Не давая врагу опомниться, Белов выскочил из траншеи, увлекая за собой всю роту. Как и всегда во время боя, он трезво оценивал обстановку, мгновенно реагируя на всякое ее изменение. Именно сейчас, пока враг в замешательстве и еще, возможно, не знает о судьбе своего взвода, можно ворваться в главную траншею и, захватив ее, открыть себе путь к плацдарму. Впереди, конечно, будут еще стычки, но важно сбить первый заслон, довольно сильный, по-видимому. Рота бежала без криков и выстрелов, как и приказал Белов.
Обескураженные тишиной, немцы молчали. Но они тоже, очевидно, услышали топот ног и выпустили осветительную ракету. В призрачном голубоватом свете стала видна неровная местность, заваленная камнями, одинокое дерево, траншея и бегущие в атаку бойцы. Ракета еще не успела высоко подняться, как заговорили пулеметы и автоматы врага, сразу накрыв наступающую роту плотным огнем. Пришлось залечь. Когда ракета погасла и наступило относительное затишье, Белов снова поднял людей в атаку. Но и десятка метров не пробежали гвардейцы: жестокий огонь опять прижал их к земле.
Не удалась и третья попытка. Ракеты теперь одна за другой взлетали в воздух, не позволяя наступающим использовать темноту. Огонь нарастал - начали бить пулеметы с далекого правого фланга. Еще раз подымать роту было бессмысленно при таком огне. Здесь же оставаться тоже нельзя: фашисты, очевидно, пристреляли местность. Рота несла потери.
Белов приказал отходить назад и сосредоточиваться в захваченной траншее.
Долог показался ему обратный путь. Участвуя в победном наступлении от самого Сталинграда, он не раз вынужден был и отходить во время боев. Но там он отступал временно, отступал для того, чтобы, перестроив бойцов и изменив тактику, лучше выполнить поставленную перед ротой задачу. Сейчас был совсем иной отход. Как ни горько, ни досадно было в этом признаться, Белов понимал, что новой попытки прорваться к своим сегодня ему уже не предпринять: и враг настороже, и ночь кончается. Может, попробовать берегом? Но, судя по стрельбе, и там есть вражеские укрепления, и там всё начеку. Очевидно, придется сидеть в захваченной траншее, точно в мышеловке, и ждать наступления второй ночи, чтобы снова пойти на прорыв. А возможно, расширяя плацдарм, и свои к тому времени подойдут…
Десятки вариантов обдумал Белов, пока переползал от камня к камню. Но ясно было только одно: рота не выполнила приказ.
Расстроенный и злой добрался он до траншеи, в которую один за другим скатывались отступавшие гвардейцы. Парторга в траншее не было; Белов забеспокоился…
Сергею Князеву передали приказ командира об отходе по цепочке. Он и сам видел, что иного выхода сейчас нет, только людей зря погубишь.
Пополз назад он с двумя бойцами, с которыми вместе лежал меж камнями. Но вскоре оба они были ранены. Один легко, в ногу, - этому Сергей перетянул бедро, чтоб не истек кровью, и боец сам пополз дальше. У другого рана оказалась серьезной, в живот, самостоятельно передвигаться он не мог… Легче было бы тащить его на себе, но противник вел такой сильный огонь, что и головы не поднимешь. Пришлось тянуть раненого волоком.
Обливаясь потом, Сергей минут двадцать петлял меж камнями, старательно оберегая бойца и себя от шальной пули. Когда показалась полоска траншеи, к нему подоспел связной Ложкин, посланный лейтенантом на розыски парторга, и вдвоем они быстро преодолели последний десяток метров.
Сдав раненого Вере Казаковой, Сергей отряхнул налипшую на мокрую одежду землю и пошел отыскивать Белова.
Командир стоял в центре траншеи, вглядываясь в скрытую предутренней мглой местность. Он очень обрадовался парторгу, но виду не показал.
- Вот, Сергей Викторович. Видишь, дела наши осложняются, - невесело проговорил он. - Не выполнили мы приказ.
