Виктор Хмара смотрит вдаль, и его мысли то летят за Мирзоевым, то переносятся в родные края. Он не теряет надежды на то, что просьбу удовлетворят , и он своими руками будет бить врагов.
Из задумчивости механика вывел гул мотора за облаками. Самолета еще не было видно, но сердце Хмары встревожилось. Вскоре из облаков вынырнула одна машина.
- Бозор, и-эх! Бозор не вернулся! - простонал Хмара, опустив обессилевшие руки на колени.
Он не сошел с капонира, чтобы услышать объяснение ведомого, сидел, не шевелясь, словно окаменев. Но вот его мозг обожгли слова Афанасия Кучеренко:
- Бозор передал, что у него мотор забарахлил. И, действительно, вижу - за самолетом потянулся черный дым. А тут четверка "мессов" над целью перехватила нас. Вели бой. Выпрыгнул Бозор с парашютом.
В голове Хмары молнией заметались мысли:
"Долил? Не долил? Долил? Не долил?"
Он встал, развел в стороны большие руки и, тяжело переставляя ноги, пошел к товарищам. Вид его был страшен.
- Судите, судите меня! - хрипел Хмара, дико вращая белками глаз. - Масло... Масло не долил в мотор. Проверил, а долить забыл... Погубил Бозора, погубил... В трибунал меня, к расстрелу...
- Не наговаривай на себя напраслину, - вмешался моторист. - Ты забыл, что приказал мне дозаправить?
Вздох облегчения прокатился среди товарищей. Через два дня Виктор Хмара уехал на передовую.
4
Позднее обычного возвращалась Таня в этот вечер домой. Комсомольско-молодежная бригада уже несколько дней работала сверхурочно, выполняя важный заказ для фронта. Лебедеву из-за Лены отпускали домой раньше других. Но сегодня она отказалась от этой привилегии: ей было страшно оставаться наедине со своим горем.
На горизонте вяло поиграли бледные отблески полярного сияния и исчезли.
"Даже не разыгралось как следует, а уже потухло, - с грустью проводила Таня слабые блики на небе. - Вот так и счастье мое: не успело расцвести, а уже осыпалось; мелькнуло, как сияние, и нет его", - еле сдерживая рыдания; терзалась Таня.
О Блажко Таня вспоминала с отвращением. На работе она как будто забыла о вчерашнем, но, оставшись одна, вновь почувствовала, что спазмы сжимают горло, что все в ней кипит и негодует. Обидно было, что подлец оказался в числе друзей Бозора. То, что Блажко ночевал у нее - факт. А больше для подозрения ничего и не нужно. А эта исчезнувшая фотокарточка? Не провалилась же она сквозь землю. Ясно, что ее стащил Блажко и теперь хвастает перед товарищами своей очередной "победой". А ведь она почти поверила в болтовню о Бозоре!
По дороге Таня зашла к бабушке за дочкой и теперь, раздевая ее, нежно говорила:
- Ну и пусть думают о нас, что хотят. Правда, Леночка? А мы про себя знаем. Ну и пусть. Никого нам не надо, одним лучше и спокойнее.
Таня, целует личико девочки, а сама все говорит и говорит, утешая себя, успокаивая расходившееся сердце.
Уложив Леночку спать, Таня села писать письмо Бозору. Она хотела подробно рассказать о визите Блажко, но раздумала.
"Зачем все это, испорчу их взаимоотношения, а ведь им вместе воевать", - решила она. И написала только небольшую записку. А сердце было готово разорваться на части, и слезы неудержимо катились по щекам.
5
Дорого бы дал сейчас Блажко, чтобы время вернулось к тому мгновению, когда он переступил порог Таниной комнаты. Тогда все бы пошло по-другому. А теперь, теперь...
"Что я наделал, что наделал, скотина безмозглая?!" - проклинал себя Блажко, вспоминая о случившемся.
Он несколько раз пытался написать письмо Тане, но не хватало духу. В эти дни его как будто подменили: ходил хмурый, с товарищами не разговаривал, замкнулся.
- Что случилось, товарищ Блажко? - спросил его однажды Комлев.
