- Не задерживайте! В сторону! Вахмистр, да утихомирьте же этого кретина!.. Следующий! Пропуск?
Мужчина в светлом пальто из верблюжьей шерсти цыпленком бьется в руках вахмистра и солдат. Вахмистр заводит ему руки за спину и вталкивает в двери вокзала. Женщина, стоящая в очереди возле Жака-Анри, бледнеет и начинает медленно оседать. Жак-Анри едва успевает поддержать ее.
- Вам плохо?
- О нет, ничего. Благодарю, месье…
Женщина пытается улыбаться. Еле держится на ногах, но все-таки пудрит нос, подкрашивает губы - красота кажется ей самой надежной защитой от гестапо. Старший из чиновников повелительно протягивает руку. Не поднимая головы от стола, торопит.
- Документы. Быстрее!
- Я еду к мужу.
- Что она говорит? - спрашивает второй гестаповец - юный Зигфрид с зелеными глазами кошки. - Ты понял ее?
- Она едет к… - переводит старший, заменяя слово "муж" непристойным словечком. И продолжает по-французски. - В сторону!
- Я еду к мужу, - настаивает женщина; ее хорошенькое личико становится белее пудры. - Я не могу опаздывать…
- Что она говорит? - допытывается зеленоглазый. Старший коротко смеется.
- Франция недоплатила нам по репарациям.
- Натурой? Старший кивает.
- В сторону!
- Стыдитесь, господа!
Из-за спины Жака-Анри, с бессильной яростью слушающего этот диалог, выдвигается рослый шатен в темном, очень респектабельном плаще и толстых дорожных перчатках. Не снимая перчаток, достает из кармана бумажник, а из него - необычного вида документ в виде карточки, вложенной в прозрачный пакет из целлулоида. Гестаповец смущен.
- Это была шутка… - начинает он.
- Фамилия? Чин?
Металлические интонации заставляют подобраться не только старшего, но и остальных. Зеленоглазый потихоньку отодвигается от стола.
- Криминаль-секретарь Ленц! СС-унтерштурмфюрер!.. Это была шутка, господин…
- Капитан фон Модель, штаб бригаденфюрера Рейнике! Кто научил вас так неуместно шутить, унтерштурмфюрер Ленц?
Жак-Анри настораживается. Из штаба Рейнике?.. Француженка роняет сумочку прямо к ногам капитана, и тот с галантной улыбкой возвращает ее владелице. Слегка наклоняет голову.
- Германская армия не воюет с населением, мадам. Господин офицер ошибся… Что поделать, у всех нервы!
- Я так благодарна!.. - лепечет француженка.
- Мадам позволит проводить ее? В целях безопасности, конечно…
Жак-Анри достает свой пропуск… "Армия не воюет с населением"! Сколько раз он слышал эту фразу! О да, вермахт, разумеется, не воюет с женщинами и детьми! И приказы о взятии и казни заложников подписывает не военный комендант Парижа. И деревни на Украине и в Белоруссии сожжены не армейскими частями. И массовые расстрелы по всей Европе проводятся не ими. Самое позднее через неделю марсельцы в исчерпывающей полноте оценят надежность этого заверения: "Армия не воюет с населением"!
Получив документы назад, Жак-Анри выходит на привокзальную площадь следом за немцем, назвавшимся фон Моделем. Тот ведет свою спутницу к серому "опель-адмиралу", за рулем которого сидит штатский. Женщина с признательностью улыбается своему спасителю. Еще одна Красная шапочка, обманутая господином Волком. За доверчивость она расплатится где-нибудь в отеле, куда не посмеет отказаться зайти… Но что ему нужно здесь, в Марселе, этому фон Моделю?
Трамваи еще не ходят, да и неизвестно, пойдут ли они сегодня, и Жак-Анри добирается пешком до пансиона мадам Бельфор. Он проникает в дом со стороны улицы Хёффер; лучше, если прислуга не увидит его. Поль, заспанный, в стеганом халате стоит у окна. Глаза его полны тоски.
- Это катастрофа, - говорит он. - Франция погибла. Ты слышишь - в Тулоне наши моряки взрывают свой флот! Он не должен попасть в руки к немцам.