- Да, пробиться сейчас вряд ли удастся, - согласился Князев. Он вынул из кармана шинели тряпку и стал протирать забитый землей автомат. - Что же, будем здесь на себя оттягивать силы. Линия фронта к вечеру должна подойти к нам. А если и не подойдет вплотную, то будет близка. Тогда ночью попытаемся…
Князев не договорил - справа от них заработали два близко один к другому расположенных пулемета. Трассирующие и разрывные пули покрыли бруствер траншеи многочисленными разрывами. Оба машинально, по фронтовой привычке, пригнулись.
- Противник, надо полагать, станет изводить нас непрерывными атаками, - продолжал Князев. - Он ни за что не примирится с тем, что мы засели в его расположении. Следовательно, нам нужно готовиться к обороне.
Спокойствие парторга, неторопливость, с какой он прочищал срой автомат, вначале поразили Белова - парторг, кажется, и не огорчен тем, что они не смогли вовремя прибыть на плацдарм! Но рассуждения Князева были трезвые, и как ни огорчайся, ни досадуй на то, что не сумел выполнить приказ, а события развиваются своим чередом - надо действительно думать о том, как продержаться до вечера. Немцы, конечно, постараются выкурить их из траншеи.
- Что верно, то верно, Сергей Викторович, - спокойной жизни они нам не дадут. Траншею я обследовал, - она метров девяносто в длину. Это они вроде предполья начали мастерить, да не успели - рано заявились мы. Даже ходом сообщения с основной своей траншеей не соединились. Нам придется оборудовать ее для круговой обороны.
- Правильно. Мешкать нельзя. А к Мозуренко связного послать нужно: пока не рассвело, доберется до плацдарма.
Подошли командиры взводов, доложили о потерях, понесенных ротой при неудачной атаке. Самый большой урон понес взвод Сотникова.
- Значит, четыре убитых и семь раненых? - переспросил Белов.
- Так точно, товарищ гвардии лейтенант. Но трое останутся в строю, Ануфриев в том числе.
- Так, так… Хорошенькое дельце, - машинально обронил Белов. - А как твое самочувствие? Ожил?
Сотников расправил плечи, словно хотел удостовериться, точно ли он ожил после контузии, полученной на переправе.
- Вроде все в порядке, товарищ гвардии лейтенант.
- Ну и хорошо. А теперь слушайте, товарищи…
Белов разделил траншею на два участка, закрепил их за взводами, дал указания командирам о построении обороны, расстановке людей и непрестанном наблюдении за врагом. Приказал беречь патроны и гранаты.
- День будем держаться и оттягивать на себя силы врага. Атакующих подпускать вплотную. Еще раз приказываю беречь боеприпасы! Действуйте быстро. Остаток ночи полнее используйте.
Белов и парторг проводили заспешивших к своим взводам командиров и молча повернулись в сторону противника. Вражеская траншея затихла, там, видимо, тоже совещались, как лучше уничтожить гвардейцев.
- И вечно на войне все получается кверху ногами, - заговорил Белов, и в голосе его зазвучали грустные нотки. - Хорошенькое дельце. Командир батальона скажет теперь: "И переправиться-то толком не сумел. А я-то, мол, надеялся…"
- Зачем зря наговаривать на себя. Война - не игра в солдатики: всюду поджидают неожиданности. Командир батальона так не скажет. Будем и здесь помогать ему решать общую задачу.
- А все-таки не так я думал воевать на правобережье…
- По-разному еще придется, Владимир Васильевич, - спокойно заметил Князев, вставляя в автомат новый диск. - Правобережная Украина большая. Сейчас самое главное для нас - устоять и как можно больше сил оттянуть на себя.
- Это-то мне поня-атно…
Белов замолчал.
Сергей взглянул на него - Белов смотрел в сторону плацдарма. Большие серые глаза его погрустнели, губы сложились в робкую, какую-то детскую, задумчивую улыбку. И так непривычно было парторгу видеть своего друга в расслабленном, печальном настроении, что он ни о чем не спросил его. Без слов было ясно, о чем думает Владимир, как он завидует товарищам, к которым не сумел привести свою роту.