Хотя Блажко ждал подобного вопроса, сердце его екнуло. Однако он нарочито вытянулся в струнку и, глуповато улыбаясь, отчеканил:
- Ничего не произошло, товарищ капитан.
- Не притворяйся, серьезно спрашиваю.
Был вечер. Замполит и летчик шли по дорожке, ведущей из столовой в землянку летного состава. Блажко осмотрелся.
- Все, все расскажу, только чтобы нас никто не слышал, - полушепотом проговорил Блажко.
- Идем ко мне в землянку, командира долго не будет, - предложил Комлев.
В землянке Комлев показал летчику на диван, а сам сел на стул. Блажко кивком головы забросил назад волосы, плюхнулся на диван так, что застонали пружины.
- Давно на таком диване не сидел, - осклабившись, сказал развязно.
- Вы уклоняетесь от темы.
Все с тем же независимым видом Блажко начал рассказывать о событиях последних дней. И по мере рассказа лицо его бледнело, на нем появилось выражение раскаяния.
- Все? - спросил Комлев.
- Все.
- Так мог поступить только подлец.
- Так ведь я шутил...
- С любовью и фронтовой дружбой не шутят. Сегодня же пиши письмо Лебедевой, а теперь иди, пусть комсомольцы обсудят твой поступок.
- Товарищ капитан! - взмолился Блажко. - Какое угодно взыскание давайте, только не выносите на комсомольское собрание. Опозорите меня перед ребятами!
- Вы сами себя опозорили, сами и отвечайте за подлость.
6
Разметав ручонки, сладко спит Лена. На улице в дикой пляске кружится буря, швыряет в стекла комья снега. У кроватки сидит Таня, крупные слезы катятся из глаз. Да она и не пытается их удержать. На ее коленях лежат письма от Комлева и Блажко.
- Боря, Бозор! - шепчет Таня. - Как все глупо и нелепо произошло. Где же ты теперь, мой милый?
Безрадостным было детство Тани, рано оставшейся без родителей. Дальние родственники увезли ее из глухой деревушки в большой город и определили нянькой в семью артистов. Хозяева обещали устроить Таню учиться, но шли годы, а они и не думали выполнять обещание. Таня делала все по хозяйству, водилась с капризным ребенком. Однажды она получила письмо от подруги детства. Маруся писала, что строит новый город в Заполярье. Таня собрала свои пожитки и направилась к выходу. Хозяйка пыталась остановить ее, вновь стала обещать устроить учиться, но девушка, презрительно бросив: "Давно слышу эту песню!", - вышла на улицу.
За три года ей полюбился сказочный северный край. Здесь она встретила много хороших и верных друзей, среди которых первое место занял Илья Фомич Орехов. Он был для Тани другом, умелым наставником и отцом. Таня же заняла в сердце Ильи Фомича место Вали, единственной его дочери, трагически погибшей в тундре во время пурги.
Таня долго думала в этот вечер и решила...
7
Пилот Кучеренко не ждал писем с родины. Правда, еще летом 1942 года он сделал попытку связаться со своей семьей через линию фронта. Тогда группа летчиков перебрасывалась на юг в расположение штаба партизанского движения. Кучеренко упросил друга захватить с собой письмо матери и сестренке.
- Ладно уж, хоть и не положено это делать, но случится бывать в тех краях - попытаюсь организовать оказию, - сказал друг. - Только адрес не пиши, мало ли что может быть. Запомню.
С тех пор прошло много времени, надежды на ответ потерялись. Вот почему таким неожиданным было письмо не только для Кучеренко, но и для всех его друзей.
- Давай, передам, - выхватывая из рук почтальона помятый треугольник, замполит выскочил на улицу. За ним гурьбой повалила вся эскадрилья.
У капониров - шум и гам. Все ищут Кучеренко. Впереди, выкидывая вперед длинные ноги, бежит Блажко.
- Афоня, тебе письмо, понимаешь - письмо! - радостно кричит он.
- Брось, не шути, Сеня.
- А он и не шутит, - ответил за Блажко Комлев и передал письмо.
- От мамы! - обрадовался Кучеренко.
