"Кукурузник" с гудением летел к Риге. Местность была совершенно не похожа на степи вокруг Киева, родного города Людмилы. Она летела вовсе не над бесконечной ровной поверхностью: внизу простирались покрытые снегом сосновые леса - часть огромного лесного массива, тянувшегося на восток к Пскову и еще дальше и дальше. То там, то сям в гуще леса виднелись фермы и деревни. Вначале признаки человеческого присутствия удивили Людмилу, но по мере продвижения в глубь прибалтийской территории они стали встречаться все чаще.
Примерно на середине пути до Риги, когда она перелетела из России в Латвию, их вид изменился, причем изменились не только дома. Штукатурка и черепица разительно не похожи на дерево и солому, но главное - все было устроено более основательно и целесообразно: вся земля использована для какой-то ясно определенной цели - полей, огородов, рощиц, дорог. Все было при деле, ничто не лежало брошенным или неосвоенным.
- Это вполне могла быть и Германия, - громко проговорила Людмила.
Воспоминания заставили ее замолчать. Когда гитлеровцы предательски напали на ее родину, Латвия находилась в составе Советского Союза чуть больше года. Реакционные элементы приветствовали нацистов как освободителей и сотрудничали с ними в борьбе против советских войск. Реакционные элементы на Украине делали то же самое, но Людмила гнала эту мысль прочь.
Она задумалась над тем, как ее примут в Риге. Вокруг Пскова в лесах скрывались партизаны, город стал фактически общим владением немецких и советских войск. Она не думала, что у границ Латвии могли бы находиться значительные советские силы - возможно, где-то южнее, но не в Прибалтике.
- Пожалуй, - продолжила она, - в Латвии вскоре появятся значительные советские силы: это буду я.
Воздушный поток унес ее шутку и веселое настроение.
Она добралась до берега Балтики и полетела вдоль него на юг к Риге. Море оказалось на несколько километров замерзшим. Увидев это ледяное поле, Людмила содрогнулась. Даже для русского человека льда было слишком много. Над рижской гаванью поднимался дым - после недавней бомбежки ящеров. Приблизившись к докам, она нарвалась на ружейный огонь. Сжав кулаки - какие идиоты, приняли ее биплан за самолет ящеров! - она ушла в сторону и стала озираться в поисках места для посадки "кукурузника".
Неподалеку от улицы, похожей на главный бульвар, она увидела парк с голыми деревьями. В нем было достаточно свободного места для посадки, покрытого заснеженной мертвой желто-коричневой травой, и для того, чтобы спрятать биплан. Как только тряский пробег закончился, к ней бросились немецкие солдаты в серой полевой и белой маскировочной форме.
Они увидели красные звезды на крыльях и фюзеляже "кукурузника".
- Кто вы, проклятый русский, и что вы здесь делаете? - закричал один из них.
Типичный наглый немец, он был уверен, что она знает его язык! Впрочем, на этот раз он оказался прав.
- Старший лейтенант Людмила Горбунова, советские ВВС, - ответила Людмила по-немецки. - У меня с собой депеша генералу Брокдорф-Алефельдту от генерала Шилла из Пскова. Не будете ли вы так добры доставить меня к нему? И не замаскируете ли вы этот самолет, чтобы его не обнаружили ящеры?
Гитлеровские солдаты попятились в изумлении, услышав ее голос. Она продолжала сидеть в кабине, ее кожаный летный шлем и зимнее обмундирование скрывали ее пол. Немец, который окликнул ее, злобно сказал:
- Мы слышали о летчиках, которые называют себя сталинскими соколами. Может быть, ты один из сталинских воробьев?
Теперь он использовал "du" - "ты" вместо "sie" - "вы". Интересно, он хотел этим выразить дружелюбие или оскорбить ее? Так или иначе, ей все равно.
- Возможно, - ответила она тоном более холодным, чем здешняя погода, - но только в том случае, если вы - один из гитлеровских ослов.
Она сделала паузу. Развлечет ее выходка немца или рассердит? Ей повезло: он не только расхохотался, но даже, откинув голову, заревел по-ослиному.