Некоторое время они стояли рядом, прикасаясь друг к другу плечами, и смотрели на далекий, озаряемый вспышками разрывов плацдарм, где были свои, где кипел жаркий бой…
Наступал трудный, страдный и страшный день.
4. Обстановка усложняется
Начинало светать. Слабо обозначились контуры близлежащих предметов - крупных камней, кустарников, отдельных деревьев.
Вся седьмая рота работала. Не отставали от бойцов и командир с парторгом. Белов уже успел углубить свой окоп и теперь тщательно отделывал бруствер. Энергично орудовал лопатой и старший лейтенант. Он был на пол-головы ниже Белова, но не уступал тому в силе. Легкость, с которой Князев вонзал лопату в землю, показывала, что он был неплохим спортсменом. Парторг работал раздетым, шинель и автомат лежали в стороне, на дне траншеи. Большой, синевато-красный шрам, пересекший щеку от уха до шеи, заметно портил красивое, немного осунувшееся потное лицо Князева. На его изрядно выгоревшей гимнастерке поблескивал орден Красного Знамени и медаль "За отвагу".
Время от времени, делая перерывы в работе, они поочередно всматривались в окружающую местность.
- Паршиво еще видно, но, можно сказать, позиция нами занята неплохая. Потрудились фрицы за наше здоровье.
- Хорошенькое дельце. Если б мы не захватили траншею, туговато пришлось бы, это точно.
- Не доделали, чёрт бы их драл… Кого послал связным к командиру полка?
- Кушко. Проворный хлопец, доползет.
Они разговаривали без тени какой-либо тревоги, словно находились на обжитом НП полка, словно сейчас им было совсем не туговато. Окончив отделку окопа, Белов своим обычным, неторопливым, крупным шагом отправился в первый взвод. Через несколько минут и парторг пошел к бойцам.
Рота редкой цепочкой рассредоточилась по всей траншее, и везде шла молчаливая, напряженная работа. Того бодрого, жизнерадостного настроения, какое отметил парторг ночью, при высадке на вражеский берег, уже не было. Но не чувствовалось и упадка. Люди понимали, в каком положении они находятся, понимали, что теперь все зависит от них самих, и ночное, несколько бездумное оживление сменилось суровой сосредоточенностью и скрытым упорством. Это упорство видел парторг и в изуродованном лице Исакова, размашисто кидавшего наверх полные лопаты земли, и в тщедушном Васине, любовно отделывавшем свой окоп, и в присмиревшем Духовном. Даже у тяжелораненых, лежавших в углубленных окопчиках, замечал парторг это суровое упорство. Он шел по траншее, задерживаясь возле каждого бойца, шутил, давал совет, как лучше оборудовать окоп, или рассказывал о бое на большом плацдарме.
Старший сержант Круглов, завидев парторга, встал было по стойке смирно, но Князев сказал добродушно:
- Не тянись, делай свое дело.
Осмотрев почти готовую позицию, щуря свои цепкие, острые глаза, похвалил:
- Молодчина. И камни толково пристроил. А вот здесь надо расчистить, - он показал на правую сторону окопа. - Отсюда плохо просматривается местность, а атаки жди с любой стороны.
- Понятно, товарищ парторг. Это я разом. Окоп углублю, а после примусь за бруствер…
- Тоже верно. - Князев вспомнил, как умело, по-хозяйски, распоряжался старший сержант на плоту, и подумал: "Этот и здесь в грязь лицом не ударит". - Сколько патронов у тебя?
- Патрончики имеются: два диска своих, два у товарища взял, - Круглов указал глазами на выбывшего из строя бойца. - Да в вещевом мешке сотни две наберется.
- Гранат сколько?
- Вот этого маловато: три лимонки, три таких, одну израсходовал еще при атаке, - старший сержант вздохнул и добавил: -Жаль, не знал, что дружок туда же бросил. Одной хватило бы.
- Ничего. В следующей атаке учтешь… А как у бойцов в твоем взводе - есть припасы?
- Бедновато, товарищ парторг.
- Экономить надо… Ну доканчивай, да взвод проверь хорошенько. У тебя меткий глаз.
