года имеет свои прелести", и его ответ: "Так же, как и любой возраст человека". Что, если вам попробовать в обычном разговоре вставить к слову пароль? В конце концов, фраза о погоде сама по себе безобидна. Рискнем?
- Подумаю. Есть еще один немец. Его фамилия Лидман. Не знаете?
- Знаю. С этим я говорил не раз. У меня впечатление, что он просто хорошо понимает, к чему катится Германия, и поэтому начал запасаться нашими симпатиями.
- Такой тоже может пригодиться.
- Да, особенно когда выбор у нас невелик. Значит, рискнем?
- Подумаю. Я не люблю торопиться.
Шарль Борсак ушел к себе. Баранников остановился возле станка Антека и, глядя, как он работает, задумался о предложении француза. Нужно решаться. Связи с центром нет. Ждать, пока восстановится эта связь, и бездействовать нельзя. Маловероятно, что привет от товарища Поля был передан по приказу гестапо, да и Борсак не производит впечатления провокатора. В общем, надо решаться...
В цех, оживленно беседуя, вошли немецкие инженеры Лидман и Рудольф Гримм. Они направились к Баранникову.
- У нас возникла идея,- сказал, подходя, Лидман,- вернее, у коллеги Гримма. Речь идет о том, чтобы упростить изготовляемую вами деталь...- Лидман взял лежащий возле токаря чертеж и развернул его перед Баранниковым.- Изучение технологического потока показало, что в самое ближайшее время в результате освоения всех циклов производства тормозящим фактором могут стать несколько деталей, в том числе и ваша. Вот здесь.- Лидман показал чертеж.- Видите? Мы тут для резьбы вытачиваем стержень. А если этого не делать?
- А где же будет резьба? - спросил Баранников.
- Внутри конуса,- вступил в разговор Гримм, беря у Лидмана чертеж.- Головка, которая раньше навинчивалась на стержень, будет ввинчиваться в конус. Тогда весь узел будет значительно прочнее.
- А это не усложнит изготовление? - спросил Баранников.
- Наоборот, упростит,- ответил Гримм.- Весь вопрос в квалификации ваших токарей.
- Надо попробовать,- сказал Баранников,
Инженер Гримм посмотрел на часы:
- Я пойду в инструментальный цех и часа через два принесу сюда и новый чертеж и необходимый инструмент. Попробуем.
Немцы ушли. Антек, слышавший разговор инженеров, обратился к Баранникову:
- Не волнуйтесь, пан инженер, резьбу нанесем, как надо. Это для нас не новинка.
Гримм пришел только перед самым концом работы.
- Придется попробовать завтра,- сердито сказал он.- Инструментальщики оказались формалистами, требуют, чтобы наше предложение было официально утверждено дирекцией. Но я думаю, что сегодня же вечером на совете у шефа получу его... Немецкая аккуратность иногда становится чем-то вроде забора поперек дороги.
- Порядок есть порядок,- уклончиво высказался Баранников, страшно волнуясь, потому что в эту минуту он решил пойти на риск.
- Видите ли, коллега,- ответил Гримм,- бывает ситуация, когда темп работы становится самой главной целью. Причем целью не узко производственной или узко коммерческой, а государственной. И тогда все, что тормозит дело, следует устранять.
- Я понимаю, понимаю...- думая о пароле, сказал Баранников.
- Ведь глупо человеку, умирающему от жажды и добравшемуся наконец до оазиса, не давать пить, ссылаясь на то, что сырую воду пить опасно.
- Это верно,- улыбнулся Баранников, продолжая лихорадочно обдумывать, как бы так повернуть разговор, чтобы фраза о временах года не показалась странной.
- Как у токаря с рукой? - спросил Гримм.
- Все в порядке, спасибо.
Гримм оглядел цех и сказал:
- Когда я вижу этих несчастных людей, работающих в духоте, без света и воздуха, я утешаю себя только одной мыслью: что на фронте солдатам еще хуже, особенно в такую, как сейчас, холодную, дождливую погоду.