Конверт помят, надпись потерта. По-видимому, прежде чем попасть на почту, оно долго таскалось в карманах, переходило из рук в руки. На треугольнике штамп московского почтамта.
- До Москвы с попутчиками шло, - высказал предположение Афанасий и, волнуясь, развернул треугольник. Исчезла его улыбка, все больше и больше хмурились брови, мрачнело лицо.
- От паразиты! От зверье несчастное! - с дрожью в голосе прошептал он. На глаза навернулись слезы.
- Что пишут? - нарушив тишину, спросил замполит. Афанасий вместо ответа передал письмо. Комлев начал читать вслух:
"...Рано утром ворвались в нашу хату фашисты. Твоя сестрица Ганна спала еще в своей светелочке и видела сладкие сны. Схватили ее злые враги, поволокли на улицу. Я кинулась ей на выручку, да где там: скрутили мои руки, точно железом. Разрывалось мое сердце на части, а помочь своей голубке я не могла, только лила слезы да стонала. Увезли нашу Ганну в неметчину и что с ней сделалось, я не ведаю. Многих дивчин увезли. Стон стоял над селом, как сама родная мать-земля рыдала, а слез-то пролито - реки полноводные. Где же ты, мой сынку? Найдет ли тебя это письмо? Вернешься ли ты до дому? А хаты теперь у нас нема. Спалили ее. Живу у добрых людей, а питаюсь, чем бог подаст".
Две крупные материнские слезы, упавшие на лист, расплылись в большие пятна.
- Придем, мама, скоро придем, - сквозь стиснутые зубы клялись друзья. - Вернем тебе Ганну, построим хату краше прежней, а врагам пощады не будет!
С командного пункта полка пришел Ветров.
- У вас что, митинг? - спросил он.
- Да, - коротко ответил Комлев.
- У меня срочное задание на разведку.
- Я пойду, - решительно заявил Кучеренко.
- И я! - сделал шаг вперед Блажко.
После комсомольского собрания Блажко не мог смотреть товарищам в глаза, а свою вину перед Мирзоевым пытался искупить в жестоких боях. Однако друзья и командование относились к нему недоверчиво, и это его угнетало.
8
Кучеренко и Блажко вылетели на разведку рокадной дороги , по которой враг, что-то замышляя, перебрасывал войска с одного фланга этого участка фронта на другой. Сквозь завесу зенитного огня над линией фронта проскочили на большой скорости.
- Слева "костыли", атакуем! - передал по радио ведущий.
Девять одномоторных бомбардировщиков "Юнкерс-87" плотным строем, словно на параде, шли к линии фронта.
С боевого разворота Кучеренко атаковал ведущего. Взрыв и к земле камнем полетел мотор, долго качался в воздухе кусок плоскости, потом и он опустился на сопку.
- От тоби, бисова душа! От тоби, гад! - с ненавистью шептал летчик, бросая машину в новую атаку.
Впереди Кучеренко пикирует машина Блажко. Ее пронизывают огненные трассы. Но Блажко упорно сближается с "лапотником" (еще и так называли наши летчики этот тип вражеских машин). Пуля немецкого стрелка ударила в бронестекло и отпечатала на нем темное пятно с расходящимися от центра трещинами. Блажко крепче сжимает ручку управления. Дистанция - пятьдесят метров. В прицеле искаженное страхом лицо фашиста. Летчик нажал на спуск. Самолет изрыгнул сноп огня. Юнкерс вошел в крутую спираль, а потом, закрутившись в штопоре, врезался в сопку.
Строй бомбардировщиков нарушился. От самолетов отделились сигары- бомбы и рухнули в скалы. С крутым пикированием фашисты стали отрываться от преследования истребителей. Однако те и не думали преследовать: у них было свое задание.
Кучеренко вышел на курс к цели, когда услышал по радио голос Блажко:
- У меня мотор барахлит.
- Пошли домой.
- А задание?
- Что у тебя там?
- Трясет на больших оборотах.
- Тогда занимай мое место, я тебя буду прикрывать. Извиваясь у подножия сопок, вдоль линии фронта идет шоссейная дорога. Разведчики внимательно просмотрели заданный участок. Дорога пустынна. Они уже повернули домой, как вдруг Блажко спросил:
- Видишь?
