желая сказать: "Ну что? Смелый я парень? Видите, я плюю на эту пустячную бомбежку".
- Братья, - говорил он всякий раз, обращаясь ко всем, - поступайте в Вооруженную национальную гвардию! Получите пропуска в убежище…
Поначалу люди отнекивались, но в конце концов большинство все же вступило: мало у кого выдерживали нервы, когда каждую минуту ждешь, влетит в окно какая-нибудь заблудшая мина или нет, когда и слева, и справа, и над головой все время что-то рвется, грохочет… Но больше других Тарьян почему-то прицеливался к Ласло.
- Ты, я вижу, брат, тоже парень не робкого десятка! И почему ты не хочешь вступать в гвардию? Такие, как ты, нам как раз и нужны!
Ласло лишь с большим трудом удалось избавиться от его приставаний:
- У меня свое дело у тебя, брат, свое. Каждый венгр должен выполнить долг на своем месте. Только тогда мы победим, верно?
Однажды вечером - грохот боя начал уже стихать - в штабную ввалился Тарьян. Видно было, что он крепко промерз и устал.
- Ух, ну и выдался сегодня денек! А знаешь, где я был? - обратился он к начальнику канцелярии. - На самом верху, на Малой Швабке. Гонял туда людишек укрепления строить. На передовую! Вот где дело идет всерьез! Не знаю, сколько моих "строителей" обратно вернется! - И, снизив голос до шепота, вдруг спросил: - Между прочим, по секрету, ты знаешь, что среди русских и венгры есть?
Начальник канцелярии, читавший какие-то бумажки при слабом свете притененной лампы, не очень обрадовался разговорчивому пришельцу: он вообще не любил Тарьяна. Поэтому, зло посмотрев на него, буркнул:
- Дурак!
- Ей-богу, венгры! Своими глазами видел, в бинокль смотрел.
- Откуда, черт побери!
- Да говорю же я тебе! Метрах в восьмидесяти, а то и пятидесяти были от меня, не больше.
- Может, русские переодетые что-нибудь там замышляют?
- Да? А тогда зачем им было кокарды красным сукном обшивать? Говорю: сам видел в бинокль. Вилла там одна есть, в саду в кустах стоит над фуникулером. Так вот они как раз через сад этот перебегали. Своими глазами видел их. Говорю: венгры…
И опять, приглушив голос, чтобы не расслышал Ласло, добавил:
- Рассказывают, будто возле Инженерного института пятьсот человек наших к русским перебежали. Дня два назад… Будто бы они…
Начальник канцелярии рассвирепел:
- Во-первых, коли ты такой уж умный, мог бы знать, что не пятьсот, а пятьдесят… Во-вторых, их всех до одного перебили русские… Это тебе с перепою черти приснились. Может быть, ты их и принял за венгерских солдат?!
Тарьян сердито передернул плечами.
- Хотел бы я знать, кто из нас их видел: ты или я?.. Какой умник выискался! Думаешь, если за стол взгромоздился, так у тебя ума прибавилось?
Маленькая кучка писарей устраивалась на ночлег в коридоре убежища, стелила на пол солому, какие-то старые одеяла.
Но Ласло в эту ночь не хотелось спать. Значит, Миклош прорвался! Но сколько же ребят ушло с ним: пятьдесят или пятьсот? Впрочем, все равно: важно, что прошли и воюют! И как бы шлют ему свой привет - пусть через этого пьяницу-нилашиста.
С первого дня, как попал сюда, Саларди смеялся в душе над тем, что стал "сотрудником" нилашистского штаба! И даже чувствовал себя немножко героем… Ну, если не героем, то уж, во всяком случае, - сорвиголовой.
Но теперь он вдруг стал противен самому себе. Словно он и в самом деле продался, стал наемником, чем-то вроде наймита генерала Франко.
В голове рождались сотни и сотни планов. Но одно он знал наверное: он будет сражаться. Если придется, даже в одиночку, если потребуется, заплатит жизнью.
В эту же ночь и Мартон Андришко решил покинуть укрытие и, вопреки всем запретам, навестить своего друга на улице Медве.
Все думали, что осада продлится день-два, самое большее - полмесяца. Но недели шли и шли, одна за другой.
Пора было предпринимать что-то.
Следующий день выдался погожим. В небе с самого утра, будто стрижи над рекой, замелькали русские штурмовики. И чем ближе к полудню, тем жарче разгорался бой. В простенок штабной комнаты, рядом с окном, с диким визгом врезалась мина.
