Разведчиков было трое: высокий Гасанов, с черными, как две полоски сажи, бровями, Пронин, коренастый, неторопливый, и командир отделения Канатин, угловатый парень с добрыми подслеповатыми глазами. Связистов же было двое: Степан Морщаков, или, как его ласково называли, Стива-шахматист, первая доска полка, и узбек Хамра Раджабов, которого за сдержанность и степенность красноармейцы шутливо величали лордом.
Березин увлекся занятиями с разведчиками и вычислителями. Потом он решил включить в игру огневые взводы.
- Передавать на батарею! - приказал лейтенант. - Огонь! - скомандовал он и взял бинокль.
Огневая не отвечала.
- Похоже, что линия цела, а трубку бросили, - неуверенно произнес Морщаков.
- Провода целы, - подтвердил запыхавшийся связист Раджабов, бегавший на линию искать повреждение. - У них, наверное, обед. - По смуглому лицу Хамры Раджабова стекали капли пота. Раскосые черные глаза удивленно смотрели на командира.
- Команды обедать не было, - нахмурился Березин. - Продолжайте занятия. - И, выйдя из окопа, пошел в сторону огневых позиций.
Он шел напрямик через поле. Минут через двадцать Сергей подошел к огневым позициям. Он еще издали увидел громадные стволы орудий, торчавшие из-под маскировочных сетей. Людей не было. Стояла удивительная тишина. "По-видимому, действительно обедают, хотя и не доложили", - додумал Сергей, подходя к крайнему орудию. За гаубицей стоял вооруженный боец. Увидев лейтенанта, он вытянулся, приветствуя его. Березин медленно обходил орудия. Маскировка была выполнена небрежно. Но надписи, сделанные мелом на щитах орудий, свидетельствовали о том, что здесь проходили занятия. У четвертого орудия его догнал Таиров.
- Слушаю тебя, - сказал он как ни в чем не бывало.
- Что это значит? - резко спросил Березин.
- Огневики устали, отдыхают! - ответил Таиров.
- Но ведь я, кажется, не давал команду отдыхать. Таиров невозмутимо пожал плечами:
- На огневых позициях старший я.
Березин едва сдержал себя.
- Сегодня учения всей батареи, а не одних только огневых взводов, - сказал он, стараясь не повышать голоса.
- Опять хочешь придираться? - сощурился Гаджи.
- Лейтенант Таиров, - вскипел Березин. - Предупреждаю: если еще раз повторится подобное, будете строго наказаны за грубое нарушение дисциплины. Поняли?
- Понял! - зло ответил Таиров.
- Вот так он и понял, - с горечью говорил Сергей старшему политруку Иващенко в тот же день вечером, рассказывая о том, как прошли батарейные учения.
- Ну, не вешай носа, товарищ комбат, - улыбнулся ему Иващенко. - Я уверен, что все наладится. И Богданов того же мнения. Вы обязательно сработаетесь.
Богданов, хорошо разбиравшийся в людях, понимал, что стычки Таирова с Березиным порождены чувством личной обиды Таирова и что с течением времени, если, конечно, Березин будет вести себя умно и правильно, они прекратятся и обязательно уступят место взаимопониманию, товарищеской поддержке и дружбе.
Богданову, правда, было ясно и то, что работать сейчас Березину без двух командиров взводов было трудно, точно так же и Таирову было трудно одному командовать двумя огневыми взводами. И все же он не мог обещать командиру дивизиона Ерохину, который все время просил его о пополнении, дать в батарею Березина сразу двух командиров. "Пока дадим одного, на взвод управления. - сказал Богданов. - Ведь на весь полк прибыло только восемь…"
Встречу с прибывшими в полк лейтенантами - выпускниками артиллерийских училищ Богданов назначил на пятнадцать часов.
Как обычно, майор обстоятельно побеседовал с каждым из них. Он любил молодежь, и его всегда радовало прибывающее ежегодно пополнение выпускников. Вот и эти. подтянутые и молодцеватые, больше всего хотели произвести впечатление настоящих, знающих службу командиров.