Баранников на мгновение затаил дыхание и затем как бы с иронией сказал:
- Любое время года имеет свои прелести...
Ни один мускул не дрогнул на лице Гримма, он продолжал вглядываться в сумрачную мглу цеха. Баранников уже готов был подумать, что пароль пролетел мимо, но в это время Гримм медленно повернулся к нему и, смотря в глаза, сказал:
- Так же, как и любой возраст человека...
Они долго молчали. Надо понять, что означали для них эти минуты. Еще недавно каждый из них мог думать о другом все, что угодно, а сейчас они оба знали: у них здесь одна общая судьба.
- Я давно жду вас,- тихо сказал Гримм.- Я уж думал, что связь потеряна. Кроме того, мне сообщили, что ко мне обратится француз.
- Это он передал мне пароль.
Гримм улыбнулся:
- Союзники и здесь?
В цех вошел Лидман. Гримм показал на него еле заметным движением головы:
- Этого остерегайтесь.
- Ну что, коллега, разве я не говорил вам, что инструментальщики потребуют визу доктора Гросса? - сказал, подходя к ним, инженер Лидман.
- Формалисты везде одинаковы,- ответил Гримм.- Вы будете сегодня на вечернем совете у шефа?
- Непременно.
- Поддержите меня?
- Конечно, коллега. Да это и не потребуется. Доктор Гросс сам ухватится за вашу идею.
Рев сирены возвестил об окончании работы. Немцы пошли к себе, а Баранников - в тот угол цеха, где обычно после работы собирались инженеры.
Домой Баранников снова шел в паре с Шарлем Бор-саком.
- Контакт установлен,- тихо сказал Баранников.
- Да ну? - излишне громко воскликнул француз и сжал руку Баранникову.- Замечательно! Замечательно!..
12
В окно хлестал злой осенний дождь, тревожно и уныло гудел лес, порывы ветра были похожи на штормовой прибой. В комнате было холодно и сыро. Баранников ничего этого не замечал. Он думал о том, что произошло в этот необыкновенный день. И все, что он вспоминал, пронизывала одна радостная и гордая мысль: вот она, боевая солидарность коммунистов! Куда бы судьба их ни забросила, они остаются коммунистами, умеют найти друг друга и начать борьбу. Нет, мерзавцы, всех нас вы не уничтожите. И, если нас останется хотя бы двое, или даже один, мы все начнем сначала, и к нам придут новые тысячи борцов. Коммунист - это звание бессмертно. Бессмертно... Где, когда он слышал это?
Баранников вспомнил, как у них на заводе хоронили однажды начальника цеха. Был он старым большевиком, недюжинным организатором производства и замечательным человеком. Его знал и любил весь громадный завод. На панихиде выступил друг покойного, такой же, как он, участник Октября. И вот он сказал тогда, что не верит в смерть друга, что, на кого он ни посмотрит сейчас, он видит в них своего живого друга. Во всем светлом и благородном, что происходит и будет происходить в нашей жизни, он видит своего живого друга; Даже в боевых делах французских коммунистов он тоже видит своего живого друга. И это потому, что звание коммуниста бессмертно. Человек умереть может, а коммунист - никогда... Тогда Баранников подумал: "Сказано красиво, но правда-то проста и непоправима - замечательный человек и коммунист лежит в гробу". А сейчас Сергей Николаевич с необыкновенной ясностью понимал всю огромную правду тех красивых слов.
- Да, это верно. Коммунист - звание бессмертное,- тихо вслух произнес Баранников.
И оттого, что слова эти он услышал как бы произнесенными кем-то другим, разволновался еще больше.
Баранников уже не мог лежать. В нем все сильнее разгоралось желание действовать, и он не замечал сейчас, что мечется от стены к стене в своей тесной клетушке, похожей на тюремную камеру. Он весь был в радостном предчувствии больших и смелых дел, и ни теснота комнаты, ни шаги часового в коридоре, ничто другое не могло погасить в нем это счастливое ощущение своей силы.