"Брат" Тарьян был тут как тут.
- Кто вступит в Национальную гвардию… - начал он и, по обыкновению, разыгрывая из себя храбреца, отстегнул пояс и уже приготовился рассесться посреди комнаты.
И вдруг начальник канцелярии не выдержал.
- Заткнись ты! - бешено заорал он. - Все пойдем в убежище: и кто вступит, и кто не вступит, понял?! Здесь все равно невозможно работать!..
У Ласло моментально созрело решение. Хотя писари, обрадованно вскочив, ринулись к двери, Ласло как ни в чем не бывало остался на своем месте. Начальник вопросительно посмотрел на него.
- Разрешите мне остаться! - сказал Ласло. - Я еще позавчерашний список не закончил. Там сто призывников, не меньше… и нужно внести их в список рабочей роты. До них черед дойдет только в конце недели, так чего же нам их даром кормить? И рапорты патрулей нужно обработать…
Начальник канцелярии вначале было заколебался, но тут где-то совсем поблизости бабахнула новая бомба, и он, буркнув "ладно", запер стол и поспешил к двери.
- Трусливые канцелярские крысы! - захохотал Тарьян и, показывая на Ласло, сказал: - Вот этого, единственного, взял бы. Остальных мне и даром не надо!
Однако смех смехом, но и сам он тоже поторопился убраться. Последним из комнаты уходил молоденький писарь, парнишка лет восемнадцати, угодивший на эту работу несколько дней назад примерно так же, как и Ласло. Из отдельных его замечаний, разговоров после работы, по вечерам, Ласло понял, что пареньку этому тоже не по нраву звание нилашистского солдата.
- Не хочешь со мной остаться? - остановил его в дверях Ласло.
Парнишка, переменившись в лице, растерянно посмотрел на него и в замешательстве ответил:
- Никак нет!
- Ты что же, до конца войны хочешь служить? - удивился Ласло.
- Как же, черта с два!..
- Ну, тогда обожди минуток пять! - твердо взглянув пареньку в глаза, почти тоном приказа сказал Ласло. Тот смущённо прикрыл дверь, подошел.
- Чего тебе?
Ласло указал на валявшиеся на столе заверенные печатями бланки удостоверений. Это были теперь редко кому выдававшиеся удостоверения о непригодности к военной службе.
- Садись, и быстренько заполни одно на свое имя. А я сделаю то же для себя!
Паренек счастливо заулыбался во весь рот.
Руки их дрожали от волнения, густой дым ел глаза. И все же они управились с операцией в мгновение ока.
- Оставшиеся поделим! - Ласло разделил пачку бланков на две части и половину отдал пареньку. - Спрячь. Да погоди ты, не спеши.
Он огляделся в дымной комнате, где все было перевернуто вверх тормашками. Взор его задержался на ремне, забытом "братом" Тарьяном. Ласло рассмеялся.
- Умрем смертью героев. Но прежде подпалим картотеку!
Они кучей свалили на пол учетные карточки, полили их остатками керосина из лампы, бросили сверху лопатку угольев, тлевших в печи, а поверх них еще и охапку сухих, мелко наколотых дров.
- Выгляни: как там - все в порядке? - шепнул он пареньку, тяжело дыша от волнения и суетни.
- Нет ни души!
- Хорошо. Давай сюда гранаты.
Посередине комнаты уже разгорался, треща и пощелкивая, костер. Ласло ногой пихнул на середину комнаты еще одну пачку мелко наколотых дров и сверху бросил связку гранат.
- А теперь… бегом марш!
Все это заняло не более трех минут.
Они торопливо прошли по длинному безлюдному коридору. С просторного двора видна была вся казарма - в ней не осталось ни единого окна. Над плацем танцевали лампочки, подвешенные на проволоке, будто угодившие в шторм кораблики. А вокруг бушевала, громыхала, тарахтела битва.
В такую минуту человек либо думает, что его вот сейчас настигнет смерть, и от одной этой мысли у него вообще отнимаются ноги, либо спешит как можно скорее добраться до ближайшего подъезда…
И вдруг они услышали крики, прорвавшиеся даже сквозь адский грохот боя: "Откройте! Откройте!" - взывал чей-то голос, искаженный первобытным животным страхом. Крики неслись откуда-то сверху, из-за железной, окрашенной в зеленый цвет двери чердака.
- Послушай, а там что?
- По-моему, тюрьма, - отозвался Ласло.
