Русские восприняли это как должное. В их понимании выйти хотя бы на дюйм за пределы приказа было опасно. Если все кончится провалом, вся вина ляжет на тебя. Борк презрительно фыркнул - в вермахте приветствовалась большая инициатива.
- Что же, ничего не поделаешь, - сказал он, повторив затем по-русски: - Ничево.
- Ничево, да, - сказал Бэгнолл и вскочил на лошадь.
Ехать верхом было не так приятно, как в теплом автомобиле, но хотя бы ноги и бедра не мерзли. До Пскова он ездил на лошади всего раз пять. Теперь он чувствовал себя готовым участвовать в скачках. Разумом он понимал, что до дерби ему еще далеко, но успехи в освоении верховой езды поощряли его воображение.
Переночевав в холодном лагере, к полудню он вернулся в Псков и сразу направился в Кром, средневековый каменный замок, чтобы доложить о задержке генерал-лейтенанту Курту Шиллу и командирам партизан Николаю Васильеву и Александру Герману, совместно управлявшим в городе. Среди офицеров, как он и ожидал, находился и Кен Эмбри. Служащий королевских ВВС, относительно беспристрастный, он играл роль смазки между офицерами вермахта и Красной Армии.
После доклада Бэгнолл и Эмбри направились в деревянный домик, в котором они жили вместе с Джеромом Джоунзом. Когда они подошли поближе, то услышали грохот бьющейся посуды и громкие сердитые голоса двух мужчин и женщины.
- О, черт, это же Татьяна! - воскликнул Кен Эмбри.
- Точно, - сказал Бэгнолл.
Они перешли на бег. Тяжело дыша, Бэгнолл добавил:
- Какого черта она не оставляет в покое Джоунза после того, как переключилась на этого немца?
- Потому что так было бы удобнее для всех, - ответил Эмбри.
Со времени, когда Эмбри был пилотом, а Бэгнолл бортинженером "ланкастера", они постоянно состязались в цинизме и остроумии. На этот раз верх одержал Эмбри.
Бэгнолл, однако, был лучшим бегуном и на пару шагов опередил товарища. Он охотно отказался бы от этой победы. Но, раз уж так случилось, он распахнул дверь и ринулся внутрь - и Эмбри вместе с ним.
Георг Шульц и Джером Джоунз стояли лицом к лицу и кричали друг на друга. Татьяна Пирогова собиралась швырнуть тарелку. Судя по осколкам, предыдущая попала в Джоунза, и это не означало, что следующая не полетит в голову Шульца. Бэгнолла порадовало, что Татьяна бросается посудой, вместо того чтобы снять с плеча снайперскую винтовку Мосина-Нагана с оптическим прицелом.
Она была поразительной женщиной: светловолосая, голубоглазая, прекрасно сложенная - в общем, если лицо и тело для вас главное, лучшего и не найти. Не так давно она начала обхаживать Бэгнолла, и ее любовная связь с Джоунзом была не единственной причиной, по которой он отклонил ее притязания. Лечь с ней в постель - все равно что с самкой леопарда: процесс забавный, но позволить себе повернуться к ней спиной никак нельзя.
- А ну заткнитесь, - закричал он вначале по-английски, затем по-немецки и наконец по-русски.
Трое спорщиков и не подумали утихомириться, вместо этого они начали орать на вошедшего. Он подумал, что прекрасная Татьяна швырнет тарелку в него, но она этого не сделала.
Хороший знак, подумал он. И хорошо, что теперь они кричат на него. Поскольку он, слава богу, не спал ни с кем из троих, возможно, ссора станет менее острой.
За его спиной подал голос Кен Эмбри:
- Что за чертовщина здесь творится?
Он сказал это на той же смеси русского и немецкого, которой пользовался при переговорах генерал-лейтенанта Шилла с командирами русских партизанских отрядов. Их споры тоже частенько доходили чуть ли не до драки.
- Этот ублюдок продолжает спать с моей женщиной! - кричал Георг Шульц, тыкая пальцем в Джерома Джоунза.