- Надо быть ослом, чтобы закончить дни в богом забытом месте наподобие этого, - сказал он. - Все в порядке, Kamerad - нет, Kameradin старший лейтенант, я проведу вас в штаб. Почему бы вам не пойти вместе со мной?
Несколько немцев присоединились к ним, то ли в качестве охранников, то ли потому, что не хотели оставлять ее наедине с первым, а может быть, из-за того, что им было в новинку, находясь на службе, идти с женщиной. Она изо всех сил старалась не обращать на них внимания - Рига интересовала ее больше.
Даже пострадавший за годы войны город не показался ей "забытым богом". На главной улице - Бривибас-стрит, так она называлась (глаза и мозг не сразу приспособились к латинскому алфавиту) - было больше магазинов, причем более богатых, чем во всем Киеве. Одежда горожан на улицах была поношенной и не особенно чистой, но из лучших тканей и лучшего пошива, чем обычно встречалась в России или в Украинской Советской Социалистической Республике. Некоторые люди узнавали ее обмундирование. Несмотря на немецкий эскорт, они кричали ей на искаженном русском и по-латышски. Она поняла, что по-русски ее оскорбляли, слова по-латышски, должно быть, звучали не лучше. Вдобавок один из немцев сказал:
- Вас здесь любят, в Риге.
- Есть много мест, где немцев любят еще больше, - сказала она, и возмущенный нацист заткнулся. Если бы они играли в шахматы, то она выиграла бы размен.
Ратуша, где помещался штаб немецкого командования, находилась неподалеку от перекрестка Бривибас и Калейю. Людмиле здание в готическом стиле показалось старым, как само время. Часовых у входа не было (Кром в Пскове тоже снаружи не охранялся), чтобы не выдать место штаба ящерам. Но, открыв резную дверь, Людмила обнаружила, что на нее смотрят двое враждебного вида немцев в более чистых и свежих мундирах, чем она привыкла видеть.
- Что вам нужно? - спросил один из них.
- Русская летчица. Она говорит, что имеет депешу из Пскова для командующего, - ответил говорливый сопровождающий. - Я решил, что мы доставим ее сюда, а вы уж с ней здесь разберетесь.
- Женщина? - Часовой посмотрел на Людмилу по-другому. - Боже мой, это и в самом деле женщина? Из-за хлама, который на ней надет, я и не понял сначала.
Он полагал, что она говорит только по-русски. Она изо всех сил старалась смотреть на него свысока, что было не так-то просто, поскольку он был сантиметров на 30 выше.
Мобилизовав весь свой немецкий, она сказала:
- Уверяю вас, это в любом случае не имеет для вас никакого значения.
Часовой вытаращил глаза. Ее сопровождающие, успевшие увидеть в ней до некоторой степени человеческое существо - и как настоящие солдаты недолюбливавшие штабных, - без особого успеха попытались скрыть усмешки. От этого часовой рассердился еще больше. Ледяным голосом он произнес:
- Идемте со мной. Я отведу вас к адъютанту коменданта.
Адъютант был краснолицым, похожим на быка мужчиной с двумя капитанскими звездочками на погонах. Он сказал:
- Давайте сюда депешу, девушка. Генерал-лейтенант граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельдт - занятой человек. И передам ему ваше послание, как только представится возможность.
Возможно, он подумал, что титулы и сложная фамилия произведут на нее впечатление. Если так, он забыл, что имеет дело с социалисткой. Людмила упрямо выдвинула вперед подбородок.
- Нет, - сказала она. - Мне приказано генералом Шиллом передать послание вашему коменданту - и никому больше. Я солдат и подчиняюсь приказу.
Краснолицый стал еще краснее.
- Один момент, - сказал он и поднялся из-за стола.
Он вышел в дверь, расположенную у него за спиной. Когда он вернулся, можно было подумать, что он только что съел лимон.
- Комендант примет вас.
- Хорошо.
Людмила направилась к этой же двери. Если бы адъютант не отступил поспешно в сторону, она налетела бы прямо на него.