А Богданов, глядя на юные лица лейтенантов, думал: "Совсем еще дети. Они, конечно, полагают, что, окончив училище, сразу сделались командирами. Но я-то знаю, что это не так. Здесь, в полку, только и начнется настоящая учеба. Кто-то из этих восьми, возможно, не выдержит, переживет минуты слабости или, еще хуже, разочарования. Последним особенно нужна будет помощь".
- Нам хотелось бы, - вслух произнес Богданов, - чтобы каждый из вас нашел моральное удовлетворение в трудной и подчас далекой от романтики повседневлой работе с людьми. Ибо без этого невозможна служба… Коллектив полка поможет вам.
Майор всегда сам решал, кого и куда направить из вновь прибывших. Он хорошо знал своих командиров, и не случайно в батарею, где служили порывистый и горячий Березин, вспыльчивый, самолюбивый Таиров, был направлен особенно понравившийся Богданову подтянутый, уравновешенный и неторопливый в суждениях лейтенант Вячеслав Кирдяшкин. Домой Богданов пришел в хорошем настроении.
- Чему ты радуешься, Коленька? - спросила жена.
- Радуюсь? Разве заметно? Впрочем, ты права, Манечка. Пополнение получили, наконец: молодые лейтенанты. Сегодня я познакомился с ними и направил в подразделения. Ты не представляешь, каких хороших специалистов готовят наши училища. Посмотришь на них - сердце радуется. Золотой фонд. Беречь их надо.
- И воспитывать, - лукаво улыбнувшись, вставила жена.
- Обязательно. Ты не смейся, Манечка, воспитание - великое дело. Ты и сама это не хуже меня знаешь.
- А как с отпуском, Коля?
- Все своим чередом. Никто не возражает. Ох, и отдохнем же мы с тобой на славу!
- Тебе, Коля, полечиться нужно. Может быть, ты в санаторий поехал бы, а я с Борей к своим?
- Никаких "своих". Бореньку завезем по дороге к бабушке, а сами вместе махнем на юг. Я тебя недалеко от санатория устрою, если не будет парной путевки. Решено, и больше мы об этом не говорим. Да, мне советовали пойти на концерт филармонии. Особенно хороши, говорят, сольные номера. В субботу и мы послушаем. Филармония у нас концерт дает.
- Знаю. На кирхе, твой начальник клуба уже и объявление вывесил: "Концерт артистов Московской филармонии 21 июня в 18 часов".
- Уже вывесил? Молодец! - улыбнулся довольный Богданов.
Три дня, оставшиеся до субботы, промчались незаметно. Богданов много работал. С комиссаром полка и начальником штаба он еще раз проверил мобилизационный план. Отработка этого плана, еще недавно казавшаяся обычной служебной формальностью, сейчас заставляла о многом задуматься.
В субботу вечером Богданов с Марией Ивановной пришел к кирхе. До начала концерта оставалось еще минут двадцать, и все толпились на улице перед зданием. Когда стали рассаживаться по местам, Богданов огляделся. Зал был полон.
Но вот в зале погас свет, и на авансцену вышел ведущий. Концерт начался. И он не обманул надежд любителей музыки. Николая Васильевича концерт порадовал прежде всего исполнением увертюры к опере Глинки "Руслан и Людмила". Музыка увертюры, то огненно-пылкая и бравурная, то торжественная, а в финале тревожная, как бы омраченная гаммой тонов, напоминающих о злых чарах Черномора, захватила Богданова.
Любители эстрадной песни с удовольствием приняли и заставили исполнить на бис новую популярную песенку "Во Львове идет капитальный ремонт, шьют девушки новые платья…."
Концерт закончился поздно. Завтра, чур, рано не будить, - шутил Богданов, возвращаясь с женой домой.