- Я - не твоя женщина! Я отдаю свое тело, кому захочу! - так же горячо кричала Татьяна.
- Да не нужно мне твое тело! - вопил Джером Джоунз на сносном русском языке: он учил этот язык в студенческие годы в Кембридже.
В свои двадцать с лишним лет он был худощавым парнем с умным лицом, ростом почти с Шульца, но далеко не такого плотного телосложения.
- Христос и все святые! Сколько раз я тебе должен это повторять!
Его живописная клятва Татьяну ни в чем не убедила. Вышло только хуже. Она плюнула на пол:
- Вот тебе Христос и все святые! Я - советская женщина, свободная от суеверий и чепухи. И если я захочу тебя, человечек, то ты будешь мой.
- А как же я? - спросил Шульц - как и остальные, во всю мощь своих легких.
- Здесь быть посредником приятнее, чем в генеральских ссорах, - тихонько сказал Бэгнолл Кену Эмбри.
Эмбри кивнул, затем бесстыдно улыбнулся.
- Интереснее слушать, не так ли?
- …спала с тобой, - отвечала Татьяна, - так что нечего жаловаться. И сейчас это делаю, хотя последний раз, когда ты лег на меня, ты назвал меня "Людмила"!
- Я? - сказал Шульц. - Да в жизни…
- Было, - сказала Татьяна с такой уверенностью, что спорить было бессмысленно, - и с очевидной злобной радостью. - Ты все мечтаешь об этой мяконькой советской летчице, по которой сохнешь, как щенок с высунутым языком. А если я подумаю о ком-то еще, у тебя трагедия! Если ты считаешь, что я плохо обращаюсь с твоим петухом, он может убираться к черту.
Она повернулась к Джоунзу, слегка качнув бедрами, и облизала губы. Бэгнолл не мог видеть, что она делает, но это не означало, что он был невосприимчив к этому. Так же, как и Джером. Он сделал полшага к Татьяне, затем с заметным усилием остановился.
- Нет, черт возьми! - закричал он. - Вот так я и влип в первый раз.
Он замолчал, взгляд его был задумчивым. Затем он перевел разговор на другую тему.
- Я не видел Людмилу несколько дней. Она еще не вернулась из последнего полета, да?
- Да, - ответил Шульц и покивал головой, - она улетела в Ригу и должна вскоре вернуться.
- Не обязательно, - сказал Бэгнолл, - генерал Шилл получил ответ на послание, которое доставляла она, и сказал, что комендант Риги воспользовался преимуществами ее легкого самолета для какого-то своего дела.
Ему было трудно сохранить невозмутимое выражение лица: Людмила Горбунова серьезно интересовала его, хотя и без взаимности.
- А, это хорошо, это очень хорошо, - сказал Шульц, - я не слышал об этом.
Татьяна попыталась разбить тарелку об его голову, но он был проворен и успел отбить удар. Тарелка пролетела через комнату, грохнулась о деревянную стену и разбилась. Татьяна обругала его по-русски и на ломаном немецком. Высказав все и кое-что повторив, она прокричала:
- Раз никому до меня дела нет, идите вы все к чертовой матери!
Выскочив из дома, она хлопнула дверью. Соседи могли бы подумать, что в дом попал артиллерийский снаряд.
И тут Георг Шульц удивил Бэгнолла - он рассмеялся. А затем эта деревенщина - подумать только! - процитировала Гете:
- Die ewige Weibliche - вечная женственность… - Он покачал головой. - Не понимаю, как я попался…
- Должно быть, любовь, - невинно предположил Кен Эмбри.
- Боже упаси! - Шульц обвел взглядом осколки разбитой посуды. Его взгляд остановился на Джероме Джоунзе. - Черт бы побрал вас, англичан.
- В ваших устах это просто комплимент, - ответил Джоунз.
Бэгнолл подошел поближе к оператору радара. Если Шульц что-то затеет, пусть знает, что Джерома одного не оставят.