Утром, как только Баранников пришел в цех, он увидел инженера Гримма, стоявшего возле станка Антека и наблюдавшего за его работой.
Баранников поздоровался, и они отошли в сторону.
- Шеф не утвердил моего предложения. Это должны сделать конструкторы снаряда и фирма.- Гримм усмехнулся.- Представляете, какая паника вокруг этих "фау"! Нет, буду пробовать еще.
- А зачем? - спросил Баранников.- Ведь тогда дело пойдет быстрее.
- У нас оно пойдет быстрее, а не у них.- Гримм вынул из кармана и протянул Баранникову сложенный лист бумаги.- Здесь схема "фау". В его взрывной головке найдете и свою деталь. Так вот, если мы спрячем резьбу внутрь детали, ее труднее будет проверять, а нам легче будет делать ее по-своему. Так, чтобы механизм головки не срабатывал. На досуге посмотрите схему и все поймете сами. А пока сделаем так: надо замедлить выпуск вашей детали, только не сразу, постепенно. И ненамного. Просто чтобы чуть острее проявился тот разрыв с общим ритмом, какой уже есть теперь. Можно это сделать?
-Но нас могут обвинить в саботаже.
- Надо тщательно продумать, как отвести такие подозрения. На кого из ваших инженеров можно еще рассчитывать?
- На француза Шарля Борсака.
- Цех точных механизмов?
- Да.
- Так я и думал.
Антек работал старательно и быстро. На лбу у него выступила испарина, и не было минутки, чтобы ее смахнуть. Увидев подошедшего Баранникова, он улыбнулся ему, продолжая следить за резцом.
- Не торопись, Антек,- сказал Баранников и, помолчав, спросил: - Куда торопишься?
Антек выключил станок, выпрямился и отер рукой испарину.
- Боюсь, придерутся, что из-за руки плохо работаю.
- Не придерутся. Кончишь деталь, отдохни минуток пять, если поблизости никого лишнего не будет.
Когда Баранников отошел, Антек немедленно передал своим товарищам, о чем у него был разговор с паном инженером. Спустя некоторое время Баранников наблюдал, как и другой поляк подчеркнуто неторопливо укреплял в станке болванку и при этом вопросительно поглядывал на пана инженера.
"Правильно",- чуть улыбнулся Баранников.
"Все ясно, пан инженер",- улыбнулся в ответ поляк.
В эту смену бригада сдала на одну деталь меньше, чем вчера. Когда рабочий день окончился, Баранников сказал токарям, что сегодня они работали хорошо и завтра надо работать так же. Поляки выслушали его, промолчали и только, как по команде, понимающе улыбнулись...
Утром следующего дня в общежитии произошло событие, которое сильно встревожило Баранникова.
Группа инженеров, которую возглавлял бельгиец - староста общежития,- отказалась идти на работу. Они даже не вставали с постелей. Солдаты кричали на них, площадно ругались. Один из солдат побежал звонить по телефону начальству. Баранников подошел к комнате, в которой жил староста. В распахнутую дверь Баранников увидел, что он лежит на кровати.
- Эй ты, нерусский русский! - крикнул бельгиец.- Мы бастуем, а ты пойдешь делать смерть?
- Это может кончиться плохо,- войдя в комнату, сказал Баранников.
- О-о! То же самое нам только что кричали конвойные собаки. Поздравляю, прекрасное единомыслие нерусского русского с охранниками!
- Неужели вы думаете, что ваша забастовка их испугает?
- Важно, что мы не испугались,- уже спокойнее ответил бельгиец.
В комнатушку ворвался эсэсовский офицер.
- Что тут за представление? - заорал он.
- Мы протестуем...- спокойно ответил бельгиец, продолжая лежать на постели.- Мы приговорены сидеть в тюрьме, а не работать на заводе.