Князев пошел дальше вдоль траншеи. Заметив в конце ее раненого ефрейтора и Веру Казакову, направился к ним.
Ефрейтор полулежал на дне окопа, походившего на небольшой открытый сверху блиндаж. Вера перевязывала ему ногу. Он был бледен, густая щетина покрывала его впалые щеки.
- Что, дружище, - Князев присел около ефрейтора на корточки, - снова вывели тебя из строя?
- Никак нет, товарищ старший лейтенант, - с некоторым задором ответил Ануфриев и погладил вытянутую ногу, на которой Вера оправляла повязку. - Ходить, верно, нельзя, покалечил фриц. Но вот сестрица, спасибо ей, здорово меня обработала. Так что стрелять смогу, товарищ старший лейтенант.
С этими словами ефрейтор, опираясь одной рукой на ящик из-под патронов, а другой на автомат, с силой рванулся, желая встать.
- Лежи, лежи, голубчик, - удержала его Вера. - Знаем, сила у тебя есть и стрелять ты сможешь. А пока полежи.
На бруствере траншеи часто защелкали хлопки разрывных пуль, послышался тревожный клекот пулемета, сначала одного, потом второго и третьего. Князев выпрямился, снял с шеи автомат.
Это был очередной огневой налет - немцы регулярно беспокоили ими гвардейцев. Но сейчас в огневом шквале появилось и кое-что новое - разрывы гранат. Они доносились с левого фланга, где перед траншеей валялось много крупных камней: очевидно, немцы сумели скрытно просочиться к этим камням. Князев осторожно выглянул из окопа. Еще не рассвело, но уже видна стала главная траншея немцев. Она проходила гораздо ближе, чем предполагал Князев.
Ануфриев снова сделал попытку подняться, но парторг сказал:
- Не вставай, Ануфриев. Атаки нет. Шум просто.
Однако шум этот встревожил парторга, он поспешил в левый конец траншеи. Здесь Князев застал уже Белова. Командир усилил оборону угрожаемого участка тремя бойцами из взвода Сотникова и самого старшину передвинул поближе.
Вскоре огонь врага несколько ослабел, гранатные разрывы на левом фланге тоже прекратились: гвардейцы умерили прыть чересчур ретивых фашистов, близко подобравшихся к траншее.
Но затишье оказалось кратковременным. Оно сменилось сильным огнем пулеметов и автоматов. Гитлеровцы начали бросать и ручные гранаты, которые, правда, не долетали до траншеи. Дым и пыль, взвихренные разрывами, еще не успели рассеяться, как послышалась команда Белова:
- Приготовиться к отражению атаки!
Светало. Местность уже просматривалась лучше. Белов видел, как гитлеровцы торопливо вылезали из-за укрытий, из траншеи и, прижимаясь к земле, устремлялись в атаку.
Как и предполагал командир роты, фашисты наносили удар с левого фланга. Неровная поверхность делала это направление более благоприятным для них, позволяя безнаказанно накапливаться для броска. К тому же расстояние здесь между траншеями было несколько меньше.
Если бы понаблюдать за атакой со стороны, то можно было бы увидеть странную картину: немцам, как на учебных занятиях, была предоставлена полная возможность спокойно выбраться из окопов, развернуться в цепь. Вот они с криком и шумом, беспорядочно стреляя из автоматов, пробегают десять, двадцать, тридцать метров. Уже видны их потрепанные шинели, зеленые каски. Бег их делается все стремительнее, кажется, они совсем уже близки к цели, кажется, ничто уже не остановит их, некому остановить…
Но в последний момент прокатилась долгожданная короткая команда: "Огонь!". И сразу ожила, казалось бы, пустынная траншея, шквал огня хлестнул по атакующим, и цепь их расстроилась, начала редеть, оставляя за собой черные комочки упавших солдат. Некоторое время гитлеровцы продолжали двигаться по инерции и, не добежав двух - трех десятков метров до траншеи, залегли.
Не ожидая, пока окончательно захлебнется первая атака, немцы бросили в том же направлении свежий взвод пехоты. Одновременно еще один взвод по-пластунски, всячески маскируясь на местности, стал приближаться к траншее с правой стороны.