Но немец только покачал головой, словно медведь, отгоняющий пчел, и вышел из дома. Он хлопнул дверью не так сильно, как Татьяна, но все же осколки посуды подпрыгнули на полу. Бэгнолл глубоко вздохнул. Происшедшее было все же лучше, чем драка, но и забавного в нем не было. Он хлопнул Джерома Джоунза по спине.
- Какого дьявола вы спутались с этим ураганом, который ходит в облике человека?
- Прекрасная Татьяна? - теперь Джоунз покачал головой, причем печально. - У нее не просто облик человека. У нее облик женщины - и в этом вся проблема.
- И она не хочет бросить вас, несмотря на то, что у нее есть этот лихой нацист? - спросил Бэгнолл.
"Лихой" - в отношении Георга Шульца не совсем подходящее определение. Больше сгодилось бы "способный", хотя и "опасный" тоже было бы правильно.
- Это именно так, - проговорил Джоунз.
- Почаще посылайте ее подальше, старик, и до нее в конце концов дойдет, - посоветовал Бэгнолл. - Вы ведь хотите избавиться от нее, не так ли?
- Большую часть времени - да, конечно, - ответил Джоунз. - Но временами, когда я… вы понимаете… - Он обвел взглядом усыпанный осколками пол и замолчал.
Бэгнолл закончил вместо него:
- Вы имеете в виду, когда вы возбуждены.
Джоунз печально кивнул. Бэгнолл посмотрел на Кена Эмбри, тот посмотрел на него. Они дружно застонали.
* * *
Нашествие ящеров превратило в руины сотни городов, но некоторым пошло на пользу. Например, Ламару, штат Колорадо. Городок в прерии, центр незначительного графства - таким он был до нашествия чужаков, теперь он превратился в центр обороны. Люди и грузы поступали в него, а не из него, как обычно.
Капитан Ранс Ауэрбах размышлял над этим, наблюдая за кусками баранины, шипящими на гриле в местном кафе. Топливом служил сухой конский навоз: вокруг Ламара было немного лесов, мало угля, а природный газ отсутствовал вовсе. Однако лошадей было множество - а сам Ауэрбах носил нашивки капитана кавалерии.
Официантка с мясистыми, как у борца-рекордсмена, руками поставила три кружки домашнего пива и большое блюдо вареной свеклы. Она мельком взглянула на баранину.
- Ух-ух, - сказала она не только себе, но и Ауэрбаху. - Рассчитали почти точно - будет готово через пару минут.
Ауэрбах подвинул одну кружку вдоль по стойке к Рэйчел Хайнс, которая сидела слева от него, другую - Пенни Саммерс, сидевшей справа, и поднял свою.
- За гибель ящеров! - сказал он.
- К черту их! - согласилась Пенни и выпила.
Она говорила с сильным среднезападным акцентом и вполне могла сойти за уроженку Ламара; техасский же протяжный выговор Ауэрбаха незамедлительно выдавал в нем пришельца. Но и Пенни, и Рэйчел родились не в Ламаре. Ауэрбах и его люди спасли их обеих из Лакина, штат Канзас, когда его отряд атаковал базу ящеров.
После секундного колебания Пенни Саммерс повторила, как эхо:
- За гибель ящеров! - и тоже отпила пива.
Теперь она все делала тихо и медленно. При побеге из Лакина ее отца изрубили в куски у нее на глазах. С тех пор она никак не могла опомниться.
Официантка обошла стойку и стала длинной вилкой накладывать куски баранины на тарелки.
- Ешьте, люди, - сказала она. - Ешьте как следует - неизвестно, когда вам снова выпадет такой шанс.
- Что правда, то правда, - сказала Рэйчел Хайнс и набросилась на баранину с ножом и вилкой.