- Вы тоже протестуете? - Офицер перевел бешеные глаза на Баранникова.
- О нет! - воскликнул бельгиец.- Он как раз уговаривает нас не протестовать.
- Вон! - крикнул офицер, показывая Баранникову на дверь.
Из общежития вышли только Баранников, Гаек, Магурский и Шарль Борсак. Так вчетвером они и пошли на завод, сопровождаемые одним конвойным солдатом.
Некоторое время шли молча. Потом Магурский сказал:
- По-моему, они делают не то, что следует.
- А что, по-вашему, надо делать? - спросил Баранников, желая испытать поляка.
- Во всяком случае, надо быть умнее.
- Всякое сопротивление есть борьба,- сказал Баранников неопределенно.
Магурский посмотрел на него:
- А к чему такая борьба приведет?
- Во всяком случае, сегодня они уже не помогают врагу делать оружие, а мы идем помогать.
- Хорошо уже хотя бы то, что вы это сознаете,- саркастически произнес поляк.
Остаток пути шли молча.
У входа в подземелье стояли несколько немецких инженеров во главе с доктором Гроссом. Были там и Лидман с Гриммом. Баранников заметил, что Гримм встревожен.
Когда они проходили мимо инженеров, доктор Гросс поднял руку:
- Минуточку, коллеги.
Инженеры остановились.
- Что там у вас произошло?
- Мы не знаем,- ответил Баранников.
- Забастовка, вот что! - зло проговорил Магурский.
- Вот так новость! - воскликнул Гросс и обернулся к Лидману: - Сходите-ка туда и потом доложите мне. Не задерживайтесь... Идите работать,- бросил он инженерам и быстро пошел к зданию дирекции.
- Как приятно быть послушным! - проворчал Магурский.
- Бросьте болтать. Ведь вы ничего не знаете,- спокойно сказал ему Баранников.
Их взгляды встретились, и, очевидно, глаза русского инженера сказали что-то поляку. Он согласно кивнул головой и первый вошел в подземелье.
13
Чем закончилась забастовка для ее участников, неизвестно. Вечером, когда Баранников, Гаек, Борсак и Магурский вернулись в общежитие, там никого не было. Опустевшие комнаты были аккуратно прибраны, и ничто не говорило о том, что здесь произошла расправа с забастовщиками. Но самое удивительное было то, что в общежитии не оказалось часовых,
Спустя два дня пустые комнаты были заселены инженерами, привезенными с других заводов фирмы: румынами, французами и поляками. Сразу было видно, что ни один из них не был заключенным. Все они работали на немецких заводах, как говорится, по доброму согласию и теперь, по просьбе главного шефа фирмы, приехали сюда. Они прибыли с вещами, держались независимо. В первый же день отправились в дирекцию завода и потребовали, чтобы им было предоставлено более комфортабельное жилье. Узнав, что Баранников, Гаек, Борсак и Магурский заключенные, они сразу же отдалились от них и, как потом рассказывал Баранникову Гримм, заявили администрации новый протест-против поселения их вместе с арестантами.
Нет худа без добра. Заключенных переселили из общежития в маленький дощатый домик, в котором во время строительства завода помещался командный пункт конвоя. В домике были две небольшие комнаты, и инженеры расселились по двое в каждой. Истопником и уборщиком дома стал Демка. Его наконец удалось с помощью Гримма вытащить из пещеры.
Вскоре инженеров вызвал к себе сам доктор Гросс. Он угостил их пивом, спрашивал о претензиях и соизволил произнести перед ними целую речь. Он говорил о всемирной коллегиальности инженеров, живущих и действующих в своем особом мире техники, которому категорически чужда всякая политическая суета. Он даже позволил себе посетовать на определенные "военно-политические институты Германии", которые привносят в мир техники излишнюю нервозность, не понимая, что здесь люди заняты делом и только делом.
Оглядев сидевших перед ним заключенных, Гросс сказал:
- Мы уже имели возможность убедиться, что вы подлинные инженеры и хорошие специалисты своего дела. Мы добились, что в новом вашем помещении вы будете жить без всякой охраны.