А в пять утра полк был поднят по боевой тревоге. Богданов срочно выехал в штаб и больше уже не смог заехать домой даже на минуту, чтобы повидаться с семьей перед разлукой - кто знает, может быть, очень долгой. Его адъютант передал Марии Ивановне записку: "Манечка! Фашисты напали на Родину. Идем в бой. Не бойся за меня, береги Борю. Я не прощаюсь с тобой, До свидания. Твой Николай".
"Война, - думал Богданов по дороге в штаб корпуса, - рассуждали о ней; гадали, когда она будет, и вот - пожалуйста…"
В конечном счете, война - это то, к чему он готовил полк, к чему готовился сам. Ничего неожиданного. О войне говорили многие. Знали, что она рано или поздно будет. Да, знали, но все же надеялись, что ее удастся избежать, по крайней мере сейчас… Верили или старались поверить в это.
Где-то невдалеке ухали разрывы тяжелых бомб. Полыхали зарева пожарищ. Машина взяла крутой подъем. Начинался новый день - 22 июня 1941 года.
БОГДАНОВЦЫ
Первое сражение
Неровное пламя коптилки, сделанной из гильзы противотанкового снаряда, освещает землянку. Причудливые тени пляшут на сырых стенах.
Богданов укрылся шинелью и подложил под голову противогаз.
- Разбудите, если что, - сказал он сидевшему напротив связисту и закрыл глаза.
Раджабов молча смотрит на осунувшееся лицо командира полка.
Сон не приходит к Богданову, несмотря на крайнюю усталость. "Нервное напряжение, - думает майор, - а уснуть просто необходимо. Нужно использовать небольшую передышку…"
Вот уже месяц воюют богдановцы, как ласково их называют пехотинцы. Богданов ловит себя на мысли, что ему приятно это название. Он знает: бойцы гордятся им. Слово "богдановцы" еще больше сплачивает людей, заставляет драться еще яростнее. Полк все время в бою или движении. Они не отошли ни на шаг. Вода Прута, казалось, покраснела от вражеской крови. На наши батареи фашисты бросают все большее число самолетов. Но орудия неуязвимы. Секрет прост: полк маневрирует вдоль реки. Каждая батарея имеет несколько хорошо оборудованных огневых позиций. Это результат бессонных ночей, изнурительного труда бойцов. Но зато люди живы. Полк несет незначительные потери. Это кажется невероятным, но это так. А бои становятся все ожесточеннее. Враг любой ценой стремится переправиться через Прут. На многих участках огромного советско-германского фронта неблагополучно. Войска Западного фронта вынуждены отходить. Острой болью отдается в сердце каждая новая сводка Совинформбюро.
Прошел только месяц, а кажется, что война идет уже долго-долго. Подтянулись, возмужали люда. Богданов гордился ими сейчас больше, чем когда-либо.
Николай Васильевич подумал о том, что давно не было писем от жены: "Как там Манечка с Борей в Днепропетровске, куда их эвакуировали?.."
Грохот снаряда, разорвавшегося рядом с землянкой, заглушает звонок телефонного зуммера. Богданов быстро вскакивает.
- Вас к телефону, - докладывает связист.
- Противник форсировал Прут?! - повторяет майор. - Быть не может!
Но, к сожалению, это факт. Спустя час полк снова на марше. Богданов думает, что к утру они обязательно вступят в бой, но ни к утру, ни к вечеру, ни на следующий день этого не происходит.
Да, враг силен, он понимает это. Фашисты здорово продвинулись, особенно на западе… Иващенко, назначенный 16 июля комиссаром полка, говорил ему, что в гитлеровском генеральном штабе хвастливо утверждали, будто бы "кампания против России будет выиграна в течение четырнадцати дней". Богданов криво усмехнулся: "Не слишком ли быстро вы похоронили нас, голубчики?! Мы еще покажем вам, где раки зимуют!" Он верил, что их отход не может продолжаться долго. Бойцы рвались в бой.