Жак-Анри еще на вокзале обратил внимание на глухие взрывы, доносящиеся с моря.
- Ты уверен, Поль?
- Адмирал предупреждал меня.
- А Марсельская бригада эсминцев?
- Ее уже нет…
На глазах Поля слезы, и он их не стыдится. Корабли под трехцветным национальным флагом - предмет гордости от Наварры до Иль-де-Франс. Сильный флот - сильная Франция, так считал еще Наполеон… Теперь у Франции флота нет. Корабли уходят на дно, подняв сигналы: "Погибаю, но не сдаюсь!" Разгром республики, начавшийся в тридцать девятом, завершается в эти минуты. Чем может Жак-Анри утешить Поля? Сказать, что его собственная Родина несет еще большие потери? Напомнить об их совместном долге солдат, обязанных именно сейчас проявить все свое мужество?
Жак-Анри садится на смятую кровать. Рассеянно разглаживает атласные ромбики одеяла. Спрашивает:
- Где рация?
Поль серой тенью отходит от окна.
- Не здесь…
- Связная придет?
- Если доберется.
Жак-Анри кивает: это хорошо. В такой час лучше быть всем вместе. Надо хорошенько подумать, как работать дальше в новых условиях… Продолжая осматриваться, он находит взглядом свежий картон с контурами головки. Профиль едва намечен, нет ни шеи, ни затылка, волосы только означены, но все равно - это Жаклин, как живая.
- Ты неосторожен, - с упреком говорит Жак-Анри.
- Она моя натурщица, так ее знают в пансионе.
- Я не подумал об этом.
- В иное никто бы не поверил. Я слишком древний гриб для нее.
- Не наговаривай на себя, Поль! Ты выглядишь хоть куда!
На восковом лице Поля мелькает улыбка. Сердце Жака-Анри сжимается от жалости: Поль так худ и прозрачен, что становится больно за него. Карман халата оттопырен баночкой.
- Я еще побываю на твоей выставке в салоне. После войны все мы приедем в Галерею, и ты подаришь мне этот картон. Идет?
- Отвернись, - краснея, говорит Поль.
Жак-Анри отворачивается к стене и ждет, пока он переоденется. Пиджак болтается на худых плечах Поля, словно под ним нет тела. Воротник рубашки способен вместить еще одну шею. Поль перекладывает баночку в карман брюк.
- Я готов… А что касается рисунка - он твой, и ты можешь взять его сейчас. Хоть какая-нибудь память, если хочешь ее иметь; я ведь не такой оптимист, мой дорогой!
Говоря, Поль извлекает из-под подушки изящный браунинг с перламутровыми накладками на рукоятке и небрежно запихивает его за пояс. Щелкает согнутым пальцем по обойме.
- Как видишь, я все-таки дорожу жизнью. Ты не верь, когда я говорю, что мне все равно. Старики любят пококетничать… Пойдем?
По черной лестнице они спускаются в сад, огибают заросли акации и, приминая пожухлый газон, доходят до калитки.
- Мой моцион, - говорит Поль. - Считается, что я живу в двадцать первом номере, и это вынуждает меня бегать сюда по утрам.
- Зачем?
- Спроси у мадам Бельфор, это ее идея. Впрочем, сейчас все увидишь.
Они пересекают смежный сад и по поляне идут к дому. Стена кустов укрывает их от нескромных глаз. Поль минует дверь черного хода и останавливается у лестницы, ведущей в подвал. В углу подвала дверь, завешенная пришедшим в негодность истертым ковром. Поль вставляет ключ в скважину, и замок издает мышиный писк.
- Старый ход для прислуги, - говорит Поль, когда они входят в каморку с винтовой лестницей у стены. - Пещера Аладдина, из которой можно попасть на второй этаж в угловую комнату. Ты помнишь, кто там жил?
- Кажется, горничная?
- Ну и память!.. Я-то знаю об этом от мадам Бельфор. Она все еще вздыхает по тем временам, когда горничные были на всех этажах.
- Я думал, ты работаешь отсюда.
- Цени мадам! Она мудра, как Талейран, и так же предусмотрительна! Та комната наверху соединена с двумя следующими, а через них - с моей спальней. То есть сплю я, конечно, в номере семнадцать, в мастерской, а сюда прихожу по утрам, чтобы дать возможность прислуге удостовериться в моем наличии. Неплохо придумано?