В эту минуту Шарль Борсак улыбнулся, и Гросс, заметивший это, тотчас спросил:
- Чему вы, коллега, улыбаетесь?
Борсак ответил:
- Охрана нашего общежития вообще бессмысленна, если учесть, что вся территория завода обнесена непреодолимым забором.
На лице Гросса мелькнула тень недовольства.
- Общая охрана завода,- сказал он,- это нечто совсем другое...- Помолчав и подавив в себе поднимавшуюся злость, он вернулся к прерванной мысли: - Для вас лично самой надежной охраной была и будет ваша добросовестная работа с полным приложением ваших технических знаний. Мы, кстати, думаем о том, чтобы использовать вас в более широком плане, чем это было до сих пор. Мы убедились, что вы можете делать гораздо больше и нисколько не хуже ваших немецких коллег. Словом, я приглашаю вас к сотрудничеству и уверен в его плодотворности.- Он замолчал и, ожидая ответа, смотрел на инженеров.
Поднялся Баранников:
- Господин главный инженер, я считаю своим долгом искренне поблагодарить вас за все, что вы сделали для облегчения нашей жизни и деятельности. Я думаю, что мои коллеги ко мне присоединятся.
- О да! - воскликнул Борсак.
- Мы глубоко благодарны,- церемонно поклонился Гаек.
- Спасибо,- прогудел Магурский.
Не после этой ли беседы с инженерами доктор Гросс в письме шефу фирмы высказал мысль, что "выделение инженеров из общего приданного нам контингента и предоставление им даже минимального послабления в режиме дает гораздо более эффективные плоды, чем все вместе взятые способы управления ими с помощью страха".
Инженеры возвращались от Гросса возбужденные, даже веселые.
- Наша совесть чиста,- говорил Шарль Борсак.- Мы ни единым словом не обманули доктора Гросса. Я даже считаю, что Баранников мог поцеловать ему ручку.
Все рассмеялись.
Глядя сейчас на них, кто бы мог подумать, что это идут < люди, лишенные свободы, люди, о которых в том же кабинете Гросса уполномоченный СС при заводе полковник Риксберг сказал:
- Прошу запомнить, доктор Гросс, что мое согласие на ваше либеральное заигрывание с инженерами не отменяет того, что в свой час эти люди будут устранены. Приказ рейхсминистра на этот счет - закон не только для меня.
Гросс ответил на это:
- Последнее меня не касается. Сейчас главное - выполнить приказ фюрера о выпуске секретного оружия победы.
А инженеры сейчас об этом "последнем" и не думали...
14
Задуманная инженерами диверсия была разработана весьма тщательно. Она состояла из трех операций, которые должны были сменяться в зависимости от обстановки. Надо сказать, что летающие снаряды были сконструированы чрезвычайно просто и делались довольно грубо. И только в пяти местах снаряда находились механизмы точного действия, связанные с энергетикой и навигационным устройством. Вот на эти механизмы и нацелили свой удар инженеры. Объектом первой операции была детонаторная головка снаряда и ее контактный запал, срабатывающий при ударе. В осуществлении этой операции решающую роль играла тонкая и точная резьба на детали, изготовлявшейся под присмотром Баранникова.
Инженер Гримм наконец добился, чтобы резьба наносилась внутри отверстия. Это весьма затрудняло проверку резьбы, особенно при спешной сборке. Впрочем, была учтена и опасность лабораторной проверки.. Для этого от Баранникова в цех сборки в течение дня поступали две-три детали с образцово выполненной резьбой. На таких деталях была поставлена условная метка, и обычно одну из этих деталей наблюдавший за сборкой Гримм отправлял в лабораторию на тщательную проверку. Он делал это почти ежедневно и о результатах проверки педантично докладывал Гроссу, каждый раз подчеркивая, что бригада токарей русского инженера работает отлично.