Она ожидала увидеть породистого аристократа с тонкими чертами лица, надменным выражением и моноклем. У Вальтера фон Брокдорф-Алефельдта действительно были тонкие черты лица, но, очевидно, только потому, что он был больным человеком. Его кожа выглядела как желтый пергамент, натянутый на кости. Когда он был моложе и здоровее, он, возможно, был красив. Теперь же он просто старался держаться, несмотря на болезнь.
Он удивил ее тем, что встал и поклонился. Его мертвая улыбка показала, что он заметил ее удивление. Тогда он удивил ее еще раз, заговорив по-русски:
- Добро пожаловать в Ригу, старший лейтенант. Так какие же новости вы доставили мне от генерал-лейтенанта Шилла?
- Я не знаю. - Людмила протянула ему конверт. - Вот послание.
Брокдорф-Алефельдт начал вскрывать его, но прервался, снова вскочил и спешно вышел из кабинета в боковую дверь. Вернулся он бледнее, чем прежде.
- Прошу извинить, - сказал он, вскрыв конверт. - Кажется, меня мучает приступ дизентерии.
Похоже, это гораздо хуже, чем приступ: если судить по его виду, он умрет самое большее через день. Людмила знала, что нацисты держатся за свои посты с таким мужеством и преданностью - или фанатизмом, - как никто другой. Временами, когда она видела это собственными глазами, она удивлялась: как такие приличные люди могут подчиняться такой системе?
Это заставило ее вспомнить о Генрихе Ягере, и через мгновение щеки ее залил румянец. Генерал Брокдорф-Алефельдт изучал послание генерала Шилла. К ее облегчению, он не заметил, как она покраснела. Пару раз он хмыкнул, тихо и сердито. Наконец он поднял взор от письма и сказал:
- Мне очень жаль, старший лейтенант, но я не могу сделать того, что просит немецкий комендант Пскова.
Она и представить не могла, чтобы немец говорил с такой деликатностью. Он, конечно, был гитлеровцем, но культурным гитлеровцем.
- А о чем просит генерал Шилл? - спросила она, затем поспешила добавить: - Если, конечно, это не слишком секретно для моего уровня?
- Ни в коей мере. - Он говорил по-русски, как аристократ. - Он хотел, чтобы я помог ему боеприпасами… Он сделал паузу и кашлянул.
- То есть он не хотел бы зависеть от советских поставок, вы это имеете в виду? - спросила Людмила.
- Именно так, - подтвердил Брокдорф-Алефельдт. - Вы ведь видели дым над гаванью? - Он вежливо дождался ее кивка, прежде чем продолжить. - Это все еще горят грузовые суда, которые разбомбили ящеры, суда, которые были доверху нагружены всевозможным оружием и боеприпасами. Теперь у нас самих жестокая нехватка всего, и поделиться с соседом мне нечем.
- Мне жаль слышать это, - сказала Людмила.
К своему удивлению, она поняла, что говорит не только из вежливости. Ей не хотелось, чтобы немцы в Пскове стали сильнее, чем советские войска, но и ослабление немцев по сравнению с силами ящеров было тоже нежелательным. Найти баланс сил, который устраивал бы ее, было непросто. Она продолжила:
- У вас будет ответ генералу Шиллу, который вы отправите со мной?
- Я подготовлю ответ, - ответил Брокдорф-Алефельдт, - но вначале… Бек! - повысил он голос. В кабинет быстро вошел адъютант.
- Принесите что-нибудь старшему лейтенанту из столовой, - приказал Брокдорф-Алефельдт, - она проделала долгий путь с бессмысленным поручением и, несомненно, не откажется от чего-нибудь горячего.
- Слушаюсь, герр генерал-лейтенант! - сказал Бек и повернулся к Людмиле. - Если вы будете добры подождать, старший лейтенант Горбунова.
Он пригнул голову, словно метрдотель странного декадентского капиталистического ресторана, и спешно удалился. Если его начальник отнесся к Людмиле с уважением, значит, точно так же к ней отнесется и он.