- Изготовьсь! - услышала Вера резкий голос ротного. У нее не было своего окопа, и она занимала позицию там, где заставала ее атака. На этот раз Вера оказалась около Ануфриева. Она увидела, как ефрейтор, забыв о ране, вскочил было, но, ступив на больную ногу, весь как-то неестественно изогнулся.
- Ух!.. - вырвалось у него сквозь стиснутые зубы. В следующую секунду он сделал скачок на здоровой ноге, грудью и локтями лег на бруствер и припал к автомату.
Вера заняла пустующий окопчик в двух шагах от него. Гитлеровцы бежали короткими разорванными цепями. Две цепочки: три человека и чуть в стороне и сзади - еще четыре. Первые трое бежали прямо на нее, бежали пригнувшись, но, как показалось Вере, очень быстро; прижатые к животам автоматы их беспрерывно стреляли куда-то поверх траншеи. Вера повела глазом налево, где стоял Ануфриев.
- Не робей, дочка. Подпускай ближе, жди команды! - подбодрил бывалый солдат.
Вера мельком увидела, что на него, чуть правее, тоже бежали две цепочки. "Своих" гитлеровцев она различала уже хорошо: у одного, крайнего, что-то блестело на груди - не то пуговицы, не то нагрудный значок или орден. Солнце, видимо, слепило его - он жмурился и как-то неестественно наклонял голову.
- Ой, что ж Белов молчит? Ведь они совсем рядом, - тревожно думала Вера и все хотела обернуться в сторону ротного, но боялась отвести глаза от набегающих на нее немцев.
Команду "Огонь!" и чьи-то выстрелы она услышала одновременно и почти инстинктивно нажала на крючок. Обе цепочки разом повалились, и Вера с трудом заставила себя расслабить палец и прекратить очередь. Она не заметила, попала в кого-нибудь или нет, - гитлеровцы лежали неподвижно. Со всех сторон раздавались выстрелы, где-то слева ухнул разрыв гранаты, но Вера не оглядывалась и, не спуская глаз со "своих" гитлеровцев, ожидала, когда они снова вскочат и побегут. Двое из них, передние, стали переползать к камню. Одного Вера подстрелила, второй все-таки успел спрятаться и высунул из-за камня автомат. И задние начали перебираться к другому камню, но так скрытно, что она не могла никого из них поймать на мушку. Передний повел по ней прицельный огонь - Вера поневоле пригнулась. А когда выглянула вновь, трое были от нее шагах в тридцати, один из них замахнулся, чтобы бросить гранату. Вера не успела в него выстрелить - он упал не то споткнувшись, не то подбитый кем-то. Граната взорвалась рядом с упавшим. Повалились и те двое, что бежали с ним.
- Не зевай, дочка! - услышала Вера задорный голос Ануфриева и по тону поняла, что это он снял того, с гранатой.
Она не помнила, сколько времени продолжалась атака. Голова ее шумела от беспрерывной трескотни вокруг, криков и напряжения, по лицу струйками стекал пот.
Когда вокруг наступила тишина, Вера не сразу ее почувствовала, и только окрик ефрейтора вернул, наконец, ее к действительности. Она огляделась: поле перед траншеей на всем ее протяжении было безлюдно, даже "ее" немец за камнем не двигался - знать, достала его все-таки последней пулей.
Вера отерла потное лицо, подошла к Ануфриеву.
- Вот и всё, дочка, - сказал ефрейтор удовлетворенно, как говорят хорошо поработавшие, уставшие люди. - Ни один не двигается, как и должно быть.
Он тяжело оперся о стенку траншеи и медленно, оберегая больную и, видимо, сильно натруженную ногу, осел вниз.
- Надо диск дополнить. Вдруг опять пойдут, чем черт не шутит.
Он подтянул к себе вещевой мешок.
- А ты, дочка, метко била. Молодец!
- Ну, какой я стрелок, - смутилась Вера. - Вот вы - настоящий герой. Очень нога болит?
Вера осмотрела его повязку и заторопилась по траншее - возможно, раненые есть, ждут ее.