- Пока не знаю…
Поль огорчен.
- Что тебе не нравится?
- Слишком сложно все это, ну да ладно - тебе-то удобно так?
Впрочем, оказавшись в спальне, Жак-Анри смягчается: ход в нее с обеих сторон замаскирован под стенной шкаф, и убежище кажется надежным. Тем более что Поль работает отсюда уже полтора месяца или около того.
- Связная придет днем? - спрашивает он, устраиваясь в кресле.
- После сеанса.
- А прислуга?
- Не раньше двенадцати. Я ведь старик с причудами и встаю поздно.
- Тем лучше. Сколько еще до сеанса?
- Минут двадцать, - говорит Поль. - Хочешь отдохнуть?
- Нет, напишу кое-что. Где код?
- Там же, где и рация!
Глаза Поля блестят торжеством.
- Не ищи, все равно не найдешь!
Кажется, Жаку-Анри известны наперечет все мыслимые места для устройства тайников, но выдумка Поля приводит его в восхищение. Никто не додумался спрятать рацию в испорченной газовой колонке ванны. При обыске в первую голову обычно вскрывают пол, обстукивают стены, потрошат мягкую мебель. Крохотная ванная комната, примыкающая к спальне, с бездействующими кранами и закопченной колонкой меньше всего способна вызвать подозрения.
Поль доволен и даже не скрывает этого. Художник, человек далекий от политики и смешивающий Жиро с Дарланом, он поразительно быстро приобрел навыки конспиратора. Люди, рекомендовавшие его, не ошиблись в выборе, хотя Жак-Анри на первых порах немало колебался. Скорее всего он все-таки постарался бы обойтись без Поля, чей талант не стоило подвергать опасности, если бы Поль сам не потребовал, чтобы его попробовали на новом поприще, пригрозив уходом в маки в случае отказа.
- Искусство, ну и что? - желчно сказал он, выслушав возражения Жака-Анри. - В Испании, я, между прочим, занимался тем, что воевал за него. И на линии Мажино - тоже.
Жак-Анри уступил и сейчас нисколько не жалеет об этом.
- О чем ты думаешь? - спрашивает Поль и возится с колонкой. - Код я держу под вытяжным колпаком, а антенну пропускаю вдоль трубы. Нравится?
Он как ребенок гордится своей изобретательностью, и Жаку-Анри опять становится грустно. Картины Поля чудесны, хотя и не всегда понятны. В Испании Поль однажды нарисовал комиссара бригады, и комиссар потом долго дулся, считая, что Поль его разыграл. Зеленые линии, странно переплетенные с синими пятнами и черными кляксами, трудно было признать за лицо человека. Где нос? Где рот и губы?
- Я этого не заслужил, - сказал комиссар и тем, в свою очередь, обидел Поля.
- Есть люди, - ответил Поль, - с врожденными недостатками. Ты из их числа… И вообще - нельзя же все рассматривать с помощью Маркса! Левое искусство опередило века.
Спор окончился тем, что Поль, позлившись, изобразил комиссара на листке из блокнота в традиционной манере и даже с прыщом возле носа. Это их примирило.
- Возьми свое фото, - сказал Поль. - И можешь им любоваться.
Той же ночью комиссара зарезал марроканец во время контратаки, а Поля интербригадовцы едва успели вытащить оглушенного из окопа. Жак-Анри долго нес его на спине - республиканские части покидали позиции. Где это было? Под Картахеной?
- Помнишь комиссара? - говорит Жак-Анри.
- Маленького Ганса? Еще бы! Почему ты спросил?!
- Сам не знаю.
Жак-Анри встает и подходит к окну. Улица словно вымерла. Одинокий забулдыга пялится из подворотни на пансион. Воистину для пьяницы все безразлично; свой стаканчик он пропустит и в разгар землетрясения. Жак-Анри собирается вернуться в кресло, но задерживается - со стороны перекрестка на улицу въезжает маленький "пежо", яркий, как яичный желток, а следом за ним подкатывает длинный "опель-адмирал". На глазах Жака-Анри пьяница трезвеет и стремглав летит навстречу долговязому штатскому, вылезающему из передней машины.