Когда капитан Бек вернулся, в руках он держал поднос с большой дымящейся тарелкой.
- Майзес зупе ар путукрейму, латышское блюдо, - объяснил он, - суп из крупы со взбитыми сливками.
- Благодарю вас, - сказала Людмила и принялась за еду.
Суп был горячим, густым, питательным и по вкусу не казался непривычным. В русской кухне тоже обычно много сливок, правда чаще кислых, то есть сметаны, а не свежих.
Пока Людмила насыщалась, Бек вышел в свой кабинет и вскоре вернулся с листом бумаги, который положил перед генералом Брокдорф-Алефельдтом. Немецкий комендант Риги изучил письмо, затем посмотрел на Людмилу, но продолжал молчать и заговорил, только когда она отставила тарелку.
- Я хочу попросить вас об одолжении, если вы не возражаете.
- Это зависит от того, какого рода одолжение, - настороженно ответила она.
Улыбка графа Брокдорф-Алефельдта делала его похожим на скелет, который только что услышал хорошую шутку.
- Уверяю вас, старший лейтенант, я не имел никаких непристойных намерений в отношении вашего, несомненно прекрасного, тела. Это чисто военный вопрос, в котором вы могли бы помочь нам.
- Я и не думала о непристойных намерениях в отношении меня, - ответила Людмила.
- Нет? - Немецкий генерал снова улыбнулся. - Как это разочаровывает.
Пока Людмила обдумывала, как следует воспринять это высказывание, Брокдорф-Алефельдт вернулся к деловому разговору.
- Мы поддерживаем контакт с несколькими партизанскими группами в Польше. - Он сделал паузу, дав ей усвоить сказанное. - Полагаю, я должен заметить, что это партизанская война против ящеров, а не против рейха. В группах есть немцы, поляки, евреи - я слышал, что есть даже несколько русских. Одна из таких групп, а именно под Хрубешовом, передала нам, что готова, в частности, пустить в ход противотанковые мины. Вы могли бы доставить им эти мины быстрее, чем кто бы то ни было из наших людей. Что вы на это скажете?
- Я не знаю, - ответила Людмила. - Я ведь вам не подчинена. А своих самолетов у вас нет?
- Самолеты - да, несколько штук, но ничего похожего на "летающую швейную машинку", на которой вы прибыли, - сказал Брокдорф-Алефельдт.
Людмила и прежде слышала эту немецкую кличку самолета "У-2", и всегда в таких случаях лукавая гордость наполняла ее. Генерал продолжил:
- Эту задачу мог бы выполнить мой последний связной самолет, "Физелер-Шторх", но он был сбит две недели назад. Вы ведь знаете, как ящеры разделываются с более крупными и заметными машинами. Хрубешов находится отсюда примерно в пятистах километрах к югу и немного западнее. Вы можете выполнить это задание? Могу добавить, что уничтожение танков благодаря вашей помощи, вероятно, будет полезно как для советских вооруженных сил, так и для вермахта.
С тех пор как немцы оттеснили организованные - в отличие от партизан - советские вооруженные силы в глубь России, Людмила сомневалась в этом. С другой стороны, ситуация после вторжения ящеров стала довольно зыбкой, и, кроме того, старшего лейтенанта ВВС не информируют о развертывании войск.
Людмила спросила:
- А вы сможете передать ваш ответ генералу Шиллу, если я не полечу с письмом обратно?
- Думаю, мы сможем организовать это, - ответил Брокдорф-Алефельдт. - Если это - единственное, что препятствует вам в выполнении задания, я уверен, что мы решим этот вопрос.
Людмила задумалась.
- Вам придется дать мне бензин для полета туда, - наконец проговорила она, - и, конечно, партизаны должны будут достать бензин для возвращения. У них он есть?
- Они должны были раздобыть некоторое количество бензина, - ответил немецкий генерал. - Кроме того, после прихода ящеров в Польше его почти не расходуют. И конечно, после вашего возвращения мы снабдим вас топливом до
Пскова.