- Ничего не вижу.
- У дороги примят снег.
Теперь и Кучеренко увидел лыжные следы, уходившие в лощину. Там они и обрывались.
- Вот хитрюги! Врут, не уйдут! - ликующе прокричал Кучеренко.
Он передал на КП координаты обнаруженного противника и, выполнив переворот, ввел самолет в пикирование. Из пушки и пулеметов ударил по пестрой сети и распорол ее. Теперь летчики отчетливо увидели, как мечутся под маскировочной сетью фашисты. Еще, еще один заход. С каждой новой атакой сильнее азарт боя. Вот летчик еще раз нажимает на гашетки, но оружие молчит. "Пересолил, - спохватился Кучеренко. - А вдруг нагрянут "мессеры"? У Семена мотор барахлит, а у меня ни единого снаряда. Плохие мы вояки". Однако своего опасения товарищу не передал.
- Теперь пошли до дома, "горбатые" добьют.
На пути к своему аэродрому летчики встретили группу "илов".
- Сейчас фрицы попляшут, это уж как пить дать, - услышал Кучеренко очередную остроту Семена.
ГЛАВА VIII
1
В это мартовское утро о полетах не могло быть и речи: густой туман окутал сопки, опустился на летное поле. Тем не менее распорядок дня соблюдался точно. Механики, или технари, как их любовно называют летчики, эти извечные труженики, возятся у самолетов. Они постоянно копаются в машинах, ищут неисправности, устраняют и снова ищут. И так без конца, до самого вылета. А уйдут машины в полет - терзаются: все ли сделано, не проглядел ли чего? И пусть механик смеется, балагурит, мыслью и сердцем он там, в воздухе, со своим командиром.
На командном пункте эскадрильи Егор Бугров, склонившись над стенгазетой "Гордый сокол", красивым почерком выводит подтекстовку к рисунку Зайцева, на котором горящий "юнкерс" летит к земле, а истребитель с красной звездой на борту боевым разворотом уходит в высоту.
Мы случайно встретились с тобою,
Оттого так скоро разошлись...
Колонка этого номера стенгазеты посвящена вчерашней победе Кучеренко и Блажко.
Афанасий, примостившись на диване, уткнув нос в воротник куртки, тихо напевает:
Может быть, вдали, над самым фронтом,
Разгорится там воздушный бой,
Потеряю я свою пилотку
Со своей курчавой головой...
Ветров и Блажко доигрывают отложенную вчера партию - в эскадрилье проходит шахматный турнир. Комэск вышел на пол-очка вперед, и Семен решил сегодня взять реванш, но мелодия отвлекает и он сердито говорит:
- Афоня! Смени пластинку...
- Можно...
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
- Ну, затянул панихиду! Дай же партию доиграть, - раздражаясь, кричит Блажко.
А тем временем потянул ветерок, туман приподнялся и рассеялся. Тот же ветер разорвал сплошную облачность на лохматые черные тучи.
Послышался глухой гул моторов и мелкое подрагивание земли. Это вторая вылетела по тревоге.
- Пошли, - сказал Ветров и первым вышел из землянки.
Только летчики разошлись по капонирам, как предутреннюю синеву разрезала зеленая ракета. Не успели растаять ее последние искры, а уже взревели моторы, и самолеты прямо из ниш пошли на взлет.
На разбеге горизонт перед глазами Блажко поплыл вправо. Он нажимает на правый тормоз, но безуспешно: машину по-прежнему тянет влево.
- Что еще за чертовщина? - выругался Семен и прервал взлет. Оказывается, левое колесо попало в глубокую колею, прорезанную бензовозом - вчера заправка машин проходила в оттепель. Утром подморозило, а заровнять летное поле никто не догадался. И вот результат: прерван взлет, потеряны драгоценные минуты.
Кучеренко взлетел один и сразу же пристроился к паре комэска.
Блажко вырвал машину из колеи и под неодобрительные, неразборчивые возгласы Локтева хотел было взлететь с обратным стартом.