И все же утром они снова отошли, а днем по колонне вдруг разнесся крик:
- Танки!
Майор приказал полку развернуться. Предстояло преградить путь крупной группировке наступающих войск врага. Через двадцать минут артиллеристы заняли боевой порядок. Рядом с майором находился Березин. Он по решению Богданова выполнял обязанности командира подручной батареи.
Отсюда, с высоты, были видны как на ладони раскинувшиеся внизу домики, за ними наша пехота. Какие-то темные точки двигались по диагонали, приближаясь к ней.
- "Барс"! Ускорить готовность! - требует командир полка.
- "Волга"! "Орел"! "Дон"! Доложить о готовности - повторяет Ерохин.
Богданов понимает, что точки, которые увеличиваются в размерах, это и есть фашистские танки.
- "Барс", огонь! - скомандовал Богданов.
Но огня нет. "Сейчас танки атакуют пехоту и начнут утюжить окопы", - подумал майор.
Танки приближались, окутанные облаками пыли.
- Связь, где же связь! - рассердился Богданов. Он обернулся назад и чуть не вскрикнул от радости, встретившись с глазами Раджабова, подключавшего телефонный аппарат.
- Огонь! - повторил майор, и сразу позади них громыхнул выстрел. В левой, ближней, группе танков, с ходу открывших огонь по пехоте, разорвался снаряд.
Один из танков вдруг круто развернулся и застыл. Из открывшегося люка стали выпрыгивать гитлеровцы.
- Подбит! - радостно воскликнул кто-то.
На высоту, где они разместились, обрушился шквал огня.
Вражеский снаряд разорвался почти у окопа. На планшет и карту Богданова посыпался мелкий песок. Второй, снаряд разорвался чуть дальше.
- "Барс"! - снова скомандовал Богданов. - Огонь!
Третий разрыв - и снова рядом с окопом. Враг пристрелялся или просто усилил огонь. Можно подумать, что разрывы ищут именно его наблюдательный пункт.
"Выйти из окопа сейчас просто невозможно, - лихорадочно соображал Сергей, - но вместе с тем нужно. Да, очень нужно, вот-вот прекратится огонь, и на пехоту снова поползут танки".
Богданов увидел, как с соседнего пункта выполз боец и, припадая к земле, побежал по линии связи. "Подвиг начинается тогда, - подумал майор, - когда человек перестает думать о себе…"
Через минуту Раджабов уже полз по линии, прижимаясь к земле под смертоносным дождем осколков. Много раз за этот месяц цриходилось Хамре восстанавливать связь под огнем врага. Цолзком и мелкими перебежками он преодолевал первые сотни метров. Противник буквально засыпал минами. Раджабов старался не думать о них. Вспомнилась известная поговорка: "Двум смертям не бывать, а одной не миновать". И он снова ползет, прижимаясь как можно плотнее к земле. Огонь будто немного слабеет… Вдруг какая-то сила подняла в воздух связиста, сухие комья земли заколотили по лицу. "Связь!" - мелькнуло и угасло в сознании.
Березин заволновался не на шутку. Богданов требует огня, пехота молит о том же, а связи нет. И нет Раджабова. Неужели погиб?
Но связист жив. Вот он снова ползет вперед. Огонь действительно стихает. Это дурной признак, нужно спешить. Где же обрыв? Наконец-то! Вот он. В руках Хамры конец провода. Где же другой конец? Как он сразу не увидел его?! Провод здесь, совсем рядом. Пальцы уверенно делают сросток, сверху на него наматывается изоляционная лента. Хамра подключает аппарат.
- Да, да… Сейчас… Второй обрыв где-то… Сейчас. Отключаюсь.
Раджабов удлиняет перебежки. Он понимает: сейчас от быстроты его действий зависит жизнь многих людей. Найти обрыв связи. Второй обрыв оказался метрах в шестидесяти - семидесяти. Хамра быстро оголяет провод, но бстрая боль вдруг обжигает бок.