- Поль, - зовет Жак-Анри. - Поди-ка сюда.
Поль недоволен - он как раз колдует над кодом.
- Что случилось?
- Смотри.
- Вижу. Это Мейснер из комиссии по перемирию. Он живет здесь, напротив. Мадам Бельфор ненавидит его за испачканные одеяла… Ого, притащил целый шлейф друзей. Победители празднуют взятие Марселя! В бою, с развернутыми знаменами! За это, конечно, следует выпить, и, будь спокоен, к вечеру они надерутся как свиньи!
- Не слишком ли их много? Мне они не нравятся! И этот штатский…
- Полицейская охрана высокой особы. Дежурят здесь не первый день. Не прикажешь ли его прогнать?
- Не шути…
- Какие уж шутки, когда через две минуты сеанс? Извини, я отлучусь к рации. Можешь подремать полчаса.
Успокоенный Жак-Анри отходит от окна, как раз в тот момент, когда Модель, задержавшийся в машине, выбирается на тротуар и разминает ноги. Жак-Анри садится в кресло и вслушивается в баюкающее шуршание, которое доносится из ванной, "Слава богу, - думает Жак-Анри, - в Марселе нет пеленгаторов. Но завтра они могут появиться, и тогда…"
Как ни слаб шорох у двери, Жак-Анри улавливает его и успевает вскочить. На цыпочках подходит, прикладывает ухо к филенке. Он не обманулся: в коридоре кто-то пытается повернуть ручку. Бронзовая змея с зелеными фаянсовыми глазками скользит вниз, доходя до упора. Жак-Анри кладет на нее руку, словно пытаясь остановить движение, и тут же заставляет себя сделать шаг назад. Змея возвращается на место…
- Поль! - шепчет Жак-Анри, забывая, что с прижатыми к голове наушниками Поль ничего не может услышать.
Сообразив это, Жак-Анри по-прежнему на цыпочках бежит к ванной, рывком поворачивает Поля за плечо. Прикладывает палец к губам.
- Тс!.. Скорее!
Поль сдергивает наушники и изумленно смотрит на Жака-Анри.
- Что с тобой? - говорит он громко, и в этот же миг в дверь стучат.
- Скорее! - шепчет Жак-Анри, помогая обрывать провод антенны и заталкивая за пояс брюк кодовую книгу.
- Я сам… - говорит Поль все так же громко.
- К черту рацию!
- Сейчас…
Дверь начинает ходить ходуном под ударами.
- Откройте! Германская полиция! Сопротивление бесполезно!
По лицу Поля блуждает растерянная улыбка. Он пятится к стенному шкафу, одной рукой подталкивая Жака-Анри, а другой высвобождая зацепившийся за подтяжки браунинг. Жак-Анри не успевает помешать ему.
- Я сам… - бормочет Поль и стреляет в дверь. - Не жди меня!
В ответ сухо и отчетливо отзывается автомат. Пули прошивают филенку и со свистом впиваются в простенок. С потолка на плечи Жака-Анри сыплется алебастровая мука.
- Я сам… сам… - повторяет Поль, продолжая стрелять. - Я сам…
Кроме этих слов, он не произносит ничего. Улыбка как приклеенная дрожит на его лице. Жак-Анри хватает его за руку, и в тот же миг Поль валится на него, роняя пистолет. Рубашка тлеет у него на груди в тех местах, куда попали пули. Жак-Анри едва не падает - мертвый Поль нестерпимо тяжел! Голова Поля глухо ударяется о паркет, ноги вздрагивают и вытягиваются…
Словно смерч подхватывает Жака-Анри, пронося его через три комнаты и по винтовой лестнице. Внизу он обнаруживает, что сжимает в кулаке браунинг, но не может вспомнить, как и когда подобрал его. Он отбрасывает пистолет и прижимается к ковру, прислушиваясь. В подвале тихо. Неужели немцы не оцепили сад? Так бывает только в сказках!.. Но сказка это или нет а сад пуст. Убедившись в этом, Жак-Анри, пригнув голову, пробирается к калитке, открывает ее и оказывается в спасительной чаще акаций. Отсюда есть ход известный только ему и мадам Бельфор, - он выводит к пустому гаражу, а через него - на улицу Хёффер, Остается решить: выждать немного или попытаться немедленно воспользоваться этим путем.