Минута колебаний. В следующий миг они уже мчались вверх по лестнице. На счастье, снаружи, в скважине запертой двери, торчал ключ: "брат" Понграц перед самой бомбежкой приносил арестованным еду, а уходил, как видно, несколько поспешно. Дверь, будто толкаемая изнутри тугой пружиной, мгновенно распахнулась, едва не свалив Ласло с ног. Гонимый паническим страхом Янчи Киш не сбежал, а буквально скатился по лестнице, растянувшись на последней ступеньке во весь свой рост. Когда он попытался подняться, в конце коридора со страшным грохотом взорвались восемь отличных лимонок "брата" Тарьяна. Янчи Киш так и сел, оглушенный, окаменевший, словно утративший рассудок. Зато Шани Месарош сохранил хладнокровие и сообразительность. Одного мгновения ему было достаточно, чтобы оценить обстановку: лестница, коридор и двор безлюдны, Ласло и тот, другой, испуганно приникший к стене, - без оружия. Бежать! Бежать - и притом сейчас или никогда!
Словно железные обручи, припечатали Ласло к стене две жилистые руки.
- Хватай другого! - крикнул Шани своему перепуганному дружку. - И тащи сюда, теперь их запрем туда.
Не успел парнишка-писарь опомниться, как угодил в объятия Киша.
В первую секунду Ласло не знал, хохотать ему или орать от ярости. Но пока к нему возвратился дар речи, он уже успел обдумать создавшееся положение: сейчас эти верзилы запрут их, а сами бросятся бежать и угодят прямо в лапы часовых при входе.
- Да отпусти ты! Я же вызволить вас хочу отсюда.
Объятия мрачного черноволосого гиганта немного ослабли.
- Не понимаешь, что ли? Выведу я вас отсюда. Только не теряйте понапрасну время.
- Как ты нас выведешь? - спросил черный и снова навалился на Ласло.
- Как, как! По настоящим документам.
- А если обманешь?
- Мои бумаги в плаще, в левом кармане, - прохрипел Ласло. - Достань. Если обману, так и мне без них не выбраться. Только быстрее, а то проколупаемся тут…
Шани запустил одну руку в карман ласловского дождевика, достал бланки документов и отпустил Ласло.
- Пошли на второй этаж, там спокойнее.
Прислонив бланки к трясущейся мелкой дрожью стене, они заполнили два "белых билета".
- Напишу: негодны по слабоумию, - объявил Ласло, ощупывая все еще нывшую после объятий силача руку. Он шутил, а у самого под ложечкой посасывало: он всерьез боялся за исход этой авантюры.
В здании казармы по-прежнему не чувствовалось и малейших признаков жизни. В грохоте бури нилашистам, к счастью, было не до них.
Повеселев, - на каждого по "белому билету" в кармане! - все четверо заспешили к выходу.
Под аркой ворот, возле сторожевой будки, стоял единственный часовой, спрятавшийся за выступ стены. Рядовой солдатик с нилашистской повязкой на рукаве с радостью отдал бы десять лет жизни любому, кто хоть на часок сократил бы время его военной службы! Четверо предъявили "белые билеты". Солдат изумленно уставился на них.
- И вы хотите идти сейчас? Обождите хоть; пока они утихомирятся.
Ласло махнул рукой.
- Кому мы нужны, порох на нас изводить!
Все же кровоподтеки на лице у обоих грузчиков показались часовому подозрительными.
- Где это вас так отделали? - спросил он.
- В блиндаже сидели в Крепости, а перекрытие рухнуло… Две тетечки так и остались там навечно. У одной такие же добрые, грустные глаза, как у тебя, брат, - сочувственно поглядел на солдатика Шани. - Не матушка твоя, случаем? Капосташ фамилия…
Часовой покачал головой:
- Нет, мы из Лайошмиже. А народу нонче тьма гибнет, - дрожа всем телом, поддакнул он. - Тьма, черт бы все это побрал!..
То ползком, то короткими перебежками от ворот до ворот они пробирались вдоль безлюдной Главной улицы.
На площади Марии мальчишка-писарь простился и пошел наверх, в Крепость.
- Смотри, будь осторожнее! - предостерег его Ласло. - Только надежным людям давай бумаги. И только по одному. А то влипнешь.
Еще не прошло и двенадцати часов с момента, когда он сказал себе: бороться, хотя бы в одиночку! И вот их уже трое! А эти двое новеньких, видно, крепкие парни. И, вероятно, не очень дружны с нилашистами. Только теперь он разглядел их поближе, основательней.