"Ранен? Сейчас потеряю сознание… Где этот провод? Его еще нужно соединить… - Каждое движение теперь дается с неимоверным трудом. - Нет, нет, - шепчет Хамра и, превозмогая боль, всем телом тянется туда, где должен быть второй конец отсеченного осколком провода. - Нашел!" Хамра зачищает блестящий кончик и одним, едва заметным и известным только связисту движением делает сросток. На это уходят последние силы, проверить линию он уже не в состоянии. В глазах у него рябит, все плывет и кружится. Нестерпимо хочется пить… Но сделанный им сросток уже оживил линию связи. Огневая позиция и наблюдательный пункт вызвали друг друга одновременно.
- Огонь! - радостно кричит Богданов.
Поздно ночью, описывая этот бой в журнале боевых действий полка, Богданов назвал его боем под Ларгуцей, по имени населенного пункта, расположенного невдалеке. В конце он написал фамилии двух погибших бойцов - Мираков и Раджабов. Богданов хорошо знал обоих. Оба были отличниками РККА, и он предоставлял им в сороковом году как поощрение краткосрочный отпуск. И вот их нет…
Богданов задумался. Опять мысли его перенеслись к семье. Он получил от Марии Ивановны два письма. Первое - о том, что она вместе с Боренькой благополучно прибыла в Днепропетровск, и второе - о том, что они хорошо устроились. Эвакуация семей командиров и сверхсрочников из Гнаденталя была проведена организованно, в точном соответствии с планом, разработанным им, Богдановым, еще в мирное время. Богданов был очень рад этому. Но вот уже более десяти дней писем не было, хотя первые два письма были написаны с перерывом в три дня и Маня обещала, что будет писать часто и обо всем. Богданов не знал, что и думать. Ему казалось, что болеет Боренька. В голову лезли и более страшные мысли. Ведь фашисты бомбили Днепропетровск…
Не получали писем, правда, и другие командиры, его соседи по дому в Днепропетровске. Но это отнюдь не было утешением. Так хоть они могли бы передать какуюнибудь весточку о том, как там Манечка и Боря…
"Родная моя! - писал Богданов жене. - Что случилось? Здоровы ли ты и Боренька? Меня очень волнует ваше молчание.
У нас горе - первые потери. Убиты мой адъютант Марков и два красноармейца. Если бы ты зиалал какие это были замечательные люди!.. Все переживают их гибель. Нас утешает только одно: они пали героями и за каждого из них враг поплатился сотнями жизней".
А ниже приписка: "Нас называют богдановцами. Расскажи об этом Боре".
Одесса вступает в бой
Выполняя приказ, майор Богданов отвел полк за Днестр. Третий дивизион, с которым был и командир полка, занял боевой порядок против населенного пункта Кицкань. Противник, занявший Кицкань, активных действий не предпринимал, но на колокольне церкви установил наблюдательный пункт. Даже появление одной повозки вызывало огневой налет вражеской артиллерии. Боеприпасов гитлеровцы не жалели. Передвигаться в светлое время стало невозможным.
- Уничтожить! - приказал Богданов командиру третьего дивизиона. Командир дивизиона возложил выполнение этой задачи на Свитковского. Командир седьмой батареи не замедлил открыть огонь. Стрельбу наблюдали все. Он красиво провел пристрелку и перешел на поражение. Разрывы снарядов снова и снова опоясывали церковь, но позолоченный купол колокольни продолжал вызывающе сверкать.
- Прекратить стрельбу, - распорядился Богданов. - Придется, видимо, ночью подвести орудие и разрушить купол прямой наводкой… Это, конечно, рискованно, - вслух рассуждал Богданов, - но другого выхода нет.
Однако через несколько минут справа сзади вновь ухнуло. Третий дивизион снова открыл огонь.
- "Дон", - запросил Богданов, - доложите, куда, по чьей заявке открыли огонь? - Но тут он увидел, что разрывы ложатся у церкви.