- Блажко, отставить взлет! - нервно, открытым текстом приказал Локтев.
Не понимая в чем дело, Блажко, красный от напряжения, а больше от обиды за неудачу на разбеге, проклиная всех и вся, вырулил к своей нише. Казалось, весь мир ополчился против него. Могут подумать (это уж как пить дать), что он, Сенька Блажко, струсил, и к одному, еще не рассеянному недоверию, добавится тяжкое подозрение - подозрение в трусости. Ничто так не презирают летчики, как подлость и трусость. Теперь хоть в петлю...
Когда за облаками послышался все нарастающий, режущий уши свист, Локтев понял, что совершилось непоправимое. Немецкие истребители обошли посты ВНОС, и он, командир полка Локтев, выполняя приказ штаба дивизии, выпустил летчиков с блокированного аэродрома, выпустил на верную смерть. Он почувствовал, как немеет правая половина тела, словно ее погружают в холодную воду. "Еще чего не хватало! Только не сейчас!" - приказал себе Локтев и, переложив микрофон в левую руку, начал разминать пальцы онемевшей руки и ногу. А режущий уши свист все усиливался, давил на барабанные перепонки, словно окрестный воздух сжимался под давлением невидимого чудовищного пресса.
Как только послышался гул моторов, Комлев быстро оделся и вышел из землянки. Три самолета набирали высоту, один катился по аэродрому. Комлев перескочил через незамерзающий журчащий ручеек, посреди которого лежал отполированный водой большой камень, пробежал мимо КП эскадрильи к радиостанции.
Из облаков с сумасшедшей скоростью вынеслись два "мессершмитта".
- Бандюг-ги сзади! - крикнул в микрофон Локтев.
"Мессеры" атакуют Бугрова. У Ветрова нет скорости, нет высоты, чтобы сманеврировать. С большой дистанции он дает заградительную очередь. "Мессершмитты" прерывают атаку и свечой уходят в облака. Вторая пара берет в клещи Кучеренко. Бугров резко бросает самолет на желтобрюхого и пушечно-пулеметным огнем зажигает его.
- Так его, бандюг-гу! - кричит Локтев, и тут же дает приказ второй эскадрилье идти на помощь группе Ветрова.
Рев моторов, уханье пушек, треск пулеметных очередей, тявканье зенитной установки - все сливается воедино. Вываливаясь из-за туч четверками и парами, "мессершмитты" непрерывно атакуют. Наши отбивают атаки, принимая оборонительный бой на встречных курсах. Сражаются над аэродромом. На земле каждый что-то кричит, машет руками, но помочь летчикам никто не в силах.
Задымил самолет Бугрова, под крутым углом скрылся за темным гребнем соснового бора. Немедленно туда, за сопку, где сел Бугров, ринулись два стервятника.
- Убьют, ой, убьют они Егора, - простонала оружейница.
Локтев кусал губы. Комлев сжал кулаки до синевы в пальцах.
Запылал "мессершмитт", сбитый зенитчиками. Хлопнул выстрел из ракетницы - сигнал к вылету третьей эскадрилье.
- Кто приказал?! - взревел Локтев.
- Из дивизии, - ответил дежурный по КП.
- Что, и этих на убой? К черту! Прекратить взлет!
Третья эскадрилья, выруливавшая для взлета, повернула к стоянкам.
- Продержитесь еще минуту, продержитесь, - кричит Локтев. - Помощь идет, вторая подходит.
Самолет Кучеренко, объятый пламенем, вошел в отвесное пикирование.
- Прыгай, Афоня, прыгай! - кричат с земли.
В ответ глухой треск где-то за сопкой.
Убийца Афони выводит самолет из пикирования. Ветров бросает свою машину вправо, врезается мотором в желтое брюхо "мессера" и... громовой раскат, тяжелый вздох земли от рухнувших на ее грудь кусков металла, душераздирающий девичий крик. На глазах Локтева слезы. Он молча передает микрофон Комлеву.
Подошла вторая эскадрилья. Она - хозяйка высоты, а следовательно, и хозяйка боя. Грохнулись о землю еще три фашистских истребителя. Остальные скрылись.