- Не встречались мы где-нибудь раньше?
Грузчики пожали плечами - не помнили. Потом рассказали, как они угодили в когти нилашистам.
- Домой вам нельзя, - сделал вывод Ласло. - Там наверняка будут искать. Может, к знакомым?
Ребята переглянулись. Янош предложил:
- К Манци если?
- Не знаю, кто эта Манци, - покачал головой Ласло, - но что и там вас будут искать, это точно. Как вы считаете?
Шани Месарош кивнул.
- Наверное. В доме-то у нас знают, что я к ней хожу. По крайней мере, дворник знает.
- А других знакомых у вас нет?
Грузчики подумали, покачали головой.
- Ну тогда идемте пока ко мне, а там видно будет.
- А я тебя на чердаке запереть хотел! - покрутил головой Месарош. - Такого-то славного парня!
Все трое дружно посмеялись: за эти два часа, что пробирались по городу под непрерывным огнем, они многое узнали друг о друге - а кое-что простили взаимно.
- Ладно, пошли, - скомандовал Ласло.
Самолеты гудели теперь немного дальше; удалился на несколько улиц и осколочный дождь от зенитных снарядов. Однако стоило трем беглецам тронуться с места - снова страшный вой. Плюхнулись все трое на брюхо. С грохотом землетрясения мина врезалась точнехонько под арку ворот, где они только что стояли и мирно беседовали.
- Черт бы их побрал! - прошипел сквозь зубы Янчи Киш и, вскочив на ноги, помчался вперед. Но тут, вероятно, пилот одного из штурмовиков заметил движение на улице и спикировал вниз. Вокруг троих беглецов градом запрыгали пули. Чудом достигли они следующей подворотни. К четырем часам они добрались до улицы Матраи. Но тут снова началась такая пальба со всех сторон, что ни одна подворотня не казалась им больше надежным укрытием. Надо было прятаться в первое попавшееся бомбоубежище.
Лучшее убежище, чем нашли они, трудно было представить: здесь собралось человек сорок до зубов вооруженных нилашистов! Но Янчи Киш приветствовал их таким громовым возгласом: "Стойкость!" - так решительно отдал традиционный салют, что беглецам не пришлось даже предъявлять своих скрепленных печатями удостоверений.
Бомбежка, яростная, оглушающая, длилась до вечера. Когда же она окончилась, смертельно усталые беглецы уже спали мертвым сном прямо на голом каменном полу чужого убежища. Проснулись они только часов в шесть, когда начался минометный обстрел.
А в это время на полу другого и тоже чужого убежища, на улице Медве, спал еще один скиталец - Мартон Андришко. Он все же пробрался к своему товарищу, электромонтеру.
Но электромонтера дома не оказалось, и Андришко удалось поговорить только с его женой: сам хозяин еще до Нового года перебрался на пештскую сторону. А ведь Мартон надеялся через него восстановить оборвавшуюся связь!
- Но ведь он давал вам знать о себе! - удивилась женщина. - Франк был здесь в самый канун Нового года. С ним-то он и передал для вас весточку. Не получали?
- Нет. Ничего не получал. А вы не знаете, что было в той весточке?
- Кажется, только то, что он собирается перейти фронт.
Мартой Андришко был раздосадован.
- А Лайош Сечи? - спросил он, немного помолчав.
- Дома. Жена прячет его.
- Если бы мы все это раньше знали!
Ласло и два его новых приятеля жестоко поплатились за свой несвоевременный сон: теперь им снова пришлось ползком, от подворотни к подворотне, пробираться под ожесточенным минометным огнем. К тому же их терзал голод. Чтобы умерить его, они наскребли на поросшем травой газоне немного снега почище и принялись сосать.
По улице, вдоль стен, змеились разноцветные телефонные провода.
- Надо оборвать! - шепнул Ласло. - Только так, чтобы изоляцию не повредить: немцам труднее будет искать обрыв.
Они успели надломить провода в пяти местах, пока ползли вдоль стен. Решив наконец, что наступило затишье, они бегом кинулись на Логодскую. Но оказалось, что и этот склон горы отлично простреливается русскими из пулеметных гнезд, расположенных на Малой Швабке. Прыгающие фигурки на фоне снега были отличными мишенями, и над головами беглецов тотчас же просвистела целая пулеметная очередь.
Снова им пришлось лежать ничком в грязи. Янчи Киш то и дело вспоминал чью-то мамашу.