Жак-Анри переводит дух, смотрит на часы. Ровно одиннадцать. Дай бог, чтобы Жаклин где-нибудь застряла. Откуда она входит в пансион? Если бы только знать наверняка!..
Платком Жак-Анри стряхивает с плеч алебастр и ныряет в гараж. Тусклое стекло в окошке едва пропускает свет. Пачкая лоб, Жак-Анри приникает к нему, всматриваясь в улицу, и тут же слабеет, ощутив тупое прикосновение стали к спине.
- Руки! Не оборачиваться!
Жак-Анри не видит говорящего. Ствол пистолета вдавливается все сильнее в ложбинку между лопатками.
- Стой спокойно!
Приказы произнесены по-французски.
- Хорошо, - говорит Жак-Анри и, присев, захватывает в горсть лацкан пиджака того, кому придется умереть среди хлама в заброшенном гараже. Агент слишком близко придвинулся, чтобы не воспользоваться этой его оплошностью…
Жак-Анри поднимается с колен лишь тогда, когда пальцы его, перехватившие сонную артерию на потной чужой шее, начинают неметь. Несколько мгновений он разглядывает мертвеца: немолодое, плохо выбритое лицо. Возле уха, зарывшись в пыль, лежит то, что Жак-Анри принял за пистолет и что оказывается большим медным портсигаром. Шпик был не трус и очень хотел заработать свои франки…
Улица Хёффер оцеплена. Солдаты и несколько штатских стоят у подворотен; перекресток закрыт громадным "майбахом" с прутиком рации над кабиной. Среди немцев нет никого, чье лицо было бы знакомо Жаку-Анри, и он открывает ворота виллы и идет прямо на людей.
За несколько шагов до гестаповцев, следящих за ним с недружелюбным интересом, Жак-Анри достает из кармана металлический жетон агента секретной службы с литерами и номером.
- В чем дело, господа? Что за выстрелы?
- Документы!
- Служба безопасности!
Гестаповец с недоверием разглядывает жетон.
- Что вы здесь делаете?
- А вы? - спрашивает Жак-Анри.
- Ваше удостоверение!
Жак-Анри лезет в карман, извлекает карточку. Сердце его ёкает: карточка выписана еще в тридцать восьмом и на ней стоит автограф Отто Абеца, бывшего в те дни эмиссаром гестапо в Париже. Ныне Абец - "посол" при Петене. Действительна ли карточка сейчас? Жаку-Анри ни разу пока не доводилось ею воспользоваться.
Гестаповец недоволен.
- Почему вы здесь?
- Дела службы, - коротко говорит Жак-Анри.
- Я запишу ваш номер.
Гестаповец открывает блокнот и бисерным почерком переписывает в него реквизиты с документов Жака-Анри. Козыряет.
- Прошу, штурмбаннфюрер! Не задерживайтесь!
Знали бы товарищи, погибшие в Берлине, от какой беды убережет Жака-Анри документ, выкраденный ими из личной канцелярии гаулейтера Отто Абеца! Но они никогда не узнают и не услышат слов благодарности, сказанных мысленно Жаком-Анри: мертвые глухи…
Не ускоряя шага, Жак-Анри сворачивает за угол и лицом к лицу сталкивается с Жаклин. Серебристый плащ ее светится под стать улыбке.
- Вы-ы?.. - говорит она протяжно.
- Назад! - командует Жак-Анри. - Берите меня под руку - и ни слова.
Они идут к морю и молчат. Взрывы все еще гремят - глухие, похожие на дальний гром. Рука Жаклин тяжело давит на локоть Жака-Анри. Прическа растрепалась.
По улице с ревом проносится полицейский автомобиль.
- Куда мы идем? - тихо спрашивает Жаклин.
- Еще не знаю, - говорит Жак-Анри.
Марсель огромен, но для них двоих сейчас в нем нет ни одного безопасного уголка. Жак-Анри спокойно улыбается девушке и крепко прижимает локтем ее ладонь. Положение тяжелое, но не безвыходное. Главное - не терять головы. Жаклин доверчиво смотрит на него, и этот взгляд придает ему силы.