Ее голубые глаза загорелись, когда она проглотила большой кусок. Она тоже изменилась после побега, но не ушла в себя, как Пенни. Теперь она носила ту же форму цвета хаки, что и Ауэрбах, только вместо капитанского значка на ней был один шеврон. Она стала неплохим солдатом, научилась ездить верхом, стрелять, не слишком много болтала, и остальные кавалеристы отдавали ей должное тем - и это было истинным комплиментом, - что по большей части относились к ней, как к мальчику.
Она вонзила зубы в мясо, нахмурилась и переложила вилку в левую руку, чтобы воспользоваться ножом.
- Как поживает палец? - спросил Ауэрбах.
Рэйчел посмотрела на свою руку.
- По-прежнему отсутствует, - доложила она и протянула руку так, что он мог рассмотреть промежуток между средним пальцем и мизинцем. - Этот сукин сын сделал мне так больно, что я обезумела. Но думаю, что могло быть и похуже, по-настоящему я не пострадала.
Немногие люди, которых знал Ауэрбах, могли бы говорить о ранении так безразлично. Если бы Рэйчел родилась парнем, то была бы лучше большинства из них.
Ауэрбах сказал:
- Предположительно этот Ларссен перебегал к ящерам с материалом, о котором они вроде бы не знают. К тому же он убил двух человек. Когда мы его схватили, то, что он нес, оказалось при нем. Жаль только, что и мы понесли потери, когда охотились за ним.
- Интересно, что такое он знал? - задумалась Рэйчел Хайнс.
Ауэрбах пожал плечами. Его солдаты неоднократно задавали тот же вопрос, когда получили приказ из Денвера поймать Ларссена. Он не знал ответа и мог делать только очень приблизительные предположения, которыми не делился с подчиненными. Некоторое время назад он возглавлял кавалерийский эскорт, который доставил в Денвер Лесли Гровса, и Гровс перевозил груз - он не говорил, что именно, - с которым обращался бережней, чем со святым Граалем. Если это не имело отношения к атомным бомбам, которые пару раз сбросили на ящеров, Ауэрбах был бы очень удивлен.
Пенни Саммерс сказала:
- Я потратила много времени в молитвах, чтобы все вернулись с задания целыми. Я делаю это каждый раз.
- Это не самое худшее из дел, - сказал Ауэрбах, - но выходить наружу, чтобы готовить еду, ухаживать за ранеными или делать еще что-то по вашему желанию, тоже не вредно.
С тех пор, как Пенни попала в Ламар, она проводила большую часть времени в маленькой меблированной комнатке перенаселенного жилого дома, размышляя и перечитывая Библию. Вытащить ее на ужин с бараниной было своего рода достижением.
По крайней мере, так он думал, пока она не отодвинула тарелку и не сказала:
- Я не люблю баранину. У нее странный вкус, и она очень жирная. В Лакине мы ее почти не ели.
- Вам надо поесть, - сказал ей Ауэрбах, зная, что это прозвучало по-матерински. - Просто необходимо.
И правда: Пенни была тонкой, как прутик.
- Эй, это все-таки еда, - сказала Рэйчел Хайнс. - Я теперь не возражаю даже против свеклы. Я просто ем все подряд, я перестала беспокоиться о диете после того, как надела форму.
Форма сидела на ней так, что армейские бюрократы, которые ее разработали, могли бы только удивляться. И она вовсе не была полной. Если бы она не относилась ко всем окружающим совершенно одинаково, то половина людей в отряде передралась бы за нее. Были моменты, когда сам Ауэрбах боролся с соблазном. Но даже если бы она и проявила к нему интерес, это создало бы массу проблем.
Он снова взглянул на Пенни. За нее он тоже считал себя ответственным. А переживал за нее даже больше. С Рэйчел - что вы видите, то и есть, он не мог себе представить, чтобы она что-то скрывала. Что касается Пенни, у него возникло ощущение, что под ее теперешним несчастьем скрыто нечто иное. Он пожал плечами. Возможно, опять разыгралось воображение. И не в первый раз.
К его удивлению, она снова взяла тарелку и начала есть, без особой охоты, но с такой настойчивостью, будто заправляла автомобиль. Он промолчал, чтобы ничего не испортить.