Об этом она еще не успела спросить. Несмотря на устрашающую фамилию и громкие титулы, генерал-лейтенант граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельдт был все же джентльменом старой школы. Это помогло Людмиле совладать с собой и кивнуть в знак согласия. В дальнейшем у нее еще будет возможность подумать, было ли это достаточно веской причиной.
* * *
Ричард Петерсон был неплохим специалистом, но, насколько было известно бригадному генералу Лесли Гровсу, безнадежным тупицей. Он сидел на жестком стуле в кабинете Гровса в Научном центре Денверского университета и объяснял:
- Методики хранения, о которой вы говорите, сэр, трудно придерживаться, если одновременно произойдет увеличение производства плутония.
Гровс ударил громадным кулаком по столу. Это был крупный коренастый человек с коротко подстриженными рыжеватыми волосами, тонкими усиками и грубыми чертами лица, напоминавшего морду мастиффа. От мастиффа, похоже, он взял и неумолимую агрессивность.
- Что вы говорите, Петерсон? - угрожающе прорычал он. - Вы хотите сказать, что мы должны выливать радиоактивные отходы в реку, чтобы ящеры могли узнать, откуда они взялись? Лучше вам не продолжать эту фразу, потому что вы знаете, что будет потом.
- Конечно, знаю! - Голос Петерсона прозвучал пронзительно и резко. - Ящеры нас немедленно взорвут, и мы перейдем в мир иной.
- Совершенно верно, - сказал Гровс. - Мне чертовски повезло, что я не был в Вашингтоне, когда они сбросили там свои бомбы. - Он фыркнул - Они успешно избавились в Вашингтоне от нескольких политиканов - странно, но, выходит, они даже помогли нашим военным. Но если они сбросят бомбу на Денвер, то мы не сможем сделать больше ни одной ядерной бомбы. А в таком случае мы проиграем войну.
- Я это тоже знаю, - ответил Петерсон. - Но перерабатывающий завод может делать ровно столько, сколько может. Если выжимать больше плутония, увеличится нагрузка на фильтры - а если отходы проникнут сквозь фильтры, то попадут в Южный Платт.
- Нам нужно получить больше плутония, - резко сказал Гровс. - Если для этого надо включить дополнительные фильтры или чистить те, которые у нас есть, озаботьтесь. Для этого вы тут и находитесь. Если вы скажете, что не можете справиться, я найду того, кто сможет, обещаю вам. У вас есть преимущество в получении материалов не только из Денвера, но и со всей страны. Используйте это или найдите другую работу.
В своих роговых очках Петерсон выглядел как щенок, которого ни за что пнули под ребра.
- Дело не в материалах, генерал. Мы отчаянно нуждаемся в подготовленных людях. Мы…
Гровс смотрел сердито.
- Я вам сказал, мне не нужны извинения. Мне нужны результаты. Если у вас недостаточно подготовленных людей, подготовьте еще. Или же используйте неподготовленных, но разбейте все ваши процедуры на детские шажки, которые сможет понять любой идиот. Освоил первый шажок - переходит к следующему. Вышло не так - повторил процедуру снова. Получилось вот такое или такое - зовет руководителя, который быстро разберется, что происходит. На такое обучение уйдет много времени, но вы быстрее добьетесь результатов.
- Но… - начал было Петерсон.
Гровс игнорировал его - демонстративно взял бумагу, самую верхнюю, из переполненной корзины входящих. Техник рассерженно вскочил на ноги и выбежал из кабинета. Гровс едва удержался от смеха. Ему приходилось наблюдать и более яростную реакцию. Он мысленно сделал пометку: повнимательнее наблюдать за заводом по обработке плутония в течение нескольких следующих недель. Или Петерсон увеличит продукцию без выпуска радиоактивных отходов в реку, или этим займется кто-нибудь другой.
Бумага, которую взял Гровс, была особенно важной, даже по сравнению с остальными важными бумагами, которые - как и все, так или иначе связанное с атомным оружием, - имели высший приоритет. Он потер подбородок. Такое не каждый день попадалось ему на глаза.
- Значит, это проклятые русские хотят нашей помощи, так? - проговорил он.