Рэйчел Хайнс встряхнула головой. Она уложила волосы в короткий пучок, чтобы он лучше помещался под каской.
- Сбежать, чтобы передать наши секреты ящерам! Я не могу представить этого, но это факт. И множество людей в Лакине неплохо относились к ящерам, как будто они были новыми членами совета графства или что-то в этом роде.
- Это правда!
Лицо Пенни Саммерс перекосило выражение свирепости и жестокости, Ауэрбах не видел такого со времени прибытия в Ламар.
- Джо Бентли из универсального магазина, так вот он подлизывался к ним из-за своих товаров, и когда Эдна Уилер как-то обозвала их тварями с вытаращенными глазами, которых только на ярмарке уродов показывать, разве он не побежал к ним - так быстро, как только несли ноги? А на следующий день их с мужем и двумя детьми вышвырнули из дома.
- Это так, - кивнула Рэйчел. - В самом деле так. А Мел Сикскиллер, я полагаю, не выдержал, что люди все время обзывают его полукровкой, и стал рассказывать ящерам всякие сказки, и они поверили ему. А у многих потом были неприятности. Да, некоторые обращались с ним плохо, но вы бы не стали подлизываться к ящерам из-за личной обиды.
- А мисс Проктор, учительница домашней экономики в школе? - сказала Пенни. - Как она называла ящеров? "Волна будущего", вот так, словно мы ничего не должны делать против них - не важно, каким образом. И потом она ходила и проверяла, чтобы мы чего-нибудь не натворили.
- Да, она проверяла, - сказала Рэйчел. - И…
Они разговаривали еще пять или десять минут, вспоминая коллаборационистов маленького родного городка.
Ауэрбах сидел молча, допивая пиво и доедая свою порцию (он не возражал против баранины, но мог долгое время обходиться без свеклы), и слушал, слушал. Он никогда не видел Пенни Саммерс такой оживленной, ее тарелка давно опустела - похоже, она не замечала, что делает. Жалобы на старых соседей взбодрили ее кровь, как ничто другое.
Мускулистая официантка подошла к ним.
- Хотите еще пива или просто хотите посидеть, занимая место?
- Благодарю, мне еще одну, - сказал Ауэрбах.
К его удивлению, Пенни кивнула даже раньше, чем Рэйчел. Официантка удалилась, затем вернулась с новыми кружками.
- Благодарю, Ирма, - сказал Ауэрбах.
Она посмотрела на него так, будто впервые услышала слова благодарности за хорошую работу.
- У вас были рейды на Лакин с того времени, как вы нас вывезли оттуда, капитан? - спросила Рэйчел.
- Да, конечно, - ответил Ауэрбах. - Разве вы не участвовали? Нет, не участвовали, я вспомнил. Мы всыпали им тогда - очистили город. Я думал, что мы сможем удержать его, но потом они бросили против нас много бронетехники… - Он развел руками. - Что тут можно было сделать?
- Она не это имела в виду, - сказала Пенни. - Я знаю, что именно она имела в виду.
Ауэрбах уставился на нее. Она действительно ожила.
- И что же она имела в виду? - спросил он в надежде поддержать разговор и, более того, увлечь ее в мир за пределами четырех стен, в которых она закрылась.
Это сработало: глаза Пенни вспыхнули.
- Она хочет спросить: вы свели счеты с Квислингами? - спросила она.
Рэйчел Хайнс кивнула, показывая, что ее подруга права.
- Нет, мы этого не сделали, - сказал Ауэрбах. - Мы не знали, с кем надо расправиться, и были слишком заняты ящерами, чтобы рисковать недовольством местных жителей, если по ошибке накажем не тех, кого надо.
- Мы в ближайшее время не вернемся в Лакин? - спросила Рэйчел.
- Насколько я знаю, нет, - сказал Ауэрбах. - У полковника Норденскольда могут быть и другие идеи, но он мне об этом не говорил. И если он получит приказ откуда-то сверху…